Москва (1/1)

?мой приятель приятный, если с лица. мой приятель — предатель, если вглядеться. за твоей ли я дверью или за чужой? я чуть-чуть тебе верю пока ещё... но?Ларцев не спеша оглядывал аудиторию с возвышения, и во взгляде этом читались ленивое превосходство и затаенная ненависть. Ненависть ко всем ним: тупым и умным, безынициативным и деятельным, старым и молодым. К людям.Депутаты расходились, свободно выдыхая, лопатками чувствуя наблюдающего и непроизвольно приосаниваясь. Этот взгляд преследовал их везде, даже там, где его и в теории быть не могло. Подняться на свой пост было нелегко, а вот вылететь с него и сгинуть в нищете где-нибудь на просторах родной необъятной?— проще простого. Гулко стучали каблуки дорогих ботинок. Главным было не слушать. Главным было слушаться. Пахло обивкой кресел, дорогим деревом, одеколонами и чем-то ещё неуловимым. Тяжёлым. Не прыгать выше головы?. Их головы?.Ларцев проводил последнего пристальным взглядом и засобирался. Потёр глаза, чуть ссутулившись. Справа от него раздался звонкий удар ручки о паркет. Торопливое шуршание ткани. Дмитрий Александрович резко распрямил плечи, ощущая неприятное жжение в районе груди. Губы его нехорошо дрогнули.Кто-то ещё собирался. Ларцев повернулся на звук.—?Руслан Эдуардович,?— тяжело ступая по лестнице и поправляя воротник, окликнул его Дмитрий Александрович.—?Да? —?Защелкивая свой дипломат, спросил Усачев и поднял на Ларцева серьезный взгляд.—?Ваш товарищ, Евгений Александрович,?— вставая напротив стола Руслана, спокойно произнёс Дмитрий Александрович,?— как вы считаете, почему он проголосовал против?—?Думаю он,?— Усачев сделал маленькую паузу,?— считает этот проект излишне… затратным.Ларцев внимательно вгляделся в глаза подчиненного. Дыхание Руслана участилось, пальцы сжали ручки дипломата чуть сильнее, чем нужно. Он сглотнул, но выражение лица осталось спокойным.—?Что ж, я рад, если это так,?— Дмитрий Александрович сделал маленький шажок вперёд, опираясь ладонями о столешницу,?— законы, они опора государства. А государство желает своим гражданам только лучшего. Как семья. А в большой семье, как известно,?— Дмитрий Александрович тонко улыбнулся,?— спасибо за ответ, вы свободны, Руслан Эдуардович. До свидания.—?До свидания,?— ровным голосом отозвался Усачев. Как только шаги затихли, он глубоко вдохнул и выдохнул. Руки потряхивало. Надо позвонить Кате. Найти Баженова и позвонить Кате.Евгений сидел за столом, пытаясь работать с бумагами, а не думать о том сильном напряжении, которое всё нарастало и нарастало в последнее время. Ларцев всё больше и больше давил на Руслана и на самого Баженова. Руслан. Евгений был в смятении.Он был зол, когда в кабинет зашёл Усачев, бледный и без единой эмоции на лице. Оба замерли, с минуту напряжённо глядя друг на друга.—?Ты проголосовал ?за?,?— тяжело произнёс Баженов, не меняя позы: он сидел ровно, опираясь ладонями на стол.—?Ко мне подходил Ларцев,?— невпопад отозвался Усачев, хмурясь и глядя Жене в глаза.—?Похвалил? —?В голосе Баженова послышалась ядовитая насмешка, и Руслан сжал кулаки, а затем разжал, подходя на шаг:—?Ага, ещё и поощрение предложил: путёвку для сестры в Промзону.Евгений приподнялся в кресле, по-прежнему упираясь ладонями в стол:—?Чушь,?— он нахмурился, не двигаясь,?— не за что. Её не за что туда отправлять.Руслан криво усмехнулся, подходя вплотную к столу. Как будто Ларцеву когда-то нужна была причина.Ему так много хотелось сказать Баженову именно сейчас, в эту секунду, но было нельзя. Любое слово могли истолковать не так, любое из уже сказанных, если бы понадобилось. Пока Евгений создавал для людей видимость честного голосования, Ларцев не убирал его. Только пока. Однако дело было не в одном этом.Руслан покрывал Баженова как мог. Усачев искренне сочувствовал настроениям творцов, старался помочь им, но всё же, он не был радикалом. В отличие от Жени и Кати. Сам он никогда не спускался в катакомбы, ему не улыбалась мысль сломать свою жизнь и жизнь своей и без того немногочисленной семьи из-за банальной неосторожности. Были информаторы, были посыльные. Конспирация гарантировала успешность.Другое дело Женя. Его деятельная натура, его радикальные мысли и планы. Особенно теперь, когда ситуация обострилась до предела, когда филиалы творцов множились и ряды их пополнялись новыми, молодыми людьми, у которых жажду творчества, жажду жизни и развития не смогли сдержать никакие законы.Усачев же помогал, по мере возможностей, но не обещал ничего. Он не Женя. И не Катя. Руслан горько усмехнулся. Он не хотел знакомить Катю с Женей, будто бы знал, что вот так оно и случится. В любом случае теперь уже поздно корить себя.(Враньё, не поздно и не будет поздно никогда).—?Я так её люблю,?— первым сдался Усачев, склоняя голову и прикрывая глаза. Баженов вмиг растерял всю злобу.—?Да, я тоже,?— Женя сжал губы, когда Руслан усмехнулся:—?Заметно.Женя вновь напрягся, и повисла тишина. Нужно было что-то делать, но руки были будто связаны. Язык был связан. Здесь они не могли не то что обсудить сложившуюся ситуацию, они не могли и двух слов произнести, не навлекая ещё больше подозрений. Руслан устало выдохнул, хмурясь.—?Я за кофе.Баженов ничего не ответил, лишь проводил прикрывшего дверь Усачева взглядом исподлобья, тихо вздохнул и опёрся на сложенные в замок руки, жмурясь, ссутуливаясь.***—?Юрий Михайлович,?— из динамика маленького устройства на столе раздался голос секретаря,?— вас желает видеть Дмитрий Александрович.—?Хорошо, Юлик. Скажи, пусть зайдёт через пятнадцать минут,?— произнёс Хованский, отвлекаясь от бумаг на столе.—?Боюсь, что… —?парень, замявшись, замолчал. Хованский, всё ещё спокойно глядя на бумаги, уже хотел было поторопить секретаря, когда динамик заговорил холодным голосом Ларцева,?— сейчас, Юрий Михайлович.Хованский окончательно отложил бумаги и теперь напряжённо молчал, раздумывая, взглядом гипнотизируя замолчавший динамик.—?Войдите,?— наконец произнёс он, вдавив кнопку сильнее, чем требовалось, и перевёл взгляд на закрытую дверь.Ларцев вошёл, осторожно прикрывая за собой дверь. Юрий молчал, смотря выжидающе. Не то чтобы он не знал, зачем премьер пришёл?— всё было ясно как день.Всё, чего хотел этот человек: привести страну к светлому будущему. Ну, по крайней мере, для него это было светлое будущее, но, как человек далеко не глупый, Хованский понимал, что все ларцевские реформы не то чтобы далеки от либеральных, нет. В последнее время они всё стремительнее отдалялись и от такого понятия как ?гуманность?. Тем не менее сделать ничего существенного он уже не мог: к сожалению, президент и сам упустил тот момент, когда попал в самое сердце хитросплетений премьера.Странно сказать, но они зависели друг от друга. Ларцев сменил две фамилии, и далеко неспроста. Они встретились в начале политического пути Хованского, и уже тогда ощутили всю силу неприязни друг к другу. Однако в скором времени до них дошло: по разные стороны баррикад им делать нечего. И это оказалось чистой правдой. Говорят, от ненависти до любви один шаг. Что ж, от ненависти до сотрудничества?— одна подстава. Одна хорошо спланированная выгодная подстава. ?Рука руку моет??— так про них однажды сказал какой-то известный журналист. Принципиальный парень, талантливый. Молодой. Не чурался выпивки. И, согласно справкам, был склонен к депрессии или чему-то такому. Состоял на учете у врача. Юра не помнил точно, но, кажется, последним, что он написал, была прощальная записка матери, нацарапанная обгрызенным карандашом на клочке мятой бумаги и сложённая в карман клетчатой рубашки. Клетчатой рубашки, в которой журналист повесился в собственной квартире. Спустя два месяца после той статьи. С тех пор Хованский относился к Ларцеву осторожнее. Но, видимо, поздновато спохватился.На президента покушались три раза. И Юра часто не спал ночами, смотря в потолок, размышляя о том, здоров ли он, если хочет нанять киллера для собственного премьера. Ни о каком взаимном уважении в их отношениях не было речи давно. Хотя, может, не было и никогда. Всё, до последнего жеста, пропитано ложью. Иногда Хованского тошнило, и в последнее время Юра всё чаще думал: кого он всё-таки подставил в тот день, в день их первого добровольного рукопожатия. В день, когда он впервые подвинул кого-то на политической доске, сыграв грязно. Кого он на самом деле подставил?Ларцев был расчётлив и умён, он сделал из Хованского харизматического лидера. Он посадил Юру в президентское кресло, потому что сам на эту роль… не подходил. По разным причинам. Ларцев проводил реформы и преобразования, предлагал законы, диктовал указы. Хованский их утверждал и подписывал. Мало когда он мог отказать премьеру. Тот всегда был чертовски убедителен.Так и получалось: уродливый симбиоз, от которого избавиться было намного труднее, чем казалось вначале.Президент?— гарант конституции? Президент?— гарант премьера.—?Ты уже назначил дату референдума? —?Спокойно поинтересовался Ларцев, проходя вперёд, проводя подушечками пальцев по полке, потирая их между собой. На Хованского он не смотрел.—?Я уже говорил тебе и, если надо, повторю ещё: никаких изменений в конституции, пока я на посту…—?Пока ты на посту,?— эхом отозвался Ларцев, скользя взглядом по папкам в стенных шкафах.—…этого люди не проглотят, притормози,?— не прерываясь, продолжал Хованский, следя за медленно подходящим к столу премьером.—?Кажется, мы уже обсуждали это,?— губы Ларцева дрогнули в недовольстве,?— мне лучше знать, что люди проглотят, а что?— нет,?— и он наконец встретился взглядом с президентом, останавливаясь на расстоянии от его стола.—?Признайте, господин президент,?— на этих словах в глазах Ларцева промелькнула насмешка,?— вам просто страшно. Не бойтесь. Наш договор всё ещё жив. Вы, к счастью, тоже.Хованский поднялся из-за стола. Ларцев повернулся, и они оказались друг напротив друга. И между ними больше не было стола. Президент вгляделся в ртутные глаза премьера.—?Я так понимаю,?— негромко произнёс Хованский, и голос его едва не дрогнул,?— мне стоит расценивать это как угрозу?—?Ну что вы, Юрий Михайлович,?— спокойно и даже несколько лениво отозвался Ларцев, чуть склоняя голову набок,?— чтобы я? Да не в жизнь.У президента дрогнуло сердце. Впервые Дмитрий угрожал так явно. Прямо ему в лицо. Это было пугающе. Намного более пугающе, чем раньше.—?Я вас всех распущу,?— Хованский нехорошо скривился в улыбке, подходя ближе,?— смеха ради,?— и осторожно поправил его галстук. Ларцев не дрогнул. И руки держал за спиной. —?Мы сфабрикуем на тебя дело,?— процедил Дмитрий, глядя прямо в глаза Хованскому,?— хотя там и фабриковать нечего. Ты сядешь. И сядешь надолго. И я,?— он качнулся вперёд,?— встану на твоё место.Какое-то время они стояли так, не отступая, но наконец Хованский, цыкнув, резко развернулся и прошагал к столу. Там он сел в кресло, откинувшись на спинку и взявшись за края стола.—?Референдума не будет,?— громче повторил Хованский, глядя на хмурого премьера.—?Будет. Сразу после Костра,?— лицо Ларцева потемнело, и он сделал шаг вперёд, подходя вплотную к столу, держа руки за спиной,?— и вы лично назначите его. Господин президент,?— и, не желая ничего слушать, развернулся на каблуках, направляясь к выходу.—?Не будет,?— глухо произнёс Хованский ему в спину.Ларцев, взявшийся за ручку, замер, повернув голову в пол-оборота, и, едва заметно дёрнув уголком губ в усмешке, отвернулся и вышел.Хованский, нащупав на столе карандаш, принялся неосознанно грызть его.Когда Ларцев захлопнул за собой дверь и вышел в приёмную, секретарь сделал вид, что увлечён заполнением отчетов. На деле же он провожал взглядом премьера, ?прячась? за монитором.В тот момент, когда их взгляды встретились, Юлик спешно уставился в таблицы на экране. Ларцев едва заметно ухмыльнулся, минуя стол секретаря, и стремительно прошёл дальше. Однако даже после того, как шаги стихли, парень продолжал смотреть сквозь монитор, будто скованный. Во взоре премьера, который ему удалось перехватить буквально на пару секунд, читались снисходительная усмешка, триумф и что-то такое, чего Юлик бы больше не хотел видеть никогда в жизни.