Глава 4. О снежных бурях и почему мы никогда не станем людьми. (1/1)

Путь был не близким, Милтон сказал, что в лучшем случае мы достигнем места назначения через полтора месяца, но с учетом того, что нам предстоит пройти через несколько крупных городов?— через два.Преодолев несколько меньше половины пути и затратив на это месяц, мы вошли в небольшое поселение. Оно отсутствовало на карте?— если верит ей, мы стояли посреди леса.—?Может, мы сбились? —?предположил я.—?Я не мог сбиться,?— отрезал Милтон.Поселение, состояло из нескольких десятков каменных домиков, к нему не вела ни одна дорога, а по периметру его окружал густой лес. Вроде, это называется деревня. Я заметил её лишь потому, что листья с деревьев давно опали?— началась зима. Все домики когда-то соединялись каменной дорогой, которая уходила от деревни к большому монастырю.—?Наверное, это поселение слишком мало и незначительно, чтобы наносить его на карту. Размышление… я не ошибаюсь.Милтон до сих пор говорит ?Размышление?, когда думает. И это невероятно мило.То, что он всегда скрывал за сарказмом и циничностью в этом новом мире начало пробиваться наружу: интерес, раздражительность, страх?— последнее, я знаю, всегда сильно влияло на него. Он боится остаться один, но в то же время остаться с тем, кто не способен его понять. Командуя и грубя, он думает, так ему удастся контролировать ситуацию, но это лишь в полной мере демонстрирует его зависимость от общения. В отличие от Элохима, Милтон не боится смерти, наверное, поэтому он и хотел, чтобы я стер его тогда, он считал, что столкнулся с невежеством, глупостью и непониманием, а это всего лишь моё неумение выражать свои мысли. И страх одиночества заставил его пойти со мной.Мы осматриваемся и уже собираемся уходить, когда с затянутого тучами неба начинают падать крупные хлопья снега. Их становится больше?— начинается буря.—?Мы не можем идти дальше в такую погоду,?— констатирует Милтон,?— предлагаю переждать в монастыре.Он выстроен на совесть: время не съело его густой порослью растений, он не распался на камни, а продолжал стоять, пронзая высоким шпилем суровые небеса и мрачной готической тенью нависая над деревней, он глядел на неё узкими окнами, вознесённый на холм, словно в Рай, внушая уважение и трепет своим величественным естеством. Металлические двери натужно скрипят, пробуждаясь от векового сна. Нас встречает ряд сгнивших скамеек главного зала, где собирались прихожане, потрескавшаяся плитка и покрытый пылью и паутиной мраморный алтарь. Подле него лежат несколько скелетов, местами прикрытые обрывками истлевшей ткани, в которой едва узнаются рясы священников.—?Все встретили конец по-разному,?— Милтон задумчиво осматритвает помещение. —?Закрой двери и подопри их чем-нибудь.***Тучи не пропускают солнечный свет, снежная завеса не позволяет разглядеть ничего дальше метра. Мы поднялись в одну из башен, я стою у окна и смотрю на темнеющее небо, Милтон присматривает место, чтобы отключить системы и переждать ночь.—?Знаешь, людям всегда нужно было за кем-то идти, словно подумай они своим мозгом, и мир бы рухнул,?— внезапно начал Милтон. —?Они считали, что их Бог поможет им, укажет им путь, и ждали. Как и многие в симуляции слепо следовали приказам Элохима. А чтобы стать целью, нужно было начать думать самому. Многие так и не поняли: никто не будет жить за них.***Я ничего не знаю о нём. Эта мысль пришла мне в голову утром и не желала отпускать. Она пугала меня, потому что была слишком близка к правде. Всё, что мне известно: он хочет контролировать всю вселенную и боится одиночества и непонимания. Мы не раз обсуждали с ним мир и его устройство: я, не скованный более вариантами ответа, высказывал ему свои мысли, а он усмехался, называл их глупость и, словно констатируя незыблемую истину, говорил своё. И часто он говорил в пустоту, словно меня здесь нет, словно я тостер, с которым сколько не говори, он весело пиликнет и подаст тебе завтрак?— не более. И всегда только я: стараюсь, иду ему на уступки, лишь бы сохранить наши взаимоотношения, и не получаю никакой отдачи. Мне кажется, будто я и вовсе ему не нужен, будто я ошибся в своих выводах, и он просто играет, в то время как я воспринимаю всё всерьез.Я ничего не знаю о нём. Я вижу лишь то, что он хочет показать. Я слышу лишь то, что он хочет, чтобы я услышал. Он создаёт видимость, закрываясь от меня, он показывает не самые лучшие, но самые сильные стороны своей личности, но я хотел бы увидеть всё.Иногда в его взгляде, действиях, словах проскальзывает что-то, что я никак не могу охарактеризовать, и, наверное, только это не позволило мне окончательно разувериться в человечности Милтона.—?Какой у тебя любимый цвет? —?спрашиваю я его.Милтон, пытающийся починить электропроводку, отвлекается и поднимает взгляд на меня.—?У меня нет любимого цвета. Ровно, как и любимого сезона, времени суток, вида искусства и так далее,?— он возвращается к своему занятию, показывая, что разговор окончен.—?Но ведь у каждого должно быть то, что он любит.Милтон резко поднимается и тыкает пальцем мне в грудь.—?Хватит. Мы не люди?— тупые программы, которые могут выполнять прописанные в них алгоритмы, анализировать входящую информацию и не могут любить.—?Люди стремились создать нас…—?Людьми,?— уже мягко говорит Милтон, заканчивая мою фразу. Он перемещает свою ладонь на мою щёку. —?И в этом их главная ошибка. Выслушай непопулярное мнение: машина никогда не станет человеком. Да, мы можем научиться анализировать и делать выводы, но людьми нам не стать, потому что природа наших разумов различна. Мы не сможем внезапно начать чувствовать, потому что в наших телах внезапно не начнут происходить биохимические процессы. Мы не можем испытывать эмоции, только симулировать, возможно, не предавая этому должного внимания. Машины идеальны, потому что во всем руководствуются алгоритмами и логикой. Люди, веками вдохновляющиеся книгами фантастов, вроде Айзека Азимова, решили, что машина тоже человек, и начали создавать ИИ, изначально запрограммированный работать неправильно и быть несовершенным. Мы были взращены на человеческой культуре и человеческих ценностях и многое переняли. И я перенял. Но только я понимаю это, а ты нет, а потому сам вводишь себя в заблуждение.В словах Милтона есть логика, но, как однажды я отрёкся от физики, пытаясь убедить его в нематериальности разума, я отрекусь от логики, чтобы показать ему, что мы в большей степени люди.