Глава 9 (1/1)

Клирлейк, КалифорнияНастоящее время, конец ноября, 1962 г.Уединенный домик у озера вдали от цивилизации?— Эрик остался бы здесь на полгодика, зализать старые шрамы и привести голову в порядок. Из местной больницы Чарльз тащился как пыльным мешком пришибленный: он больше не чесался, но все равно тащил в руке пакетик с лекарствами, выписанными на всякий случай. Эрик волок чемоданы не без помощи металлокинеза.У озера джинн оживился, планируя нырнуть сразу же, но передумал и остался на маленьком причале болтать ногами в воде—?Здесь чистая вода, нет мазута…—?Это природный заповедник. В озере бьют ключи, и его запрещено загрязнять. Даже моторные лодки не разрешаются.Эрик весь вечер прислушивался через ментальную связь к мыслям джинна. Уловить что-то конкретное не получалось, но, по крайней мере, он мог быть уверен в том, что Чарльз не впадает в панику или гнев, бродя по окрестностям.***Где-то на Аравийском п-веОколо 2700 лет до н. э.Пахло сыростью и плесенью?— это первое, что Эрик почувствовал, очнувшись во сне. Азизи лежал на боку, прижимаясь грудью и ухом к земле, не шевелился. На нем не было одежды?— ничего, кроме тонкой цепи, тянущейся от щиколотки вверх. Она терялась между широкими щелями в досках, закрывавших мелкий погреб, в котором он находился. Здесь нельзя было сесть и тем более встать, только лежать, глядя снизу вверх на крышку своего саркофага. Из комнаты через щели падал тусклый свет от камина.Пол заскрипел, послышались знакомые шаги?— тяжелые, четкие, словно их обладатель вбивал каждый шаг в землю, чтобы оставить отпечаток. Внутри все вспыхнуло от злости: эти шаги Азизи мог бы узнать где угодно с закрытыми глазами, даже с заткнутыми ушами, лишь по вибрации, которая от них шла. Ненавистные… За ними всегда шли приказы и пожелания. Убар желал, чтобы Азизи был постоянно при нем, появлялся по первому зову и делал абсолютно все: подавал еду, ухаживал за скотом, драил руками пол, помогал мыться, приводил женщин, стирал вещи.—?Я джинн, а не раб. Ты хоть понимаешь, кто я такой?! —?Азизи швырнул ему под ноги грязный кусок ткани, которым возил по порогу.—?Ты мой раб, мальчишка, вот и делай то, что тебе велено,?— нога в кожаном сапоге пнула тряпку обратно, рука схватила за волосы и почти ткнула носом в пол. —?Это мой приказ. Мой пол своими изнеженными ручками, пустынный звереныш.—?Не хочу! —?он вырывался, пытаясь укусить, визжал как дикарь, позволяя вырвать из своей головы пряди волос, но Убар все равно добивался своего.Рыча от бессилия через два, три, пять приказов был вынужден взяться за тряпку и сделать то, что от него просят.Внутри словно что-то раскалывалось напополам. Заклинание принуждало его сразу же браться за дело, разум говорил ?да просто возьми и сделай, лучше мыть пол, чем топить Кемет?, но взбесившийся характер заставлял снова и снова упрямиться. Почему он должен? Он хотел быть свободным! Просто жить, просто пользоваться своим даром! И не хотел служить ни джинном, ни рабом у этого человека!Убар был мелочен и жесток. Он вел свой разбойничий караван через пустыню, грабя бедуинов и поселения арабов. Забивал скот, уводил женщин, проливал кровь. Он двигался с юга на север, не торопясь никуда, как-будто у его похода и вовсе не было никакой цели. Каждый день приносил ему удовольствие только тем, что он был в нем хозяином.—?Я совершил сегодня много приятных мне и Богу дел. Убил изменника, распускавшего слухи, взял женщину, пленившую мой взор, отведал мяса дичи, которую убил. Я был хозяином сегодняшнего дня, все в этой жизни мне подвластно. Как и ты.—?Ты хочешь править? —?Азизи стоял рядом с ним на коленях, держа тарелку с едой, его глаза горели злым огнем.—?Я уже правитель своей жизни. Всему свое время, дух. Бог выбрал меня, и я пройду свой путь целиком, мне ни к чему сокращать его и упускать все веселье похода.—?Зачем тебе я? Ты не понимаешь моих сил и не пользуешься ими, так отпусти меня!—?Я хотел иметь идеального раба, который мог выполнить все мои пожелания. И пустыня послала мне тебя. Я никогда не отпущу тебя, звереныш.Убар подобрался ближе, его черные глаза горели азартом, в руке сверкнуло лезвие.—?Давай свою руку. В этом мясе мало крови, я добавлю туда твоей.Кинжал полоснул, рассекая кожу, пальцы стиснули предплечье, выжимая густую темно-красную кровь. Азизи рычал, глядя на то, как она стекает прямо в миску с жареным мясом птицы.—?Так вкуснее,?— Убар дернул на себя его руку, слизал кровь прежде, чем рана затянулась.Его лицо выглядело диким.—?А еще ты никогда не умрешь, и я могу пытать тебя, и резать, и бить столько, сколько пожелаю. Люди слабы, но ты бессмертен. Ты мне подходишь.—?Я отправлю тебя в царство мертвых, как только мне выпадет такая возможность,?— Азизи уткнулся лбом в его лоб, сверкая синими глазами.Внутри все клокотало, но чужой разум держал крепко, будто запаял его силу, как воду внутри камня.—?Однажды,?— пальцы легли на заднюю сторону шеи Азизи, сминая кожу,?— я держал на цепи ручного гепарда. В одну ночь он вырвался, чтобы прикончить меня, но я вспорол ему брюхо и глотку. Ты закончишь так же,?— он отодвинулся, кривя губы в улыбке,?— но не сегодня.Его дар был нужен всегда, но после служения у Эн Сабах Нура, Азизи казалось, что он из бушующего Нила превратился в тонкий мелеющий ручей. Он добывал воду и призывал ветер, доставал мелкие предметы, лечил чужие раны, используя силу по капле. Иногда это было смешно, и Азизи смеялся дурным сумасшедшим смехом, пока Убар не бил его по лицу, чтобы заткнуть.Он не хотел жить в темном кувшине, когда не был нужен, и желание Азизи сбылось. Убар никогда не отправлял его в сосуд, не давал потерять облик. Он желал всегда, чтобы Азизи был плотным, чтобы у него внутри текла кровь, а не вода, чтобы на его руках оставались синяки и шрамы.—?Я хочу, чтобы ты чувствовал боль. Мне нравится, когда ты кричишь.Азизи казалось, что когда-то в прошлом он так же стоял под кнутом, слышал свист за спиной, а потом огненная боль разрывала его спину. Он не мог вспомнить, когда это было. Вскоре на смутные образы наложились свежие воспоминания, свежие шрамы.Луна сменяла солнце, и солнце снова сменяло луну. Много-много раз. Дни казались однообразными, наполненными болью и злостью, бесконечной дорогой и пролитой кровью. Когда Эн Сабах Нур уничтожал города взмахом руки, Азизи стоял в отдалении, смотрел сверху или издалека. А теперь его прижали лицом к земле, заставляя видеть каждую песчинку, каждого жука, каждого червя, которого смывало реками крови людей и животных. Убар был жесток, он не стремился к тому, чтобы стать Богом?— Азизи криво ухмылялся, думая, что для этого Убар слишком слаб и жалок в отличие от Эн Сабах Нура. Но он наслаждался тем, что имел: своей силой и жаждой крови, собрав вокруг себя таких же одержимых. Он наслаждался каждым убийством, каждым слухом о собственных злодеяниях, и он не хотел, чтобы Азизи облегчал его путь. Он хотел, чтобы Азизи созерцал, был свидетелем, и был примером для других.—?Я имею власть над самым могущественным существом на всем свете?— зачем мне власть над скотоводами и земледельцами, Абдулькадир?—?Ты используешь лишь капли моей силы, и это ты называешь властью?—?Жаждущему в пустыне нужно лишь несколько глотков воды, чтобы жить, ему не нужен бурлящий поток.Азизи перестал считать дни. Его существование походило на постоянный зуд?— чужие желания кусались снаружи, злость на них чесалась изнутри. Где-то далеко позади Нил разлился уже ни один раз, но за все это время на голове джинна не появились уши, ни в один из моментов внутри не застрекотали цикады, шепчущие что делать, чтобы выбраться из кувшина. Убар не собирался отпускать его: не было таких слов и поступков, чтобы он захотел избавиться от джинна.Азизи лежал в погребе, наслаждаясь тишиной и покоем. Он устал чувствовать боль. Убар желал его мучить, но все время кричать от ударов было невозможно. Азизи ощущал, как нарастает чужой гнев. Нет смысла мучить жертву, если ей не больно.Что-то тяжелое грохнуло об пол прямо над его пристанищем.—?Я принес тебе подарок, Абдулькадир. С ним наша жизнь снова наполнится потерянными красками.Скрипнули половицы, когда погреб открылся. Азизи перевернулся на спину, чтобы видеть возвышающуюся фигуру Убара. В его руке на цепи висел тяжелый, грубый, металлический ошейник.—?Его сделал один мастер. Специально для джинна.Все померкло на мгновение, будто Эрик вместе с Азизи потерял сознание. Когда в следующий раз зрение обрело четкость, все происходило стремительно.В большой палатке почти не было света, он шел только от костров, которые горели в лагере. Грубые мужские голоса выкаркивали приказы, где-то слышался звон затачиваемой стали, ржание лошадей, но тонкая ткань отделяла весь мир от происходящего здесь.Азизи сидел на грубой соломенной подстилке, напряженно всматриваясь в щелку между тканью, ожидая кого-то. Его кувшин лежал рядом. На этот раз на джинне были короткие штаны до колен, на шее сидел тяжелый ошейник, запертый на замок. Кожа на плечах от него давно стерлась, краснея застаревшими шрамами.Ткань, служащая дверью в палатку, отдернулась, и внутрь юркнула молодая девушка. Ее длинные черные волосы были убраны в косу, худую фигуру закрывала туника, на одной из щиколоток болталась окова, говорившая о том, что девушка тоже рабыня.—?Гарам, ты пришла! —?Азизи рванулся к ней, распахивая объятья, и девушка тут же обняла его, стискивая тонкие руки у него за спиной.—?Абдулькадир! Боги закрыли сегодня солнце в знак поддержки Убара! Он пойдет войной на Ханаан! —?она выбралась из его объятий, отстраняясь.На ее лице читался страх, из глаз брызнули слезы, которые она сдерживала весь день, пока не смогла добраться до закрытого в палатке джинна, не нужного сегодня своему хозяину. Азизи погладил ее плечи.—?Не плачь зазря, Гарам, все будет хорошо,?— он пытался ободряюще улыбнуться, заглядывая ей в лицо. Они говорили шепотом, чтобы их не услышали.—?Убар хочет праздновать. Он подарит меня и остальных Набиху за его помощь! Мы больше не увидимся! —?она заплакала сильнее, сотрясаясь в рыданиях, пытаясь найти утешение в объятьях джинна.Азизи зажмурился, пряча лицо в ее волосах. Его длинный черный хвост мягкой кисточкой ласкал голый локоть Гарам.Эрик только сейчас понял, что у джинна выросли кошачьи уши: среди всклокоченных волос было видно только дрожащие кисточки. Вот как? Неужели разыгрывает? Девушка ничего не замечала.—?Тебе удалось принести то, что я просил? Если ты снимешь ошейник и освободишь меня, я смогу тебя спасти от Убара. Мы вместе уедем отсюда далеко-далеко, к истокам Нила! Где не будет никакой войны, будем жить вместе, выращивать сливовый сад,?— Азизи взял ее лицо в свои ладони, его глаза слабо светились в темноте.—?Я так бы этого хотела. Я так люблю тебя, Абдулькадир! Но я боюсь, что ничего не выйдет, я чувствую это,?— Гарам вытерла слезы руками и сняла с шеи веревку с маленьким ключом.—?Ты достала его! —?в глазах Азизи плескалось облегчение, его собственные губы задрожали. —?Я не брошу тебя, клянусь водами Нила. Ты же знаешь, у меня никого, кроме тебя, нет. Ты мой единственный друг.Было ли это часть заклинания, которое вынуждало Азизи подлизываться, или он говорил правду? Эрик не ощущал лжи, но джинн мог верить в свои слова, желая выбраться из заточения.—?Ты говорил, что джинном может владеть только сильный человек. Что если я не смогу даже взять в руки твой кувшин? —?она с сомнением смотрела на сосуд, лежащий в песке.—?Тебе не нужно будет мною владеть, только отпустить меня. Пожалуйста,?— в голосе Азизи звучала мольба,?— если не ты, никто больше не поможет мне. Убар никогда не отпустит меня, для него развлечение?— мучить меня, избить хлыстом или ткнуть лицом в угли! Или это… —?он подергал себя за ошейник, на котором были высечены какие-то знаки.—?Ладно,?— Гарам закивала, кладя свои пальцы поверх его. —?Я сниму его, я помогу тебе, Абдулькадир. Даже если ничего не выйдет, я обязана тебе жизнью и верну свой долг. Если бы не ты, Убар убил бы меня.Она вставила ключ в замок и расстегнула ошейник, отбросив его в сторону. Джинн размазывал слезы по щекам, его хвост нервно подрагивал, то и дело задевая колени Гарам.—?Спасибо… —?он отпихнул ошейник ногой, отползая дальше, и нащупал рукой кувшин. —?Если ты возьмешь его, то станешь моей хозяйкой и сможешь меня отпустить.Гарам кивнула и протянула руки к кувшину.Внутри у Эрика все сжалось от дурного предчувствия. Все, что он мог ощущать: желание Азизи поскорее перейти в руки другого человека, прекратить все это. За ними не было слышно ни злорадства, ни радости от ближайшей свободы, ни чего-то еще, что сказало бы: джинн знал о последствиях.Гарам подтянула к себе кувшин, еле волоча его по пледу. По облику джинна прошла волна, но ничего не изменилось: он остался выглядеть так же, видимо, Гарам не могла представить себе его иначе.—?Что я должна делать? —?она быстро оглянулась на дверь.—?Просто скажи: я отпускаю тебя или ты свободен. Ты должна этого пожелать.Гарам стиснула пальцами горлышко кувшина, и Эрик ощутил ее чувства как свои, внутренний голос, шепчущий: не отпускай! не делай этого! Она опустила голову, сжимая губы, Азизи с тревогой смотрел в ее лицо, пока она не кивнула своим мыслям.—?Ради любви. Я отпускаю тебя, Абдулькадир.Эрик уже видел это… Уши и хвост джинна пропали, а цепь, слетев с его щиколотки, змеей впилась в лодыжку Гарам. Та вскрикнула от испуга, Азизи вскочил на ноги, готовый к тому, что в палатку сейчас кто-нибудь ворвется, чтобы узнать, в чем дело.Он ощущал себя практически пьяным от свободы. Эрик слышал его чувства так отчетливо, будто сорвало заслон, отгораживающий его пару минут назад от чужой головы. Счастье, ярость, надежда?— все это больше не сдерживал ни кувшин, ни ошейник. Сила Азизи хлынула во все стороны вместе с ветром, грозясь сорвать все палатки в лагере, расколола небо молнией в грозовой тучи.—?Мальчишка! —?крик Убара был слышен даже здесь, хотя он был на другом конце лагеря.Азизи схватился за голову, расхохотался как безумный.—?Что ты сделал? Адбулькадир, почему… —?Гарам отползала от него прочь, за ее ногой волочилась цепь, идущая к кувшину.Джинн вдруг опомнился, склонился, протягивая ей руку.—?Не бойся, я вытащу нас!—?Я прикована к твоему кувшину! Взгляни! На моей ноге цепь! —?Гарам отшатнулась от него, испуганно глядя, как трепещет от ветра ткань палатки, как Азизи возвышается над ней.Тот, не веря своим глазам, уставился на ногу Гарам; Эрик чувствовал, как его кольнуло непонимание, но оно было смыто экстазом от обретенной свободы. Вместо того, чтобы подойти к Гарам, он шарахнулся назад, захохотал, позволяя ветру наконец снести палатку. Вокруг него собрались люди Убара, держа кинжалы и луки, они испуганно смотрели на Азизи. Сам Убар пробрался к остальным, его глаза налились кровью от ярости, он обнажил свой клинок, бросил полный презрения взгляд на Гарам и снова уставился на джинна, всклокоченного и бледного.—?Вырвался, звереныш? Думаешь, сможешь уйти от меня?Одного вида Убара хватило, чтобы все удовольствие от свободы смыло багровой рекой ненависти. Эрик уже знал это чувство, когда Азизи в пустыне утопил двух охранников, пойманный в ловушку своих эмоций. Лагерь Убара был обречен быть затопленным в грязной воде, и, надо сказать, что Эрик ничуть не жалел ублюдка.Азизи зарычал как зверь, махнул руками, хватая ветер и швыряя его в противников. Небо грозилось вот-вот пролиться дождем, но все заглушил хрип, раздавшийся с пледа, заставивший всех уставиться на лежащую Гарам. Она хваталась обеими руками за грудь, царапая тунику. Ее кожа вмиг посерела, губы стали синими, она в ужасе таращилась в черное от туч небо, судорожно дыша.—?Гарам! —?Азизи бросился на колени перед ней, хватая ее за плечи, не зная, чем помочь.Эрик чувствовал, как разбились о парализующий страх и беспомощность его гнев и ярость. Никто не пытался убить его из лука или зарезать, пока он склонялся над умирающей, Убар смотрел сверху вниз, держа наготове клинок.—?Нет, Гарам! Нет! Что?.. —?Азизи качал головой, не понимая, что происходит, а Эрик чувствовал, как его сила, разлившаяся хаосом вокруг, снова собирается в единое целое.Гарам вдохнула последний раз, и ее пальцы остались скрюченными, стискивающими тунику на груди. Азизи беспомощно сжал ее кисть. Цепь на женской щиколотке замерцала и исчезла, а потом снова сковала ногу джинна.—?Нет! Нет! —?он впился пальцами в цепь, без толку дергая ее, в ужасе глядя, как она теряется внутри кувшина.Убар подошел молча, и Эрик ощутил, как его собственное сердце и сердце Азизи падает куда-то вниз от ужаса. Он подобрал ошейник и вытащил из него ключ, чтобы через секунду аккуратно, почти ласково, застегнуть его на шее джинна. Склонился, поднося свое лицо к лицу Азизи, наслаждаясь страхом в широко распахнутых глазах. Тот застыл на какое-то мгновение, а потом рванулся к Убару, захлебываясь яростным воплем, но рисунки на ошейнике вспыхнули синим, и джинн рухнул на землю как подкошенный. Его тело выгнулось в судороге, из горла вырвался крик?— уже не злой, полный боли. Он без толку сучил пятками по пледу и хватал руками песок, ошейник продолжал гореть, и люди, потерявшие интерес к происходящему, начали расходиться. Над джинном и мертвой девушкой остался только Убар, поглаживающий лезвие своего клинка.Эрик хотел заткнуть уши, но у него здесь не было даже телесного воплощения, он был лишь сознанием, смотрящим на все то изнутри, то со стороны. Он не чувствовал чужой боли, будто его разум, не в силах выдержать пытку, отгородился невидимой заслонкой онемения. Но он не мог перестать слышать, перестать видеть. Казалось, пытка длилась вечно. Азизи выкручивало, он кричал, стискивал зубы, прокусывал губы до крови, снова кричал, пока Убар, наконец, не шепнул что-то под нос, и тело джинна не обмякло. Из его груди вырывалось только хриплое дыхание, и Эрик мог видеть, как затягиваются ранки на прокушенных губах, оставляя лишь маленькие белесые шрамы.—?Я же сказал, ты никогда не сбежишь от меня, глупый звереныш. Ты лишил моего союзника прекрасного подарка в лице Гарам и разозлил меня. Завтра мы выдвигаемся в путь на Ханаан, к славной победе. И ты пойдешь за моей лошадью пешком до самой Финикии, а если не сможешь идти, то я потащу тебя волоком по песку. А вечером ты все равно будешь сидеть у меня в ногах и подносить мне еду. Ты понял мой приказ, Абдулькадир? —?Убар с силой наступил на худую грудь джинна, припечатывая свое желание ногой.Азизи застонал, хватаясь за щиколотку Убара, по его лицу, испачканному в пыли, текли слезы, но губы кривились от отвращения и злости.—?Я понял тебя, мой господин.—?А чтобы тебе больше не приходила в голову мысль о побеге, ее,?— он указал кончиком кинжала на мертвое тело Гарам, распростертое чуть поодаль,?— ты понесешь с собой. Пусть для других это будет уроком.—?Нет! —?Азизи в ужасе смотрел в лицо Убара, но тот надавил сапогом, повторяя приказ, и джинну не оставалось ничего, кроме как подчиниться, сдерживая рвущиеся наружу рыдания.—?Убирайся в свой кувшин, чтобы я не видел твоего отвратительного лица.***Клирлейк, КалифорнияНастоящее время, конец ноября, 1962 г.Все потемнело так быстро, что Эрик с трудом успел перевести дыхание. Пульс стучал в ушах, в голове, горло и грудь сдавило почти до физической боли. Он проснулся, но на этот раз сон, который обычно сразу становился далеким, не хотел отпускать, вливаясь в разум чужим страхом и горем. Гарам, и правда, нравилась джинну, и он не ожидал, что все получится так, еще не наученный опытом тысячелетий. У Эрика были вопросы, его кулаки стискивали одеяло, желая сжать горло Убара, он пытался успокоить свой разум, чтобы начать мыслить здраво, когда понял, что в соседней комнате кто-то стонет.Мозг в мгновение проснулся, часы показывали пять утра. За окном как обычно лило, поэтому Эрик услышал шум не сразу.Он быстро вошел в спальню Чарльза, ощущая себя так, будто выпил: его шатало, голова была тяжелая, на глаза и переносицу давило изнутри.—?Чарльз.Джинн спал, давясь рыданиями и стонами во сне, и Эрик впервые подумал: что если Чарльз видел эти сны вместе с ним?—?Чарльз, проснись! —?он потряс за плечо сильнее, почему-то испугавшись, что Чарльз и вовсе может не вынырнуть из своего кошмара. —?Просыпайся!Свет зажегся от взмаха его кисти, резанув по глазам.—?Чарльз!Может, стоило позвать его настоящим именем? Не будет ли хуже? Он уже хотел осуществить свой план, но Чарльз вдруг дернулся и открыл глаза.—?Что?.. —?он зажмурился от света, все еще всхлипывая, не понимая, что происходит.Эрик с облегчением ощутил, как из его собственной головы постепенно уходят чужие чувства, забирая часть странного давления в затылке и под веками.—?Тебе приснился кошмар. Это просто сон,?— Эрик похлопал его по спине, вспомнив о том, что на плече у Чарльза все еще был ожог.Дождь немного сбавил обороты. Джинн растерянно уставился на Эрика.—?Где он?..—?Что? —?Эрик нахмурился.—?Убар. Где он? Почему он был здесь?.. Там Гарам.—?Я не понимаю, что ты говоришь. Ты говоришь не на английском.Чарльз замолчал и протер глаза, наконец, приходя в себя полностью. Его руки и живот все еще были в расчесах, хотя волдыри сошли еще вечером, лицо было красным от ночных рыданий. Он нахмурился и на этот раз заговорил по-английски.—?Что ты тут делаешь?—?Разбудил тебя от кошмара,?— Эрик рухнул на край кровати, растирая ладонями лицо. —?Все в порядке?—?Да… —?Чарльз уселся прямее, зевнул, убрал растрепанные волосы со лба и резко обернулся в сторону Эрика, глядя настороженно, как птица на кошку:?— Ты видел, что мне снилось? Через связь?Спина Эрика застыла. Должен ли он рассказать джинну, что знает куда больше, чем тот думает, или еще рано? Но кто ответит на его вопросы, если не Чарльз… Щекотка молчала.—?Ты все видел, не так ли?Он не отвечал слишком долго, чтобы оставить себе выбор. Ксавье улегся обратно на подушку, подтягивая колени к груди и закутываясь в одеяло, как в кокон. Он хмуро уставился Эрику куда-то в колено, поджимая губы. Его лицо горело.—?Большинство твоих хозяев были такими?Как он мог винить джинна за то, что тот хотел вырваться из чайника любой ценой? Любой. Он не желал смерти Гарам, но кто для него был Эрик? Незнакомец, дурачок, один из тысяч таких же за стеной его тюрьмы. Гарам умерла, потому что была слабой, но Эрик, похоже, был идеальным для того, чтобы обеспечить его побег.—?Нет,?— Чарльз подтянул одеяло еще выше, стискивая край в кулаке, закутываясь по самый подбородок. —?Только он был… таким жестоким.—?Сколько лет ты у него прожил? —?Эрик почувствовал, что его собственные пальцы стискивают покрывало, он обернулся на Чарльза.—?Тридцать четыре года. До самой его смерти.Эрик хотел спросить о Гарам, но Чарльз не дал ему открыть рта.—?Уходи, я не хочу об этом говорить.Его губы сами закрылись, подчиняясь чужому желания. На пару секунд Эрик опустил ладонь на бок, скрытый под одеялом, и вышел, унося за собой через связь шлейф чужого страха?— тонкого, застарелого, но так глубоко сидящего, что его нельзя было ничем вытравить.