Часть 2 (1/1)

Несчитанное множество раз он видел, как небо медленно темнеет над городом, как откликом на разливающуюся темноту там, внизу, зажигаются яркие огни. Так было не всегда. Он помнит, как в самом начале они были немногочисленны, слабы и дрожащи. Язычки пламени свечей, керосиновых ламп… Не везде. Центральные улицы уже залиты электрическим светом, видно движение неуклюжих автомобилей вперемешку с разнокалиберными телегами, повозками и каретами. Доносятся отрывистые звонки трамваев, только-только проложили две первые короткие линии. Приглушённый высотой никогда до конца не затихающий шум города… В последние годы здесь, на так и оставшейся улице, ночь почти так же громка, как и день. Если бы он мог говорить… Сколько всего прошло перед его никогда не закрывающимися глазами… Сейчас он должен был бы печально усмехнуться, вспоминая фигуры людей, звуки голосов. Услышанное. Увиденное. Понятое. И запечатленное в памяти – навсегда. Если бы он мог… Тогда, в те времена, он сошел бы со своего пьедестала, его могучие руки крепче сжали бы рукоять двуручного меча… Как засвистел бы воздух… Если бы он мог… Но камень по-прежнему несокрушим и стоять ему так ещё долго. Очень долго… Смотреть на медленно темнеющее небо, на мерцающие среди облаков неяркие звёзды, на море разноцветных огней под ногами. Неподвижны широко открытые глаза, ладони покоятся на рукояти меча. Ветер тихо посвистывает в складках тяжёлого ниспадающего с плеч плаща. Он молчит. Он помнит все. Он помнит всех.Сначала было очень холодно и больно, из клубящегося в сознании липкого тумана послышались смутные голоса, слова сложились в фразы. Потом все заглушила боль – в тело врезалось что-то острое, он почувствовал, как откололся кусок, услышал звук. Так падает камень, так он разбивается. Донесся смех, кто-то напевает песенку на отрывистом гортанном языке. Слова непонятны, но чувствуется четкий строевой ритм. Марш.- Семён Акимович, вы уверены, что эти статуи будут уместны здесь, в сердце России? Эти ваши швейцарские замашки… Поймут ли? При этих словах резец (это был резец!) ужалил больнее, так и увидел, как рука скульптора сжалась на рукояти небольшого молотка. Ещё… И ещё… Я начал видеть. Большое светлое помещение, два высоких настежь распахнутых окна, за ними яркий солнечный день. Лица коснулось ласковое прохладное дуновение. Лица? У меня уже есть лицо и глаза? Я могу видеть. Со мной в комнате двое. Один стоит возле широкого окна, приземистый, широкоплечий. Лицо обрамлено короткой бородкой, она придала бы ему добродушное выражение, если бы… Если бы не царапающий взгляд внимательных, все замечающих глаз. Я понял – этот человек тот, кто отдает здесь приказы. А кто второй? Он не похож на подчинённого. Он создал меня. Обладатель колючих глаз с этим не согласен, но будет так, как решил скульптор. На миг охвативший меня страх проходит – мой создатель не уступит. Его голос спокоен и даже несколько снисходителен. ''Колючие глаза'' терпит. - Поймут, господин Тихомиров. И вспомните строки вашего же меморандума при оформлении заказа. Помните? У ''Колючих глаз'' есть имя – господин Тихомиров. А как зовут скульптора? Мне становится любопытно. Его имя уже произнесено… Как там… Тихомиров рассмеялся.- Конечно, помню, Семен Акимович. Там было написано…Скульптор нараспев подхватил.- Должно построить нечто достойное настолько, чтобы наш город встал в один ряд с Москвой и Санкт-Петербургом, а также и другими европейскими столицами. Семен Акимович положил на стоящий рядом стол молоток и резец, сделал несколько больших глотков воды из жестяной кружки. Вылил немного в ладонь и вытер вспотевшее лицо. Улыбнулся.- И это призван сделать ваш отель? Большие же надежды вы на него возлагаете…Тихомиров вздохнул, выглянул в окно, словно искал что-то на улице. Повернулся к собеседнику и я увидел, как в его до сего момента твердых глазах мелькнуло нечто… Страх. Растерянность. Впрочем, он тут же овладел собой и постарался улыбнуться как можно беззаботнее. Энергично кивнул.- Конечно, мой дорогой. Столько усилий, затрат… Это не может быть неудачей. Не может!В его голосе прозвучала непоколебимая уверенность. Которой на самом деле Тихомиров вовсе не испытывал. Он поспешил сменить щекотливую тему, снова указав на меня.- Я не знал, что вы скульптор, господин Каллистратов.- Конечно же, я архитектор. Но всегда хотел попробовать себя в акте творения, кое не только чертежи, расчеты и руководство строителями. Сам. Руками… Сердцем. Вот, не угодно ли взглянуть?Семен Акимович подвёл Тихомирова к стоящему поодаль длинному низкому столу, на котором стояла большая модель здания. Несмотря на многократно уменьшенный масштаб было заметно, насколько оно внушительно и при этом красиво. Я понял, что мы находимся внутри него, за одним из больших окон третьего этажа – заметил характерную форму. А что рядом с моделью? Ряд фигур, тоже модели… Статуи. И… Я увидел уменьшенного себя, словно издали посмотрел в зеркало. И ещё одного своего брата-близнеца. Четверых… Часовых, стражей? Опустившись на колени и оперевшись на вытянутые руки, они пристально смотрят вдаль. Ждут. Кого, чего? И мы двое. Странная выдумка. Рассматривая, я чуть не прослушал о чем речь…- Дмитрий Васильевич, как видите, будет целая скульптурная группа, на открытой галерее пятого этажа. Каллистратов осторожно взял фигуру в плаще и поставил на указанное место, под остроконечной башенкой в одном из углов здания. Там буду стоять я? В противоположном углу расположилась вторая, я словно почувствовал ее взгляд из-под тяжёлых бровей. Ладони покоятся на рукояти двуручного меча. Между нами в ряд выстроились четверо ''коленопреклоненных'' и также устремили взоры куда-то вдаль. Словно неусыпная стража. Здание приобрело вид замка, приготовившегося к обороне, на меня вдруг повеяло холодком какой-то неясной угрозы. Ее отголосок увидел и на лице Тихомирова, он внимательно посмотрел на скульптора и тихо спросил.- Что значит эта композиция, Семен Акимович? Тот беззаботно пожал плечами, наклонившись ближе к модели и рассматривая ее.- Не поверите – даже и не знаю. Пришло в голову, да и те самые ''швейцарские замашки'' сыграли свою роль. Разве не удачно статуи вписались в общий ансамбль? Эти угловые башенки и галерея… Взгляните, как сочетаются чешуйчатые доспехи и облицовка…Тихомиров нетерпеливо взмахнул рукой, прервав объяснение. - Но меня или вас непременно спросят на открытии, какая идея вложена в такое необычное для наших мест украшение фасада. Каков будет ответ? Лучше не искать его экспромтом, сами понимаете.Семен Акимович задумался, взявшись пальцами за острый подбородок, улыбнулся. - Скажете, что… Или лучше я сам…Я мысленно усмехнулся, выслушав родившееся на ходу весьма правдоподобное объяснение. Неужели? Через несколько минут Тихомиров попрощался, пожал Семёну Акимовичу руку и вышел. А скульптор ещё задержался, наводя последние штрихи на мое лицо, на плащ и меч. Потом он медленно подошёл к столу и долго, очень долго смотрел на свое уменьшенное творение. Сделал несколько шагов к двери, остановился. Повернулся ко мне и подошёл, посмотрел мне прямо в глаза. Я ощутил странное головокружение, в его взоре мелькнуло нечто очень похожее на взгляд Тихомирова – растерянность, страх, нерешительность. Он тихо произнес несколько фраз, после которых повисло молчание. Негромкие шаги. Дверь закрылась, породив гулкое эхо в просторной почти пустой комнате. Я остался один. Ждать, когда родятся мои братья, когда нас извлекут отсюда и поднимут наверх. Снова посмотрел на модель здания, на так и оставшиеся стоять на высоте пятого этажа фигуры. На миг взор затуманился, словно все уже случилось и мы – на месте. И смысл нашего существования – совсем не тот, который был рассказан хозяину гостиницы. Теперь – терпеливо ждать.Нисколько не преувеличив, ''Саратовские ведомости'' назвали это событие одним из выдающихся в сложном, драматичном, переломном 1917 году. Несмотря на непрекращающиеся трудности, задержки, проблемы с финансированием – почти трехлетнее строительство на Немецкой улице в центре города наконец-то, завершилось. Новенькая, с иголочки, гостиница ''Астория'', призванная придать Саратову столичный лоск, сделать его истинной жемчужиной Поволжья. Журналисты наперебой соревновались в сочинении хвалебных статей и эпитетов…''Немецкая улица стала настоящим Невским проспектом до недавнего времени провинциального Саратова…''''Наш город встал в один ряд с Москвой и Санкт-Петербургом, а также и европейскими столицами…''''Столица Поволжья стала ещё более привлекательной для вложения крупного капитала и широкого строительства…''''Главное городское событие августа…''Избранные представители второй древнейшей профессии ещё до официального открытия гостиницы были допущены внутрь. Ахая и восхищаясь, они прошли по ее длинным пока ещё пустынным и тихим коридорам, зашли в роскошные номера, оценили добротность меблировки, а также и многочисленные современные нововведения – электрическое освещение, лифты. Кроме того, и это также с восторгом преподносилось заинтересованной публике – ванные и душевые комнаты в каждом номере. Не обошли вниманием и крышу со стоящими на ней скульптурами – два средневековых рыцаря в полном облачении и между ними ряд из четырех стоящих на коленях фигур, наклонившихся вперёд, словно что-то высматривающих. Это достаточно странно выглядящее украшение породило немало домыслов и толков. Что архитектор хотел этим сказать? Ведь хотел? Общество было заинтриговано сочетанием современности и средневековья - новый архитектор, уже успевший поразить Саратов перестройкой городской консерватории, в очередной раз подтвердил свой несомненный талант. Что же касается таинственных скульптур – все ждали праздничного приема, где и собирались задать все интересующие вопросы. Праздничный прием…Наконец-то я не заперт в комнате третьего этажа, неделю назад нас водрузили на специальные помосты, с помощью которых сначала выдвинули наружу, а потом подняли наверх первым меня, следом всех остальных. Уже неделю я смотрю на панораму города, слушаю его звуки, голоса. Наблюдаю суетливое движение людей внизу. И могу слышать происходящее под нами, в гостиничных номерах, коридорах и залах. Пока там тихо, только иногда слышны шаги проходящей прислуги, стук молотка припозднившегося рабочего, спешно что-то доделывающего. С последним штрихом резца, когда от меня откололся последний кусок камня – я родился окончательно и приобрел эту способность – видеть, слышать, понимать и запоминать происходящее далеко окрест. Достаточно просто подумать и захотеть – окружающее послушно приблизится, заиграет красками и звуками. Поэтому стоять здесь мне совсем не скучно, хотя… Иногда тоскливо – я рассчитывал, что смогу говорить с моими братьями, и уж точно со вторым рыцарем. Ошибся – они безмолвны и мертвы. В первый же вечер я долго пытался их окликнуть, ждал ответа. Шёпота в голове… Нет. На миг стало страшно – я обречён до конца отпущенного мне почти бесконечного времени быть один. Потом стало немного легче – когда научился пользоваться своей способностью. Но все же… Все же… Почему так вышло? Я знаю ответ. Ведь архитектор создал только меня, других он поручил своему помощнику, который работал без души, просто за вознаграждение. Он ничего не вложил от себя, создав копии. Мертвые копии. Пожалуй, про них справедливо будет сказать то, что на ходу сочинил Семён Акимович для хозяина. То, что он скоро расскажет собравшимся внизу гостям, шум начавшегося приема уже доносится до меня.- Позвольте поздравить вас, Дмитрий Васильевич, - Сидор Толоконников, один из видных первогильдейских, поднял свой бокал, искрящийся ''Донским'', - с почином! Стоящие рядом купцы, промышленники и прочие сливки саратовского высшего общества присоединились к тосту, раздался многоголосый тонкий звон фужеров, подтвердивший искренность сказанного. Тихомиров улыбнулся, оглядев собравшихся. Пришли все. Или… Почти все. Глаза скользнули по лицам… Самым разным. От широких добродушного вида – до остро-угловатых, с прищуренными, все замечающими глазами. Неприятно царапнуло – Симон Раух, ''Саратовский общественный банк''. Этот пришел, словно уже готовится лично описать собственность, построенную на его кредит. Четыре миллиона рублей… Тихомиров слегка поморщился, он не хочет сейчас вспоминать об этом. Лучше смотреть хоть на того же Толоконникова… По нему и не скажешь, что его чугунное производство уже почти месяц как стоит, парализованное забастовками. Только закончится одна, только приступят к работе – новые проблемы, новые требования, заведомо неосуществимые. Бесконечные комитеты, заседания. Митинги… Непрерывная говорильня. Она погубит всех нас. Они на самом деле не борются за права, за какие-то улучшения. Они желают гибели существующего порядка. Эта короткая простая мысль снова перебила улучшившееся было настроение. Нет, так нельзя. Сегодня – праздник! Тихомиров глубоко вздохнул, взял бокал лёгкого белого и сделал глоток. Одолевавшие его нехорошие предчувствия отступили, он снова стал слышать негромкий шум начавшегося приема. Стал видеть собравшихся гостей. И, главное – можно, наконец, насладиться созданным Каллистратовым архитектурным шедевром. Такого здесь ещё не было, они – первые. Прояснившийся взгляд с гордостью обвел окружающее – огромный сверкающий огнями зал ресторана на первом этаже. Ярко горящие хрустальные люстры раскинули свои шатры на высоком лепном потолке. Угощение накрыли по-европейски, фуршетом, отказавшись от традиционного сидячего застолья. Пусть ходят, смотрят. Есть на что! Длинные столы, белоснежные скатерти, искрящийся хрусталь, разноцветное стекло, серебро, мельхиор. Неспешно прохаживающиеся гости, приглушённый ропот разговоров. А вот и Каллистратов, вокруг него собралась группа любопытных, видны и репортёры ведущих городских газет. Он что-то объясняет, показывая то на потолок, то на стены. Тихомиров приблизился.- Обратите внимание на то, как вся конструкция схвачена по внешнему обводу несокрушимым овальным кольцом, - бокал в руке архитектора описал помянутую геометрическую фигуру, сверкнув в свете люстры, - пока его не замкнули, рабочие, что работали наверху, натерпелись страху. Зато теперь… Только динамитом.Гости вежливо рассмеялись, Тихомиров чуть дёрнул щекой – шутка про динамит ему не понравилась. Неужели уже набрался? То, что Каллистратов пьет, не было новостью, но… Сегодня ему лучше держать себя в руках. Так, о чем он сейчас? Сизов, из ''Вечернего сплетника''. Как этот проходимец здесь оказался? Конечно, вопрос о скульптурах. На разные лады он уже успел прозвучать и архитектор с готовностью в очередной раз ответил.- Символика группы, несмотря на внешнюю многозначительность, довольно проста, господа, - Каллистратов заметил подошедшего Тихомирова и приветствовал его поднятым бокалом, к нему присоединились остальные, расступившись, - вот и с Дмитрием Васильевичем мы все неоднократно обсуждали. Вот ведь шельма, Тихомиров мысленно усмехнулся, войдя в круг и раскланявшись. Обсуждали… - Так вот, господа, рыцари призваны охранять покой почтенной публики, которая начиная с завтрашнего дня будет останавливаться в этих стенах. - А фигуры на коленях? – Сизов не упускает ни слова, быстро черкая в небольшой записной книжке.- Это гонцы, которые высматривают гостей ещё издали, готовясь дать нам весть об их приближении. И мы уж здесь не подведем!Послышались аплодисменты. - Наивный Дмитрий Васильевич, - шепот архитектора странным образом заполнил собой всю комнату, отразившись от стен и потолка, - гонцы, стражи покоя постояльцев…Я внимательно слушаю. Уверен, Каллистратов сейчас говорит сам с собой, он даже не подозревает, что его слышат. Понимают… Что его слова запоминают. Навсегда.- Если бы ты мог меня слышать, понять… Я чувствую – грядет что-то страшное, потому и рыцари, доспехи, мечи. Все это скоро понадобится, так вижу. И… , - он беспомощно махнул рукой, не в силах найти слова, - не знаю… Храни нас всех бог…И он ушел. Больше я его не видел, почему-то уверен – и не увижу. Я понял, почему испытывал странное чувство головокружения, когда он смотрел мне в глаза – архитектор, сам того не подозревая, вложил в меня часть своей души. Не подозревая, не зная, что этим оживил мертвый камень. Он не знает. Иначе… Иначе, уходя, он дал бы мне имя.Послышались аплодисменты, Каллистратов с улыбкой раскланялся, показав на Тихомирова. Так сорвавший овации дирижёр приглашает отдать должное оркестру. Аплодисменты повторились, прозвучав громче, гостеприимный хозяин широким жестом пригласил всех к столу, где сверкала и переливалась свеженалитая пирамида шампанского. Бокалы разобрали и воздали должное вкусу и букету холодного искрящегося пузырьками напитка.- Позвольте, мой дорогой, но я вижу здесь только наши вина, шампанские и прочее, - тощий высокий Парамонов, владелец ''Саратовского пароходного товарищества'', склонился над столом, внимательнее пригляделся к этикеткам, - вот ''Донское'', ''Саратовский хрусталь'', ''Медвежья кровь''… Все рассмеялись при виде такой дотошности, весьма официального вида в сочетании с затянутой в черный смокинг фигурой и поблескивающим на носу тонким пенсне.- Вы словно протокол составляете, мой уважаемый Петр Семёнович, - Тихомиров взял со стола бутылку тонкого стекла, - по общему мнению ценителей, и не только российских, ''Донское'' значительно превосходит знаменитый ''Лакрима Кристи''. И это только один пример, а взять хотя бы…Парамонов под общий смех шутливо поднял руки ладонями вперед – пристрастие Тихомирова к отечественному спиртному было общеизвестно.- Помилуйте, я уже сдаюсь!Хозяин не дал себя остановить, сев на любимого конька. Он сделал шаг к соседнему столу, мягко мерцающему подсвеченными синими и зелёными лампами блоками цельного льда, на котором выстроились бутылки с охлажденными напитками. - Извольте, ''Весеннее'', - Тихомиров улыбнулся, - сейчас конец августа, но поверьте, этот нектар превосходен в любое время года и ''редерер'' перед ним…Он одним ловким движением иллюзиониста открыл бутылку, блеснула серебристая с чернью этикетка, пенная струя ударила вверх, невесомые капли повисли в воздухе туманным облачком. Повеяло бодрящим, острым и холодным ароматом раннего мартовского утра. Повеяло весной… К Тихомирову протянулись бокалы, которые он с готовностью принялся наполнять, вечер покатился дальше. - Веселятся… - Симон Денисович Раух переглянулся со своим собеседником, - а ведь дрожат глазки, дрожат. У всех.Алексей Семаго, адвокат, представляющий интересы ''Саратовского общественного банка'', усмехнулся уголком рта. Они стояли немного в стороне от всех, словно не хотели своим присутствием вмешиваться в атмосферу праздника, которую старательно создавал и поддерживал ''именинник'' Тихомиров. Слишком старательно создавал и слишком демонстративно поддерживал. Это бросалось в глаза. Банкир покачал головой, проведя ладонью по мореному дубу стенной обшивки. - Почти двести тысяч, Алексей. - То есть?- Отделка только этого зала обошлась в двести тысяч. А суммарно Тихомиров задолжал нам почти четыре миллиона. И перспективы возврата – туманные… И если бы только Тихомиров…Адвокат ничего не сказал, Раух не ждал ответа – ситуация была отлично известна обоим. Потому они, поприветствовав хозяина и произнеся обязательные поздравления, высказав обязательное восхищение ''новорожденной'' – почти сразу отошли в сторону, чтобы не смущать собравшихся купцов и промышленником своим красноречивым присутствием. Красноречивым потому, что все гости – были по сути практически банкротами и устроенный сегодня праздник – пир во время чумы. Даже угощение на столах было оплачено из кредитных денег. Промышленность Саратова уже почти полгода стояла, забастовки и саботаж парализовали производство чугуна, деревообработку, речной транспорт – все то, на чем стояла экономика до недавнего времени процветающего города. Ещё держались хлеб и мука – потому что забастовщики с их организаторами тоже хотят есть. Но банкир понимал – как только ''комитеты'' решат, что пора взорвать ситуацию – ударят по мукомольным и хлебопекарным предприятиям, по хозяйствам крупных землевладельцев, поставляющих сырье. Голытьбы, всегда готовой устроить поджог, погром – хватает, и ее становится все больше. А эти веселятся, пьют, судачат, открывают роскошные отели… Мальчишки. Раух удивился этой мысли – многие гости были старше его. Но она настойчиво повторила – неразумные мальчишки… Он незаметно указал подбородком и негромко произнес.- Посмотри… - На что? – Семаго оглядел зал и снова повернулся к банкиру.Адвоката поразило, как его лицо на миг словно постарели, осунулось. Он, как никто, знал о происходящем в силу многолетней дружбы с Раухом, но… Чтобы настолько… Банкир вдруг тихо, но горячо заговорил, решившись высказать сокровенное.- Про Дмитрия Васильевича и этого восторженного юношу, архитектора, не буду говорить, все уж сказано. Смотри дальше. Парамонов – две трети его кораблей стоят на приколе, перевозки почти прекратились. Где остальные суда? Болтаются вдоль да по Волге-матушке и то ли увидим мы их, то ли нет. Арцибашев. Его деревообрабатывающие заводы почти ничего не производят уже почти два месяца. Забастовки и митинги, четыре поджога. Полиция мельтешит и разводит руками. Иногда думаю, что они уже сменили сторону, Алексей. Минаев. Его хлебопекарни пока держатся, но это ненадолго, пока идёт мука из имений, пока ''товарищи'' не решат, что мы тут засиделись. И что тогда?Адвокат вздрогнул, по его спине пролилась струйка холодного пота. Лицо банкира стало страшным, не гневом, не ненавистью к черни – пророческим знанием о предстоящей катастрофе. Семаго поднес ко рту бокал… И поставил его обратно на стол, пить сейчас показалось чуть ли не кощунством. Банкир продолжил.- Что произойдет, когда с прилавков исчезнет хлеб? Что с того, что не им единым… Хлеб – это символ! Он есть – все ещё может наладиться. Его нет – это конец. Банкир скверно усмехнулся, протянул руку и отломил кусочек от пышного пирога, насмешливо показал собеседнику.- Очень удобно, когда желаешь устроить небольшой конец света. Кусочек полетел обратно на золоченое блюдо, адвокат невольно проследил за ним глазами.- Они поднимут тех, кто нас ненавидит, Алексей. То есть – всех. И тогда – ад. Боюсь, что пока это здесь понимаю только я. Остальные… Они просто надеются переждать кризис. Раух чуть было не сплюнул, но сдержался. Слово ''кризис'' он произнес, как ругательство.- А это – не кризис! Семаго все же взял свой бокал и сделал несколько мелких глотков, смочить пересохшее горло.- Но что же нам делать, Симон? Не правительству, не власти… Они далеко. Нам. Тебе, мне… - он показал на оживлённо беседующих гостей, - им… Да, им! Пойдём, скажем. Они ведь неглупые люди, послушают.Банкир медленно покачал головой, тоже взял и пригубил вина.- Если им сейчас сказать, не поверят. Решат, что убытки лишили меня разума. Начнут изымать остатки вкладов. Ты ведь знаешь, что происходит, видишь отчётность. Адвокат кивнул. Он знал, чего стоило Рауху выколдовать в этом квартале сносный баланс. И если начнется паника… - Получается, мы можем только ждать чего-то и плыть по течению вместе со всеми? Банкир усмехнулся, уголками рта. Выглядело это весьма неприятно.- У вас есть наличные деньги, господит адвокат? Такие, что можно взять в руки и что-то с ними делать? Семаго задумался, вопрос был задан абсолютно серьезно.- Тысяч тридцать наскребу, если… А что? - Пока ещё можно, обратите их в золото и переведите за границу. Деньги небольшие, но…- Но что?Раух пристально посмотрел ему в глаза и твердо произнес, словно захлопнул дверь.- Они там помогут вам начать новую жизнь, когда этой, - банкир резко дёрнул подбородком, показав на гостей, - настанет конец. Настанет конец. Мои каменные пальцы словно сильнее сжались на рукояти меча. Они там празднуют, пьют, надеются на лучшее. А конец все ближе, неотвратимый конец. Мне суждено увидеть его, услышать. И запомнить все… Для чего? Если бы я знал…Тихомиров незаметно посмотрел на часы, перевел взгляд на входную дверь. Он ждал, надеялся, что она вот-вот откроется и… Весь вечер, переходя от одной группы гостей к другой, отвечая на приветствия, шутливо пикируясь то с одним, то с другим, оставаясь в центре внимания – он смотрел на входную дверь, не распахнется ли… Он очень старался, чтобы его волнение было незаметно.- Ишь, поглядывает… И не стыдно ему, ведь женатый человек.Дарья Васильевна Парамонова, дородная супруга пароходного магната, наколола на серебряную двузубую вилку маленькую маринованную грушу. Движением, которая она считала весьма деликатным и изысканным, показала на хозяина гостиницы. - Окстись, и чего ему стыдиться? Он уже много лет дружен с ними, и с бывшим губернатором на короткой ноге, - юркая и быстрая жена Арцибашева, полная противоположность подруге, произнесла эти слова скороговоркой, - а когда случилось несчастье, то понятно, что стал и помогать, и советовать… Дело-то немаленькое, имение… Подвинь-ка ближе вон ту салатницу.Парамонова пренебрежительно махнула рукой, отметая возражения.- Знаем мы эти дружбы да симпатии, известное дело. А вот ты мне скажи, - она заговорщически понизила голос, - где супруга нашего гостеприимного хозяина? Не изволила появиться на торжестве собственного мужа?Нина Николаевна Арцибашева пожала узкими плечами, внимательно осмотрев зал, словно в поисках отсутствующей. - Говорили, слегла она, мигрень или спинные колики… В ответ раздался довольно невежливый смех, Нина Николаевна нахмурилась. Она не привыкла, чтобы ее слова ставили под сомнение. В голосе появился холодок.- Мигрень или нет, матушка моя Дарья Васильевна, но я знакома и с Тихомировыми, и с…Ее прервал громкий звон колокольчика, который держал в руке хозяин приема – в зал торжественно вошли четыре лакея в уже пошитой гостиничной форме. Они несли большой овальный серебряный поднос, на котором возвышался праздничный торт – модель гостиницы в половину человеческого роста, феерия из сдобы, шоколада, разноцветных крема и глазури. Окна со стеклами из прозрачного сахара светились мягким жёлтым светом. Раздались громкие аплодисменты, все собрались вокруг стола, на который водрузили торт. Тихомиров, вооружившись большим столовым ножом и лопаткой, с помощью Каллистратова начал угощать гостей, каждый врученный кусок сопровождался шутками и смехом. Дарья Васильевна, большая любительница приемов и сладкого, не могла пропустить такое даже ради подруги, ответ которой так и остался недосказанным.Поздний вечер, возле ярко освещённого входа в ''Асторию'' стояла шумная компания разъезжающихся гостей. То один, то другой прощался и садился в прибывший за ним автомобиль. И все ещё и ещё раз смотрели на вздымающееся вверх массивное, кажущееся несокрушимым и вечным здание. Сегодня в первый раз полностью включили разноцветное освещение фасада и крыши, остроконечные башенки пятого этажа таинственно мерцали зеленоватыми отблесками. Четко виднелись молчаливые сумрачные фигуры рыцарей-хранителей. Тихомиров заметил, как банкир Раух, садясь в свой автомобиль, пристально посмотрел вверх и что-то произнес. Хлопнула дверца, последний гость уехал, он остался один. Внезапно пришла догадка, какие два коротких слова произнесли тонкие сухие губы банкира, прежде чем он скрылся во тьме салона автомобиля. Тихомиров усмехнулся и отсалютовал черным фигурам на крыше все ещё остававшимся в руке бокалом тонкого стекла.- Ну что ж, храните нас!Одним глотком допил вино и взялся за тяжёлую литую ручку, приоткрыл дверь, собираясь войти. Надо хорошо отдохнуть… - Дмитрий Васильевич…Негромкий голос заставил его вздрогнуть, он остановился на полушаге и медленно обернулся. Он узнал этот голос.- Вот, просили передать с извинениями. В руку лег небольшой запечатанный конверт, Тихомирову захотелось вскрыть его немедленно, он с трудом сдержался. - Хотите подкрепиться с дороги, отдохнуть? Передавший конверт покачал головой.- Велено передать и тут же возвращаться. Но благодарствую.Тишина небольшого углового номера, который Тихомиров решил занимать во время своего пребывания в гостинице. Люстру он решил не зажигать, предпочтя маленький ночник. Конверт вскрыт, развернут небольшой листок. Аккуратные строчки…''Дорогой наш Дмитрий Васильевич, от всей души поздравляем с открытием гостиницы, к которому вы шли с таким трудом и самоотречением. Вы заслужили только радости и счастья, искренне желаем их для вас, вашей супруги и всех близких. Видите, я нескромно пожелала счастья сама себе, ведь и наша семья относится к их числу. Но вы простите меня, не правда ли? Прошу также прощения, что не приехала на открытие, и не подумайте, что пренебрегла вашим приглашением – отцу сегодня нехорошо и я не могла его оставить даже ради вас. Уверена, что все прошло замечательно, как и должно было быть. Позвольте теперь вернуть вам любезность, пригласив к нам в ближайшее воскресенье, и надеюсь, что ничего на этот раз не помешает. Папа и я будем очень рады вас видеть.Ваш преданный друг, Ольга Викентьевна Мещерская.''