Часть 1 (1/1)

''Армия представляет из себя огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую, озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием. Такая характеристика без особой натяжки может быть применена ко всему фронту вообще''.Август 1917 года.Из донесения командующего 12-й армией, Северный фронт. Подпоручик Еремеев сплюнул, плотнее запахнув воротник шинели, стараясь спастись от влажного пронизывающего ветра с лежащих за линией окопов болот. Он принес с собой запах прелой зелени, странно смешавшийся с привкусом железа и кислой приправой – смесью ароматов пороха, кордита и мелинита.- Жаждут мира, как тебе это нравится? Его напарник слегка пожал плечами, поднес к глазам небольшой бинокль и медленно обвел им окружающий, успевший до полусмерти надоесть пейзаж – полтора километра ничейной земли, изрытой тысячами ног, не раз прошедших или пробежавших по ней во всех направлениях. Наступая, отступая, петляя и пытаясь спастись от тысяч пуль и снарядов, старающихся прервать движение, остановить навсегда. Спастись… Спрятаться… Убежать… Или убить противника. Победить. Первых становилось все больше, вторых – почти не осталось. Измятая скверно отпечатанная листовка с очередным призывом ''штыки в землю'', которую брезгливо держал двумя пальцами Еремеев, красноречиво об этом напоминала.- Молчишь? Он сплюнул вторично, бросил листовку наземь и наступил на нее, словно желал раздавить насекомое. Напарник усмехнулся, опустил бинокль. - Что сказать, Николай? - Я не знаю! Но надо же что-то делать…- Тихо! – напарник предостерегающие поднял руку, - мы все ещё в карауле, и не стоит повышать голос. Подпоручик фыркнул, покачал головой.- В карауле… В который нас никто не назначал. - Должен же хоть кто-то наблюдать за противником… Немцы, вероятно, тоже не против мира, но у них…- Не бунтуют и не стреляют по своим! И не дезертируют. Глянь-ка…Еремеев в свою очередь поднял руку, указав собеседнику за спину, тот обернулся. Послышалось, как он втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Рука легла на кобуру. Подпоручик прошептал, положив ствол винтовки на бруствер.- За противником, говоришь, наблюдать? А ты уверен, что он у нас по фронту, а не за спиной? Еремеев глубоко вздохнул, набирая воздух для окрика, и – недоуменно остановился, почувствовав, как пальцы напарника стиснули его плечо. Увидел, как тот покачал головой.- Пусть идут, подпоручик. Послышался возмущенный ответ, Еремеев протестующе дёрнул плечом, освободившись.- Идут? Отпустим? Забыл, сколько нас осталось?Негромкий смешок из полутьмы быстрых предрассветных минут, губы собеседника чуть искривились, сжались в тонкую линию.- Не отпустим, Коля. Не отпустим. Дай-ка место…Спустя мгновение вместо тонкого ствола ''арисаки'' над бруствером неторопливо выдвинулся ''гочкис'', негромко звякнули сошки, твердо упёршись в брезентовую подстилку. В плечо надёжно упёрся тяжёлый деревянный приклад, уравновесив массивный ствол. Напарник Еремеева приник к прицелу, плавно повел стволом вправо, влево, ловя линию горизонта, на мгновение остановился на группе из пяти человек. Они только что преодолели почти не охраняемую первую линию и направились в сторону немецких позиций. Практически в открытую... Перебежчики? Или очередные ''побратальщики'' решили подразложить противника? Да, возможно. Он вспомнил, как на их батарее задержали двоих, появившихся неизвестно откуда, с сумкой листовок. Одеты как солдаты, но почему-то владеют немецким и говорят не как призванные крестьяне. Сейчас на позициях часто вот так появляются незнакомцы, пользуясь воцарившейся повсюду неразберихой. Один из них все поправлял очки, стараясь лучше присмотреться к хмурым лицам вокруг. Ему было страшно. Не зря. К стенке… Палец лег на спуск и чуть было не нажал, сдержавшись в последний момент. Нет, не так. К немцам идете? Сейчас вас встретят и встретят тепло. Остатки благоразумия робко напомнили, что это может быть разведка и он собирается… Нет! Какая, к чертям, разведка? Для чего, кто ее пошлет? Что разведывать, выяснять? Нечего! Все – кончено. Дрогнувший было палец прочно улёгся на место, черный восьмимиллиметровый зрачок ствола взглянул на лежащие в полутора километрах немецкие позиции. Ни огонька. Спят… Подъем, ммать! Гости идут!''Гочкис'' задрожал, с оглушительным грохотом выпустив длинную очередь через головы перебежчиков, прямо по линии немецких окопов и блиндажей. Уже несколько дней было затишье, боевые действия затихли с обеих сторон. Тем более неожиданным был этот предрассветный обстрел, совсем не прицельный, напарник Еремеева не собирался ничего там поразить. Но когда там вспыхнули прожектора, когда их яркие лучи, клубясь в низко стелющемся тумане, начали сначала беспорядочно, а вскоре все более методично стричь предполье – он удовлетворённо улыбнулся. Именно так, господа. Группа беглецов в разномастных шинелях, с вещмешками за спиной. Вот они заметались под неумолимо скрестившимися на них лучами прожекторов. Вот кто-то суматошно сорвал с плеча винтовку, вот они залегли. Он нахмурился – так не пойдет. И тут же улыбнулся снова – от его лица словно пахнуло холодом. Беглецы зашли в один из тщательно пристрелянных немцами квадратов, и если обслуга на месте…- Ленту!Отрывистый резкий лязг. И в следующую секунду ещё одна очередь побудила немцев открыть ответный огонь. По уже обнаруженной пешей групповой цели, приблизившейся с враждебными намерениями. Огонь на поражение. Там, где пытаясь укрыться, рухнула пятерка перепуганных солдат, в воздух взметнулись фонтаны земли, донеслись пронзительные крики боли – немцы не мелочились, сразу накрыв группу залпом бомбомета. Звуки взрывов сменила тонко звенящая тишина, вот в хрустальный звук грубо влезли стоны одного или двух очень тяжко расстающихся с жизнью раненых. В центре ярко освещённого двумя прожекторными лучами кусочка ада что-то шевельнулось, приподнялась рука, согнулось колено. Один из лежащих тяжело перевернулся на бок, приподнялся, пытаясь ползти. Отчаянно упёрся в развороченную землю дрожащими руками. Еремеев растерянно взглянул на напарника, тут же отвёл глаза от застывшего лица. Тот неподвижно ждал, не требуя новую ленту. Дождался – с той стороны затрещало сразу два пулемета, оба офицера невольно пригнулись. Но стреляли не по ним – закипела земля сначала вокруг, но вскоре немецкие пулемётчики пристрелялись. Пытающийся отползти раненый крупно вздрогнул раз, другой, коротко вскрикнул. Затих. Очереди смолкли. Ветер, сначала тоже словно решивший переждать в укрытии, снова ударил порывом в лицо – только теперь принес ещё и металлический запах свежепролитой крови пополам с вонью развороченных внутренностей. Запах брошенного поля боя…- Вот так за секунду жизнь превращается в кошмар. Ненадолго, - напарник взглянул на обомлевшего от произошедшего Еремеева, - теперь они в своем солдатском раю, где даровые уступчивые задастые девки, где кормят от пуза, поят спиртом и – никакой войны.Подпоручик ничего не ответил, с преувеличенным вниманием осматривая окружающее. Послышались торопливые шаги приближающегося патруля, его напарник вздохнул, узнав приблизившуюся фигуру в офицерской шинели. Даже эту работу теперь нельзя никому поручить, нельзя никого назначить. Свобода… Отдай приказ – и в ответ полетит ругань, а то и пуля. Офицеры стоят в дозорах, ходят в патрули. Немцы могут преодолеть линию русских позиций не просто играючи – церемониальным маршем. Похоже, они этого до сих пор не сделали только от зверской усталости. Что произойдет, когда они отдохнут и наберутся сил? Думать об этом не хотелось. - Что у вас произошло, почему стрельба? Кто старший? А, это вы, Еремеев..Подпоручик с напарником переглянулись и оба пожали плечами. - Шум услышали, Игорь Викторович, кто-то попытался скрытно подобраться. Требование остановиться и назвать пароль – не выполнили. Мы дали предупредительные очереди, с той стороны отреагировали светом и залпом бомбомета. Осветили группу и… Потом ещё из пулеметов причесали. Нервные они стали, пообвыкли в тишине бока отлеживать. Видимо, перебежчики или…Пожатие плеч повторилось, Игорь Викторович Алтынов, капитан-пехотинец, при последних словах поморщился. - Перебежчики… - это слово прозвучало как ругательство, чем оно, собственно и было.Капитан внимательно вгляделся в снова погрузившийся в полумрак участок, задумался.- Сразу накрыли бомбометом, Еремеев? Первым же залпом? Напарник подпоручика, до этого момента никак себя не проявивший, вступил в разговор. Послышался его негромкий голос.- Сектора пристреляны и немецкая обслуга хорошо вышколена. Эти… Вошли туда, как в капкан. Таблицы стрельбы под рукой, один взгляд – и все.Капитан всмотрелся в холодноватое узкое лицо внезапно заговорившего молодого офицера с погонами поручика. - Не припоминаю… Артиллерист? Так вы… Ваше имя? Услышав ответ, кивнул.- Слышал о вас и о том, что случилось на вашей батарее, поручик. Американцы… И это ведь не первый случай? Офицер покачал головой, его губы сжались в тонкую линию, глаза сузились.- Не первый. Но чтобы посреди расположения, с детонацией всего боекомплекта… Мне повезло, что стоял поодаль, когда рвануло.Алтынов сочувственно вздохнул. Стоящий перед ним высокий худощавый поручик был единственным выжившим. Гибель седьмой батареи гаубиц уже неделю была притчей во языцех – самопроизвольно взорвалась снарядная укладка, новенькая, только что поступившая со склада. Уже давно ходили слухи, что с американскими боеприпасами что-то не так, что в Россию посылают некондицию. И вот – случилось. Словно не хватало остального – развала фронта, разложения и фактической гибели армии, множащихся с каждым днём нападений на офицеров. Начались и убийства… Сегодня. Эти двое мальчишек сидят здесь и не знают, что час назад был предательски убит полковник Сибирцев – даже не выстрелом издалека. Командира полка просто зарубили топором прямо перед штабом – он сделал замечание группе подвыпивших солдат и приказал сдать запасы спирта. Обернулся, чтобы подозвать прапорщика комендантской полуроты – и упал с раскроенным затылком. Ветеран, прошедший более, чем тридцать сражений. Эти юноши здесь развлекаются, руками немцев убивая предателей… Алтынов прекрасно понял, что здесь произошло, слышал про такие трюки. А что завтра скажет ''солдатский комитет''? Как бы не вздумали ''вчинить расследование''… Что же, пусть спрашивают с немцев и им же посылают повестку ''именем…'' Но пока солдатики не заинтересовались стрельбой и взрывами, пока не прислали очередную пахнущую чесноком и махоркой крикливую делегацию со списком требований – надо убрать не в меру сообразительных юнцов с позиции, пусть затеряются в лагерном хаосе. Немцы? Да Господи, никуда они не двинутся, как и у нас – у них не осталось сил. А буде решат – пусть… Капитан поразился этой внезапно пришедшей мысли, фактически изменнической. Пусть? Алтынов дёрнул щекой, постарался отогнать неожиданное подальше. Хватает забот понасущнее. Как им объяснить? Очень просто – правдиво.- Идёмте, господа. Если сюда заявятся товарищи этих… - Алтынов махнул рукой в сторону медленно светлеющего поля, - пусть обнаружат только остывшие трупы. А если среди них найдется Шерлок Холмс… Что же, поле все – его. Пулемет оставьте, нет, не так, бросьте на землю. Бросьте!Собравшийся было аккуратно поставить ''гочкис'' напарник Еремеева медленно выпрямился, держа пулемет наперевес. На мгновение капитану показалось, что этот неразговорчивый поручик-артиллерист сейчас нажмёт на спуск. Мгновение взгляда глаза в глаза. Лязг упавшего на землю оружия. Алтынов незаметно перевел дух и снова указал в тыл. Никто больше ничего не сказал.Рига.Расположение 182-й дивизии 12-й полевой армии.Утро того же дня.- Прошу, что бы ни происходило, сохранять спокойствие. Помните, что мы выполняем свой долг.В ответ никто ничего не произнес, произнесенные негромким голосом подполковника Белозерского слова никого не могли ни успокоить, ни убедить. Заместитель убитого командира полка не пользовался среди офицеров авторитетом Сибирцева, приземистого кряжистого усача, полностью оправдывавшего свою ''говорящую'' фамилию. Оправдывавшего… В прошлом. В настоящем его тело, наскоро приведенное в порядок, сейчас лежало в простом дощатом гробу, стоящем на столе в соседней комнате. Семье послана телеграмма с печальным известием. ''Доблестно погиб в бою, исполнив долг перед Отечеством''. Что ещё можно было сообщить? Подло зарублен пьяной солдатней на пороге собственного штаба? Стоящего рядом с Еремеевым поручика-артиллериста передёрнуло от этой мысли. Вот такие сейчас новости, вот такие телеграммы должны получать жены, отцы, дети и братья с сестрами. Правду! Хотя кому она сейчас поможет, эта правда… Он неслышно вздохнул, покосившись на стоящего рядом однокашника и друга. Тот ещё не вполне растерял запасы юношеской восторженности, хотя успел пройти ужас июньского наступления, когда окончательно стало ясно – конец. Когда в штаб фронта чередой пошли донесения – армии больше нет, полки можно заставить выйти на позиции только угрозой применения оружия. Конец. И все, что сегодня им осталось – выполнить последний долг перед погибшим командиром. Снаружи послышался скрип тележных колес – к зданию уже бывшего штаба неторопливо подъехала повозка, перестук плохо подкованных копыт. Это все, что они сумели раздобыть – старая повозка, запряжённая парой заморенных лошадей. Все автомобили, грузовики, горючее к ним – теперь в распоряжении Солдатского Комитета. Хотите везти вашего полковника на станцию? Милости просим, ваше дело. А автомобили – наше. Можем выделить телегу и конюха. В этом было очередное издевательство вкрай осмелевших нижних чинов, при этом – непохоже, что это их выдумка. Кто-то надоумил, чувствовалась определенная цель – пусть все видят, как героя войны, уважаемого офицера, командира полка – униженно повезут на убогой повозке. Наша взяла, наша теперь власть! С утра уже митингуют – ночное происшествие не прошло незамеченным, нашелся и доморощенный Шерлок Холмс, якобы служивший при сыскном отделе губернской полиции. Сунуться на поле, правда, побоялся. Да и зачем? Скверно обмундированной обмоточной толпе не нужны улики и доказательства. Ведь заведомо виновные всегда под рукой – офицеры. Все, кто ещё остался, кто не сбежал, не выпросил срочный отпуск. Или – не снял ненавистные погоны и не надел красную ленту на рукав. Были и такие… Поручик поймал взгляд присутствующего здесь же капитана Алтынова и слегка улыбнулся ему уголками губ. Утром в штаб заявилась делегация в целях ''расследования произошедшего нарушения перемирия с немецкими братьями''. Потребовали караульную ведомость, хотели проверить имена находившихся в дозорах офицеров – нижние чины уже довольно давно не утруждали себя несением караульной службы. Алтынов усмехнувшись, толкнул по столу толстый разлинованный журнал, в который лично вписал пять придуманных на ходу имен. Кто такие? Господа, вы прекрасно осведомлены о хаосе и неразберихе на позициях. К нам ежедневно приходят и уходят множество людей, из самых различных частей. Фронт перемешан в дикий винегрет, учёт практически не ведётся. Патрули добровольно осуществляют офицеры, ведь это не новость? Вот и эти сами вызвались, я их добросовестно вписал, сами можете удостовериться. Куда потом исчезли? Да бог знает, наверняка где-нибудь здесь, в лагере. Или в городе… Стрельба, взрывы и трупы пятерых солдат? Сожалею. После этого ''расследования'' Комитет отказал предоставить автомобиль для перевозки тела полковника Сибирцева на железнодорожную станцию. Мелкая подлая месть… Мелкая ли? Капитан почувствовал холодок беспокойства. Что-то здесь заряжено… Заговорило приобретенное за два года войны чувство опасности. До станции – чуть больше версты по пыльному узкому проселку рижского предместья. Автомобилем – минут десять езды. Телегой… Много что может случиться. Алтынов окинул взглядом присутствующих. По лицам понял – сопровождать гроб решатся не все. И первым останется подполковник Белозерцев, кишка тонка. Трое полузнакомых угрюмых офицеров, Еремеев… И этот… Поедет, несомненно. И тут же парадоксально захотелось, чтобы этот поручик с холодноватым слегка отстранённым лицом – остался. Опасно с ним рядом… После гибели седьмой его хотели отправить в тыл, отказался. Встретил тут дружка и попросился в его роту. Просьбу уважили по большей части от безразличия – хочет остаться? И черт с ним… Алтынов постарался припомнить, что ему рассказали – племянник какого-то видного чиновника с Поволжья, чуть-ли не губернатора. И что ему неймётся… Ехал бы домой, там, возможно, ещё спокойно. Только надолго ли… В мысли ворвался голос Белозерцева, он… Что он сказал?- Господа, призываю вас к благоразумию. Игорь Викторович! Прошу вас…Капитан слегка поморщился, он прослушал, о чем шла речь.- Простите, не затруднит ли повторить, - он извиняющееся развел руками.Подполковник тяжело вздохнул и выполнил просьбу. Тишина в комнате стала ещё более густой и тяжёлой, Алтынов стиснул зубы.- Надо похоронить полковника Сибирцева здесь, на полевом кладбище. Во избежание, так сказать.Еремеев широко раскрыл глаза, оглянулся вокруг, словно в поисках поддержки.- Как же так? Семья ждёт его, чтобы отдать последний долг, а мы… Господин капитан… - При всем уважении, Александр Васильевич, это недопустимо, - Алтынов шагнул вперёд, почувствовав, как ему в спину уперлись взгляды всех. Словно поддерживали, не давали отступить.И сами они не отступят. - Все, кто не согласен, могут остаться. Те, кто считает, что сопроводить командира в последний путь – их долг, пойдут с командиром и со мной. Господа… Помогите мне с гробом.Последнее, что Алтынов увидел, выходя из комнаты – подполковника Белозерцева, опустившегося на стул и молча смотревшего ему вслед. Часом позже.- Вот и влипли, ваше благородие, нутром чуял. Что делать будем?Алтынов оценил перегородившую узкий проселок толпу. Человек пятнадцать, все вооружены винтовками, перепоясаны патронными лентами – последняя мода. Видны и гранаты. За спиной – проводивший их процессию глумливыми насмешками бурлящий лагерь. Когда к ним, начавшим осторожное движение, подошла группа ''солдатских депутатов'' и потребовала открыть гроб ''для проверки'', захотелось в ответ всадить пулю в наглое усмехающееся лицо. Обомлел даже пожилой унтер Стеценко, вызвавшийся быть возницей.- Православные, вы что? Бога-то хоть побойтесь! - Хайло заткни, ''православный''! – лязгнул затвор, ствол винтовки уставился унтеру в лоб, - ты меня бойся! Вожжи накрест, с передка долой! Ну! Толпа заворчала и угрожающе придвинулась, ещё миг… ''Депутат'' взнуздывает себя, ему нужен повод нажать на курок, он уже видит, как пуля раскалывает череп, как бедняга Стеценко мешком валится на солому, заливая ее кровью. Он ждёт этого, он этого хочет. - Хорошо, мы выполним вашу… Ваш приказ, - губы капитана свело судорогой, это заметили и издевательски засмеялись, - Стеценко, помогите мне.Только бы остальные сдержались, только бы этот ''племянник'' не выкинул фортель… Открыть гроб? Хорошо, я открою. Сам. Прости, командир… Надо пройти и это. Мы сможем.Гвозди выдернуты, крышка поднята.Они постарались, как могли, привести изуродованную голову в порядок, смыли кровь, неумело зашили огромную рану на живую нитку. Боже, ну кто поверит, что полковник ''доблестно погиб во имя…'' Топор, подло ударивший сзади – это увидят все… Все поймут. Семья… Как они там будут после… Алтынов оборвал непрошенные мысли, не его это дело. Солгал в телеграмме? Пусть. Невелик грех. А сейчас… Что это… Вокруг повозки воцарилась тишина – вверх посмотрели широко раскрытые глаза. И каждый почувствовал этот неподвижный, внимательный, словно запоминающий всех взгляд. Взгляд глубоких серых глаз, которые капитан лично закрыл час назад перед тем, как опустить крышку грубого дощатого гроба. В толпе послышался шепот, многие перекрестились, кое-кто сделал шаг назад. ''Депутат'' это заметил. Нарочито грубо нарушил сгустившуюся нехорошую тишину.- Проверить надо! Посунулся ближе и ему в глаза бросились тускло блестящие на груди мертвеца Георгий и Владимир. Все. Алтынов понял, что эта мразь сейчас сделает… Сзади щелкнуло и рядом встал ''племянник'', за ним, не колеблясь, шагнул Еремеев. Трое остальных стали теснее, также не собираясь уступать. Уже приподнявшаяся рука ''депутата'' замерла.- Вы уже все проверили, не так ли?В голову мародера нацелился взведенный кольт, твердо и неподвижно застывший в руке ''племянника''. Рот ''депутата'' приоткрылся, он решил ответить. Ему не дали.- Что бы тут ни произошло, вы умрете первым и ничего об этом не узнаете. Итак? Голос ''племянника'' холоден и бесстрастен. - Просим вас позволить нам продолжить путь.Тон голоса не изменился ни на йоту. Во рту Алтынова пересохло, он должен… Нет. Ни слова. Все решается сейчас между двумя замершими по обе стороны открытого гроба противниками. И мертвый командир между ними, словно тоже ждёт. Он смотрит… Он запоминает всех. ''Депутат'' медленно отодвинулся от гроба, выпрямился. ''Племянник'' вопросительно посмотрел на него, почти дружески. Как же меняется выражение этого лица… На миг Алтынов усомнился в его рассудке. - Идите. Негромко буркнув это, ''депутат'' отвернулся и исчез в расступившейся толпе. Открывшийся уходящий вдаль проселок показался дорогой в рай.Это произошло час назад.Глядя на преградивших дорогу солдат, Алтынов усмехнулся – а ведь поверил, что проняло, что дадут уйти мирно. Что, возможно, хоть что-то поняли… Похоже, это будет последнее разочарование в его жизни.- Что делать будем, вашбродь? Стеценко потянул к себе винтовку и озабоченно осмотрел, покачав головой. - ''Арисаки'', они капризные и патрон перекос даёт, не подвела бы. Эх… В своих стрелять…- Не свои они теперь, унтер… Хотя вы можете прямо сейчас выбрать сторону. Возможно, останетесь живы.На эти слова, сказанные совершенно без иронии, Стеценко только сплюнул, перекинув винтовку ближе под руку и продолжая неторопливо приближаться к молчаливой толпе. Перед ней стоял давешний ''депутат'', явно решивший взять реванш за поражение. Теперь, вне лагеря, далеко от многочисленных любопытных глаз, среди доверенных соучастников – он чувствовал себя куда уверенней. Послышались быстрые злые звуки взводимых затворов – сидящие на телеге офицеры приготовились. Все поняли, что никаких переговоров и переглядок ''кто кого'' не будет. Или – или.Повозка остановилась шагах в десяти, Стеценко благоразумно не стал приближаться вплотную. - В чем дело, господа? Алтынов постарался произнести эти слова совершенно спокойно, словно и не было ничего, словно они здесь сегодня встретились впервые. Из толпы выкрикнули.- Решено вас не пропускать.- Хорошо. Вы нас задержали и не пропускаете. Ваше решение выполнено. Что же дальше? – на капитана вдруг сошло полное спокойствие, он повторил вопрос, - что дальше? Он отлично понимал, что вожаку толпы недостаточно просто убить их всех – никого сейчас этим не удивить. Авторитет и вес зарабатываются иначе – необходимо унизить противника, растоптать, заставить делать что-то против воли. Сломать. Что же ты придумал? Ответ не замедлил.- Закопаете его прямо здесь, у проселка. Из толпы в пыль перед повозкой бросили три лопаты.Ах ты… На миг ослепила ярость, желание убить. На месте. И откликом на эту вспышку, словно ее услышали – над плечом грохнул тяжёлый выстрел кольта. Лоб вожака расцвел ярко-красным, кровь хлынула на лицо и грудь, он рухнул мгновенно, словно сложился. Дальше команду приняло подсознание. - Огонь! Гранаты! Раз, два, три...Есть считанные секунды, пока толпа не пришла в себя. Расстроить, прижать к земле. И – гранатами. Пусть слышат. Все рухнули кто где стоял или сидел, в воздухе мелькнули крутящиеся волчками ''ручники''. Огонь! Два оглушительных взрыва, кто-то взвыл от боли. Рядом засвистело – у некоторых там оказались крепкие нервы. Огонь! Плечо рвануло, словно ударило раскаленным ломом… Глуша боль усилием воли, капитан спрыгнул с телеги, откатился в сторону, рядом ''племянник'' и неразлучный Еремеев. - Бросок, господин капитан? Точно, сумасшедший… Где остальные? Ах, черт… Стеценко бессильно свесился через борт, винтовка валяется рядом. Не успел… - Лежать, идиоты! Ещё гранаты! На призыв откликнулись остальные трое, Алтынов вдруг осознал, что напрочь забыл их имена. Они залегли по другую сторону и открыли частый огонь в сторону противника, быстро, слишком быстро опустошая магазины. Послышался отсчёт.- Раз, два, три…Отлично! Ещё два взрыва, новые крики боли пополам с забористым матом, огонь противника стал неровным, беспорядочным. Затихающим… - Игорь Викторович, последняя.Капитан кивнул. После взрыва некоторое время вглядывались и прислушивались. На малейшее шевеление – посылалась пуля. В голове раз за разом крутилось уставное - ''должно установить полный контроль над полем боя''. На простом языке это сейчас значит – добить всех. Винтовка ''племянника'' внезапно замолкла, что случилось? Алтынов обеспокоенно повернул к нему голову, ранен? Показалось, что внезапно затихло все вокруг – в низкое небо неподвижно смотрели широко открытые глаза. - Коля… Что же ты…Слезы, вдруг показавшиеся в беспощадных глазах ''племянника'', были страшны.Железнодорожная станция Ванден, Рига.Спустя два часа.- Прошу вас отправить вот эту телеграмму, сообщим семье полковника, что тело отправлено. Слава богу, здесь сохраняется хотя бы видимость порядка.Он молча кивнул и исчез в заполняющей грязный зал разношерстной толпе. Алтынов проводил его высокую фигуру внимательным взглядом, покачал головой. С момента гибели Еремеева и до самой станции ''племянник'' не проронил и двух слов. Спокоен, выдержан. Делает всё, что необходимо. Тела Стеценко и подпоручика лично передал похоронной команде. В почтовое отделение капитан его отправил с умыслом – пусть займётся делом, пусть подумает, что не один он сейчас потерял близкого человека. Друга. А где его собственная семья, что с ними? Бог весть… Спросить? Капитан пожал плечами, так ничего и не решив. Не до разговоров…- Игорь Викторович! Вашбродь!Сквозь гудящую толпу ловко пролез унтер Фокин – полковой почтальон. Его плутоватое лицо осветилось улыбкой, он приподнял висящую на боку зелёную брезентовую сумку. За то, что он доставлял почту, весточки из дома, от родных – ему прощалась определенная фамильярность. Сердце замерло – вдруг есть что-нибудь… Алтынов уже месяц как перестал получать известия от жены и матери, которые должны были покинуть Петроград и уехать в Иркутск к родственникам, там спокойнее. Все, что он знал – они выехали. Возможно, наконец добрались и сейчас сообщают. Как было бы хорошо… - Фокин, пришла почта? – капитан постарался скрыть охватившее его волнение.Улыбка унтера потускнела, Алтынов понял, что для него в зелёной сумке ничего нет. Фокин покосился на нее, зачем-то открыл и заглянул внутрь, сочувственно пожал плечами.- Ничего пока нет, вашбродь, но вы не унывайте. Почта нынче тоже и бастует, и митингует, чтоб их приподняло и бросило… - Понятно… - протянул Алтынов, чтобы сказать хоть что-то, - а кому есть письма? Фокин встрепенулся и кивнул, передвинув сумку ближе под руку.- Так я чего хотел вас попросить, Игорь Викторыч, вот… Его же к вам приписали, когда появился? Передадите? А то мне ради одной телеграммы…Ясно. Не хочет почтальон покидать станцию, боится. Что же, понять можно и не стоит осуждать. Не всем быть героями. Алтынов кивнул и протянул руку, в которую лег небольшой запечатанный конверт. Мельком посмотрел на адресат, о ком сейчас говорит Фокин, кого приписали? Он замер. На конверте стояло имя ''племянника''. Вдруг показалось, что бумага жжет пальцы, захотелось вернуть ее. Что за странность? Вот, наверняка из дома, порадую парня. Откуда телеграмма? Саратовский штемпель… Чей он там племянник? Фамилия произнеслась мысленно, вслух Алтынов сказать не успел – вот и он, лёгок на помине. Лицо по-прежнему невозмутимое, спокойное. Будет приятно увидеть на нем улыбку… - Отправил, Игорь Викторович. Что теперь, возвращаемся? - Вот, поручик, пока вы ходили, пришла телеграмма. Примите.Алтынов с улыбкой протянул конверт, стараясь забыть о неприятном чувстве, которое испытал, прикоснувшись к грубой бумаге. Фокин, все ещё стоящий рядом, энергично закивал, подбадривая, мол, бери-бери, не все так плохо. Толика радости сейчас точно была бы к месту. - Благодарю, - ''племянник'', наконец, улыбнулся, и быстро вскрыл конверт, впился глазами в несколько коротких строк.Алтынов отвёл глаза, не желая мешать. А когда снова посмотрел на поручика… Глаза мертвеца – вот что он увидел. Внезапно куда-то исчез Фокин… Словно не желал иметь ничего общего с той вестью, которую принес. Лицо поручика не изменило выражения, его губы не искривились гримасой страдания, лоб не избороздили морщины. Руки не задрожали. Из глаз стоящего рядом человека смотрела сама смерть – она перешла в него с невзрачного листка бумаги, с двух коротких строк. И подписи. Имя, без фамилии. Что там? Спросить? Страшно… Поручик молча протянул листок Алтынову. Через полчаса.- Это все, что смог для вас сделать. К счастью, я знаком со здешним комендантом и у него нашлись чистые бланки. - Не уверен, что эти бланки сейчас имеют хоть какое-то значение.- Вероятно, вы правы, но… Пусть будут. Если паче чаяния наткнетесь на войсковой патруль, то сможете предъявить. - Благодарю вас. За все.Высокая фигура исчезла в клубящейся возле эшелона на Петроград толпе. Алтынов перевел взгляд на оставшуюся в руке копию только что выписанного прямо на подоконнике проездного аттестата. Имя, отчество, фамилия, звание. Пункт назначения.Племянник Викентия Карловича Мещерского, родственника бывшего губернатора Саратовской губернии.Поручик Кирилл Алексеевич Арцеулов.