День 59 29 Октября (1/1)

Противно заныл будильник. Что, уже утро? Боже правый. Я, не открывая глаз, нащупал телефон на стуле у кровати и привычным движением снизу вверх по экрану отключил его. Фрэнк рядом со мной заерзал, натягивая одеяло на голову.– Что, уже пора? – пробубнил он.– Вроде того, – вздохнул я, думая о том, какой холодный во всех смыслах день ждет меня в колледже. – А может, ну его?– От кого я это слышу? Кто ты такой и что сделал с Джерардом? – одеяло угрожающе зашевелилось, и в следующий момент я захохотал как ненормальный, почувствовав щекотку на своем животе. Из-под покрывала высунулся хитрый Айеро, который тут же навалился на меня всем весом своего тела и стал бегать пальцами по моим ребрам. Я едва сдерживал ор, потому что не мог себе позволить, чтобы это услышал кто-то из семьи.– П-прекрат-ти! Ты! Мелкий ч-чокнут-тый заср-р-ранец! – у меня из глаз выступили слезы, и я просто физически почувствовал, как покраснели мое лицо и шея. Я поймал Фрэнка за запястья и одним рывком перевернул его на спину, усевшись сверху на его бедрах.– Как же мне тебе отомстить? – прорычал я, склоняясь над его плечом.– Ты выиграл битву, но не войну, – шикнул ехидно Айеро, а затем скинул меня и выскочил из кровати, хватая со стола мой мастихин и выставляя его вперед, как меч.– Ах вот ты как, – сощурился я и прогудел мелодию из ?Хороший, плохой, злой?. Так как битва была на моей территории, то я был в выигрышном положении. Я в один миг достал из письменного ящика кисти и охапку красок. Фрэнк рванул ко мне в надежде меня обезоружить, но я укрылся одеялом, и пока он пытался откопать меня в складках, я открыл наугад какую-то баночку и обмакнул в нее кисть. И, как только рука Айеро нашарила меня, я тут же измазал его кожу в краске, победно откидывая покрывало.– Ты меня ранил! – в театральном ужасе воскликнул Фрэнк, выставляя передо мной свою раскрашенную руку.– А кровь почему голубая? – прыснул я, разглядывая синие кляксы на пальцах.– Я аристократ. Так что обязан отстоять свою честь! – он снова напал на меня с мастихином, но я отбивался второй кистью, попутно тыкая в него первой и оставляя на его теле и руках цветные пятна. В дверь постучали. Мы с Фрэнком тут же замерли, синхронно уставившись на вход.– Джи, милый, у тебя все хорошо? – услышал я обеспокоенный приглушенный голос Донны. – Я услышала какой-то шум…– Да! Просто не могу найти темперные белила! – имитируя раздражение, крикнул я, все еще сохраняя неудобную боевую позицию, в которой и застыл. – Черт бы их побрал! Я же помню, как покупал на той неделе! – еще более злобно закончил я.– Ладно, дорогой, – отозвалась она, но я не мог понять, поверила ли она в мое вранье. – Ты спустишься позавтракать?– Эм-м-м… Да, только умоюсь.– Тебе сделать сэндвичи?– Хлопьями позавтракаю… Но спасибо, – добавил я.– Хорошо, я оставлю молоко на столе, – ее шаги удалились вниз по лестнице.– Ого, – выдохнул Фрэнк, опуская свое оружие – какая милая леди… Блять, чуть не влипли.– Она бы все равно не зашла, – пожал я плечами. – Хорошо выглядишь, – усмехнулся я, разглядывая измазанного Айеро. – Ты теперь произведение искусства. Парень, раскинув руки, окинул себя заинтересованным взглядом.– И правда. Не хочешь меня завершить, раз уж начал? Я задумчиво потер подбородок, а потом вернулся на кровать за красками, откапывая их среди еще теплых от наших тел складок, и, отвинчивая крышечки, расставил гуашь в ряд на столе. И почему я все время соглашаюсь? Фрэнк подошел ближе и выпрямился. Я взял самую крупную кисть и, обмакнув ее в белый, стал покрывать светлыми полосами его шею. Я не был уверен, что именно я хочу сделать с этим прекрасным телом под моими руками, потому что на мой вкус Айеро и сам по себе одним своим существованием был произведением искусства. Его сознание, его голос, повадки. Он вырастил себя сам, как цветок среди камней, который, согласно поговоркам, должен быть самым прекрасным. Цветок, выросший вопреки, а не благодаря.– Черт, это щекотно. И немного прохладно, – хихикнул парень. – Как будто меня облизывает наевшийся мороженого пес.– Не вертись, ты полотно или маленький вредный панк?– Одно другому не мешает. Действительно. Айеро постарался стоять ровно, но иногда все равно его потряхивало от сдерживаемого смеха. Я тем временем взял новую кисть, зажав белую в зубах, чтобы не пачкать ею другой цвет, и обмакнул инструмент в черный. Потом я стал равномерно закрашивать жесткие плечи Фрэнка, смешивая границу в мягкий серый переход. Я опустил по его ребрам и животу темные симметричные лучи, которые утолщались к центру, и провел одну полосу по шее до самого кончика подбородка. Было во всем этом что-то необыкновенно интимное. Айеро позволял мне касаться его тела и оставлять на нем рисунки, а я позволял ему видеть, что я с ним делаю. Мы как будто делились друг с другом личным пространством, я – ментальным, а он со мной физическим. Я решил следовать интуиции, когда рисовал на коже Фрэнка, потому что, если бы я погружался в это умственно, я мог бы сойти с ума. Затем я взял испачканную в синем кисть и, обмакнув ее заново, нарисовал от ключиц что-то вроде крыльев из утолщающихся линий к рукам, которые потом доходили до самых пальцев. Я обошел Фрэнка, остановившись за его спиной, и начертил черную линию по позвоночнику, которая распадалась и множилась к лопаткам, перемежаясь с белыми полосами, от которых рябило в глазах. Единственное, что я не трогал, были его татуировки. Их я бережно обходил волосками кистей, потому что они были такой же великолепной частью Фрэнка, как и его музыкальный голос. Оценив результат, я подумал, что кое чего не хватает. Я опустился на колени и пошарил в ящике. Ага, вот и поролоновый валик. Я нанес на него черную и синюю краску и стал водить им по рукам Айеро, пока они не стали похожи на черные перчатки с голубыми вкраплениями. Фрэнк смотрел на это как завороженный.– Будем считать, что это все. Я бы тебя, конечно, усовершенствовал, но боюсь, что времени до колледжа у меня не так много, – хмыкнул я, опуская кисти в стакан. Мне их было лень мыть сейчас. Парень разглядывал себя, вертя головой.– Черт, а зеркала в комнате у тебя нет?– Разбилось, когда мне было четырнадцать, – холодно ответил я, вспоминая тот жуткий день, когда рыдал на коленях перед собственным отражением от отвращения, а затем, стиснув зубы, со всей дури всадил кулак в стекло. Потом мне на костяшки накладывали швы. Конечно, Фрэнку знать это необязательно, – Нечаянно опрокинул на него стул.– Тогда сфотографируй меня. Телефон в рюкзаке в наружном кармане, – кивнул он на заныканую под кроватью сумку. – Сам бы я рад, но, как видишь… – он пошевелил своими черными еще влажными пальцами. Я достал гаджет, размотал обернутые вокруг наушники и включил камеру. Айеро тут же заулыбался, стараясь развернуться так, чтобы все было видно. Я его снял со всех сторон, и парень нетерпеливо подбежал ко мне, пока я рассматривал фото на треснувшем экране.– Ого, это так… Не знаю, забавно, как будто я какой-то артхаусный супергерой в классном костюме. Хэй, а что, если мы сделаем что-то подобное на битве групп? – зажглись его глаза.– Что? Не-е-ет! Мы не можем выйти в одних штанах! – испугался я.– Я не про то! Ты можешь нарисовать нам грим. Хотя я бы, признаться, и в таком виде не прочь выйти на сцену.– И что ты предлагаешь? – заинтересовался я.– Не знаю, ты у нас художник!– Ну, раз наша песня о вампирах, мы могли бы выглядеть, как они. Но не так, как обычно это делают школьники на маскарадах, а в смысле реально выглядеть как обращенные трупы. Ну, типа неестественно бледная кожа, с тенями и синяками вокруг глаз и все такое, – пожал я плечами. – И еще в костюмах. В смысле, классических.– Окей, я одобрю все, что ты предлагаешь, – мягко улыбнулся Фрэнк и поцеловал меня в лоб. В дверь снова постучали, и мы вздрогнули.– Ты скоро опоздаешь! – услышал я равнодушный голос Майки.– Будем считать, что мистер Беннет написал, что аналитический рисунок отменяется! – недовольно прорычал я.– Не прокатит, Джерард, – я прямо видел сквозь дверь, как братец закатил глаза.– У меня есть идея получше, – шепнул Фрэнк. – Соберись и уходи. А потом просто вернешься. Я вылезу через окно и буду ждать тебя на углу квартала.– В таком виде? – насмешливо спросил я.– Ну, знаешь, в доме скоро никого не будет, и принять ванную не составит труда. Я перекинул Айеро пачку влажных салфеток, которыми он отмыл хотя бы руки, и теперь парень сидел на полу, листая ленту в Твиттере. На сборы мне оставалось буквально двадцать минут. Я кое-как привел себя в порядок, оделся и выскочил на кухню. Ого, да вчера, видимо, семья времени не теряла: они тут все украсили ко Дню Всех Святых, так что теперь на холодильнике висела накладка с рисунком гроба, на столе лежала кровавая скатерть, тыквенные Джеки стояли по углам, по потолку развешаны приведения и все в таком духе. Я заглянул в гостиную. Там тоже была похожая праздничная картина. Черт, осталось два дня до конкурса. И поэтому все эти украшения меня угнетали. Помню, я когда-то любил Хэллоуин. До тех пор, пока вся моя жизнь в него не превратилась в самых худших и страшных формах его проявления. В общем, я позавтракал миской хлопьев, и выбежал из дома. Сразу за мной вышли родители, которые заперли дверь, и вместе с Майки они уехали на машине. Братца родители предпочитали завозить сами, потому что на автобусе ему пришлось бы почти час трястись по округе, хотя его школа была в пятнадцати минутах езды от дома. Я не стал даже делать вид, что ухожу. Как только их автомобиль скрылся за углом, я тут же развернулся и побежал назад, доставая ключи. Оказавшись в доме, я рванул наверх. Из ванной доносился звук включенной воды. Я зашел. Горячий пар обдал мое лицо.– Ого, так быстро вернулся? – спросил Фрэнк из душевой. – Ну вот, теперь не придется вылезать из окна, а так хотелось… Ладно, я почти закончил. Он голым стоял в кабинке, по его телу стекали цветные струи воды. Это было красиво, как настоящее искусство, и я залюбовался, как по бедрам к голеням бежали синие похожие на смазанные молнии полосы, которые опускались и закручивались у его ног, собираясь возле слива в крохотные грязно-холодные торнадо. Смыв с себя последние голубые разводы, Айеро выбрался из кабинки, промакивая лицо и волосы полотенцем. Я смотрел на прозрачные капли, мерцающие на поверхности его кожи, как маленькие осколки стекла. От движения они скатывались по очертаниям мышц и, оставляя за собой слюду водяной пыли, объединялись в сверкающие шарики, которые падали под собственным весом и разбивались о запотевший кафель. Не то, как я изрисовал Фрэнка, было искусством, а то, что случилось после.– Ты чего, Джи? – поднял он на меня ореховые глаза. А я ничего не мог сказать, потому что просто утопал в восторге: его бледная раскрасневшаяся от пара кожа светилась, покрытая сотней водяных блесток, черные волосы блестели, как облитые глянцем. В самом деле, во взаимодействии воды и человеческого тела скрыта восхитительная красота. Я сейчас видел все это глазами художника, а не просто Джерарда.– Ты замечал когда-нибудь, что вода все делает лучше? – спросил я.– Если ты о здоровом образе жизни, то нет, а если о водяных горках, то да, – просто ответил Фрэнк, возвращая полотенце на место, и оставаясь полностью обнаженным. Он потянулся за одеждой, висящей на крючках на двери, но я остановил его, схватив его руку. Без всяких объяснений, потому что они были и не нужны, я притянул Айеро к себе, накрывая его губы своими. Фрэнк тут же углубил поцелуй, крепко прижимая меня.– Я тебя люблю, – прошептал он, не отрываясь. ?А я тебя еще больше, кретин?. Его влажная горячая кожа прилипала к моей одежде, из-за испарины в ванной было жарко, так что я поскорее расслабил галстук и, стянув его, выбросил на скользкий кафель. Айеро моя идея понравилось, и он принялся расстегивать пуговицы, помогая мне избавится от одежды. Буквально за какую-то пару мгновений я уже стоял в одних джинсах и кедах.– И что? Мы останемся прямо здесь? – спросил я в его шею, а затем слегка прикусил мягкую кожу. Фрэнк мне не ответил, просто наслаждаясь мгновением с прикрытыми глазами, а затем он запустил в мои волосы руку и оттянул назад так, что мне было почти больно, очевидно, не рассчитав силу от возбуждения. Мне не нужно было смотреть вниз, чтобы понять его состояние – я чувствовал его эрекцию на своем бедре. Айеро приблизил лицо к моей щеке, покрывая скулу влажными поцелуями и сминая мои черные пряди в своих жестких мозолистых пальцах, и я, блять, так кайфовал от этого. Он провел кончиком языка по моей ушной раковине, это было с ума сойти как чувственно, словно он приставил нож к моему сердцу, у меня просто ток пробежал по спинному мозгу. Я сильнее вжался в его обнаженное тело, чувствуя кожей каждую его косточку и каждую его мышцу. Я чувствовал, что он жив, и потому это было важно. Фрэнк опустил лицо, прикусил мочку уха, а затем всосал кожу чуть ниже, задевая ее зубами, это было как какая-то наэлектризованная странно-приятная боль, я понимал, что потом на мне останется яркий багровый синяк размером с пятьдесят центов, но мне было плевать, я так хотел продолжения, что просто трясся от ощущений. Засосы Фрэнка были его метками на мне. Он ставил таким образом на мне клеймо. Вероятно, как его отец ставил свои клейма на нем. Конечно, его повреждения еще не зажили до конца, но за последние дни я научился в них видеть особенности, подтверждающие пережитые страдания. Синяки показывают, кто сильнее, а значит, кто имеет право обладать вами. Как отец Фрэнком, как Фрэнк мной. Айеро впивался ногтями в мою обнаженную спину, оставляя на ней красные полосы царапин, и я выгибался навстречу его рукам. Я был готов прямо здесь сейчас расплыться в его жестких объятиях, и я не хотел больше думать о чем-то еще, но невольно так выходило. Теперь, пока я чувствовал его шершавые теплые губы, я думал о кое-чем другом – я понятия не имел, каково это, целовать девушку, и не знал, захочу ли я это когда-то узнать. Мне было не с чем сравнить поцелуй парня. Но зато я мог выделить, что именно мне нравилось в этом. Мне нравилось, что, целуя Фрэнка, я чувствовал его силу, я чувствовал твердое тело, способное дать мне отпор. Он был даже не кто-то равный мне, но кто-то сильнее меня. И ощущение его покровительства было мне необходимо. Когда он рядом – стихают симптомы. Когда он рядом – у меня есть защита. Он мое лекарство, которое сильнее меня и сильнее моих расстройств. Потому что Айеро – это последний работающий фонарь на улице разбитых фонарей моего сознания. Запах Фрэнка, который немного изменился после душа, геля и гуаши, но оставшийся все таким же великолепным, был для меня чем-то вроде гарантии того, что я настоящий. Прямо в этот момент я вспоминал, как я себя чувствовал всего неделю назад. И я не мог поверить, что это было правдой, а не моим кошмаром. И я был так чертовски благодарен за возможность чувствовать Фрэнка здесь и сейчас. Я был на грани удовольствий, как подожженный, но еще не взорвавшийся фейерверк. Я обнимал парня, который был для меня единственной любовью, с которой я хотел быть всю свою жизнь от этого момента и до самой смерти. Сейчас пар в ванной казался плотным, как пуховое одеяло, а тело таким воздушным, что от одного прыжка можно было зависнуть под самым потолком.– Знаешь, Джи, что я хочу сделать?– Порази меня, – улыбнулся я, встречаясь с его потрясающими глазами, которые в этом освещении казались непривычно светлыми и отливали травяной зеленью.– Мы этого не делали раньше, но я бы хотел сделать тебе приятно по-особенному, – шепнул он, и от одного звучания того, как он это произнес, у меня мурашки пошли по коже. Я не был идиотом, и вполне представлял, что это было что-то связанное с сексом. И когда тебе это предлагает Фрэнк, ты готов на что угодно.– Теперь мне нужно только твое согласие, – он полусогнутым указательным пальцем приподнял мое лицо, чтобы оставить на губах мягкий поцелуй со вкусом Айеро. Если бы кто-то выпускал леденцы с этим вкусом, я бы покупал пять ящиков ежемесячно.– Конечно, – шепчу я. – ?Все, что угодно?. Эти слова были напоминанием каморки без окон под номером 216. Самое счастливое место, синоним счастья – гостиница на Бауэри-стрит. И судя по улыбке, Фрэнк меня понял. Он мягко скользнул мимо меня, меняясь со мною местами. Так что я теперь был тем, кого вжимали в дверь, и тем, кто упирался затылком в слегка влажную от рассевшегося уже пара одежду Айеро, пропахшую сигаретами, пылью и дешевым пивом. Фрэнк медленно опускался передо мной на колени, отмечая каждый дюйм моего тела поцелуем, как пунктирная дорожка, указывающая путь. Его дорожка вела к моему пупку, и, сделав остановку там и отпраздновав ее легким и щекотным движением языка в углублении, он проложил ее еще ниже. Пока не поравнялся с пряжкой на моем ремне. Это было из ряда вон выходящим, исключительным, экстраординарным осознанием. Я до последнего не мог представить в уме, что Айеро собирается сделать. Типа, я никогда не мог представить, чтобы кто-то вдруг подумал – ?ой, чувак, мне надо бы тебе отсосать, потому что я этого хочу?. Нет, это звучало бы нелепо. Но Фрэнк делает все с тем невероятным шармом, на который способен только он. Как будто все идет своим чередом, идет вовремя. И вот он на коленях передо мной, расстегивает своими шероховатыми от гитарных струн пальцами ремень, поглаживает мои слегка выпирающие подвздошные кости и, судя по его сбивчивому дыханию, которое я ощущаю на своей коже над краем джинсов, он взволнован не меньше меня. А я в это время просто взрываюсь тысячей крохотных огоньков от возбуждения, как спутник, сгорающий через стратосферу от нетерпения на пути к неминуемому столкновению с землей. Я прикрыл глаза, моя грудь неровно вздымалась от спазмолитического дыхания. Я слышал, как Айеро расстегивает ширинку на моих брюках, чувствовал, как свободно становится моему набухшему члену. Я, наверное, мог бы кончить от одной только мысли, что мой хер окажется во рту у Фрэнка, но я подумал, что это было бы странно и просто неловко. И сейчас, в ярком белоснежном свете ванной комнаты, я чувствовал себя открытым на все сто процентов и на все триста шестьдесят градусов. Айеро мог увидеть каждую волосинку, каждую складку на моем уродливом теле. Во всяком случае, я себя таким видел последние лет пять. И поэтому в темноте своей закрытой на все замки комнаты я чувствовал себя комфортнее в ту ночь. А теперь мне это казалось неловко и немного неправильно, как одна и та же ошибка в написании слова в твоей тетради и в написании заголовка газеты миллиардного тиража – так же для меня ощущалась разница в освещенности комнаты. Но Фрэнка это настолько не волновало, что он просто продолжал поглаживать мою эрекцию сквозь ткань боксеров, а я от этого стонал его имя. Я положил руки на его голову, ощущая между пальцами его влажные гладкие волосы, которые от воды были мягкими и податливыми, как пластилин. Айеро спустил резинку трусов вместе со штанами, я ощутил его теплую ладонь на своей заднице, и я просто задыхался от этого сокровенного прикосновения. В смысле, меня вообще никто никогда не держал в сознательном возрасте за это место. Но прямо сейчас это ощущалось так горячо и так необходимо. То, что произошло дальше, меня убило. Подожгло. Распылило. Уничтожило. Потому что прикосновение теплых, мягких, немного заветренных губ Фрэнка к моей горячей плоти было определенно самым невероятным событием моей жизни. Невероятным в самом прямом смысле – я не мог в это поверить. Такое простое действие с точки зрения физики, механики и биологии, но абсолютно невозможное для моего сознания. Бедный глупый Tatty Vampire, чей разум слишком слаб для этого и впрямь не такого большого дела. Мой пах просто был готов разрываться от скопившегося в нем напряжения. И движения губ Айеро на моем члене были чем-то, что одновременно его снимало и усиливало. То есть, это буквально был совершенно новый уровень наслаждения. Такой, на который я не мог бы рассчитывать, находясь в здравом уме, которого у меня никогда не было. С чем можно сравнить, когда губы Фрэнка обхватывают головку твоего члена прямо на крайней плоти, и ты чувствуешь мягкий горячий влажный язык, пляшущий на изнывающей от возбуждения головке? Я, блять, не знаю! Рай? Счастье? Божественное удовольствие? Восторг? Кайф? Взрыв? Это было что-то такое, от чего я просто не смог скрывать стонов. Я просто кричал с закатанными от наслаждения глазами, стискивая в своих руках мокрые волосы Фрэнка, чья голова ритмично двигалась по моему горячему органу, а меня трясло, как в каком-то диком припадке. Я сам не контролировал то, как мои бедра подавались навстречу губам Айеро, не контролировал то, как сильно на самом деле впивался руками в его пряди, не контролировал дрожь в моих слабеющих ногах, не контролировал капель пота, скатывающихся от моей шеи вниз по груди. Я потерял контроль. Я не принадлежал себе. Я чувствовал, как тепло и сыро в самых лучших и приятных смыслах во рту у Фрэнка. Это сводило меня с ума. Я буквально думал, что я чокнусь прежде, чем кончу, потому что то, что сейчас происходило, было невероятно специфически. На французском языке оргазм называют красивым иносказательным словосочетанием ?petite mort?, что переводится как ?маленькая смерть?. И какая-то часть меня сейчас умерла. Та, от которой я, вероятно, хотел избавиться, и умерла она так красочно и с такой потрясающей панихидой, что я бы сам не отказался умереть при подобных обстоятельствах. Это было то наслаждение, при котором я дергался, как в конвульсиях, выплевывая обрывки своего дыхания и рваные стоны. Мое сердце потеряло собственный ритм, а я потерял свое сознание. Я вообще в самый последний миг подумал о том, что мне следовало бы позаботится о Фрэнке в финальный момент и отдернуться, чтобы завершить акт собственной рукой. Не знаю, насколько меня оправдывает то, что мой разум был затуманен и расколот, как при детонации фугаса. В общем, я просто сполз на уже остывший кафель, бессмысленно смотря на цветные вспышки сквозь полуприкрытые веки и нависшее надо мной лицо Айеро в ослепляюще-ярком свете, словно лик Херувима, обведенный нимбом галогенных ламп.– Извини, – шепнул я. – Я не сдержался.– По-моему, тебе следовало уже понять, что я к этому равнодушен, – просто пожал плечами Фрэнк, стирая тыльной стороной ладони остатки моей спермы со своей довольной улыбки.– Спасибо.– Лучшая благодарность – это поцелуй, ты ведь в курсе? Я притянул к себе этого гребаного идеального панка и впился в него губами, как в последний раз. Он упал на меня, и я больше никогда не хотел позволить ему встать. Мою разгоряченную спину обжигала ледяная плитка пола, и мне было плевать. Ничего не было важно, кроме Фрэнка и того, что происходит в этой тесной ванной комнате.– Знаешь, Джи, о чем я часто думаю последнее время? – спросил Фрэнк, когда мы сидели на полу в гостиной, поедая с’моры* и запивая их какао, словно нам было по девять лет, и выглядел Айеро при этом довольно серьезно. Я заинтересованно на него взглянул.– Чудес не бывает, – вздохнул он, расправляя складку на ковре ногой. – В смысле, сами по себе они не случаются. Их создают люди, – он упер в меня свои чайные глаза. – Если ты хочешь чуда – сотвори его. Никакой Иисус, Кришна или Будда тебе не помогут.– Ты чудо, Фрэнки, – сказал я.– Спасибо, – усмехнулся он. – Но я немного о другом. Я о том, что я вот хочу, чтобы моя жизнь была чудом. Создавать музыку – это ли не чудо? Твои комиксы – это искусство, и искусство – это чудо. И я просто хочу, чтобы мы с тобой стали твоим искусством или моим чудом. Чтобы мы делали необыкновенные вещи. То, что просто разрывает барьеры и выходит за радар. Я, блять, хочу стать легендой! И чтобы ты был всегда вместе со мной, – он положил голову на мои колени, и я стал гладить его по уже высохшим волосам, которые слегка вились из-за того, что он их не расчесал. Я отпил какао, улыбаясь собственным мыслям.– Ты жадный до жизни, Фрэнк, – сказал я.– Да, наверное, – он пожал плечами. – И раз я жив, не хочу упускать этой возможности.– Хорошо, и чем бы ты хотел заняться?– Не знаю. Поехал бы в Вайлдвуд, покатался бы на аттракционах. Но до трех часов у нас недостаточно времени, чтобы обойти их все, так что запомни эту идею на грядущие выходные.– Хорошо.– А ты бы что сейчас сделал?– Ну, раз скоро Хэллоуин, я бы пересмотрел все классические фильмы Universal с монстрами, а пока мы это делаем, я бы хотел научиться печь тыквенный пирог.– И чего мы ждем? – подскочил Фрэнк. В общем, это был лучший вторник в моей жизни. Я даже выпил свои таблетки. В половине третьего мы уже выбрались из дома, предварительно убрав все следы нашего присутствия, включая остатки тыквенного пирога, которые мы положили в герметичный контейнер и спрятали под подушкой в комнате у Майки с запиской ?Гениальному басисту с любовью от Упыря и Вампира. Надеемся, будет вкусно?. Репетиция у Рэя прошла гладко с легким привкусом Хайнекена, который нам обеспечил в этот раз Брайар. Сегодня же нам было необходимо записать и отправить клип, с чем мы так же подозрительно гладко справились, используя прекрасную камеру матери Торо, а звук мы и вовсе записали отдельно на аппаратуру Луиса, и Боб помог нам свести дорожки. Договорились завтра встретится в шесть, чтобы узнать, прошли мы или нет. Все шло, как по маслу, что даже мне начало казаться, что мы пройдем. Больше всех были взволнованы по поводу конкурса естественно Айеро и Рэй. К сожалению, долго с Фрэнком мы оставаться не могли. У него уже начиналась смена в магазине. И я решил, что неплохо бы посмотреть, где он работает, так что мы вместе доехали на автобусе. Giovine Music Store? Серьезно?! Да я каждую неделю бываю на Франклин Авеню по пути в свою лечебницу, просто четырьмя кварталами южнее. Кстати, мне это напомнило, что завтра у меня сеанс терапии, на который я просто пиздец как не хотел идти. Я немного поторчал с Фрэнком, пока он объяснял мне, чем и как он тут занимается. Я, как очарованный, смотрел на эти арсеналы гитар, висящие в два ряда по стенам, на стопки дисков, коробочки с медиаторами, педали, кабели и все в таком духе. Самым печальным было, что ему придется и завтрашнюю смену здесь отсидеть за пропущенный понедельник. Но я не мог не оценить мудрое решение Айеро поставить свои рабочие дни именно так – в конце концов, мы хотя бы вовремя написали песню, а без него это было бы невозможно. Как и то, что тогда я не решился бы репетировать без Фрэнка, а завтра я наверняка справлюсь, потому что уже достаточно хорошо знаю ребят. Я спросил, вернется ли этой ночью Айеро ко мне, и мне не понравилось его неопределенность в ответе. Конечно, он так и не пришел, поэтому я увеличил дозу своих таблеток на ночь, чтобы погасить тревожность.