Часть 4.2 (2/2)

- А если у него что-то получится, ты тоже будешь веселиться?- Почему бы и нет? Если у него что-то получится, как ты изящно выразился, я с превеликим удовольствием на это посмотрю. А то и поучаствую.- Ты либо последний циник, либо сумасшедший.- Нобуюки, ты какой-то зашоренный, честное слово. Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, мерзнешь на вершинах моральных устоев. А жизнь, знаешь ли, не черновик. На твоем месте я бы попробовал всего понемножку, глядишь, понравится.- Это слова распутника. Не нахожу ни одной причины прислушиваться к ним.- Согласен. Но заметь, мое распутство никого, кроме тебя, не волнует. По крайней мере настолько, чтобы пытаться меня образумить.На этом их разговор был прерван, но Нобуюки ощутил от этого только облегчение. Готовность, с которой Юкимура делился своими далекими от моральной чистоты соображениями, вызывала только осуждение и отвращение, а учитывая, что впервые за долгое время разговор коснулся Рокуро, продолжать его в таком же фривольном тоне желания не было вовсе.Саскэ решил все же передать свое послание господину лично - молчаливый ниндзя перемахнул через маленькую пристройку и в два размашистых прыжка преодолел расстояние до места, где они стояли, обдав их легким запахом леса и свежего горного ветра. Первым делом он почтительно поклонился Нобуюки, а информацию сообщил Юкимуре на ухо. Нобуюки отнесся к этому с пониманием, отошел от них вглубь дворика и попытался снова сконцентрироваться на том, чтобы привести мысли в порядок на фоне успокаивающего пейзажа. И возможно, попытка эта была бы не такой тщетной, если б через некоторое время за его спиной не вырос собранный и насупленный Юкимура.- Что-то случилось? - дежурно поинтересовался Нобуюки, не ожидая, впрочем, развернутого ответа.- Хотел бы я надеяться, что ничего, - отозвался Юкимура. - Хотя, по поводу ничего Мицунари бы не хотел меня видеть.- Он уже здесь? - удивился Нобуюки.- Со слов Саскэ, он в пути и скоро явит сюда свои чиновничьи мощи, - невесело хмыкнул Юкимура и порывисто дернул рукой, резко раскрывая свой вездесущий веер, и также резко закрыл его. - А вечер обещал быть таким спокойным.Они постояли некоторое время в молчании, думая каждый о своем - Юкимура ритмично постукивал сложенным веером о подбородок, Нобуюки просто легонько покачивался, заложив руки за спину. В сторону замка они развернулись одновременно и не сговариваясь, и в том же молчании отправились каждый по своему делу.***Юкимура уединился со своим гостем, и все поместье притихло в благоразумном ожидании, слуги предусмотрительно попрятались по углам, даже новеньких бойцов нигде не было видно. Нобуюки расценил это затишье по-своему - и решил поискать Рокуро, зная, что во встрече с Мицунари он участия по воле Юкимуры не принимал. Похоже, пришло время чуточку поимпровизировать.Юноша нашелся на своем излюбленном месте, на небольшом пятачке энгавы, чуть выцветшем от беспощадных жарких лучей, и с которого открывался живописный вид на густой лес и расположившиеся за ним острые кромки гор. Чувство дежавю вскользь кольнуло в висок воспоминанием - сколько раз он именно на этом месте заставал маленького Рокуро, старательно настраивающегося на медитацию, или его же, но повзрослевшего, не справляющегося с гнетом множества обуревавших его вопросов, неподвижного в ожидании возвращения своего бесшабашного хозяина.

Теперь же Рокуро никого не ждал, а на большинство вопросов он уже нашел ответы, и сейчас уютно устроился на теплой энгаве, чуть завалившись на одно бедро, даже не подумав расправить при этом хакама. Ткань лежала вокруг его бедер небрежными складками, а в некоторых местах наверняка останутся заломы, где он сгибал колени или прижимал ткань рукой. На его запястье сидела сова, одна из многих лесных подопечных Саскэ, статная и красивая, с огромными желтыми глазами, похожими на два маленьких солнца. Рокуро нежно гладил ее, почесывал под клювом и легко касался носом мягких перьев. Птица жмурилась от удовольствия, подставляла его пальчикам голову и крылья, и очень бережно перебирала когтистыми лапами, будто знала, какая у Рокуро тонкая кожа и не хотела ее поцарапать.

Зрелище было умиротворяющим, гармоничным и естественным. Видя, как эта бесподобная свободолюбивая птица ластится к человеку, который не был ее хозяином, но являлся носителем только ей известных качеств, вызывающих ее доверие и желание прильнуть к его руке, Нобуюки какими-то окольными мысленными путями вернулся в ранние события этого дня и осознал, наконец, что зацепило его тогда.Та показавшаяся вечностью минута, когда Рокуро пытался вырваться из рук Юкимуры, сейчас остро полоснула внутри, перехватило горло во внезапном волнении. Это было настолько очевидно, что Нобуюки не преминул отругать самого себя за невнимательность. Ведь Рокуро в тот момент наслаждался тем, что происходило с ним. Он бился в руках своего господина и знал, что Юкимура удержит его, и чем сильнее он будет сопротивляться, тем тверже и крепче будет его капкан. Рокуро был полностью во власти Юкимуры, под его защитой, окутанный теплом и близостью его тела, и от своего бессилия он был счастлив.Зависимость от силы. Трепет перед властью. Желание сдаться чужой воле. Рокуро так и не изжил в себе эти чувства, спрятав их глубоко и надежно за семью печатями в потаенном уголке своего разума. И тогда же он открылся буквально на миг, выдал себя, свою слабость. Вот только какую власть он признавал? Перед какой силой преклонялся? Нобуюки не сомневался, что скоро и разгадает и эту шараду, и поможет ему в этом сам Рокуро.Следом нагрянула другая мысль, уколола разум догадкой, и тем не менее не казалась от своей спонтанности лишенной логики или правильности. Пусть Киригакурэ Сайдзо предпринимает свои попытки завоевать Рокуро - если он осмелится, конечно. Пусть попробует, действительно, почему бы и нет? Это обещает быть занятным зрелищем, будет любопытно взглянуть, какими навыками в соблазнении обладают воины Ига и насколько хороши эти навыки. И пусть Юкимура по-прежнему вершит свои непотребные странности, под которыми он так удобно маскирует ревность, глубины которой он, слепец, пока не осознал. Нобуюки был очень заинтригован тем, что из этого выйдет. Пусть.

Но не раньше, чем он, Санада Нобуюки, доведет свою игру до ее логического завершения.

В его игре участие и победа равнозначны.

И пока он разыгрывает свою партию, никто не посмеет перехватить его трофей. Как сам трофей не посмеет задуматься о бегстве.

Похоже, разумом Рокуро находился где-то очень далеко, потому что заметил его только когда сова на его руке встрепенулась, распушила крылья и уставилась на Нобуюки своими круглыми хищными глазами, подозрительно пригнув голову. Рокуро вздрогнул и порывисто обернулся, и к бдительным совиным солнцам присоединился пронзительный и стремительно темнеющий аметист.

Просто великолепно, подумал Нобуюки. Такая изысканная находка для художника, лучше не придумаешь. И не разобрать же, кто из них сейчас может быть опаснее, ожидающий в стойке и готовый в любую минуту атаковать хищник или соблазнительный юноша, раскусить которого оказалось непростой долгоиграющей задачей.Что-то тихо сказав сове, Рокуро поднял вверх руку, после чего птица шумно расправила крылья и взмыла вверх. Затем он легко поднялся на ноги, одергивая воротник куртки и поправляя пояс хакама, расправил плечи и замер со сложенными руками в ожидании приказа, ради которого господин искал его.

Никакого приказа, разумеется, не предвиделось. Нобуюки критически оглядел его с ног до головы, задержавшись на помятых хакама, и неодобрительно прищурился.- И в таком виде ты покажешься своему хозяину, если он пошлет за тобой? Отвратительно.

- Нобуюки-сама, Вы же не только за измятую одежду хотели меня отчитать, - устало предположил Рокуро и сильнее сжал руки, опустив на них взгляд. - Буду Вам очень признателен, если Вы сделаете это прямо сейчас.Если бы только отчитать, промелькнуло где-то на краю сознания, все было бы куда проще для тебя.- Помолчи. Любой другой примерный слуга на твоем месте для приличия хотя бы изобразил покаяние. Что, Рокуро, беспринципность заразна? Или ты решил, что раз твой хозяин таков, то и тебе все можно?Рокуро вздрогнул и чуть запрокинул назад голову, и в красноватом отблеске заходящего солнца его лицо казалось искусно вылепленной маской, а глаз светился золотом. Нобуюки очень хотелось увидеть там вызов, тот самый бунт, который необходимо будет подавить любыми средствами, и когда Рокуро взглянул на него, его прошило насквозь душной волной, выбивающей дыхание прочь, накрывающей тяжело и глухо, оставляя разум в гулком колодце, в стенках которого метались его инстинкты - он увидел все, что ожидал. И Рокуро почувствовал эту волну, разглядел ее в стремительно пробежавших по лицу Нобуюки эмоциях.

В аметистовом глазу отчаянным бликом мелькнул страх, и он знал, что за этим неизменно последует такое же отчаянное желание закрыться от него, сбежать, спрятаться. Нобуюки слишком долго ждал этого момента, чтобы не воспользоваться им.Почувствовав исходившую от него решимость, Рокуро решил-таки предпринять попытку к бегству. Было видно, как он осторожно набирает в легкие воздух, собирается с мыслями, чтобы сложить их в твердую, уверенную просьбу уйти. Нобуюки резким жестом остановил его и кивком сделал знак, чтобы шел за ним, и направился в свои покои. Рокуро держался на три шага позади по правое плечо, шел так тихо, что за шелестом его хакама не было слышно шагов.

Наконец, последние фусума закрылись с глухим стуком, погрузив комнату в предзакатный красноватый сумрак. Он бросил быстрый взгляд на окно - солнце стало совсем алым, вокруг него собирались свинцовые тучи. Скоро пойдет дождь. Дневной зной сменится ночным дождем, а завтра со всех сторон на поместье налетят холодные ветра - так Уэда приветствовала его чуть ли не каждый раз. В этом постоянстве природы все-таки было что-то мистическое.Мысль о дожде принесла некоторое облегчение. Он терпеть не мог стихийные проявления природы, они расшатывали его, делали неспокойным, заставляя метаться внутри своего тела - как и все то, что не соответствовало его установленному порядку жизни. Но только не дождь. Дождь вымывал его мысли, перемешивал эмоции так, что найти каждой ее место становилось делом трудным и требующим изрядной доли терпения, а оно возвращалось далеко не сразу. И за этот необъяснимо чарующий хаос дождь он любил.Рокуро, сидевший на коленях возле фусума, не шевельнулся и, несмотря на недавнее намерение, молчал, что не было удивительно, ибо Нобуюки по-прежнему терпеть не мог, когда слуги заговаривали первыми. Нобуюки прошелся по комнате, пока глаза не привыкли к перепаду в освещении и уже без труда могли различать все детали, вплоть до росчерков на фусума.- Встань, - приказ хрипло вырвался из горла. Рокуро тут же поднялся, его лицо казалось спокойным.Нобуюки прищурился, пристально выискивая на лице Рокуро следы хоть какого-то волнения или протеста, но тот упрямился. От него не укрылось, впрочем, как опасно заблестел левый глаз, как выделились в багряных сумерках идеально вылепленные скулы и сдвинулась к переносице бровь. Так или иначе, именно сейчас его скромность казалась несколько напускной, а смирение вынужденным. Осталось только упрямство - в накрепко сжатых губах, обращенном внутрь себя взгляде. Он пытался закрыться своим панцирем из неприступности и отстраненности, но Нобуюки уже подошел к нему вплотную и, предупреждая попытку отпрянуть, обхватил рукой тонкую шею.- Как. Ты. Смеешь? - сквозь зубы проговорил он, слегка сжимая пальцы. Рокуро прикрыл глаз, пытаясь хотя бы так отгородиться от него, и при этом Нобуюки показалось, что юноша остановил себя от порыва сделать шаг вперед.Под его ладонью бился пульс, срываясь и теряя свой темп. Мышцы натянуты как струна, кровь шумела и билась об хрупкую, как сухой бамбук, гортань - хватило бы и небольшого усилия, чтобы сжать до предела, услышать ломкий хруст, смять все потоки, что несли жизнь этому непокорному разуму. Соблазн был велик, но не стоил и ломаного гроша против того соблазна, которым в его глазах представлялся Рокуро, с которого он был готов сорвать одежду и овладеть им самым грубым и плебейским образом.

Чем сильнее он сжимал ладонь, тем явнее с Рокуро слетала его благопристойность, его скромность и смирение - как шелуха, прозрачные лепестки коры с молодого дерева, обнажая самую его суть, чистую и ничем не прикрытую. И тем сильнее он понимал, что его соблазны сейчас лгут ему, как лгали тени на тонких стенах, принимающие облик сказочных существ, убедительно рассказывающие несуществующие истории.

Нобуюки разжал ладонь, когда Рокуро задержал дыхание, пытаясь сберечь остатки воздуха, напрягся всем телом и судорожно вцепился в его предплечье обеими руками. Кожа слабо горела, словно Нобуюки только что сжимал раскаленный уголек, и из дальнего уголка сознания явилось глупое предположение, что завтра на этом месте будут следы, как от ожога. Рокуро отпрянул, выставляя вперед ладони, без слов извиняясь за непозволительный жест по отношению к господину. Его громкий, глубокий вдох вместе с грациозным жестом, которым Рокуро поднес руку к шее, заставил его улыбнуться - так было гораздо лучше, в этом было больше естественности.

Взгляд зацепился за тонкие пальцы Рокуро - тот все еще стоял, чуть склонив голову набок, тихо дышал через приоткрытый рот и касался подушечками пальцев своей шеи у основания, там, где кожа была наиболее мягкой и в закатном отблеске мелко билась тоненькая жилка. Нобуюки мягко перехватил и отвел его руку, наклонился вперед и припал губами к месту, которое совсем недавно опасно передавливали его пальцы. Рокуро резко втянул в себя воздух и уткнулся лицом ему в плечо, доверчиво открывая его ласке беззащитную шею.

Маленький участок кожи все еще горел от его безжалостной руки, Нобуюки медленно целовал жилку по всей ее длине, сверху вниз и обратно, легко касаясь языком, а затем подцепил Рокуро за подбородок и запрокинул голову, целуя уже не только шею, но и тончайшую кожу у основания, закругленные косточки и твердый выступ подбородка, отделяющий от приоткрытых губ. Чуть прикусив родинку под нижней губой, он остановился и обхватил обеими руками лицо Рокуро, пока тот не открыл глаз и не перехватил его испытующий взгляд немым вопросом.- Вседозволенность, Рокуро, никогда не являлась добродетелью, - вкрадчиво произнес Нобуюки. - Я же говорил тебе.- Вы не там ищете добродетель, Нобуюки-сама, - сдавленно прошептал Рокуро.

Нобуюки неожиданно понял, что чувствует рыбак, которому впервые за долгое время удалось выловить хорошую крупную рыбу. Позади остались долгие часы терпеливого ожидания, перебора живца и неудачных подсечек, а рыба сама пошла в руки в награду за перенесенные мучения. Рокуро попался в его маленькую ловушку, расставленную много лет назад и забытую там же, на залитой солнцем энгаве.

Его приятно затянувшаяся игра, замешанная на вынужденном ожидании, с переменным успехом подавляемой страсти и жажде обладания скоро закончится, и по этому поводу Нобуюки испытывал совершенно искреннее сожаление.И поскольку сожаление, как и тоску или грусть, Нобуюки испытывал крайне редко, а поводы для него были и вовсе особенными, Рокуро вполне заслуживал награду за то, что сумел вызвать это позабытое, тонко щекочущее под ребрами чувство. Именно об этом Нобуюки думал, неторопливо расстегивая застежки на хакама Рокуро и подавляя его слабые неразборчивые протесты при помощи только лишь взгляда, одного из самых властных и тяжелых в его арсенале. Так он призывал к смирению хрупких утонченных смутьянов, увлекшихся игрой в непокорность, чтобы еще сильнее разжечь в нем желание. А он не терпел, когда они ему мешали излишними суматошными движениями, перехватывали его руки в попытках изобразить сердитую неприступность, хотя сами же тянулись к нему.

Он знал, что нужно делать, в то время, как они еще пребывали в заблуждении, что могут диктовать ему свою волю, направлять его или остановить. Маленькие обворожительные глупцы, как же они ошибались - и как же потом, не помня себя, упивались своей ошибкой.Касаясь губами обнаженного живота, он уже знал, какова на вкус гладкая кожа, и ощущал, как под ней подрагивают напряженные мышцы, как если бы она бы столь же чувствительна, как и внутренняя поверхность бедер. Когда же он ласкал Рокуро ртом, вбирал в себя его сладковато-терпкий вкус, похожий на диковинную специю, дышал его удивительным запахом, и слушал его тихие стоны, что были подобны изысканнейшей музыке, он думал, что предвкушение воистину можно считать одной из самых восхитительных забав.

Унно Рокуро, строптивое создание, крошечная саднящая заноза, которая до сих пор не давала возможности затянуться его потаенной ране в уязвленном самолюбии, проигрывал своему телу, сладко задыхался, исходил мелкой дрожью, и прихватывал непослушными пальцами его волосы, чтобы затем с присущим ему упрямством пытаться взять контроль над телом, которое уже ему не подчинялось, и безуспешно цеплялся за реальность, которую Нобуюки не без удовольствия отбирал у него.Рокуро словно мерцал в его руках, пульсировал, раскрывался и прятался. Если бы Нобуюки преследовал цель овладеть им этой ночью, он бы не заметил, не прочувствовал всю прелесть этой внутренней борьбы. Сейчас же он упивался ею, как и той глубоко интимной властью над юношей, какой бы скоротечной и зыбкой она ни была - в рамках своей игры он наслаждался любым ее проявлением. И если в финале этой игры он снова услышит отчаянный жаркий шепот, в котором раз за разом узнавал свое имя, и снова увидит Рокуро вот таким - беспомощно открытым, исполненным вожделением и полностью отдающим себя во власть пальцев и губ Нобуюки, он готов подождать столько, сколько будет необходимо.Ожиданием Санада Нобуюки никогда не тяготился. Увлекательным ожиданием тем более.***