Глава 14. Слишком много медиа (1/2)
Gogol Bordello – Start Wearing PurpleНе знаю, в какой-такой канцелярии на мой счет наконец записали все бонусы ежегодной раздачи еды неимущим в День благодарения (с перерывом на несколько лондонских вырванных лет), но не стоило вываливать все и сразу. Не хочу показаться неблагодарной, но, честно признаться, я бы с удовольствием тихо жила себе на проценты и горя не знала. Так нет же, не успела вернуться в Нью-Йорк, как на меня снизошла благодать.
В соцсетях началась рекламная кампания с хештэгами #ЧастностиЖизни и #ЧтоБыСделалаМэг. Мэг, моя главная героиня, послала бы все к ебеням и весело ушла в закат под звуки Gogol Bordelo, если бы ей пришлось торговать лицом ради коммерческого успеха собственных картин. Она проводила рекламную кампанию в несколько иной плоскости, в горизонтальной, если быть точной. В постели решались все проблемы с галеристами, коллекционерами и прочими нахлебниками от мира искусства. В постели же встречались говнюки настолько отборные, что на их роль потребовался бы суровый кастинг даже в таком богатом на разные типы личности мегаполисе как Нью-Йорк. В постели же она оказывалась после очередной борьбы с алкоголем. И вам после этого всего, наверное, сложно будет поверить, что роман этот совсем не о постели, но так оно и есть. Секса и разговоров о нем там настолько мало, и они такие поверхностные и художественные, что ставь кто на книги возрастные ограничения, то я вряд ли заработала больше PG-13. Но кому я вру. Маты. Они портят всю благоприятную картину псевдоклассического повествования с заворотом на модерном потоке сознания.Вот видите, как дурно на меня влияет вся эта кутерьма? Я уже готова втирать о ?Частностях жизни? всем и каждому, хочет этот всяк и каждый того или нет. За последние три недели я успела побывать на стольких радиостанциях, что даже забыла их названия, а о комментариях и интервью окололитературным журналам и газетам я просто молчу.
И все это далеко не успешная работа ?Саймон и Шустер?, даже их гении не смогли бы так красиво сыграть на дележе шкуры неубитого медведя, как неожиданно приятные новости о том, что ваша покорная слуга выиграла PEN/Malamud Award, если кто не в курсе, то это премия за рассказ, учрежденная на деньги Фолкнера. Спасибо ему за то, что пустил свою Нобелевскую премию не по ветру. Как оказалось, Анаис Шарпантье посчастливилось стать самой молодой номинанткой и к тому же еще и дебютанткой в литературе вообще.Шумиха в литературном мире поднялась та еще. ?Нью Йоркер? чуть не лопались от гордости, что не прогадали с публикацией, ?Саймон и Шустер? тоже недалеко ушли и кичились моим контрактом по любому подобающему поводу. Со всех сторон посыпались предложения написать рассказ в ту или иную антологию, которые я даже разбирать не успевала, не то что отвечать. Стопки писем валялись на столе моего горячо любимого редактора, у двери моей квартиры, казалось, еще немного и они будут за мной бегать, как мультяшные глюки.Немногим позже круг желающих отхватить кусочек от новой нью-йоркской литературной сенсации, пока тот еще горяч, расширился. Я оказалась в тренде, чтоб его. А моя фотогеничная мордашка на страницах многих не только региональных, но и национальных изданий.
Рекламисты и пиарщики ликовали, а я еле держалась, чтобы одним прекрасным утром не плюнуть на все и зарыться лицом в подушку, чтобы больше никогда не покидать закрытое пространство четырех стен. Сперва навалившееся на меня внимание радовало, льстило самолюбию и казалось заслуженной наградой за мой невьебический талант, но потом все эти вспышки фотокамер и одинаковые вопросы, жадные репортеры, пытающиеся выбить рейтинги новой сенсацией, которые так спешили, что вряд ли верили, что моя звезда продержится хотя бы до выхода книги, начали высасывать из меня соки и вгонять в состояние апатии, а потом и депрессии.Четвертого декабря я толкнула довольно лаконичную речь по поводу вручения этой самой награды в Шекспировской библиотеке Фолджера, которая была написана скорее стараниями Луи, чем моими жалкими попытками сложить упрямо разбегающиеся мысли во что-то единое. После чего мы с ним приятно провели время, попивая коллекционное винишко в стенах библиотеки и в пол-уха слушая пафосные речи о векторах развития современного рассказа и прочей литературоведческой мути. Кому какое дело, куда катится литература, когда можно бухнуть в библиотеке. И не просто в библиотеке, а в самой пафосной шекспировской библиотеке США, находящейся в самом сердце нашей любимой страны, в Вашингтоне. Выкусите, англикашки!
Зря я переживала по поводу этого прекрасного мероприятия, оно, в отличие от пристального внимания прессы, даже помогло мне расслабиться и вконец не слететь с катушек от начавшей активно прогрессировать мании преследования.
После поездки в Вашингтон в прессе появились фото с церемонии, где мы с Луи мило воркуем о том, какой жуткий костюмчик вон у той леди, или как криво завязан галстук вон у того джентльмена (хорошо, что по фото нельзя определить, насколько мы гадкие-гадкие сплетники), а за ними закономерно всплыли фото из Центрального парка с Алексом. И всех резко потянуло разузнать о моей личной жизни.Пиарщики ?Саймон и Шустер?, мои защитники и советники, оказались грязными предателями, ибо после положительного имиджа, созданного на вручении премии, серьезности восприятия меня как автора уже ничто не угрожало. Зато вот роман с рок-звездой заставит мой печатный роман расходиться не хуже горячих пирожков. А что мне, по их мнению, должно было отвечать журналистам на скабрезные вопросы о нашей с Тернером прекрасной личной жизни, они решили предоставить придумать мне самой.А сама я, кроме слова ?пиздец? не могла придумать никакого другого комментария, устраивающего мою честь и совесть и оценивающего эти самые ?отношения? достаточно объективно в глазах медиа. Но материться мне, несмотря на общий имидж резкой стервы, было категорически запрещено, посему я обходилась обтекающими ответами ни о чем, и тем самым раззадоривала журналистов еще больше.
Не все были настойчивыми и назойливыми, большинство, уходя ни с чем, выкладывало свои безумные, не подкрепленные ничем теории, в разделах светской хроники и радовалось наплыву читателей. К праздникам в мире всегда происходит дефицит хороших новостей, и вот мы с Алексом стали всеобщей позитивной новостью к Рождеству.
Меня такое положение вещей доводило до припадков бешенства, а гребаный козел Тернер только радовался, как дитя малое, когда его спрашивали, когда он сделает мне предложение. Он придумывал все новые варианты, куда спрячет обручальное кольцо, спасибо, что озвучивал их только мне. Представьте себе, как счастлива была я читать его остроумные сообщения во время интервью или фотосета. Знаете, сообщение ?В эгг-ноге? нехило сбивает с курса, когда ты разговариваешь о влиянии Вирджинии Вулф на собственное творчество. А ?Меж сбитых простыней? отсылает далеко не к сборнику рассказов Иэна Макьюэна.
И как меня вообще угораздило связаться с таким придурком? И не просто связаться, а еще и влюбиться, как дура малолетняя. Я отчаянно пыталась найти в нем если не любимого, то любовника, если не любовника, то друга, который поддержал бы меня в этом дурдоме и поделился опытом борьбы с навязчивым вниманием, если не друга, то знакомого, который попросту не трахал бы и так затраханный мозг. Но в терминах мы так и не определились. У него все чаще искрило, а мне все чаще казалось, что это короткое замыкание. И что замкнуло меня совершенно не на том человеке.Несколько раз мы встречались с переменным успехом, ведь он в последние недели был абсолютно непредсказуем, будто внезапная слава свалилась на его хрупкие плечи. Алекс то пытался выразить сочувствие, то злился, будто своими частыми появлениями в прессе я рушила нашу общую до того идиллическую жизнь. Будь я тогда не так ослеплена своими попытками полюбить мудака в мудаке, поняла бы, что это банальная ревность. И ревновал он не меня к новым людям в моей жизни, а мой успех. Ему претило то, что на короткое время кто-то получал больше внимания, чем сам бог рок-н-ролла. Сама мысль о том, что девушка, к которой он проявлял свою странную склонность, не довольствовалась тем, что грелась в лучах славы своего героя и рыцаря, а пыталась сама строить свое суверенное государство, крепость с надежными стенами и гордо поднятым флагом, выводила его из себя.А в последний раз, когда мы встречались, дело вообще закончилось почти публичным скандалом, и все потому, что я в очередной раз с остатками скепсиса отвергла его глупые разглагольствования о том, как он сходит с ума только оттого, что я рядом.– Что я должен сделать, чтобы ты поверила моим словам? – теряя терпение, закричал он.– Забыть слово ?должен? для начала, – ответила я спокойным голосом, и после этих слов начался армагеддец и вынос мозга, который закончился тем, что Тернер пообещал больше не писать и не звонить, пока я сама не пойму, что потеряла.Мне было до жути больно и обидно, хотелось плакать и кричать ему, что я верю в каждую его ложь. Обнять, простить, впиться в его губы отчаянным поцелуем и просто оставаться рядом, пока он наконец не решит, что потерял ко мне интерес. Но что-то меня останавливало. Гордость, наверное. Которую я ненавидела, ругала и считала повинной во всех горестях, хотя на деле должна была благодарить и радоваться, что внутри меня осталось хоть что-то, что не позволяло Тернеру переступить через меня, вытерев ноги.И вот, когда, казалось, я уже вышла на предел своих возможностей настолько, что не только Брайан и Луи начали смотреть на меня с сочувствием, а даже безжалостные рекламисты задумывались о том, как сбавить темп, чтобы я не выгорела до презентации книги, на меня свалилось последнее ?чудо?.
А ведь я так надеялась, что на телевидении не появлюсь, по крайней мере, до той поры, пока книга не взлетит на первые ступеньки в списках бестселлеров (я скромно надеялась, трясясь от страха, что такого не могло случиться в принципе).
Я молила о пощаде, рыдала и почти закатывала истерики, словно капризный ребенок, в кабинете Финчера, в общем, всячески саботировала свой поход на The Late Show with Stephen Colbert. Говорила правду о своей боязни телевидения, врала, что боюсь сглазить успех книги, разговаривая о ней до выхода, рассказывала, что сорвусь прямо в эфире. Ничто из этого не действовало ни на рекламистов, ни на моего редактора, они восприняли это приглашение как подарок свыше, и упускать шанс из-за моих вконец расшатавшихся нервов не собирались. Брайан пообещал, что они с мужем обязательно будут в зале, а я могу взять кого-то для моральной поддержки, даже своего рокера, если он обещает не бузить и не пить так, чтобы не стоять на ногах. Я не удержалась от шутки по поводу стойкости Тернера ко всем видам алкоголя, хотя у самой на душе было тошно до крику.
Несмотря на моральную поддержку Луи, меня всю трясло, когда мы приехали на съемки. Я чуть не сорвалась еще во время сборов дома, когда не могла придумать, в чем предстать пред очи огромной аудитории Стивена Колберта. Луи застал меня в далеко не самом адекватном состоянии. Я сидела посреди кровати, заваленной вещами из опустевшего шкафа, и рыдала, вытирая потоки слез шарфом от Маккуина. Бедному парню пришлось тут же признать меня совершенно недееспособной, разгрести завалы шмоток, выбрать те, что, по его мнению, отлично подойдут бескомпромиссной стерве, которой я должна была предстать перед публикой, и налить мне вина, чтобы поднять настроение и вернуть хоть какую-то пародию на присутствие духа. С последним получилось не очень, зато, по словам Луи, у меня появился прекрасный блеск в глазах.Мы с ним едва не подрались за контактные линзы. У самой руки слишком тряслись, чтобы не было риска вместо улучшения зрения проткнуть глаз к такой-то матери, а кому-то другому я просто не доверяла прикасаться к самому ценному. Луи настаивал на том, чтобы я взяла линзы с собой и хотя бы попробовала их надеть, я же послала его туда, куда не доходит свет, и заявила, что вообще могу не пойти. Мужчине не осталось ничего другого, как схватить в одну руку футляр с моими очками, а в другую меня, и терпеть всю дорогу в такси вспышки паники. После адского путешествия в Род-Айленд Луи с честью выдержал испытание, даже не вспотев.Перед самим эфиром мы со Стивеном, или, как он сам сказал его называть, Стивом, оказались в соседних гримерных креслах. Ведущий пожелал мне удачи, посоветовал расслабиться и получать удовольствие. Легко сказать, когда для него это не первый эфир, когда он здесь всем заправляет и чувствует себя уверено под слоем штукатурки, которой хватило бы на ремонт в моей спальне.