Глава 18. Туда и обратно (1/2)
Lucius – Dusty TrailsСамый приятный момент по возвращении домой – это снять с плеч груз сумок. Независимо от того, уезжали вы на два дня или две недели, обрастали ли в путешествии необъятными покупками или шагали босиком по пустыне – груз, с которым вы возвращаетесь, всегда будет тянуть вас вниз. Как магнит неизведанных мест, грусть по по-прустовски утраченному времени… словно вы обрезаете пуповину, связавшую вас с тем, далеким и, несомненно, лучшим местом.О чем это я вообще? Черт побери, пора бы мне, наверное, завязывать читать классиков, страдающих русской тоской, в самолетах, иначе и до собственной пустыни, о которой предупреждал Фаулз, останется всего ничего. Пару шагов по раскаленному песку. Ну вот, опять! Пудрю вам мозги своим высокопарным слогом, как те из писателей, которые ведут блог. А есть еще те, которые не ведут?Представляете себе, каким облегчением показалось бы писателям прошлого наличие интернета? И дело здесь совершенно не в том, что всемирная паутина облегчает наши страдания в поиске вдохновения и тем в бесконечном новостном потоке, а именно в этом самом блогинге. Все те тонны писем, которые издают отдельными томами, читают, перечитывают и восхищаются. Мне всегда казалось, что они если не насквозь фальшивы, то не до конца честны. Это как чистовик и черновик домашки. В черновом варианте вы бы никогда не расписывали задачу по всем правилам оформления и вряд ли чертили геометрические фигуры под линейку карандашом. Точно так и с письмами. Невозможно писать так высокопарно и манерно исключительно для того, чтобы поделиться с друзьями последними новостями из отдыха на летних квартирах.Все мы, писатели, создания тщеславные, что век, что полтора назад, а сейчас, с появлением всех этих прекрасных возможностей вроде традиционных и новейших медиа, и подавно. Я на все сто уверена, что, садясь за перо (ручку), все великие мира сего, вроде Чехова или Достоевского, мысленно прикидывали, как их эпистолярные упражнения после их смерти будут читать поколения и поколения читателей. Мелкие сошки, из тех, которых не помнят даже на факультетах литературоведения, тоже помышляли об этом. Но в гораздо больших масштабах. Ведь тщеславие человеческое зачастую обратно пропорционально его таланту.В оправдание своих коллег (а также в свое, если ?Саймон и Шустер? раскрутят меня добавить в социальный постинг больше личного помимо ссылок на интервью и события, устраиваемые издательством) могу сказать, что и вы, дорогие читатели, адресаты наших писем, тоже вряд ли хотели бы получить от любимого автора сообщение заурядное, в духе тех, которые пишет вам парень, который опаздывает на свидание очередной раз за последние две недели (мой совет, бросайте его, пока не поздно, ведь в конечном итоге если он не успевает к вам на встречу, значит, отстает от вашей жизни, выбивается из вашего ритма и только вечно будет тянуть вас назад). Вы хотите того самого остроумного парня (признаем, обычно это парень, ведь писательство, как и многое другое is a maaan's world), которого читали, которого потом можно будет задвинуть на ?Кристис? или ?Сотсбис?, когда припечет нужда, или когда он наконец сопьется или пустит пулю в голову, как Хэм. Вот из-за таких требований нам и приходится изощряться, чтобы не потерять в глазах публики пресловутой писательской магии.И пока мои личные текстовые сообщения еще не стали достоянием общественности, я могу свободно написать своему любимому и лучшему сожителю ?Луи, засранец, ты где?? без боязни разрушить свой образ серьезной и высокоинтеллектуальной особы, столь редкий и экзотический для современной молодой писательницы, что все разом на него клюнули, как стая голодных акул. Да, вот так некрасиво я объясняю свой успех. Не талантом и мощным дебютом, а банальным везением и какой-никакой уникальностью среди сумеркообразных писательниц. А еще моему любимому редактору Брайану Финчеру, который стал для меня литературным отцом. И засранцу Луи, который не сомневался во мне, даже когда я сама опускала руки.Смахните слезы, дорогие мои, все прекращаю я репетировать свою оскаровскую речь. Интересно, а если фильм получает главную золотую статуэтку страны, может ли писатель тоже скромно примазаться ко всем, несомненно, заслуженным тяжелым трудом почестям съемочной группы?Итак, сумки на полу. Я дышу полной грудью, и вес перелетов упал вместе с моим грузом. Какое облегчение! Следующие три (!) недели, Карл! Да, почти месяц я дома, карусель с перелетами с одного конца страны в другой приостановилась. Хвала занятости Алекса Тернера постпродакшеном. Он весь уходит в полутворческий полунервотрепательный процесс (в котором на сей раз мои нервы остаются целыми), а я улаживаю все свои дела в Большом Яблоке (кроме завещания, не дождетесь!), чтобы на следующие три месяца посвятить себя Голливуду и, надеюсь, новому роману (печатному, а не тому, о котором вы подумали).Вещи уродливой кучей валялись у моих ног, точно убитые животные, хищные и опасные, а я смотрела на них с ощущением превосходства. Да я же победитель по жизни. Кто дотащил все это барахло от самолета до такси? Кто собрал все это воедино и ничего не забыл? Анаис умница Шарпантье! Ничего не могу с собой поделать, но вот этот самый момент, когда ответственность за багаж лежит полностью на мне, заставляет меня нервничать. Сразу в голове роятся десятки вопросов, которые обычно начинаются с ?а что, если?, а живот скручивается в тугой узел из-за паники и предчувствия самых неприятных пяти-десяти минут в моей жизни, когда, как рак-отшельник, я должна буду тащить все это на себе. Глупо? Еще бы, но как я себя не убеждаю, что в конце концов это совершенно не страшное и почти безобидное занятие, ничего не могу с собой поделать. Каждый раз накручиваю себя до состояния нервного срыва, за которым только полет обратно, лишь бы не проделывать этот чертов путь с чемоданами в руках до такси, а потом до квартиры.Приятно познакомиться, очередной заскок глупой маленькой Аны.– Засранец на диване, – тем временем торжественность момента была разрушена Луи, который тактично выждал несколько минут паузы между пришедшим ему на телефон сообщением и моей акклиматизацией с лучшим на свете ощущением – быть дома.
Процесс несказанно затянулся и грозил превратиться в нечто экстатическое в духе тех странных ритуалов в церквях на Юге. С крещением, танцами, песнопениями и почти что эпилептическими припадками настоящей веры.
– Луи…Нервно вздрогнула, выходя из блаженного транса. Кстати, во всяких там оккультных культурах считают, что это не есть хорошо, вот так вырывать клиента из астрала, а то душа может так и остаться блуждать среди других миров. Бездушная Анаис Шарпантье. Я вздохнула. Пожалуй, так было бы намного проще. Была бы сейчас, к радости своей матери, приличной замужней женщиной. А может, уже и разведенной, чтобы не нарушать семейных традиций.– Луи! – ожила и бросилась к парню, спотыкаясь о чемоданы с сумками. – Я так соскучилась! Ты просто не представляешь себе, негодник! Все прятался от меня где-то у своей подружки. Я так боялась, что ты окончательно туда съехал и бросишь меня одну. И мой кактус!Тому, как я перемахнула диван, позавидовали бы все бегуны с препятствиями. И лошади, берущие барьер. Я с маху взяла преграду и приземлилась прямо перед офигевшим Луи. В жизни он не замечал у меня такой олимпийской прыти и только посмеивался над Треской, который находил в нашем с ним танце страсть. Теперь, уверена, он готов был забрать все свои обидные слова про уютную и по-фински заторможенную Ану назад.– Я тоже, – он аккуратно убрал мои руки, все продолжающие смыкаться на его шее, мне же на колени, дабы избежать удушья. – Удивительно, как ты все еще помнишь, где живешь. У тебя еще голова кругом не пошла от всех этих бесконечных перелетов? Твоему принцу пора позаботиться о частном самолете.– Считай, что я заземляюсь, – улыбнулась я, кладя голову ему на плечо. Как же мне этого не хватало. Его тщательно скрываемого под возмущением братского беспокойства. И объятий. Я тоже обняла его в ответ, на сей раз без фанатизма. – В ближайшие несколько недель я не собираюсь ехать куда-то дальше, чем до издательства и обратно. Буду валяться на диване, повелевать рабами по телефону и толстеть, поедая пирожные из Cafe Geiger. Надоела вся эта бурная деятельность, хочу пассивно познавать дао и ждать, пока труп неизвестного врага проплывет мимо.– Похвально, – согласился Луи и поцеловал меня в макушку. – Давно пора было извлечь выгоду из своего безработного состояния.– Не такого уж и безработного, – возмутилась я, которая не так давно воспевала оды лени, – сейчас, между прочим, я работаю над одним рассказом для McSweeney’s. О перелетах.
– Моя маленькая литературная трудяжка, – он погладил меня по волосам.
Опустив очи вниз, я смущенно отмахнулась:– Будет тебе, лучше расскажи, как там настоящие трудовые будни на благо огромной и беспощадной машины масс медиа.Луи проворчал что-то невнятное, что означало, разговаривать о своих отношениях с W он не хочет. Чем дальше, тем больше мой любимый друг чах в этом чертовом журнале, а я чувствовала себя виноватой в том, что дала ему тот самый последний пинок, уверяя, что в Нью-Йорке просто не может быть скучно и плохо, который окончательно убедил его расторгнуть отношения с издательством.– И что это ты смотришь?Не успел он меня опередить, как я уже нажала пробел на его маке, и на меня обрушилось. Нечто, чего я совершенно не понимала. И субтитры внесли еще большее смятение. Слишком много незнакомых букв. Точнее, они вроде как были знакомыми, но вот кружочки и загадочные палочки над ними…– Какой-то датский арт-хаус с шведскими субтитрами, – безразлично отозвался он.– И когда это ты успел стать полиглотом? – недоверчиво посмотрела сначала на друга, а потом на внушительный полуторачасовой хронометраж уже просмотренного.– Сегодня.– Ну все! – разозлилась я. – Выкладывай, что с тобой происходит!И прежде чем он успел сбежать от разговора в другую комнату, я уселась к нему на колени и крепко вцепилась руками в плечи, чтобы он не смог так по-детски улизнуть.– Я тебя внимательно слушаю, – повисшее молчание порядком напрягало, а должно было быть наоборот, потому я и призвала на помощь еще один свой маленький заскок.
Клодия частенько говорила мне, что я могу достать и мертвого, когда я в детстве нарезала вокруг нее круги, призывая оторваться от очередной статьи, которая прославила бы ее еще больше, и сводить на детскую площадку или угостить мороженым, как и было обещано. Стоит ли говорить, что детская психология не была коньком мадам Шарпантье? А мои детские привычки оказались до боли живучими.
– Лууиии, – протянула я противным детским голосочком. – Ну, Лууии…– За что ты меня терзаешь, маленький монстр? – возопил он и следом выпалил: – Я ненавижу свою работу, вот!– Признание проблемы – первый шаг к ее решению, – выдала я фирменную фразу всех психоаналитиков и поправила на носу несуществующие очки.– Эти гады обещали мне столько свободы, когда переманивали к себе в издательство, а теперь я только то и делаю, что верстаю развороты с чужими фотографиями и текстами. А когда намекаю на то, что хотел бы взяться за материал, меня прямым текстом посылают к моим прямым обязанностям. Я почти скучаю по Лондону, Ана!– Хочешь, я спрошу у Брайана, не нужен ли им трудолюбивый и чертовски талантливый парень с отличным вкусом? – предложила я, боясь вот этих самых слов о Лондоне. Я маленькая избалованная вниманием эгоистка и не хочу отпускать его от себя слишком далеко. Луи мой (голосом Билла Комптона из ?Настоящей крови?)!– Нет, я буду страдать и дальше, в надежде, что когда-то мне откроется дверь в журналистику. И смотреть, как ты прекрасно себя чувствуешь по ту сторону баррикад. Кстати, W хотят историю с тобой. Твой любимый редактор тебе не говорил? Или теперь у тебя есть специальный мальчик на побегушках, публицист?– Прекрасно себя чувствую? – возмутилась я. – Да ты, наверное, шутишь. Я до чертиков боюсь каждого чертового журналиста с их чертовыми вопросами, потому что каждый следующий может опять вернуть меня к вопросам в духе тех, которые всплыли после нашей с Тернером ?помолвки?. У меня коленки подгибаются и дрожат каждый раз, когда включается камера или диктофон… а фотографы вообще, наверное, считают меня алкоголичкой, потому что я выпиваю все их шампанское, прежде чем они получают на фотографиях то, что хотят.– Все так делают, – попытался встрять в мой панический монолог Луи.– Почему я тебе вообще жалуюсь, как какая-то избалованная дурочка? Ведь это я должна выслушивать тебя. Погоди, я привезла бутылку калифорнийского, и мы просто… Погоди, – до меня наконец дошел смысл его последних реплик. – W хотят интервью?– С фотосессией и личными каверзными вопросами.– Так это же отличный шанс, Луи! – воодушевилась я. – Скажу им, что соглашусь на материал, только если его напишешь ты. Пора уже пользоваться моим положением избалованной вниманием прессы дивы.Естественно, дальше последовали протесты взрослого самостоятельного мужика. Естественно, я тут же прервала все это глупое расшаркивание перед какими-то совершенно несущественными приличиями. Да кому, в конце-то концов, какое дело, как его первая статья воплотится в жизнь.– И для чего нужны друзья, если они не могут немного подтолкнуть друга на пути к мечте? Мне ведь совсем несложно. Сдавайся, Луи!– Ана, я не…– Неужто не любишь ?Вдову Клико?? Наверное, в последнее время ты так пресытился марочным шампанским, что больше смотреть на него не можешь?– А при чем здесь?.. – тут же оживился парень, забыв обо всех принципах.– Да так… – вздохнула я. – Ничего. Просто мне тут Брайан написал, что W на адрес ?Саймон и Шустер? отправили корзину на мое имя с двумя бутылками шампанского. Кажется, я таки прослыла алкоголичкой в медийных кругах.Мы дружно рассмеялись. Наконец-то я увидела прежнего Луи, того самого, с которым мы почтили своим вниманием большую половину клубов Лондона, в которые только пускали простых смертных. Того самого, который отваживал парней, которые мне не нравились, и тех, которые казались мне привлекательными после определенного коктейля. Мой любимый и бесконечно дорогой друг.Arctic Monkeys – BrianstormСказано – сделано. Следующий же день я решила начать со звонка в редакцию моего ненаглядного Луи, благо, боевой дух подкрепил сосед сверху, который среди всех возможных безобидных хобби, на которые он мог променять свой предыдущий уличный баскетбол, почему-то выбрал игру на гобое(?). На гобое, Карл! В семь долбанных утра!К такому жизнь меня не готовила, особенно после того, как вчера мы с Луи, Полом и его псом, который оказался не меньшим ценителем алкоголей, чем его хозяин, раздавили несколько бутылок калифорнийского. Перелеты, выпивка и разговоры допоздна – не лучшая затравка для утреннего концерта насквозь фальшивого музыканта. Складывалось впечатление, что он играет, прислонив свою долбаную дудку прямо к стенке, до того отчетливо было слышно каждый адский звук, исторгаемый инструментом.
В общем, я была готова к битве не хуже Мэла Гибсона с сине-белой рожей во всем известном фильме, потому была даже немного разочарована, когда девушка на том конце связи оказалась даже чересчур сговорчивой. Зачем, спрашивается, вообще нужен боевой раскрас и клич настоящего горца, рвущийся из глубин свободной души? Еще через полчаса о моих успехах узнал Луи, и в обеденный перерыв мы уже обсуждали концепцию нашего интервью.– Филипп отличный парень, – уговаривал меня Луи таким тоном, будто убеждал нерадивого ребенка, что брокколи – это полезно. Да откуда уж мне знать, кто там отличный, а кто не очень, и уж тем более не мне поименно знать всех фотографов W, хотя, судя по всему, этого не знать было особо стыдно.
Маститый, наверное, вздохнув о своей тяжкой доле, подумала я.
– Вот не надо мне тут страдать, Ана! – возмутился мужчина, грозя мне пальцем. – Этот парень снял столько знаменитостей, что если я начну тебе их перечислять, у тебя голова кругом пойдет.– Где мой Луи и что ты с ним сделал? – спросила я, всплеснув ладонями. В одной этой глупой фразе и жестикуляции было больше гейскости, чем во всех наших странных долгоиграющих братско-сестринских отношениях. – Может, ты еще скажешь, что мы с тобой проведем интервью где-то в спа-салоне за масочками для лица и массажиком?– Знаешь, Шарпантье, я ведь только работу сменил, а не ориентацию!Разозлился – хороший знак. Я вздохнула с облегчением и принялась менее насторожено слушать своего друга с его хвалебными одами некому Филиппу.
– Он хочет сделать фотосессию на крыше. Вытащить туда огромный письменный стол, обставить такой типичный кабинет писателя со стопками книг, бумагами и прочей хренотенью, – вдохновенно вещал Луи, а я лишь улыбалась над ?писательской хренотенью?.