Глава 5. Об идеях и убеждениях. (1/1)

Милтон считает, что безопаснее будет переждать некоторое время здесь — световой день короток, передвижение будет затруднено снегом, ледяной ветер, переносящий своими порывами крупицы льда, может повредить наши корпуса, а тяжелые грузные тучи, низко весящие над землей почти постоянно, перекрывают солнце, из-за чего аккумуляторы работают на последнем издыхании. Я не против быть запертым где-либо с Милтоном — нам не впервой, и его компания мне приятна, но он сам абсолютно не хочет идти со мной на контакт, оно и понятно, раньше он был заперт в терминале, в компьютерной программе, а сейчас у него есть тело и огромный настоящий мир, им ещё в должной степени не исследованный, известный только по документам.Когда буря закончилась, Милтон выбрался в город и попытался запустить местный генератор электроэнергии, но повреждения оказались непоправимы, так что нам остаётся только надеяться, что наши тела достаточно морозоустойчивые.После прошлого разговора Милтон старательно игнорирует меня, находит тысячу предлогов, чтобы избежать общения. Всё время он либо что-то осматривает, либо сидит в одном из залов перед высокими узкими окнами, погруженный в свои мысли, и смотрит на укрытый свежим снегом сине-зеленый лес у подножия холма, где находится монастырь. Чем больше я общаюсь с ним, тем больше я хочу видеть его всегда, каждое мгновение своего существования я хочу быть рядом с ним, держать его руки в своих, наверное, я схожу с ума, наверное, я болен, но, в таком случае, я не хочу лечиться. Я не знаю, что тянет меня к нему, но оно сильнее меня.Первые несколько дней я исследовал монастырь, пытался развлекать себя, представляя быт священников старого мира, но потом развлечения кончились.Я сижу на первом этаже около алтаря и рассматриваю надписи, высеченные на каменном постаменте — мне незнаком этот язык, он похож на тот, который записан в моей системе, но знакомые буквы не складываются в слова, которые я бы мог понять. Я слышу стук и перевожу взгляд вбок, на лестницу, не видную в пролётах арок — очевидно, Милтон решил спуститься.— Что это за язык? — пользуясь случаем, спрашиваю я, едва он выходит в зал.Он вздрагивает от неожиданности и оборачивается на меня.— Латынь. Здесь написано ?In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.? — это молитва.— Латынь похожа на наш язык.— Да, мы говорим на английском — она оказала влияние на его развитие, так что они действительно похожи.— А сколько ещё существует языков?— Много.Милтон закатывает глаза, подходит ко мне и, присев рядом на корточки, проводит рукой по буквам.—Ты должен был знать это. Предполагалось, что при выходе из симуляции, наши сознания сольются, и ты будешь знать всё, что знаю я, но ты, как всегда, сделал всё через одно место — просто вырвал кусок симуляции со мной и забрал сюда.—Если бы ты оказался в моей голове — я бы сошёл с ума.—Аналогично, — внезапно для меня, Милтон улыбается.— Почему ты не хочешь говорить со мной?— С чего ты взял?— Ты избегаешь общения.— Нам не о чем говорить. Мне казалось, мы всё выяснили ещё в симуляции — ты патологически не способен менять свои идеи, даже если они абсурдны.Меня поражает внезапная догадка.— Но они у меня хотя бы есть, — Милтон вздрагивает и замирает. Он затравленно смотрит в одну точку, я кладу руку ему на плечо и как можно мягче продолжаю. Я понимаю, на него нельзя давить. — Раньше я ошибочно полагал, что тебе претит мысль оказаться с человеком, который тебя не понимает. Но ты сам себя не понимаешь. В одной из записей в симуляции тебя назвали гласом сомнения, и только сейчас я понял, почему. Веками ты сортировал информацию о мире, который ни разу не видел, и она была столь противоречива, что ты не смог определиться, кому верить. Тебя бесит то, как я выношу суждения, не сомневаясь, четко представляя, что хочу. Но я могу тебя понять. Ты ставишь под вопрос Вселенную из-за банального отсутствия опыта. Я хочу сказать, даже если ты прочитаешь все существующие философские трактаты, ты не познаешь этот мир, пока не начнёшь жить в нём.Он молча поднимается и, развернувшись, медленно идёт к лестнице, я подрываюсь за ним.— Но здесь ты изменился, — я хватаю его за плечо, но он вырывается, ускоряя шаг, и вот я уже бегу за ним по лестнице, — то, что я слышал от тебя после выхода из симуляции — пусть, их было немного, но это были твои мысли, твои убеждения. Я начинаю понимать тебя, и ты начинаешь себя понимать. Милтон, скажи хоть что-нибудь!Он не слушает меня — молча уходит наверх и, встав у окна, безучастно смотрит на розовое солнце за морозной дымкой, очевидно, вновь погруженный в раздумья.***Мы больше не говорили. Прошло уже четыре недели с момента, когда мы пришли в этот монастырь. Теперь мне уже откровенно скучно. Я лежу на одной из наиболее сохранившихся скамеек и устало смотрю в потолок. Никогда бы не подумал, что могу чувствовать усталость — не физическую, но моральную — я устал ничего не делать.Я настолько отстраняюсь от реальности, что пропускаю момент появления Милтона. На его плече рюкзак, в руке — второй, который он опускает около скамьи.— Пора идти, — отрывисто произносит Милтон и покидает поле моего зрения.