Петербург/Москва/Воронеж (1/1)

ПетербургМирное небо над башкой, богатый Land Cruiser;Как некстати одел с утра белые шузыШипело и пенилось внутри неё странное чувство, странная удовлетворенность набухала в самом центре груди, врастая новой костью, давая ещё одну опору. При виде этих кроваво-красных линий, что удалось подглядеть из окна. Украдкой стать свидетельницей. Получить лишний плюс в одну большую копилку жизни в государстве, лучшем из возможных. И как может этот вандал вносить хаос в идеальную кладку кирпичей, выкрашенных в однородный белый. Как может нарушать закон, жертвуя другими ради себя.Вандалу казалось, что именно такие мысли должны были рождаться сейчас в голове женщины, что якобы незаметно подглядывала за ним в щель между барьером занавесок. Наверное, она уже вызывала служащих. Он с наслаждением потянулся, оглядывая творение рук своих.Тишина. И ночной воздух. Наверное, именно так ощущалось счастье. Руки парня будто горели, всё тело полнилось энергией, и хотелось сорваться с места прямо сейчас, бежать, выкрикивая ругательства или какие-нибудь стихи, добытые недавно через третьи руки, заученные и тут же сожженые. Нарушать комендантский час давно стало обыденностью, и теперь больше не нужно было притворяться перед самим собой, что ему это не по душе. Всегда было и будет по душе.Ярко-алая роза расцветала всё краше под умелыми движениями изящных пальцев. Каждое движение его было отточено, слаженно и уверенно. Стена оживала. Но рассветные лучи уже наступали на пятки. Пора было заканчивать.Парень наконец поставил аккуратную подпись в виде незамысловатого символа: неровной окружности с рожками,?— и начал быстро скидывать материалы в сумку. Трафарет, баллончик, фартук. Последними полетели в недра потайного кармана перчатки. Рюкзак звякнул застежкой. Женщина в окне нервно стучала ногтем по подоконнику, явно не решаясь высовываться из дома в комендантский час в отсутствие полиции.Парень усмехнулся, кидая последний взгляд на своё творение. Работая в защитной маске, он не боялся быть узнанным. Это было просто чудесно. Всё это утро. Оно стоило того, чтобы жить.—?И стоило жить, и работать стоило,?— тихо произнёс себе под нос парень, жмурясь от счастливого смеха, ставшего в горле комом.Волнение внутри него плескалось, захлестывая адреналином, и страх подстегивал его. Широко улыбаясь, парень пружинисто зашагал в предрассветных сумерках, но, вспомнив о вызванных служащих, на мгновение замешкался, оглядываясь, а затем подпрыгнул и побежал, вслушиваясь в приглушенное шуршание трафаретов в сумке. Баллончик с краской был надежно закреплён, чтоб не стучал. Район досыпал последние минуты.Сердце билось часто, и изнутри парня распирало чувство вседозволенности и волнения, ощущение предчувствия, взявшееся из ниоткуда, опасно щекочущее где-то под ложечкой. Он бежал по дворам спальных районов, и чувствовал, как с каждым шагом, сил становилось всё больше, словно крылья выпростали за его спиной, прорываясь сквозь ткань толстовки. Давно не испытывал он такой легкости: последние дни были заняты планированием вылазки и сопутствующей этому нервотрепкой. А сейчас хотелось смеяться и почему-то бить стекла.Сняв маску в одном из проулков и запихав её в рюкзак, парень наконец перешёл на шаг, сверяясь со временем. Комендантский час закончился ровно три минуты назад. Чудесно. Губы сами собой растягивались в улыбке, но он изо всех сил давил это желание в себе. Теперь его лицо открыто миру, теперь он один из них. Это подтвердил прохладный ветерок, ласково мазнувший парня по щеке. Здесь не место простым эмоциям. Как и многому другому.Парень повернул в очередной раз и заметил тускло горящую в рассветных лучах вывеску знакомого продуктового магазина с перегоревшей буквой ?п?. Глубоко вздохнув, он успокоился и чуть нахмурился. Так правильно. Звякнул колокольчик над входной дверью.Сонная продавщица вскинула на него равнодушный взгляд, оторвавшись от бездумного созерцания прилавка. Минуя полки с продуктами, захватив лишь бутылку лимонной воды, парень остановился перед кассой.Было раннее утро, и в магазинчике стояла тишина. Лишь едва слышно гудел холодильник, да долетало редкое рычание мотора со двора. Девушка пробила воду и, вскинув глаза на покупателя, отсутствующим голосом поинтересовалась:—?Что-то ещё?Парень, задумавшись, залип на дальней полке и не сразу отозвался, вздрогнув:—?Винстон, красные. Одну.Парень увидел, как при этих словах губы девушки чуть дёрнулись, будто желая скривиться, но она тут же подавила этот порыв. Сам того не заметив, он скривился вместо продавщицы.Расплатившись, парень кинул сухую благодарность, но девушка за прилавком даже не повернула головы в его сторону, смотря куда-то мимо. Он вышел, хлопнув дверью, и, глубоко вздохнув, поспешил туда, где мечтал оказаться ещё со вчерашнего вечера. Миновал парк и украдкой раздавил при этом пару тонких ледяных корочек на лужах, незаметно наступив на них. Постоял на переходе, залипая на красного человечка и ежась от порывов прохладного ноябрьского ветра, и наконец ворвался в только открывшуюся кофейню первым посетителем.—?Данила,?— без особого восторга констатировал бородатый бариста за стойкой, откладывая в сторону карандаш, которым до этого что-то писал на листе. Хотя Данила очень сомневался, что именно писал. Скорее, рисовал. Но уточнять ничего не стал, подходя к стойке, опираясь о её поверхность слегка покрасневшими от уличного холода ладонями и слегка наклоняясь вперёд. Парень за стойкой сделал маленький шаг назад.—?И тебе утро доброе, Мишаня,?— Даня не улыбался, но в глазах его были заметны шальные искорки, и бариста сдался, обречённо вздыхая:—?Регина курит у чёрного.После этих слов Данила отпрянул и, поправляя рыжие волосы, тускло блестящие в желтоватом освещении ламп кофейни, спешно направился в сторону небольшого прохода в стене напротив выхода.—?Стой,?— Данила затормозил и обернулся, вопросительно вскидывая брови,?— тебе как обычно американо и…—?…пирожок с вишней,?— закончил парень, подмигивая,?— ты знаешь меня лучше всех, дорогой,?— и скрылся в проходе.—?Придурок,?— тихо произнёс Миша, отворачиваясь к оборудованию и качая головой. Иногда он жалел о том, что в первую встречу поддался уговорам Регины и не сдал этого ебантяя служащим.Данила, легко улыбаясь, чувствовал, как что-то буквально несёт его, притягивая к Регине, которая стояла где-то там, за дверью чёрного выхода, как и всегда. Он ощущал невероятную приятнейшую щекотку в районе солнечного сплетения. Возможно, стоило винить ещё не до конца утихший в крови адреналин, хотя была и другая причина, и кто такой был Данила, чтобы врать себе? Причиной была любовь.Парень оттолкнул дверь чёрного хода, выносясь на свежий воздух, и подбежал к Регине сзади, обнимая за талию. Девушка от неожиданности ойкнула, но затем, увидев Данилу, легко улыбнулась:—?Ну как прошло?Данила, отпустив Регину, легко поджег свою ?счастливую?, последнюю в пачке, сигарету, выбросив упаковку в мусорную корзину, стоящую рядом. Он раскурил и, немного подымив, ответил:—?Всё прошло как по маслу, но меня едва не поймали.Регина подавилась дымом, разворачиваясь к собеседнику. Взгляд её был полон укора, и Данила пожалел о своём легкомыслии: наверное, не стоило заявлять подобное вот так просто. Он поспешил натянуть расслабленную усмешку, выдыхая дым в морозный воздух:—?Гина, ну ты чего, я же грёбанный Мистер Удача, Спунтеймер, повелитель матричных ложек,?— парень легко рассмеялся, снова затягиваясь, поднимая глаза к небу и пальцами натягивая рукав толстовки.Регина ничего не ответила, лишь нахмурилась и, покачав головой, огляделась по сторонам. Камера здесь была лишь одна, да и та не работала уже года два. Сам закуток представлял собой небольшой квадрат, огражденный с трех сторон слепыми кирпичными стенами домов, а с четвёртой точно такой же стеной забегаловки. На фоне треснувшего в некоторых местах асфальта с редкими пожухшими травинками не сразу бросался в глаза ржавый люк, спрятавшийся у стен одного из домов. Отдалённо шумели машины и гудели улицы, изредка каркали вороны.—?Ты должен прийти сюда сегодня, после работы,?— вдруг понизив голос, серьёзно произнесла Регина, отрешённо глядя куда-то в сторону. Данила вмиг растерял свою весёлость, затягиваясь и смотря на девушку,?— не спрашивай зачем, прошу, доверься мне.В этот момент она повернулась к парню, заглядывая в глаза. Данила даже задержал дыхание, рассматривая черты её лица. Что-то серьёзное грозило разразиться меньше, чем через сутки, и его это касалось напрямую. Его не как работника газеты на углу, не как посетителя этой кофейни, не как подкатывающего к Регине парня, не как простого человека, в конце концов. Его как творца.—?Я верю тебе,?— бросив окурок в урну и попав не глядя, слегка севшим голосом ответил Данила, подходя ближе и становясь напротив,?— мне иногда, блин, реально страшно от того, как сильно я тебе верю.Словно бы что-то свыше подтолкнуло Данилу сделать это. Он нагнулся, едва касаясь губ Регины и невесомо проводя ребром ладони по её щеке. Прошло чуть меньше двух секунд, но время для него будто перестало существовать вовсе, заклинив на этом мгновении. Наконец девушка легко выдохнула в чужие губы, завершая касание.Выходя тем ноябрьским утром из кофейни, Данила точно знал, что жизнь его вряд ли когда-либо станет прежней после сегодняшнего вечера.***МоскваПоднимите лапу те, кто не продажный,Опустите лапу и получите пятнашку прибавки:?Главное не бабки!? Ну как же!Поднимите лапу те, кто не продажныйИзвестный депутат Верховного Совета в данный момент сидел на важном заседании, слушая сводку проделанного за последний месяц в исполнении премьер-министра Дмитрия Александровича Ларцева. От скуки служитель закона был готов на самом деле уподобиться своим коллегам и немного вздремнуть, может, поиграть на телефоне, который прожигал карман всё собрание. Достав под столом смартфон, депутат нажал на иконку обновления мессенджера. Он прождал ещё три минуты, дабы узнать, что не пришло ничего: с тех пор, как Россия окончательно изолировалась, в стране появился свой файервол, который последние года три (именно столько прошло с момента его создания) безбожно тормозил и периодически провисал. Убрав гаджет на место, рассеянным ленивым взглядом депутат принялся оценивать вещающего.Костюм тройка, уложенные тёмные волосы, властная открытая поза, тумба и листы. Монолит. В целом, большинство, если не все, считали Ларцева личностью поистине отталкивающей, жестокой и абсолютно чёрствой. Черты лица его были суровы и с большинства ракурсов едва ли красивы. Широкий лоб, глубоко посаженные глаза, вечно сверкающие холодной ненавистью, низко надвинутые густые брови, тонкая полоска сухих губ, будто лезвием разрезающая лицо. Смотреть в глаза Дмитрию Александровичу могли не многие и зачастую недолго. Разумеется, карьера наложила на него немалый отпечаток, но едва ли кто-то верил в то, что всё детство Ларцев был ангельским ребёнком, а затем просто сошёл по накатанной, дважды сменив при этом фамилию. Скорее, никто не удивился бы, что он ради эксперимента не кормил кота три дня, наблюдая за тем, какое минимальное количество корма нужно ему для насыщения. Иногда в идеях Дмитрия мелькало что-то, отдалённо отдающее ?чистотой интеллекта?. Хотя, враньё. Далеко не иногда. Почти всегда. Ни для кого в этом месте не являлось секретом, что Ларцев чётко разделял для себя интеллигенцию и рабочие руки. Это же он аккуратно, шестерёнка за шестерёнкой, добавлял в государственный аппарат. До своего высокого места Дмитрий Александрович добирался несколько лет, без труда идя по головам. Именно по его инициативе был создан закон об отмене проведения олимпиад в городах с населением меньше одного миллиона ста тысяч человек. Примерно в это же время, с подачи Ларцева, понемногу стали вводиться ограничение на проживание в крупных городах (с населением больше одного миллиона ста тысяч человек). Теперь они представляли вполне себе конкретный список: ?пол? дохода, утверждённое наличие трудового места в том городе, куда гражданин собирается переехать, высшее образование и наконец отсутствие ОШ (особых штампов) в паспорте. Руке же Ларцева принадлежали несколько новых статей, по которым можно было отправиться в Промзону.При всём этом Ларцев был дьявольски умён и подкован в дипломатии. Многоликий, расчётливый и подозревающий половину своих коллег в преступлениях против закона. Многие удивлялись, как он ещё непринуждённым движением руки не сбросил с их шахматной доски действующего президента. Но здесь всё обстояло сложнее, хотя и на первый взгляд едва ли казалось простым.В основном же Дмитрия боялись, за глаза называя картавым дьяволом. За глаза и не в стенах Кремля.После отчёта по финансам (в котором, по не самому распространённому мнению, правды было чуть больше сорока процентов, а нового особняка премьера?— тридцать), Ларцев своим ледяным заунывным голосом приступил к перечислению заслуг Культурно-образовательного отдела, и депутат наконец выпрямился, перестав стекать по своему кожаному креслу.—?Итак, президент подписал указ об установлении Большого Благодатного Костра на Красной Площади, недалеко от Мавзолея,?— под конец доклада произнёс Дмитрий, кашлянул, делая паузу и отпивая воды, и обвёл взглядом всю аудиторию, жадно глотающую каждое его слово,?— теперь каждому из вас предстоит проголосовать ?за? или,?— он ещё раз сделал тяжёлую паузу, во время которой в душном зале заседаний повисла звенящая тишина,?— ?против?.После этих слов депутат совсем перестал его слушать, чувствуя, как холодеет где-то под сердцем. Этот законопроект совершенно точно срезонирует среди творцов, они попытаются помешать, потому что… Большой Благодатный Костёр создан для начала завершающей фазы. И кто как ни он и ни Евгений Баженов, его коллега, предупредили об этом свой филиал творцов. А значит, по всей стране уже знали. Депутат почувствовал, как, кажется, шевельнулись волосы у него на затылке. А потом сердце его ухнуло вниз. Его сестра. Чудесная Катя. Которая пошла вслед за тем, кого любила, в эти дурные катакомбы к творцам, измотав брату столько нервов. Нет, она не выскочит на площадь. Хуже. Сам депутат давно улавливал недвусмысленные намеки и предостережения в речи Ларцева в свою сторону, а Катя… она была лёгкой мишенью. И если сейчас он не поднимет руку, одобряя проект, то, считай, выдаст сестре путевку в Промзону. Небольшую такую путёвочку, в конвертике с голубой каёмочкой и подписью: ?с братской любовью?. Но если он сделает это, то подведёт другого человека, своего соратника и помощника, рискующего не меньше, чем он сам, если не больше. Баженов. Женя точно проголосует против. Он оправдается перед Ларцевым, но это не снимет с него подозрений. Однако воодушевит творцов. Выбор раздирал изнутри: семья или идея. И времени на раздумья было ужасно мало. Он всегда откладывал этот тяжкий вопрос на потом, надеясь, что ?потом? не наступит. А оно подкралось сзади и очень больно ударило по голове.—?Руслан Эдуардович,?— депутат вздрогнул на своём месте, голос Ларцева резко вырвал его из рассуждений. Голова гудела, ладони вспотели,?— каково ваше мнение?Оглядевшись, Руслан заметил, что проголосовали все, кроме него. Женя единственный ?против?. Что ж, он просто сделает то, что должен. Так будет лучше. Для всех них. Незаметно вдохнув, Руслан наконец справился с эмоциями и, глядя в глаза Ларцеву, уверенно нажал на кнопку ?за? на своём пульте. В глазах Дмитрия блеснула искра высокомерного триумфа, впрочем, тут же затухнув.—?Замечательно.Женя тяжело смотрел на него исподлобья, и Руслан отчаянно пытался не думать, что, сделав выбор в сторону сестры, всё равно подвёл её тем, что не поддержал Баженова.Баженова, за которым Катя спустилась в катакомбы.***ВоронежСчастье как кольцо?— подпрыгнул, не докинул;Не Шакил? Не О’Нил? —?подскользнулся в могилуЖелтоватый свет лампочки лился с невысокого побелённого потолка кухни. В углу гудел холодильник, подпирая рыже-белым (дизайнерское решение ржавчины) боком газовую плиту с пригоревшими разводами от кофе на поверхности. Окно было не зашторено, и две прозрачные, когда-то ажурные и легкие занавески, свисали, закреплённые на кольцах, белыми лоскутами вдоль стены. Пластмассовые часы, прилепленные на стену, напротив шкафов кухонного гарнитура, прямо над столом, громко тикали, каждую пятую секунду будто чихая. Переехав сюда пару лет назад, новый хозяин даже иногда желал им здоровья. В данный же момент эпицентром действия стал деревянный стол с каменной столешницей, который стоял вплотную к стене так давно, что если его отодвинуть, то с вероятностью девяносто девять и девять там можно было обнаружить коричневую полосу на бежевых узорчатых обоях.—?Паш, я так больше не могу, я загнусь здесь,?— пьяно увещевал своего приятеля мужчина, ложась щекой на холодную поверхность.Двое сидели за скромным столом в воронежской холостяцкой однушке и второй час распивали одну бутылку. Оба они были заслуженными педагогами, каждый в своей дисциплине: один?— в литературе, другой?— в русском языке. Объединяло мужчин многое, начиная от общего универа в юношестве и заканчивая общей школой сейчас. Но в данный момент роднили их две конкретные причины: алкогольное опьянение и жгучая ненависть к Воронежу.—?Да-а-а, нельзя тебе столько пить, Арсюха,?— вынес вердикт тощий приятель Арсюхи (который, кстати, уже усиленно протирал своей щекой столешницу) и, взяв бутылку в руки, осторожно поднялся, скрипя стулом по кафелю, дошёл до холодильника и убрал бутылку в дверцу,?— пойдём, завтра ещё к урокам готовиться.—?Я не хочу туда, Паша, они все безнадёжны,?— Арсений вдруг поднял ужасно усталый взгляд на своего коллегу, и в глазах его блеснули слезы,?— у меня один час литературы в две недели, да я чтоб выжить вынужден тренировать олимпиадников онлайн. Олимпиадников! —?Арсений вскинулся, всплеснув руками. Он с жаром подорвался со стула, грохнув кулаком об стол,?— да когда я в последний раз вживую-то их видел? С этими Ларцевскими законами я больше никогда их и не встречу, видимо,?— литератор зло с размаху поставил грязную тарелку в раковину, стукнув ею о дно,?— кому из этих,?— он сделал руками какой-то общий жест, на секунду потеряв нить рассуждений,?— кому из них нужна литература? Да никому! После девятого большинство из них вообще уходит в техникумы,?— протирая стол, вещал Арсений. Паша стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки. Для него эти исповеди не были в новинку. Этюд под названием ?Я просрал свою нормальную жизнь по нелепой-абсолютно-дебильной-нет-ну-правда случайности и теперь загнусь в этом страшном месте? в исполнении Арсения Сергеевича Попова, педагога среднего и старшего звена. И единственным зрителем таких представлений обычно оказывался Павел Алексеевич Добровольский, филолог, в данный момент подпирающий собой стену многоэтажки, аки Атлант небо. А иногда, в особенных случаях, ещё и его жена?— очаровательная Ляйсан. Паша вздохнул, смотря за беснующимся Арсением. Это было ужасно, каждый раз. Он был единственным другом Попова в этом городе и знал всю его историю. Может, поэтому и терпел дурные выходки.—?Прямо так уж и все,?— наконец подал голос Паша, выходя из кухни вслед за замолкшим Арсением и гася свет с лёгким щелчком выключателя,?— а этот, как его,?— Добровольский пощёлкал пальцами,?— Шастун! Во, способный малый, тебе не кажется? Живой такой, интересуется, да и друг его, Димка Позов…—?Ага, знаю я, чем он интересуется,?— падая на диван, мрачно произнёс Арсений, устремляя взгляд в угол комнаты,?— митингами и творцами. Ничего не понимает ещё, а лезет, куда не стоит. Видел у него пару раз запрещенку, черт знает, где берет. Но я влезать не стал, не мое это дело,?— эти слова Попов произнёс совсем глухо, потупив взгляд в пол. Паша знал, что он лжёт. Это было делом Арсения. Во многом.—?Помоги ему,?— совсем тихо и будто для себя произнёс Паша, но Попов услышал и тут же вскинул на друга хмурый взгляд,?— хотя бы попытайся,?— поднял руки в капитулирующем жесте Павел.Друга надо было как-то вытаскивать, а без цели, без искры, это было бесполезно. За столько лет Добровольский отлично это уяснил. Но уяснил он и ещё кое-что. Арсения было не так сложно взять на слабо, как могло бы показаться. И этим стоило воспользоваться, особенно теперь.—?Как ты себе это представляешь? —?Чуть более равнодушно, чем следовало, поинтересовался Попов,?— это подросток-максималист, ещё и с такими замашками,?— литератор махнул рукой, зевая,?— я только нервы свои зря потрачу, а парень так и так?— сгинет.Павел на секунду замолчал. Последние слова друга очень сильно задели его. Никогда раньше Арсений не позволил бы себе такого сказать, нет. Но сейчас. Слышать это было страшно, особенно произнесенное таким тоном. И внезапно Добровольский ощутил злость на друга: неужели тот так просто сдастся, особенно теперь, когда может исправить хоть что-то.—?Ты же педагог в конце-то концов,?— громко произнёс Паша, отчего Арсений даже вздрогнул, поворачиваясь на друга,?— наставлять на путь истинный, давать знания: разве не твоя работа? Или что, ты совсем расклеился? Тогда как же ты собирался вернуться… туда?Здесь Паша немного запнулся, не совсем понимая, правильно ли поступает сейчас, задевая настолько глубинные вещи. Но, видимо, именно сегодня звезды сошлись, а судьба безразлично махнула ладонью. Иных объяснений, почему вдруг загорелся взгляд Арсения, у него не было.—?Да? Вот так ты значит? —?Тоже повышая тон и мигом выходя из сонного оцепенения, спросил Попов, вскакивая с места и вновь размахивая руками. Паша в ответ лишь вопросительно поднял брови, усмехаясь,?— да что ж ты будешь делать! Черт с тобой, я попытаюсь,?— указывая пальцем на друга, уже тише и серьезнее добавил Арсений,?— но знай, просто знай: это абсолютно бесполезная идея, раз, и я не хочу тебе ничего этим доказать, два.Паша закатил глаза и отвернулся, скрывая тонкую улыбку. Конечно, Арсений. Не мне.Докажи себе.