Часть 6. (1/2)

***Возвращались обратно они вдвоем, как ни странно. Нобуюки отчего-то был уверен, что Юкимура цеплялся к Рокуро не просто так, и силился вспомнить, в какой именно момент он наигранно засуетился, обозначил какое-то неотложное дело и совершенно незаметно испарился сразу после завершения представления. Надо сказать, это было вполне в его духе и по-прежнему раздражало Нобуюки, который логично предполагал, что его брату давно уже пора остепениться и перестать играть в свои глупые игры. Рокуро, как ни странно, отсутствие хозяина отметил разве что слишком понимающим вздохом - ближайшее время его хозяин будет очень занят, причем таким родом деятельности, который не предполагал наличия поблизости его слуги.При одной только мысли о том, что сейчас творилось в замке, и каким образом в этом мог участвовать Юкимура, Нобуюки передернуло. Он, по-хорошему, был благодарен Рокуро за то, что тот проинформировал его вовремя о некоем беспрецедентном действе, в котором ему самому принимать участия абсолютно не хотелось по вполне объяснимым причинам. И Нобуюки не лукавил, когда выразил свое отношение к этому. Возможно, он даже сделал это слишком резко, но Рокуро не впервой слышать, как Нобуюки повышает голос, поэтому тот воспринял его реакцию с привычной невозмутимостью.Нобуюки, все еще пребывая в некоторого рода смятении от вечера, изъявил желание пройти до гостевого дома пешком. Рокуро не удивился, назвал это замечательной идеей и пристроился за его плечом на два шага позади, как делал всегда, когда сопровождал Юкимуру. Откровенно говоря, хотелось тишины и покоя, но судя по всему, время для них он выбрал неудачное.Несмотря на поздний час, улицы города кишели людьми, переполненные голосами и развеселыми песнями. Откуда-то доносились звуки музыки, которые рикошетили от стен домов и каменных заборов, заполняя пространство. Люди, разодетые и румяные от вечерней духоты, сновали по обе стороны от них, некоторые пританцовывали и напевали песни, собирались в кучки, чтобы спонтанно исполнить короткую импровизацию и разбежаться дальше по своим делам - за угощением или новой порцией сакэ, за очередным танцем или ловлей легкомысленных девушек. Особо смелые и улыбчиво нетрезвые пытались вовлечь в эти танцы Нобуюки и Рокуро, весело игнорируя хмурую стать первого и недоверчивое стеснение второго.Этот город был слишком беспечным, бестактным и кричащим. В его хаосе присутствовала некая доля романтизма, назойливость раздражал, но странным образом заставляла улыбаться, позволять дотрагиваться до себя, завлекать в прямо на месте придуманные танцы. Мелькали смеющиеся лица прелестнейших девушек и разудалых юношей, Нобуюки чувствовал их взгляды, щекочущие и покалывающие кожу, и думал, что в такой праздничной обстановке и в таком легкомысленном воздухе они были весьма уместны, и загонял раздражающуюся частичку своего существа поглубже, чтобы не мешала и выразила свое недовольство позже.Он также старался не выпускать из поля зрения Рокуро и не сомневался, что юноша ни в коей мере не разделяет его настроения. Обилие незнакомых людей вокруг господина Санады, бурлящая толпа, окружающая их обоих, только настораживала его, требовала повышенной бдительности. Задача была непростой, поскольку он среди толпы выглядел несколько вызывающе и вполне ожидаемо становился объектом притяжения и любопытства, как женского, так и мужского. Девушки восхищенно вздыхали, кружа совсем близко, чтобы вскользь тронуть дорогую ткань его одеяния, а молодые крепкие юноши не гнушались хватать его на руки, чтобы закружить и бережно поставить на землю, не спеша, впрочем, убирать рук.Вскоре им все-таки удалось вырваться из ликующего сборища людей, больше похожую на рой пчел, надышавшихся древесного дыма. Рокуро облегченно зашевелил накидкой за его спиной, еле слышно сопел себе под нос. Нобуюки спиной ощущал его напряженное присутствие, очень похожее на нервозность, которой как правило грешил Нанакума, он был насторожен и часто озирался по сторонам. И непохоже было, что он чуял опасность, как правило в подобных случаях Рокуро наоборот был чрезвычайно собран. Выходило, что он нервничал по какой-то иной причине и тем самым косвенно раздражал Нобуюки, который настроился на то, чтобы во время прогулки немного успокоиться.- Перестань суетиться, ты меня нервируешь.- Извините, Нобуюки-сама. Не люблю толпы.- Если будешь так крутить головой, толпы тоже тебя невзлюбят.- Не то, чтобы мне было все равно...- Ты что-то сказал?- Я сказал, что постараюсь вести себя более естественно, Нобуюки-сама.- На тебя плохо влияет тот сброд, который Юкимура поселил в поместье. Слишком часто позволяешь себе дерзить.- Мне очень жаль, что Вы так подумали.- Сейчас я по традиции должен буду тебе не поверить, а ты, как обычно, скажешь, что не имел ввиду ничего дурного, но никак не сможешь мне это доказать.- Вы как всегда правы, Нобуюки-сама.- С тобой становится скучно, Рокуро.- Не хотел Вас разочаровывать, но раз уж так вышло, примите мои извинения. К сожалению, сейчас собеседник из меня неважный.- Строить из себя добродетельную скромность у тебя получается еще хуже.Ответить ему Рокуро не соизволил, и Нобуюки не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Рокуро склонил голову, а следом слух уловил едва различимый смех. Нобуюки резко остановился и развернулся, как раз в тот момент, когда Рокуро вздернул голову, проводя пальцами по губам, словно стирая остатки непозволительной улыбки с лица. Нобуюки очень хотел разозлиться на него, но это мимолетное изящное движение пальцев, дрогнувшая родинка и невинно распахнутый глаз сразу же обезоружили его.

Нобуюки медленно вдохнул душный воздух, до краев наполненный ночными запахами, шумом голосом десятков полуночников, что проплывали мимо, теплым светом фонарей и оглушительными трелями цикад. Вдохнул глубоко, до звездочек перед глазами, пока не переполнился этой смесью сам, а затем осторожно выдохнул, изо всех сил желая, чтобы вместе с воздухом из него вышла и только что увиденная картина. Рокуро в который раз за вечер проверял на стойкость его выдержку, сначала своим танцем, сейчас же игривой дерзостью. Если он продолжит в том же духе, то они оба определенным образом рискуют.Рокуро все не отводил взгляда, который из смеющегося превратился в изучающий, пурпурно-выжидающий с золотистыми нотками любопытства. Он завораживал и притягивал, и Нобуюки пришлось приложить усилие, чтобы напомнить себе о том, что это всего лишь игра света и его воображения, и о необходимости подавить спонтанное желание снять с Рокуро повязку, в свете недавнего разговора очень некстати вспомнив, что случилось с его водной метой и что заменило ее. Он своими глазами видел, как велика сила халцедона в бою, но то была лишь сторона медали, которую Рокуро счел целесообразным продемонстрировать своему противнику. Никому, кроме Юкимуры, не доводилось видеть ее оборотную сторону, только хозяину Рокуро выпала честь лицезреть возможности этой реликвии, когда ее носитель пребывал в покое.

Нанакума настаивал на том, что Рокуро с этой силой справиться не в состоянии, Нобуюки был уверен в обратном, помня о том, что Рокуро не находил нужным ставить в известность окружающих обо всех своих скрытых способностях.Размышления заняли некоторое время, пока они стояли посреди улицы, разглядывая друг друга, и судя по всему, уже начали привлекать к себе внимание окружающих. Нобуюки представил, как они выглядят со стороны, и учитывая его собственную импозантность, о которой он был очень хорошо осведомлен, и броскую красоту Рокуро, подчеркнутую праздничным одеянием, они смотрелись немного вычурно. Он снова набрал в грудь воздуха, готовясь сказать что-нибудь резкое, осадить Рокуро с его прямым взглядом, но вместо этого строго сказал:- Иди рядом со мной.- Слушаюсь, Нобуюки-сама, - коротко кивнул Рокуро и поравнялся с ним.Остаток пути они проделали размеренным прогулочным шагом, изредка перебрасываясь нейтральными фразами и старательно игнорируя любопытные взгляды зевак. Рокуро был подчеркнуто нейтрален и вежлив в высказываниях, а Нобуюки, когда молчал, возвращался мыслями к повязке Рокуро, загадочности его полускрытого лица и не вовремя проснувшемуся интересу к виду его правого глаза. Более того, этим вечером он определенно собирался взглянуть на него, хочет этого Рокуро или нет.- Ты не волнуешься за своего хозяина?- Я перманентно обеспокоен его судьбой, если Вы об этом.

- Я имел ввиду сегодняшний вечер.

- Скажем так, я знаю, где он и чем занимается, и сейчас защита ему не требуется. При крайней необходимости он может постоять за себя сам, к тому же за замком присматривает Саскэ. Этого мне достаточно.- И чем же твой хозяин занимается?- Я почти уверен, что он в данный момент времени примеряет маску совы на одну из тех прекрасных девушек.- Ты очень спокойно говоришь об этом. Не в твои ли обязанности входило отучать его от этой дурной привычки?- Я склонен называть это инстинктом, а не дурной привычкой. Бороться со столь глубинными желаниями мне не под силу.- Или ты просто приложил недостаточно усилий.

- Возможно.- Не слышу в твоем голосе раскаяния.- Его там и нет, Нобуюки-сама.В гостевом домике было темно, прохладно и очень тихо. Тишина приятно скользнула по его слуху, особенно на контрасте с пышущим людским гомоном вечером и не менее шумной улицей, по которой они шли. Хотелось покоя, спокойствия, хотя изнутри что-то жгло его, периодически поднимаясь к горлу и сбивая ровный ход мыслей спонтанным легким головокружением. Он решил не придавать этому значения. Пока.- Вы, наверное, устали, Нобуюки-сама. Для Вас уже все готово, поэтому если хотите...- Не нужно, Рокуро, - остановил его Нобуюки, небрежно махнув рукой. - Я устал, но мой брат выбирает развлечения, полностью прогоняющие сон. И это не комплимент.- Понимаю, - сдержанно улыбнулся в ответ Рокуро, быстро поклонился и отправился зажигать по всей комнате свечи.Нобуюки не смотрел на него, только прислушивался к шорохам ткани и усиливающемуся запаху воска. Вслед за беспокоящим его жжением внутри на плечах поселился смутный дискомфорт от ставшего слишком тяжелым хаори, который он терпел ровно до того момента, как раздражение неприятно кольнуло между лопаток. Он подозвал Рокуро, который сразу понял, что от него требуется и почтительно снял с него столь неудобный, но обязательный атрибут одежды. Сразу стало легче. Нобуюки подвигал плечами, разминая их, не до конца понимая, откуда эта легкость, ведь его хаори вовсе не обладало весом корабельного якоря.Вот только внутреннюю растревоженность и смутное беспокойство эта легкость не убирала, наоборот, их змеиные кольца тяжело зашевелились, разворачиваясь в его нутре, занимая все свободное место.- Нобуюки-сама, у Вас лента развязалась. Разрешите поправить? - спросил его Рокуро, и Нобуюки вздрогнул от звука его тихого голоса.Коснувшись выбившейся пряди, Нобуюки поморщился и милостиво кивнул. Нехорошо выглядеть растрепанным. Хоть и время было поздним, а образ поддерживать было все же необходимо. Вслед за шелестом ткани за своей спиной он почувствовал - или может, представил - легкое дыхание в своих волосах, а затем Рокуро распустил ленту, освобождая хвост, и аккуратно, даже бережно собрал его волосы прядь за прядью, стараясь не касаться его головы и не пытаясь распутать случайные узлы, поскольку гребня под рукой у него не было.

Движения пальцев Рокуро были плавными, а в осторожности, с которой он перебирал волосы Нобуюки, не было страха сделать что-либо не так. Было приятно. От рук исходило тепло, которое разлилось по затылку и шее - Рокуро касался его волос второй раз за все время, что Нобуюки знал его, и он ловил себя на том, что посидел бы так подольше и что вот-вот прикроет глаза от удовольствия. Но он все-таки поймал и внутренним голосом похвалил себя за это.- Рокуро, - Нобуюки окликнул его, по характерному шуршанию догадываясь, что Рокуро уже приступил к завязыванию ленты. - Почему все-таки сова?Рокуро не отвечал, пока не счел свою работу завершенной. А как закончил, присел сбоку от него на одно колено, двумя пальцами отодвигая от себя стоящий рядом подсвечник, чтобы не задеть его одеждами, и в неровном свете Нобуюки увидел, как по его лицу тенью скользнула улыбка, быстро и смущенно, словно Рокуро подавил ее, посчитав проявлением бестактности. Что было недалеко от правды, ведь в вопрос Нобуюки не вложил и толики юмора. Он передернулся от неожиданной прохлады, лизнувшей затылок и открытую часть шеи, поскольку вместе с Рокуро и его маленькими ладонями с его плеч схлынуло и его приятное тепло.- Я не знаю, Нобуюки-сама. Мне бы просто понравилось, - проговорил Рокуро, чуть задумавшись. - Совы очень необычные птицы, независимые и сильные. И мудрые.- Ты бы хотел такую женщину? Или ассоциируешь этот образ с собой? - насмешливо поинтересовался Нобуюки, окидывая взглядом склоненную голову слуги его брата.

Рокуро дернулся и поднял на него настороженный взгляд. Нобуюки глаз не отвел, выжидая, когда Рокуро ответит, внутри шевельнулось подзабытое удовлетворение, когда один из его многочисленных вопросов с подвохом ставил Рокуро в тупик. Надо же, он практически забыл эту приятную щекотку под ребрами, когда на его глазах выдержка этого юноши изменяла ему, и те мгновения, пока он искал ответ или метался в поисках своей невозмутимости, оставались для Нобуюки одним из излюбленных развлечений. Особенно в свете тех эмоций, что Рокуро упорно вызывал в нем.- Я принесу чай, - тихо сказал Рокуро, поднимаясь. Зашелестела ткань его белоснежной накидки, и этот звук показался слишком громким и сердитым. У самых сёдзи Рокуро обернулся через правое плечо, той стороной лица, что всегда была скрыта повязкой и длинной, почти до середины шеи, челкой. - А Вы, Нобуюки-сама? Какие маски Вы бы хотели увидеть на тех девушках?- Никакие, - отрезал Нобуюки, хмурясь и надменно поводя плечами. Он ответил немного грубее и куда нетерпеливее, чем было необходимо, до последнего собираясь сообщить Рокуро, что задавать такие личные вопросы не входило в его обязанности. Но отчего-то сдержался и даже расщедрился на разъяснение. - Я предпочитаю естественность.Не то, чтобы он считал, что Рокуро эта информация будет полезна, и удивился бы, если б Рокуро верно истолковал ее. Впрочем, при наличии определенного настроения он бы не преминул развить эту тему. Фигурка у сёдзи какое-то время стояла неподвижно, пока молчание не затянулось и не начало давить на плечи. Рокуро задумчиво потер между пальцев воротник накидки, после чего бесшумно вышел. Настолько бесшумно, что Нобуюки искоса взглянул на сёдзи, чтобы убедиться в этом.Он устало потер переносицу, с усилием разглаживая складки на переносице, и двумя глубокими вдохами успокаивая всколыхнувшуюся от возмущения кровь. Возбуждение коротко выстрелило по телу, отбрасывая его на несколько часов назад, где он, как истинный ненавистник неопределенности, постарался как можно скорее разобраться, что явилось причиной подобного эмоционального всплеска. По всему выходило, что ему пришлось обмануть Рокуро, ведь его ответ не был до конца честным.

Маски ему нравились. Сама их идея, их воплощение, образ, который вместе с ними примерял человек, который носил их. И глядя на ту женщину, он позволил своему разуму расслабиться и представил на ее месте близнецов, одного за другим, а потом и одновременно. Его воображение нежно нашептало ему, что маска совы очень подошла бы Рокуро, в то время как Нанакуму он увидел в маске лисы и непременно сидящим у ног старшего брата. Картина вспыхнула в его голове на мгновение, но даже в этой короткой вспышке он увидел все в деталях, запомнил игру тени и света на стройных обнаженных телах, линии бесконечно длинных бедер и изгибы скульптурно точеных спин, показавшиеся ему настолько совершенными, что он даже не успел, не пожелал разозлиться на себя.Зато у него было достаточно времени, чтобы сделать это сейчас, и к тому времени, как вернулся Рокуро, Нобуюки успел миновать несколько обязательных стадий раздражения, остановившись где-то между молчаливой угрюмостью и мрачным недовольством. Состояние подогревалось не до конца угасшим возбуждением, справиться с которым в присутствии Рокуро шанса ему не представится, если Нобуюки вскоре не прикажет ему удалиться.

- Почему так долго? - сварливо, хоть и беззлобно произнес он.- Прошу меня извинить.

Рокуро привычно отреагировал на замечание, не считая необходимым что-либо объяснять, прекрасно понимая, что в случае Нобуюки оправдания могли еще больше испортить старшему господину Санаде его и без того вечно хмурое настроение. Он моментально прочитал изменения, что произошли в Нобуюки за время его отсутствия, подстроился под них на ходу, стараясь сделать все быстро и тихо, чтобы не раздражать его резкими звуками или излишне суетливыми действиями. Он даже не смотрел на Нобуюки, в отличие от Нанакумы, который до сих пор близко к сердцу принимал перемены в настроении господина, мог не к месту суетиться и заискивающе поглядывать на него. Отчужденность Рокуро, неоднозначно воспринимаемая Юкимурой, по мнению Нобуюки в такие моменты приходилась очень кстати.Хороший слуга. Хороший воин.

Несносное создание. Как раз в его вкусе.- Нобуюки-сама, я могу идти? - спросил Рокуро с осторожностью. - Полагаю, Вам бы хотелось остаться одному.- Нет, - коротко отрезал Нобуюки. Уже было привставший Рокуро вздрогнул от неожиданности, опустился обратно и медленно сложил руки на коленях.Снова вышло слишком резко. Он на самом деле хотел остаться в одиночестве - так было бы проще, так было бы спокойнее. Рокуро понял это без лишних слов, прочитал в интонации, разглядел на его хмуром лице, хоть Нобуюки был не его хозяином, чтобы так досконально знать его. И в то же время, Нобуюки сейчас желал общества Рокуро больше, чем долгожданного одиночества, и ему было крайне любопытно, догадывался ли Рокуро и об этом тоже. Впрочем, на этот вопрос ответ находился с легкостью, стоило Нобуюки вспомнить о тех моментах, когда его тянуло к Рокуро в Уэда, и как тот поддавался соблазну последовать за этим притяжением.Нобуюки взял пиалу с чаем, задумчиво покрутил ее в руке, вдыхая травяной аромат. Ему стало интересно, под какое из его сегодняшних многочисленных настроений Рокуро готовил этот чай и какую цель преследовал. Успокоить его? Или вернуть его пугливый сон? А может и вовсе решил подшутить над ним и добавил в чай что-то тонизирующее? Впрочем, без разницы. Он наполовину осушил пиалу, хоть и чай в ней был еще горячим, чтобы перебить сухость во рту и саднящее ощущение в горле, последствия курения табака, к которому он много лет не притрагивался. Через несколько минут он снова сделал глоток и только тогда почувствовал вкус. Он был терпковатым и слегка горчил, но послевкусие отдавало сладковатой мягкостью очередного незнакомого ему ингредиента. Какая-то пряность, напоминающая шафран, но он мог и ошибаться.Он отвлекся, анализируя напиток, а когда вынырнул из раздумий, Рокуро по-прежнему сидел рядом, сложив руки на коленях и глядя перед собой, явно сбитый с толку, непонимающий, что от него требуется. Рокуро знал, что раздраженному Нобуюки лучше не мешать, с сердитым Нобуюки желательно не разговаривать, а от разгневанного по возможности держаться подальше. Сейчас Рокуро не понимал, как себя с ним вести, поэтому дежурно затаился на своем месте, чтобы переждать очередной ход маятника настроения старшего Санады и услышать, наконец, приказ удалиться. Интересно, сколько ему потребуется времени, чтобы осознать и принять, что сегодня такого приказа он не получит?Состояние неопределенности Рокуро очень нравилось Нобуюки, ибо только тогда юноша становился скованным, действовал наощупь, как почуявший смутную опасность зверек, и начинал совершать ошибки, оставляющие бреши в его невозмутимости и самоконтроле. И, как ни странно, именно в таком состоянии Рокуро легче всего воспринимал похвалу или ласку, не успевая закрыться от них, и они, подобно метким стрелам, достигали своей цели.Сейчас, катая на языке приятный вкус чая, подобранного все же к его настроению, в очередной раз немыслимым образом угаданному, ему меньше всего хотелось последовать старой привычке поддеть Рокуро. Что-то подсказывало ему, что колкость не доставит того удовольствия, что и всегда.

- Мне понравился твой танец, - сухо сказал он.

- Правда? - Рокуро недоверчиво взглянул на него и улыбнулся. - Я рад, что он пришелся Вам по душе.- Смотрелось недурно, - кивнул Нобуюки. - Учитывая, что это была импровизация, ты не растерялся.

- Благодарю Вас, Нобуюки-сама. Похвала от Вас - бесценна.- Не забывайся, Рокуро. Кстати, я слышал, что ты не танцуешь на людях даже по приказу твоего господина. Сегодня ты сделал это с умыслом?- Отчасти. Мне нужно было немного отвлечь господина даймё. Но и сама по себе идея станцевать с такими диковинными веерами показалась заманчивой.

- Мне кажется, ты переусердствовал. Особенно если брать во внимание его намерения.- При Вас он бы все равно ничего не смог сделать, Нобуюки-сама.- А если бы и меня не было там, что бы ты сделал?- Разве это важно? Главное - результат.Нобуюки молча приподнял бровь и усмехнулся. Несносное создание заслуживало похвалу не только за изысканный танец, но за смекалку. Как и Юкимура, который знал, что его слуга обязательно что-нибудь придумает и предпримет все усилия, чтобы выгородить своего эксцентричного хозяина. И результат, определенно, имел место быть.В виде десятков внимательных глаз, с жадным блеском ловящих каждое движение, липких, даже похотливых. В виде хозяина замка, впечатленного настолько, что уже не стесняясь Санады обозначил свои намерения получить в свое распоряжение старшего Унно. И в виде самого Нобуюки, вынужденного вспоминать, каково это - усилием воли подавлять свои плотские желания и их проявления. Только на одного Юкимуру, увлеченного флиртом, старания его слуги вовсе не произвели впечатления, судя по всему он даже не смотрел на его танец. Да, Рокуро в любом случае неплохо постарался. Знай Нобуюки о нем чуть меньше, то всерьез решил бы, что Рокуро устроил это нарочно, только бы лишний раз искупаться в лучах повышенного внимания. Но он старался изо всех сил только ради Санады.В отличие от своего брата, Рокуро отрицательно относился к демонстрации своих навыков, отличных от тех, что изначально предполагала его должность, и танец принадлежал их числу. Вот уже много лет он отказывался танцевать на людях, и даже когда Юкимура приказывал ему, безапелляционно это распоряжение отклонял, а когда Юкимура настаивал, не стеснялся вступать в спор со своим хозяином. Он знал, что Юкимура таким образом откровенно забавлялся, считая своим долгом периодически выводить своего слугу в столь полюбившееся ему состояние раздосадованности. Рокуро исполнит свой танец позже, когда они останутся наедине, а Юкимура отбросит в сторону неуместную шутливость.

Было еще одно особое свойство Рокуро, о котором мало кто знал, и тем более, мало кто видел. Его правый глаз и водная мета, наследие семьи Унно. То, чем так гордился Юкимура, на что он поставил многое и в итоге потерял, когда его слуга самовольно подставился под клинок девушки-синоби, которая собиралась забрать его глаз со всей информацией, которую Рокуро хранил для Санады много лет. Эта потеря сильно пошатнула Рокуро, подбила его стержень, лишив на какое-то время его внутреннего равновесия и заставив совершить, по мнению Нобуюки, поступки опрометчивые.

Новость из Уэда о том, что Рокуро пытался оставить свой пост, подарила Нобуюки несколько незабываемых минут ярости, недоумения и последующего облегчения, а позже - много часов тщательного разбора произошедшего как в Уэда, так и с ним самим. Своенравный мальчишка в очередной раз решил поступить в соответствии со своими понятиями о целесообразности, посчитав, что лишившись правого глаза он непозволительно подвел своего господина и более не имеет права служить ему.

Юкимура очень правильно отреагировал на его решение, напомнив о том, где его настоящее место, и сделал все необходимое, чтобы Рокуро более не тешил себя иллюзиями, что Юкимура когда-нибудь позволит покинуть его - с водной метой или без нее, Рокуро принадлежал Юкимуре, а младший Санада крайне неохотно расставался с тем, что или кого он посчитал своей собственностью. Точнее, не расставался вовсе. "Его" люди на всю жизнь оставались при нем или погибали, третьего не дано. Нобуюки оценил поступок брата. В том числе и потому, что позволь Юкимура своему слуге уйти, Нобуюки больше никогда его не увидел, и от одной этой мысли к горлу поднималась волна глухого несогласия с отвратительным металлическим привкусом. И хорошо, что Юкимура так и не узнал о том, как исступленно протестовало все существо старшего Санады против того, чтобы Рокуро покинул Уэда. Сам же Нобуюки тогда был настолько обескуражен своим гневом, что именно его предпочел не анализировать вовсе, приняв за основу всеобъемлющее собственничество, как отличительную семейную черту, которая при желании могла объяснить что угодно.Тем не менее, водная мета Унно была утеряна безвозвратно и, как выяснилось позже, Рокуро единолично, не поставив в известность ни своего брата, ни их родителей, принял решение заменить ее халцедоном - камнем богов, передающимся из поколения в поколение обладателю водной меты. Никто, однако, не знал, как халцедон проявит себя, будучи имплантированным в человеческое тело, но бытовало мнение, что кандидата недостойного или слишком слабого реликвия бы попросту не приняла. Рокуро обладал достаточной силой, чтобы обуздать божественную мощь камня, и пока еще находился в процессе познания всех его возможностей, в том числе и тех, что не относились к боевым.Нобуюки помнил, как выглядел халцедон, когда Рокуро был признан наследником семьи Унно. Помнил он и то, как выглядел Рокуро, когда стал непосредственным его носителем, в те краткие минуты его боя с Нанакумой - тогда Рокуро олицетворял собой ту звенящую опасность и сдерживаемую животную ярость воина, способного пойти в схватке до победного конца, следуя одному лишь приказу своего хозяина, чья власть превратилась для него в столь же неизменную величину, как явления природы.

Он хотел увидеть Рокуро без повязки снова, потешить свое чувство прекрасного, поскольку Рокуро с открытым лицом, гипнотически сверкающим халцедоном, воинственный и не скрывающий своих эмоций был не похож на себя в яростной неприступности. И Нобуюки слишком впечатлился этим зрелищем, чтобы отказать себе в удовольствии взглянуть на оборотную сторону этой неприступности, отчего-то будучи уверенным в том, что она окажется диаметрально противоположной той, что довелось увидеть свидетелям того боя.- Рокуро, будь добр, - негромко произнес он, отставляя пиалу в сторону. - Сними свою повязку.- Простите, Нобуюки-сама? - Рокуро изумленно вздернул голову, левый глаз расширился, совсем как в юности, когда он еще не научился контролировать свои эмоции.- Не замечал за собой проблемы с произношением. Ты плохо меня расслышал?- Я услышал Вас, но... Позвольте спросить, зачем?- В твои обязанности же не входит задумываться о причинах приказов, верно? Я ведь не прошу тебя о чем-то невозможном, - Нобуюки склонил голову набок, подпирая ее рукой, и долго не мигая смотрел Рокуро в лицо, пока тот не сжал губы и не отвернулся. - Это же всего лишь повязка.Он, конечно же, лукавил. Определенно потому, что практически всю свою сознательную жизнь Рокуро скрывал половину своего лица, не вправе рисковать тщательно оберегаемой секретностью своего дара, повязка не была для него просто куском ткани. Она срослась с ним, пустила корни в кожу, стала ширмой, без которой он чувствовал себя слишком открытым, обнаженным и порой даже беспомощным, и Нобуюки, повинуясь одной внезапной догадке, сейчас преследовал цель сделать его именно таким.Рокуро тяжело вздохнул и нехотя поднял руки к голове, рукава его накидки с мягким шепотком скатились вдоль предплечий, открывая узлы крепких сухих мышц. Повязку он разматывал медленно, нарочно тянул время, хотя в бою он распустил полоски ткани в считанные секунды, одновременно избавляясь от кунаев Нанакумы одним лишь усилием, но Нобуюки не поторапливал его, молча наблюдал, ощупывая взглядом мягкие линии длинных рук и тонких пальцев.Когда повязка уже не скрывала лица Рокуро, он все еще не решался поднять глаза, сидел со приподнятыми от смущения плечами, перебирал в пальцах тонкую ткань, похожую с виду на шелк, и разглядывал ее крайне внимательно, может даже пытаясь найти в ней ответ на вопрос, какая прихоть взбрела в голову старшему Санаде на этот раз. Или же, он догадывался, но отказывался принимать в надежде, что Нобуюки передумает? Маленький глупец, как же он заблуждался. Ведь если его догадка верна, Рокуро еще не скоро покинет эту комнату.Нобуюки не удержался от легкой усмешки, подцепил его за подбородок кончиками пальцев, развернул к себе и убрал в сторону густую челку жестом куда более бережным, чем крепкая хватка его пальцев на остром подбородке, под которым неуверенно дернулся еле выступающий кадык. Рокуро посмотрел на него в упор обоими глазами, и в этот момент Нобуюки едва узнал его. Он преобразился еще сильнее, чем в том бою, и не иначе, как Нобуюки представлял себе ранее.

Несложно было догадаться, что когда Рокуро являлся обладателем водной меты, он не отторгал свой дар и научился гордиться им, смиренно принимая тот факт, что его жизнь будет подчинена законам этого дара. В водной мете было его отличие, воплощение его стихии, нечто особенное, что он мог предложить своему хозяину в его разумное распоряжение. Но халцедон не был его частью, несмотря на поразительную совместимость, являлся чужеродной вещью, помещенной в его тело, опасной, не до конца изученной. Рокуро мог только научиться управлять им, суметь направить и его силу тоже на служение господину, прекрасно при этом осознавая, что эта сила могла обратиться против него. Баланс все еще был шатким, поскольку поглощенный освоением возможностей халцедона, научиться принимать себя и божественную реликвию как одно целое он просто еще не успел.Если бы только Нобуюки собрал эту мозаику немного раньше, его игра могла пройти в ином ключе, но он был сам виноват в этом, настолько доверился своему умению анализировать поведение других, что позволил увлечь себя в бесперспективном направлении, забыл, как сильно Рокуро отличается от остальных юношей, которыми он когда-либо увлекался. И о том, что к Рокуро можно подобраться через его отличительную особенность, он даже не помышлял, поскольку ошибочно поставил его в один ряд с теми, чья красота и ум были решающими факторами в его выборе.Сейчас он видел перед собой Рокуро, лишенного своей брони, словно вместе с повязкой он снял свою отстраненность и уверенность, перебирал в руках свою гордость и достоинство, отложил на циновку свое невозмутимое спокойствие, и со своими запавшими скулами, упрямо сжатыми губами и побледневшей кожей казался еще моложе, как испуганный подросток, которого неожиданно поймали за шалостью. Только халцедон сводил впечатление к минимуму. Как ни странно, камень воспринимался довольно органично на породистом личике, мягко бликовал в рассеянном свете свеч, и блики его не были чем-то статичным, внутри халцедона можно было разглядеть движение, похожее то ли на завитки морских волн, то ли фигуры песчаных дюн, и на фоне матовой кожи его сияние было зрелым, предупреждающим и загадочным.

Говорить и даже думать о том, что ничего более эстетически необычного он не видел, было просто лишним. О том, как соблазнителен был Рокуро в подобном пограничном состоянии, тем более не стоило.Он позволил себе еще несколько секунд полюбоваться волшебным зрелищем прежде, чем убрал пальцы от лица Рокуро, и тот с облегчением отвернулся и низко склонил голову, скрывая лицо за челкой. Ладони его слегка дрожали, когда он подобрал с циновки повязку и попытался вернуть ее на место, но после нескольких неудачных попыток отложил ее. Снова тяжело вздохнул и замер в сейдза, молчаливо извиняясь за свою неловкость. А может, пытался собраться, усмирить дыхание, вернуть свою невозмутимость, чтобы суметь посмотреть в лицо господину и извиниться вслух.Нобуюки наблюдал за ним, думая, что сейчас нужно было что-то сказать, обязательно, сию секунду. Вероятно, выразить восхищение необычностью лица Рокуро, или небрежно бросить, что ему не за что извиняться, или хоть как-то прокомментировать, но к его изумлению мысли никак не хотели формироваться в слова, путались и разбегались по разным углам его разума, чтобы глумливо хихикать оттуда и спрашивать его, на самом ли деле ему нужны слова в сложившейся ситуации, ведь Рокуро уже некуда было бежать от него.Некогда такой невозмутимый, а теперь растерянный Рокуро, с дрожащими пальцами, чуть учащенным дыханием, и опустивший некогда дерзкий взгляд на свои колени, никоим образом не способствовал восстановлению его способности говорить. Он выглядел деморализованным, таким податливым, буквально искушал уязвимостью и всем своим видом напрашивался на насмешку и на ласку одновременно. Но для насмешки ему понадобятся слова, которые гнусно замешкались где-то посередине дороги от его разума, а для ласки стоило просто протянуть руку туда, где под высоким воротником открывался участок шеи с еле различимо мерцающей кожей. Он так и сделал - успокаивающе коснулся кончиками пальцев бархатистой кожи жестких, выступающих на загривке позвонков.Рокуро судорожно втянул в себя воздух и подобрался, настороженно замирая, как и всякий раз, когда Нобуюки касался его. Нобуюки не спешил убирать руку или предпринимать какие-либо действия. Он выжидал, пока Рокуро привыкнет к теплу его пальцев, убедится, что это прикосновение иного рода, и что в этот раз Нобуюки не собирался следовать спонтанному порыву своего любопытства в очередном витке его игры. В этом касании был другой посыл, иной настрой. Он хотел, чтобы Рокуро считал его правильно, именно так, как он умеет, без слов, одним лишь осязанием. И чтобы понял, наконец, что никакое сопротивление уже не сработает.Он ждал, казалось, целую вечность, прежде чем напряжение начало постепенно отпускать закаменевшие мышцы, Рокуро осторожно шевельнулся под его рукой, явно желая перенести вес тела с собранных на циновке кистей рук на колени, но тем самым мягко ткнулся шеей в ладонь Нобуюки, который хорошо запомнил, каким невероятно чувствительным был этот участок тела Рокуро, начиная от впадинки под затылком, прикрытой короткими смоляными прядями, и заканчивая крохотным местечком между лопаток, которое он старательно прятал, держа осанку. Он легко, чуть касаясь, провел по загривку от первой точки до последней, и Рокуро задержал дыхание, медленно поднял голову и резко выдохнул, когда Нобуюки коснулся этой последней точки и широко огладил горячую шею в обратном направлении.

Все же, есть вещи, неизменяемые во времени, как например некоторые повадки близнецов Унно, отдаленно напоминающие животные. Не зря же они ассоциировались у Нобуюки с двумя дикими зверьками, да и не только у него одного. Как Нанакума до сих пор млел, когда Нобуюки гладил его под подбородком, так и Рокуро продолжал по-особенному реагировать на касания к своему загривку. Нобуюки в свое время совершенно случайно обнаружил эту точку, сполна насладившись произведенным на мальчика эффектом.Он продолжал гладить шею юноши и очень медленно отводил руку назад, замечая, как тот все больше отклоняется назад к его руке с закрытыми глазами, пока в какой-то момент не потерял равновесие и не выставил руку, чтобы не упасть. Нобуюки глубоко вдохнул уже хорошо знакомый ему аромат Рокуро, когда он испытывал удовольствие от ласки, и легко улыбнулся, замирая на несколько мгновений, пропуская сквозь себя развернувшееся в полный рост возбуждение - голова Рокуро теперь покоилась у него на плече, а опорой его руке, которую он в спешке выставил позади себя, сейчас служило колено Нобуюки.

Помня о том, как Рокуро старался без крайней необходимости не прикасаться к нему, позволяя себе прижаться или обнять только когда уже был не в состоянии полностью контролировать себя, Нобуюки ожидал, что он снова попытается закрыться, испуганно отдернет руку или вовсе отстранится. Именно так он поступал, когда спонтанно отзывался на ласку Нобуюки раньше. Но как он уже убедился, со старшим Унно он ошибался непростительное количество раз, и не намеревался допускать этого впредь.

И теперь он чувствовал тепло маленькой ладони на колене, прожигающей плотную ткань хакама, и что Рокуро утыкается лицом ему в шею, трется скулой, как кошка, которая ищет защиты или нежности, опаляя дыханием кожу, и думал при этом, как мало ему самому было нужно для того, чтобы его возбуждение побежало по венам, выкрало воздух из легких, прогнало из разума все логичное и рациональное, требуя быть здесь и сейчас. Весь остальной мир остался где-то далеко, хотя по сути, всего лишь за пределами комнаты, которую он уже не покинет, пока не добьется своего, потому что это стало настолько важно, будто от этого зависело его существование.Его рука уже поднималась с шеи Рокуро выше, забираясь в его волосы, пропуская через пальцы гладкие пряди и легко массируя кожу головы. С каждым движением его руки Рокуро сильнее прижимался к нему, не без труда отпуская каждую частичку своего существа, все еще где-то внутри сражавшегося со своим искушением, не осознавая до конца, стоит ли ему бежать или сдаться, а Нобуюки все больше понимал, что сил сдерживаться практически не осталось, и поражаться тому, как мимолетное прикосновение юноши и его спрятанное в ямке между плечом и шеей разгоряченное личико пробудили в нем порыв вожделения, душный, тяжелый, практически невыносимый.

Порыв этот не вызывал в нем особого трепета или характерной дрожи внизу живота, когда вплотную подбираешься к объекту своей страсти и предвкушаешь восхитительное единение. В этой раз было иначе. Внутри ничего не дрогнуло, он не обнаружил привычных реакций, наверное потому, что все его нутро уже занялось незнакомым огнем, кровь текла по его жилам сжигающими все на своем пути потоками, внизу живота неистовствовала его затвердевшая до предела плоть, и при этом его разум был чист, как никогда. Более сдерживать себя не было никакого смысла, мелькнула мысль, и обхватив затылок Рокуро, он приподнял его голову на один уровень со своей и прижался к податливо раскрывшимся губам. Рокуро не заставил себя ждать, откликнулся с подкупающей готовностью, не обнаруживая в себе сил к привычному сопротивлению.Нобуюки и не подозревал, что в какой-то мере тосковал по вкусу этих губ, их бархатистой мягкости, маленькому шершавому языку, так похожему на кошачий. Ему, что и говорить, нравилось целовать Рокуро, нравилось, как он отвечал на поцелуй - не подстраиваясь, не изменяя себе, степенно ли, настойчиво или играясь, он отвечал только так, как хотел он, полностью игнорируя, в каком настроении инициировал поцелуй Нобуюки. Его приятно удивляло это свойство сдаваться, оставаясь при этом непокорным, в этом была суть Рокуро, проявляющаяся даже в его способе целоваться. Он обхватил Рокуро за талию и рывком притянул к себе, усаживая на колени, вокруг его шеи сразу же обвились тонкие руки, вплелись пальцы в волосы, а по лицу скользнул прохладный шелк длинной челки.

От осознания, что Рокуро вновь осознанно потянулся к нему, вжимался в него бедрами, ощущая силу его вожделения и не скрывая своей, в груди распирало и давило на ребра изнутри. В их поцелуе появилось нечто сродни томному нетерпению, он жадно смаковал вкус губ юноши, желая испить его полностью, язык исполнял неистовый танец, и Рокуро не уступал ему, игриво перехватывал его движения, от его быстрого кошачьего язычка кружилась голова, и увлекшись игрой с ним Нобуюки попросту забывал дышать.Рокуро все теснее прижимался к нему, плавно подавался к нему бедрами, и от соприкосновения их плоти сквозь ткань его снова прошило огнем, и он властно сдавил юношу в руках, говоря тем самым, чтобы он даже не смел думать о том, что он остановится. В ответ Рокуро резко выдохнул и несильно прикусил его нижнюю губу, прежде чем слегка отстраниться, ровно настолько, чтобы заглянуть ему в лицо. Нобуюки позволил ему это, и пока Рокуро ощупывал его лицо нечитаемым взглядом, он гладил точеную спину, уделяя особое внимание изгибам талии и ямочкам на пояснице, смело забирался в прорези хакама, и его ладони нежились на бархатной коже упругих ягодиц.Он как завороженный смотрел, как сменяют окраску блики халцедона сквозь длинные пряди челки, подрагивает родинка под припухшими губами и мерцает от учащенного пульса тоненькая жилка на шее. Он оглядел порозовевшие запавшие скулы и приопущенные ресницы, дотронулся до мягких губ, чувствуя кожей тяжелое горячее дыхание, и удовлетворенно улыбнулся.Ведь дыхание, столь естественный и жизненно необходимый любому процесс, никогда не обманывало. Дыхание нельзя наиграть, его невозможно подделать, особенно в любовной сфере, где Нобуюки не терпел фальши и лицедейства, они вызывали лишь жалость и отвращение, напрочь убивая желание. В познании науки языка тела дыхание играло одну из ключевых ролей, и его любовники были как на ладони, читаемые, ведь он знал о них даже то, о чем они сами не догадывались. Любое притворство, как правило нацеленное на то, чтобы обворожить его еще больше, удивить его или поощрить за ласку, распознавалось и пресекалось. Он признавал только настоящее, инстинктивное, когда говорило тело, а посторонние мысли были излишни.И сейчас он весь превратился в слух, изучая неторопливыми ласками тело Рокуро, ослепительно прекрасного в своей наготе, ничуть не стесняясь ее и не боясь, словно обнажившись полностью перед Нобуюки он уже признал свое поражение, открылся ему полностью, отдал в его власть свое тело. Он чутко отзывался на прикосновения, дрожал от поцелуев, томно постанывал, когда Нобуюки раскрыл его для себя, проник в него пальцами, подготавливая его. А Нобуюки слушал его сбивчивое дыхание, ощущал, как под его губами ходит плоский живот с изумительно гладкой кожей, видел, как Рокуро тянется к нему всем существом, стоило ему чуть отстраниться.

Нобуюки понимал, что шалеет, как в сумасбродной молодости, от происходящего с ним, вкуса и запаха кожи, от которой не хотелось отрываться, искренней отдачи и тихого неразборчивого шепота, маленьких ладоней, гладивших его плечи, руки, шею, любой участок кожи, куда могли дотянуться. И что финал его игры, продуманный и утвержденный его эго, шел абсолютно не так, как должен был, не по плану, неправильно, и где-то на подкорке беспокойно билась догадка, что уязвимость Рокуро на самом деле не то, чем кажется. Но какое ему дело до этих догадок, когда перед ним лежал пленительный юноша, чье тело умоляло, нет, требовало его ласки каждым дрожащим вздохом, каждым блестящим от испарины изгибом?Когда Рокуро потянулся к нему снова, он опешил, не ожидая от юноши той решимости, которую увидел в распахнутых глазах, в темно-пурпурной глубине и загадочном янтарном сиянии, как нельзя лучше подходящем под физическое воплощение огня страсти. Не ожидал он и того, что будет совершенно не готов к тому, что Рокуро захочет сам поласкать его - прежде чем опуститься перед ним на колени, окинул восхищенным взглядом его тело, огладил нежными ладонями торс, обвел кончиками пальцев каждую мышцу, проложил дорожку нетерпеливых поцелуев вниз к паху. Нобуюки слишком поздно вспомнил о том, что никогда не позволял своим любовникам дарить ему ласки до тех пор, пока он сам не захочет этого. А когда горячий рот вобрал в себя его плоть, остатки этих принципов выбило из его разума, заставив его целиком сконцентрироваться на влажном жаре, пожиравшем его бедра, с неосознанной ритмичностью подаваясь вперед, глубже в этот жар, желая еще больше чувствовать ласкающие его губы и порхающий по его ставшей непомерно чувствительной плоти юркий язык.

Он хотел бы и дальше покачиваться в этом ритме, прикрыв глаза от удовольствия, обнимая ладонями черноволосую голову, но знал, что если позволит себе еще немного, то не выдержит и развязка наступит слишком быстро. Нобуюки не мог допустить, чтобы это произошло, ведь это было что-то вроде дела чести его, как мужчины, который наконец добился того, чтобы заполучить юношу, которого он желал много лет, и тем более для него, позиционировавшего себя, как обладателя достойной мужской силы, и скорый финал будет равен удару по самолюбию. Оторваться было непросто. Отстранить от себя Рокуро, глядя на скулы с красноречивым румянцем, влажные губы и блуждающий взгляд с плохо скрываемой похотью, было практически нереально, и Нобуюки, обхватив ладонями его лицо, долго целовал его, ощущая на губах привкус Рокуро и свой собственный, и не мог отделаться от мысли, что именно с Рокуро поцелуй после взаимных ласк кажется особенно интимным.Думая, что поцелуй немного утихомирит его естество и тем самым оттянет развязку, к которой уже так отчаянно стремилось его тело, будто он занимался любовью впервые, он все же просчитался, успев вскользь пошутить про себя о неумолимо надвигающейся старости. Потому что, когда он наконец овладел Рокуро, медленно и бережно, ведь по его опыту именно этот момент являлся для его любовников наиболее болезненным, его собственное тело снова уверило его, что он не продержится долго. Вид возбужденного Рокуро, затаив дыхание принимающего в себя его плоть, действовал на него катализирующе, внутри него было слишком горячо и узко, и от финала, уже не столь желанного, его отделяло всего несколько неглубоких толчков. Его собственное тело предательски дрожало от страха совершить малейшее движение, исходило характерным жаром, пот слепил глаза, воздух обжигал легкие удушливым зноем, порожденным его нутром.Рокуро убрал с его лба влажные от пота пряди волос, пробежался кончиками пальцев по лицу, очертил линию рта и еле заметно улыбнулся, Нобуюки смог догадаться об этом только по движению родинки, которая порой выражала эмоции более красноречиво, чем хотел показать ее обладатель. А затем Рокуро прижал его к себе, целуя в висок и шепча слова, которых Нобуюки не понимал, крепко обхватил стройными ногами и медленно повел руками по спине, вжимая пальцы в кожу, отчего Нобуюки ощутил холодок вдоль позвоночника, но не придал этому значения, как и тому, что края зрения подернулись легкой дымкой, а тело на миг завибрировало, лишив его возможности слышать. Рокуро надавил ладонями на его поясницу, призывая его двигаться, и от первого же толчка у Нобуюки потемнело перед глазами, бедра окатило восхитительной волной блаженства, а Рокуро под ним глухо вскрикнул и впился ноготками в поясницу. После второго ничего не изменилось, из груди вырвался низкий хриплый стон, и его бедра уже не слушались его, а повинуясь первобытному инстинкту толкались в упоительно тесное и горячее тело.Он продолжал двигаться, стараясь найти нужный ритм, придерживая Рокуро за стройные бедра и слыша будто со стороны его тихие стоны, ласкающие слух, да что там, он сам словно выходил из своего тела и возвращался обратно. Эти ощущения были краткими, почти незаметными, но он точно помнил, что они имели место быть, и постепенно их становилось все больше и когда он поднимал веки, то мог убедиться в своих смутных подозрениях, потому что на глазах словно появилась завеса, тонкая дымка, и если бы он не был так поглощен телом Рокуро и наслаждением, которое оно дарило, то смог бы, наверное, вспомнить, что он испытывал эти странные ощущения не в первый раз.Но Нобуюки не хотел вспоминать, не хотел думать и осознавать. Он просто хотел проникать в тело Рокуро в том самом естественном ритме, который он все-таки нашел, исступленно гладить его влажную кожу, бездумно целовать и слушать, как он часто и низко стонет, смотреть, как он выгибается, привставая на лопатки, и запрокидывает голову, приоткрыв губы. Он брал Рокуро сзади, теряя остатки разума от прогиба красивой узкой спины, вида тонкой напряженной талии и соблазнительных ямочек над крутыми бедрами, прихватывал густые смоляные пряди на затылке, и Рокуро послушно прогибался еще больше, захлебывался воздухом и нетерпеливо подавался к нему бедрами.В один миг что-то неуловимо изменилось. Когда воздух сместился и перевернулся подобно сфере. И точно также спутались чувства, будто кто-то в его голове разбил собранную нелегким трудом мозаику, перемешал ее и сложил по-своему.

Нобуюки почувствовал это всем телом, когда прижался к Рокуро со спины, желая поцеловать, и его желание было понято и исполнено, Рокуро с готовностью запрокинул голову, раскрывая губы и обхватывая рукой за шею. В этот момент наравне с тем невероятным единением, которое он переживал сам, он ясно осознал присутствие в своем разуме, и снова край зрения пошел легкой рябью, мир перевернулся, выхватывая его из тела и возвращая обратно, и он уже готов был поклясться, что теперь чувствует не только свое наслаждение, но и Рокуро, и наслаждение это было вовсе не телесным. Он погрузился в эти ощущения с головой, раскрывая свой разум как можно шире, чтобы поймать их все, и двигался глубоко в жарком теле Рокуро, не в состоянии остановиться.А затем Нобуюки разумом ощутил еще чье-то присутствие, близко, очень близко, но не мог и не хотел задумываться об этом в такой момент, когда ничего важнее Рокуро этой ночью с ним произойти просто не могло. Он закутался в плотный чувственный туман и не желал, чтобы его кто-то отвлекал, любую помеху он был готов стереть в пыль, любого вмешающегося просто убить. Даже если бы под окнами небольшого гостевого домика началась война и город сравняли с землей, он бы не задумываясь отправил мир к дьяволу.Туман плотный, теплый, почти осязаемый. То цвета сизой дымки, что вьется над кисэру тихим вечером, то янтарного оттенка, как рассеянный огонек свечи за хрустальной пластиной.

Туман мерцает, закручивается тонкими завитками, играется своими едва различимыми глазом сверкающими частичками.Туман - как занавес, за которым дремлет его естество, за которым оно пробуждается, распускается подобно гигантскому цветку поутру, дышит и живет своим разумом, извечной целью которого всегда остается охота за чувственными удовольствиями и эротическими мечтаниями.Туман рассеивается, и Нобуюки четко осознает, что чужое присутствие ему не почудилось. Он видит Юкимуру, вполне реального, настоящего, на расстоянии вытянутой руки. И Нобуюки отчасти понимает, отчасти видит своим искаженным восприятием, что Юкимура сейчас другой, он настроен, как заморский музыкальный инструмент, правильно или неправильно, никто не разберет. Он смотрит на Рокуро - так, как смотрит когда рядом нет посторонних, ведь им не понять, и в этом взгляде Нобуюки слишком ясно видит себя самого со своими плотскими намерениями и похотью, что вечно ждет и требует, с сотканным из его же плоти и крови собственничеством, уже давно переросшим в нечто большее, чем просто желание обладать.

Юкимура ласково гладит Рокуро по лицу, по всем его линиям и выступам, отводит в сторону влажные пряди волос, а Рокуро льнет к его руке, трется скулой о ладонь, с трепетом целует его пальцы, обводит языком один за другим, легко прихватывает губами. Это выглядит... естественно. Правильно. Идеальный баланс. Сильная рука Юкимуры, скользящая по очаровательному в своем вожделении личику, выступам напряженных плеч и длинной шее. Тонкий и грациозный Рокуро, припадающий к руке хозяина, доверчиво напрашивающийся на нежность его пальцев.Рокуро развязывает оби Юкимуры, его пальцы дрожат от нетерпения, а может и потому, что Нобуюки и не думал останавливаться, как загипнотизированный, он без устали двигается в самом древнейшем из ритмов, крепко удерживая Рокуро, прикасается и гладит его. Он раньше и не предполагал, что когда-нибудь будет смотреть, не отрываясь, как Рокуро ласкает своего хозяина. И сейчас он видит, как губы Рокуро скользят по внушительной плоти Юкимуры, его язычок выводит по стволу невидимые узоры, Рокуро плавно помогает себе рукой и длины его пальчиков с трудом хватает, чтобы обхватить его полностью.

Он видит, как наслаждается Юкимура, и как меняется его лицо в удовольствии - глаза прикрыты, жесткий щетинистый подбородок задран, из приоткрытого рта вырывается удовлетворенный хриплый полувздох-полустон. Как он обхватывает большой ладонью затылок Рокуро и прочесывает пальцами шелковистые волосы, собирая их в кулак и тут же выпуская, как властно гладит татуированной рукой тонкую спину со сведенными лопатками. Нобуюки это зрелище распаляет еще сильнее, и он не может оторвать глаз, смотрит, боясь моргнуть, а внутри собирается огненный плотный пучок искр, туго скручивается, отбирая у него воздух и лишая конечности крови, чтобы затем сжаться в крошечную раскаленную докрасна точку, которая почти сразу же после взрывается, сжигая изнутри его тело, превращая его в пепел, и он запоздало понимает, что кричит.Поначалу он не может понять, где он. Что он. Кто он. Он продирается сквозь шум в ушах, жесткий свет, слепящий глаза, оглушающий звук собственного дыхания, с трудом выпутывая свое существо из затягивающей пучины парализующего наслаждения. Память возвращается быстро, разум - вслед за ней. Осознание собственного тела и его положения в пространстве - последним.Нобуюки снова видит все словно со стороны, хотя чувства по-прежнему обострены до предела - сильные, яркие, пронизывающие его насквозь. Они не желают покидать его тело, прошивают с ног до головы, бушуют в горле до спазмов. И вот таким раздвоенным зрением он видит, как Рокуро оказывается на спине у него на коленях, затылок плотно прижат к животу, холодит блестящими волосами кожу. Юкимура подхватывает бедра Рокуро и входит в него одним мощным толчком, и Нобуюки все ждет, что Рокуро закричит, но каким-то образом он уже знает, что Рокуро никогда не бывает громким, когда Юкимура занимается с ним любовью. Он выдает себя лишь тяжелым сорванным дыханием, сбивая сам себя с ритма, приглушенными томными стонами, которые Юкимура готов слушать вечно, заводится от них больше, чем от вида самой развратной женщины. Рокуро кричит только когда его хозяин не в состоянии совладать с вожделением и торопится, жадно вламывается в него, как сейчас, и юноша ловит ртом воздух, которого ему так не хватает в это мгновение, и выгибается, тонкий и гибкий, запрокидывает голову в полуболезненной сладкой судороге, и Нобуюки подхватывает его, гладит вдоль лопаток к тонкой талии, нависая над ним.

Юкимура овладевает Рокуро снова и снова, берет размашистый темп, который мог показаться грубым, но никак не являющийся таковым - Нобуюки видит его погруженное в себя лицо, закушенную губу и татуировку на руке, которой Юкимура исступленно водит по распростертому под ним телу. Она дрожит от нетерпения, словно Юкимура касается Рокуро впервые и не может насытиться прикосновением к его коже. Пальцы блуждают по ключицам, прихватывают шею, узор татуировки словно оживает, змеится вдоль предплечья, чтобы тоже коснуться, впитать в себя пряный, влажный жар мягкой кожи.