Воронеж (1/1)

??.11.2030Свободная касса, свободная касса,где же кассир, куда подевался;Может, опять с горя бухал,Может, повесился, ха-ха-ха;Родился в провинции, не был в столице ни разу,Не увлекаюсь ни свингом ни джазом,Не наслаждаюсь Камю и БодлеромНе существует замков, способных удержать книгу.Как бы сильна не была жажда избавиться от книги, спрятать её, уничтожить по строчке, по буковке?— нет такого института, нет такого инструмента, нет такого огня, способного поглотить рукопись. Пока будет хотя бы один человек, помнящий, хранящий в себе целый мир из причудливых переплетений чувств, сочетающий разные грани знания. Если книга это заряженное ружьё в доме соседа, то человек, прочитавший её,?— живой мертвец. Заразный. Но живой. Возможно даже?— живее многих.Не существует законов, способных остановить мысль.Мгновение, за которое мозг выстраивает нейронные связи, доля секунды, вспышка, пронзающая сознание, и мерный гул посреди белого шума. Мысль не остановит никакой закон. Невозможно раздумать её, как нельзя узнать?— была ли она в чужой голове. Подавленная?— она всплывет во сне, спрятанная?— она вырвется невольно, в виде шутки посреди разговора с давним знакомым, отвергнутая?— она будет возвращаться, ударяя в затылок тяжелым бумерангом. Мысль бывает мимолётна и тяжела. Проста и в то же время неоднозначна. Настоящая мысль не рождается из воздуха. Обусловленная опытом и потребностью, разная в зависимости от ступени пирамиды, на которой человек находится, мысль неуловима и не подчиняется никаким правилам. Мыслящий человек?— нитроглицерин. Искусство?— абсорбент.Не существует механизмов, способных отнять чувство.Притупленное, оно живет. Никогда?— не вытравить, не выжечь, не изъять. В самом примитивном сознании найдётся место для химической реакции, в самой дубовой натуре?— место для смоляной слезы. Человек без чувств?— биоробот. Рациональный и полезный, удобный и ладно устроенный. Живой на все тридцать шесть и шесть, сто двадцать на восемьдесят. Но. Всегда есть но. Медицина не бессильна?— одна операция, и ты либо совершенная машина, либо мешок костей на ниточках?— но в государстве, где жил Арсений… чувство было живо.Для Попова это было чувство потери. Отрешённости. Опущенные руки, больное сердце. Арсений иногда просто ненавидел свою жизнь. Но гораздо чаще ему доводилось ощущать равнодушие. В его жизни было не так много вещей, ради которых оставалось барахтаться, а таких людей?— и того меньше.Прошла неделя с его задушевного разговора с Пашей, и Арсений буквально проклинал себя. Он был будто та картинка с рукопожатием: слева пьяный Попов предлагает себе очередную хуйню, а справа он из завтра расхлёбывает последствия.Антон Шастун. Едва ли не единственный из его учеников, интересующийся литературой и анализом произведений. Ну как анализом. Под классическое понимание этого слова его попытки разобраться в причинно-следственных связях подпадали слабо, однако он проявлял интерес?— и это было главным. Парень часто разговаривал на уроках, причём по делу, обсуждал прочитанное и, самое важное,?— он читал.На самом деле Антон в этом плане был едва ли не личной звёздочкой на небосклоне Арсения. Поправочка: был бы. Если бы Попов был чуть менее ворчливым дедом и позволял себе хоть иногда быть чуть проще и вылезать из рефлективного болота, полного вопросов, а зачем, а кому это надо, а почему. Но окончательно Шастун добил его, когда в начале учебного года заявил, что будет сдавать литературу на экзамене. На резонный вопрос нахуя Антон лишь пожал плечами и сказал, что хочет уехать в Москву, на филфак. Арсений спросил тогда, стараясь звучать не напряжённо:—?А родители?..—?Не против,?— и сказал как отрезал, против такого все уговоры были бы бесполезны. Антон вообще выглядел так, будто сейчас будет драться, если учитель скажет хоть слово о том, как неэффективно выбранное Шастуном направление. Но Попов промолчал, сам не зная почему.А потом и вовсе решил взять эту тактику на вооружение: и успешно отмалчивался уже третий месяц. Так и получалось: Арсений?— молчит, Антон?— делает. Шастун реально делал почти всё: приносил какие-то сочинения на проверку, спрашивал про дополнительную литературу, буквально вытряс из Попова кодификатор со всеми критериями и произведениями.Не ученик, а золото,?— говаривал Добровольский. Не ученик, а заноза в заднице,?— подумывал Арсений. Ну вот честно, чего ему далась эта литература. Попов просто не мог понять. Потому что, по сути, это была совсем не та филология, к которой, опять же по наблюдениям Арсения, тянулся Антон. Всё уже давно было переанализировано относительно логики, расчёта и полезности, книги и методички переизданы. Половина вообще добросовестно выкинута. Сделан упор на патриотизм. На поэзию отводилось в среднем по уроку на поэта. Да и в целом количество часов сократилось. Хотя это уже касалось только Арсения лично.Какие цели преследовал Шастун? Чего хотел? Попов долго размышлял об этом, пока однажды не увидел интересную вещь: Шастун со своим другом из маткласса, Димой Позовым, стоя у скамейки на полупустой парковой аллее, о чём-то разговаривали с высоким парнем, весьма интеллигентной внешности. У него было знакомое лицо, и, немного подумав, Арсений признал в нём своего соседа из квартиры напротив. Кажется, он однажды представлялся: Андрей или как-то так. Парни уже прощались, пожимая руки, когда Андрей протянул Шастуну весьма потрёпанную книгу. Улыбаясь, парень принял её, и ни один не заметил, как из книги в жухлую осеннюю листву мягко спланировала пожелтевшая книжная страница.Быстро распрощавшись, они разошлись, и Попов, стараясь не привлекать внимания, осторожно приблизился к скамейке и, поставив на неё дипломат, замер. Он колебался пару секунд, а затем ловко нагнулся и подцепил двумя пальцами злополучный листок.Это было совсем-совсем не его дело, но мужчина опустил взгляд на чёрную россыпь букв и выловил из неё отрывок:…готовились к Неделе ненависти. Уинстону предстояло одолеть семь маршей; ему шел сороковой год, над щиколоткой у него была варикозная язва; он поднимался медленно и несколько раз останавливался передохнуть. На каждой площадке со стены глядело все то же лицо. Портрет был выполнен так, что, куда бы ты ни стал, глаза тебя не отпускали. СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ?— гласила подпись.В квартире сочный голос что-то говорил… Веки Попова распахнулись широко, и он едва не отбросил проклятый листок прочь. Это совершенно точно была запрещёнка. На сто, на тысячу из ста. Так вот оно что. Вот оно как. Подавив волну страха, Арсений максимально незаметно огляделся.Что ж, никто не бежал хватать его, нигде не было заметно криков. На воре и шапка горит?— так рассудил Попов, неспешно упаковывая страницу в дипломат. Остаток пути домой он помнил не очень хорошо. Всё вертелось вокруг Антона, соседа и злополучной страницы.Это было совсем-совсем не его дело, но вечером, куря на балконе, он позволял тлению разбирать страницу на пепел, по буковке отпуская в морозный воздух до тех пор, пока тепло не коснулось его пальцев и в руке не осталось одно слово?— ?ненависти?. Его Арсений поджег и отпустил в свободное падение с седьмого этажа. Упала звезда, и Попов с силой захлопнул окно, отворачиваясь от укоризненно блещущего неба.В то мгновение Арсений, до этого ещё сомневающийся, окончательно хотел поставить крест на Антоне: но что-то не давало ему. А Добровольский как знал, как чувствовал. Как всегда.Попов наконец закрыл последнюю тетрадь с сочинениями и, зажмурившись, потёр глаза ладонями. Что ж, это было ужасно, как и обычно. Разве что Шастун, даже следуя ублюдским — в плане смысла — методичкам, сумел написать всё аккуратно и читабельно. Его личное проклятье.Арсений открыл наконец глаза и встал из-за стола, разглядывая пустой класс. Прямо перед его учительским столом стояла парта. На парте лежала книга. Про логарифмы. Попов озадаченно подошёл и, взяв учебник, покрутил его в руках. На ладан дышала эта книга, если честно, что казалось весьма странным.На месте, где учебник был забыт, обычно сидел Антон. Но Попов решил всё же удостовериться и осмотреть книгу на предмет опознавательных знаков. Однако то ли от усталости, то ли ещё от чего, руки его дрогнули, и книга шлёпнулась на пол, раскрываясь на странице с закладкой. Вздохнув, Арсений нагнулся, поднимая её, и взгляд зацепился за чёрную нить предложения:…полон невероятностей, разве не похоже все на эту древнюю болезнь сновидений? И если так?— не все ли равно: одной нелепостью больше или меньше? Кроме того, я уверен: раньше или позже всякую нелепость мне удастся включить в какой-нибудь силлогизм. Это меня успокаивает, надеюсь, успокоит и вас……Как я полон! Если бы вы знали, как я полон!Попов ощущал себя поразительно спокойно, когда неспешно захлопнул книгу. Автоматически открыл первую страницу. Убедился, что имени нигде не написано. Но ему не нужно было имя, чтобы знать, чьё это.Сердце колотилось усиленно, когда он складывал роман в портфель. Волк в овечьей шкуре. Арсений подумал об этом?— и губы его дрогнули в улыбке. Хотя, конечно, ничего весёлого в случившемся не было. А если бы не он? Если бы не он нашёл вот это?Попов проталкивал крупные пуговицы в разрезы чёрного пальто, и в голове его было пусто. На мгновение он ощутил себя так хорошо, будто окунулся в прохладную ласковую воду. Арсений ощутил себя так живо. Он, если честно, был бы рад остаться тут и читать до глубокой ночи, а потом ещё столько же. Но не мог. Не имел права и был не уверен, что выдержит.Попов щёлкнул выключателем света и обернулся назад, оглядываясь. Его кабинет был на первом этаже и окнами выходил в школьный двор. Который как раз пересекала знакомая долговязая фигура. Не раздумывая, Арсений вышел из кабинета и, закрыв его на три оборота, поспешил покинуть здание.Как ни странно, Антона он нагнал быстро. Тот, ничего и никого не стесняясь, пытался прикурить во дворе за воротами школы. Арсений ускорил шаг.—?Шастун! —?Окрикнул Попов, и парень дёрнулся, тут же неловко пытаясь поймать сигаретную пачку. Подняв взгляд, он спешно рассовал все следы своего ?преступления? по карманам.—?Здрасьтеарсенийсергеевич,?— протараторил парень на выдохе, расправляя плечи. Арсений наконец подошёл, внимательно разглядывая ученика.—?Вы что-то хотели? —?Аккуратно поинтересовался Шастун, и Попов отвёл взгляд за его плечо. Мужчина даже не представлял, как начать разговор. Арсений был зол на ученика и вместе с тем?— ощущал волнение.—?Скажите мне, Антон,?— Шастун слегка расслабился, ссутуливаясь, и вопросительно уставился на Арсения,?— вам хорошо даются логарифмы?Парень опешил?— вопрос был весьма странный. Арсений Сергеевич и по делу-то с ним общался обычно раз в никогда, а здесь такое. Но, чуя какой-то подтекст и надеясь потянуть время для его считывания, Шастун протянул:—?Ну, неплохо так… А вам помощь какая-то нужна? —?Антону захотелось стукнуть себя да побольнее: какая, блять, помощь?!—?Нет, Антон, спасибо,?— Арсений легко улыбнулся, когда говорил это, но взгляд его выражал цепкую сосредоточенность, и Шастун чувствовал себя неуютно. Совсем неуютно ему стало после того, как учитель слегка разочарованно произнёс,?— что ж, значит, книга в кабинете была не твоя.—?Книга? Какая книга? —?Вырвалось у Антона.—?Да по логарифмам,?— Попов едва заметно пожал плечами,?— что ж, завтра спрошу у математиков.—?Ой, стойте,?— Шастун сначала сделал, а затем подумал: подсознание приняло решение раньше. Книга. Книга по логарифмам. Внутри Антона всё перевернулось, и холодный ветер взъерошил его волосы. Попов приподнял брови,?— это моя книга. Отдайте, пожалуйста.—?Ты уверен? —?Ровным тоном переспросил Арсений Сергеевич. Как много он знает? Открывал ли он книгу? Конечно, открывал, это же Попов. Чёрт.—?Отдайте книгу,?— настойчиво повторил Шастун, а сам едва ли не трясся,?— пожалуйста.Ветер прошуршал чем-то по асфальту. Пауза затянулась.—?Арсений Сергеевич…—?Ты хоть понимаешь, что творишь? —?Вдруг не выдержал Попов. Он был зол. Подумать только: единственное, что потребовал от него мальчишка?— вернуть книгу. Не сохранить секрет, нет. Вернуть. Чёртову. Книгу. Да он совсем без головы,?— Это тебе не пачка сигарет и не прогул, Шастун. Это жизнь твоя на кону.—?Давайте я сам разберусь со своей жизнью, Арсений Сергеевич,?— напряжённо ответил Антон. И вдруг поймал себя на мысли: ведь он даже не подумал, что Попов пойдёт к служкам. Почему? Правильно мама говорит?— он точно безголовый,?— просто… просто отдайте книгу. Пожалуйста,?— и Шастун неосознанно протянул вперёд раскрытую ладонь. Попов молчал.—?Я готов стать твоим репетитором,?— вдруг произнёс Арсений Сергеевич, не отводя взгляда. Рука Антона расслабилась и безвольно опустилась вдоль тела с глухим хлопком.—?Что? —?Чужая реплика совсем дезориентировала парня.—?Я могу стать твоим репетитором, подготовить к экзамену.—?Э-э-э… да, хорошо,?— Антон наконец немного собрал свои мысли и сумел выдать ответ. Попов протянул руку, и Шастун заторможено пожал её. —?А книгу?—?Нет,?— рукопожатие распалось.—?Ну Арсений Сергеевич,?— всплеснул руками Шастун. Но добавить ничего не сумел: эмоций было настолько много, что и слов не хватало.—?Нет, Антон,?— Попов покачал головой, делая маленький шаг назад. Антон тут же автоматически сделал шаг вперёд:—?Почему?—?Потому что это того не стоит, пойми. Твоё будущее… —?Арсений вздохнул, глядя на ученика перед собой. Что он мог ему сказать? —?Послушай, Антон, я тебе не отец и…—?Вот именно. Вы мне не отец. Никто мне не отец,?— в своё оправдание Антон мог бы сказать лишь одно?— истерика взялась не из воздуха: он вообще-то чуть не схлопнулся прямо на месте, когда понял: Попов точно знает о том, что он там читал вместо логарифмов,?— согласились быть репетитором? Я благодарен, правда, спасибо. Но отдайте книгу. И мы разойдёмся. Пожалуйста,?— и его рука вновь потянулась вперёд.—?Иди домой, Антон,?— голос Попова звучал спокойно и даже немного устало; его рука опустилась на чужое предплечье,?— уже поздно.Шастун молчал, силясь выдать хоть что-то. Но единственное, что он мог придумать?— подыграть учителю, хотя внутри у него всё ещё не сдавал позиций бестолковый протест и дурацкое желание: взять своё, оспорить. Добиться справедливости.—?До завтра, Антон?— добавил Арсений и, не говоря больше ни слова, пошёл прочь.Шастун полез в карманы трясущимися руками, доставая сигареты. Налетел порыв ветра, и Антон зажмурился, глубоко вдыхая. Когда он открыл глаза, вокруг просыпались жёлтые фонари. Арсения Сергеевича уже видно не было.