Синяки, шрамы и ожоги (1/1)

При спуске натянутая до предела тетива издала дребезжащий звук. Джонни много лет учился тому, чтобы безошибочно стрелять из арбалета. Но ему нужно выше. Труднее. Он взялся за обычный лук. Таким оружием куда сложнее пользоваться. Требовало больше внимания. Намного больше, чем прежде. Правильное положение рук, острое зрение?— ничуть не хуже прицела на снайперской винтовке,?— и сильные, способные захватить тонкую нить и отвести ее в сторону пальцы, скрытые перчатками. Тетива способна разрезать руки, если относиться к ней небрежно. Наплевательски. Каким бы грозным оружие не казалось, оно требовало к себе ласки, подобно незнающему любви человеку.Донхек, незнающий, понимал, что оружие это способно было покрыться коррозией. Он уже сам?— разъетый сильнейшей кислотой. Хитин, который он пытался натянуть, нацепить на свои плечи, истерся до тонкой пленки. Если прямо сейчас господин войдет в зал и бросит обычный, непримечательный взгляд на него, Донхек не был уверен, что не сломается. Он был на грани. Дрожал так же, как и отпущенная тетива.Вместо господина в зал вошел Минхен.Донхек его не замечал до последнего. Смотрел на стену. Вернее, в то, что от нее осталось. Трещины, дыры, шершавая краска кое-где отвалилась. Позади раздались звуки: тихий шепот, спущенная стрела, вонзающаяся в центр мишени?— туда, где самый маленький круг,?— и вибрирующая от напряжения тетива. Первым раздался голос Джисона. Затем, извиняющийся, Джонни. И уж только потом сказал сам Минхен. Донхек его не понимал. Слышал только. Конечно же слышал, если его слух настроен был выискивать каждые нити его тона, тембра, шума. Донхек развернулся. Резко. Так, что от этого потемнело в глазах. Минхен был облачен в черную униформу снайпера, и она шла ему как никому раньше. Словно он был… рожден для этого. Его длинные пальцы будут гармонично смотреться на холодной стали винтовки. Его сильные плечи будут вбирать в себя отдачу. На коже появятся красивые рисунки, словно художник искусно оставит темно-лиловые капли на белоснежном холсте. Донхек знал, что только достигнувшие вершину мастерства способны быть запредельно красивы в том, что они умели делать лучше всего. Донхек этого еще не достиг. Кома откинула его назад, едва ли не на начальный этап. Минхен был способен добиться большего. Он бы ушел дальше. До туда, до куда Донхек только мечтал добраться.И господин разглядел это намного раньше.Ведь Минхен полицейский. У него были определенные знания. Как минимум он умел стрелять из пистолета. Винтовку он сможет освоить быстрее, чем Донхек, просто потому что у него был изначальный навык. А если господин применит привычные пытки?— намного, намного быстрее. Только не факт, что Минхен не сломается. Хотя его уверенный взгляд говорил о другом. Как и полная раскрепощенность в каждых жестах и движениях. Он подходил этому миру. Миру, от которого Донхек хотел бы его защитить. Если он только начнет… кем же он станет. Как далеко зайдет. И на что будет способен.Только одного не сможет.Убить.Это испугало до трясучки, и Донхеку пришлось сжать руки в кулаки. Пальцы предательски дрожали. Как и губы. Он чувствовал себя расколотым. Куски маски, что он так долго носил, отваливались и разбивались, подобно тонкому стеклу. Донхек пытался не порезаться. Хотя бы не порезаться глубоко. Себя приходилось склеивать по крупицам. Под теплым, успокаивающим взглядом Минхена. Нужно было вобрать больше воздуха в горящие огнем легкие. Ну же, Донхек. Вдох-выдох. Ты сможешь. Особенно пока Минхен смотрел. Он ждал, когда ты обратишь на него должное внимание. Так ведь намного легче будет. Не так страшно. Он укроет собой, защитит ото всех. Ты ведь его сам укрыть хочешь. Для этого нужно стать сильнее. Либо отчаяннее,?— чтобы не так пугающе было встать напротив господина, закрыв собой.И, конечно же, отдать жизнь.Чужой взгляд на себе Донхек почувствовал каждой клеточкой своего тела. Чтобы стряхнуть его с себя, пришлось вздрогнуть. И, вскинув голову, разыскать то пугающее, что ощущаешь не просто кожей,?— всей душой. Господин стоял в темноте. Она обволакивала его, но не пыталась коснуться; клубилась вокруг, подобно змее. Господин чувствовал ее частью себя.Его блеснувшие адским пламенем глаза оставили на Донхеке ожоги. Невидимые, но ощутимые. Донхек выучил каждый. Иногда мужчина одним лишь взглядом заставлял убивать. Иногда?— остановиться, в особенности если Донхеком руководствовалась только лютая злость. Этот же взгляд не оставлял выбора.Поэтому он просто позволил себе подчиниться.Сделал несколько шагов вперед, привлекая внимание. Внимание Минхена в первую очередь. Взгляды со стороны темного прохода уже не такие режущие. Уже не казались острее ножа. Они скорее одобрительные. Хотя это и чуждо господину. В уголках губ Минхена подсыхала кровь и темнел лиловый синяк. Старший смотрел глубже всех. Пробирался намного дальше?— до туда, до куда не добирался даже господин,?— но наткнулся на другую преграду. Она несокрушимая. Чуть позже Донхек обязательно позволит ему увидеть то, что скрывалось за ней, но не сейчас, пока он пытался сковать себя же стальными цепями.—?Могу я обработать вашу рану? —?шепотом спросил он. Громче просто не мог?— голос готов был разбиться. Как и весь Донхек в целом.У Минхена изломалось дыхание. На секунды он потерял ясное осознание того, в чьем доме он находился. С кем недавно разговаривал. И кем Донхек являлся на самом деле. Хотя последнее удержать было сложнее всего просто потому, что наемные убийцы не должны вызывать трепет и восхищение. И иррациональное желание защитить?— но зачем, зачем, з а ч е м. Антилопа не защитит пуму, готовую ее растерзать. Так и Минхен говорил себе, что это неправильно?— и, конечно же, не слушался собственных слов.Он только руки протянул. Позволив себя увести через весь зал к раздевалке. Чувствуя, как ладонь Донхека обхватывала его тонкое запястье. Пока за спиной громко не захлопнулась дверь и пока в замочной скважине не повернулся ключ. Донхек его отпустил. Минхен знал, что случится дальше. Он к этому старался подготовиться, но у него ничего не получилось. А сзади раздался звук. Судорожный выдох. Минхен медленно развернулся. Он увидел, как Донхека ломало, подобно наркоману. Испугавшись, он протянул к нему руки, наивно полагая, что это обязательно поможет. Донхек скрывал в ладонях лицо, делая себя слепым. Он заскулил, и с дрожащих губ сорвались судорожные звуки. А в один момент щеки обожгли слезы.—?Донхек…Минхену обожгло грудь жалостью. Сердце сжималось болью в те моменты, когда Донхек едва мог сдержать в себе громкие всхлипы. Минхен коснулся его плеч, рук, ладоней в попытке отнять их от лица. Донхек не сопротивлялся. Он больше не мог. Едва дверь за ним закрылась, маска, которую он так долго и старательно пытался сохранить, разлетелась в щепки. Не распасться раньше времени стоило ему много сил. Их теперь не осталось, и если после выхода из комнаты он лицом к лицу столкнется с господином, то будет таким, каким он был на самом деле.—?Тише,?— попросил Минхен. Его тусклые, пустые глаза были полны слез. При следующем взмахе ресниц алмазные капли сорвались вниз и разбились о кафельный пол. —?Тебя могут услышать.Об этом нельзя было забывать. Это следовало держать в сознании, даже если прямо сейчас хотелось как никогда прежде потеряться в этом мире. Даже если он на грани, он должен был помнить, как ошибки могли глубоко ранить. Глубже, чем сейчас. А некоторые?— даже убить. Донхек проходил через это много и много раз. В первый?— во сне, и это отпечаталось ярче всего. Все остальные разы?— когда оказывался на грани распада. Как и сейчас. Отчетливая картина собственной смерти как ничто другое придавало сил.Донхек в последний раз всхлипнул?— и сделался абсолютно спокойным. Медленно, минутой за минутой, обрастал сталью. Пока поднимался на дрожащие ноги и вел за собой. Усадив Минхена на скамейку, он достал из ряда шкафчиков маленькую аптечку. Прежде чем раскрыть ее, он быстрым движением вытер щеки. Минхен только следил за ним. За тем, как тонкие длинные пальцы смачивали резко пахнущей жидкостью из флакона белоснежный ватный шарик. И за тем, как эти же пальцы приближались к губам.Обожгло. До неожиданного громкого выдоха. Но кожа Донхека, прижимающаяся к его собственной, жгла сильнее. Внутри завертелся не только страх. Что-то намного глубже. То, что Минхен умел распознавать безошибочно. Как если бы посреди пугающего своей кровавостью поля боя расцвел прекрасный, яркий цветок. Сейчас не время об этом думать. О том, что лицо Донхека было невероятно близко?— Минхен чувствовал его дыхание каждым атомом собственного тела,?— о том, что пальцы его выжигали кожу до струп, и о том, что каждое легкое, аккуратное прикосновение к губам уже не отзывалось болью. Лишь бы он касался и касался долго.Донхек настолько привык к тяжелому металлу, покрывающему его всего, что он не снимал эти латные доспехи даже перед Минхеном. Словно тот мог всадить нож в самый неожиданный момент. Он, конечно же, этого никогда не сделает. Никогда, даже если собственная жизнь из-за этого оборвется.—?О чем вы говорили наедине с господином?Его голос был едва различим в этой тишине. Похож больше на шелест осенних листьев, опадающих на пожелтевшую траву. Донхек аккуратно прижимал ватный шарик к губам. Минхен понимал, что его выжигал не только антисептик. Что-то другое. Что возможно достичь, вряд ли Донхек будет против. Но Минхену хотелось совершенно не так. Ему бы пробраться дальше. Он никогда не сомневался в том, что младший к нему что-то чувствует. Что-то больше, чем одна лишь благодарность за отданные дни, проведенные в холодных стенах больницы. Донхек… к нему тянулся, как если бы он не мог сопротивляться гравитации, губительно сказывающейся на его слабом теле. Теперь же он окреп. Пусть и не особо сильно, но этого хватило, чтобы перестать болезненно привязываться.Донхек что-то пережил. То, что встало тонкой завесой перед его лицом и пуленепробиваемой стеной перед сердцем. Возможно он пережил это намного, намного раньше.Отныне он не знал покоя. Не ведал об отдыхе. Голову заполонили навязчивые, отдающиеся болью мысли о том, как всех спасти без каких-либо потерь. Страшно, но… это возможно. В какой-то мере и это осуществимо. Если закрыться ото всех. Стать безразличным. Носить эти чертовы вечные маски, пытаясь держаться перед другими таким, каким он был в прошлой жизни. Словно после пугающей комы в нем ничего не изменилось. Хотя настоящий Донхек поменялся. Минхен, правда, не знал как сильно. Закрадывались лишь догадки о том, что… внутри Донхека уже давно были такие мысли. На начальном, бессознательном этапе. Нужен был только катализатор. То, что спустит его с цепи. То, что поменяет его слепую любовь на лютую ненависть. Неважно как. Любыми способами.Донхек долго смотрел ему в глаза. Минхен?— тоже долго?— не отвечал.—?Если вы не хотите говорить, я пойму,?— прошептал Донхек, убрав использованный ватный шарик в мусорное ведро. Он вернулся и сел напротив, но уже не так близко. Минхен следил за каждым его движением. А затем тяжело вздохнул.—?Он все еще настойчиво просил меня… принять его подарок,?— Минхен пожал плечами. —?Я отказывался. И тогда он стал говорить о моих успехах. О том, что я хорошо держался против Джонни. О том, что у меня хорошая подготовка и есть проблески таланта. Я мог бы стать отличным наемником. С этим,?— губ коснулась ухмылка,?— я не согласился.Затянувшаяся тишина давила на уши.—?И все? —?уточнил Донхек. Он заламывал пальцы в попытках успокоиться.—?Да,?— кивнул Минхен. —?Я вызвал у него гнев, но он прекрасно сдержал его. У него острая улыбка. Кровавая. Я чувствовал, как он приставил к моему горлу холодный, но несуществующий нож. Было страшно. Но ошибиться показалось страшнее вдвойне.—?Вы действительно оказались бы отличным наемником. В этом мы с господином сходны во мнениях,?— он поднял полные ужаса глаза. —?Я рад, что вы не согласились. Вы были правы: подарки от мафии лучше не принимать. Как и прислушиваться к ее словам, даже если они?— чистая правда. Опьянение от этих слов может привести к ошибке. Я бы не хотел… чтобы вы себя потеряли в этом мире. Не хотел бы, чтобы вы убивали.—?Ты бы не принял меня такого?Теплая улыбка Донхека, прорезавшаяся на губах, осветила весь мир Минхена.—?Ну что вы,?— мягко прощебетал он. —?Я принял бы вас любым. Но если бы я был простым человеком… самым обычным… я не знал бы, какие черти водятся в ваших темных омутах. Про свои я знаю. Удивлен, что вы способны принять меня, снайпера, у которого руки по локоть в крови.—?Ты бы не хотел, чтобы я убивал?.. —?озвученный вопрос звучал как утверждение.—?У вас вся жизнь впереди. У меня же нет того, что еще можно спасти.Минхен замер. Донхек, смотрящий в пол и заламывающий собственные пальцы, прямо сейчас?— тогда, когда старший ждал этого меньше всего,?— сбрасывал с себя привычные тяжелые доспехи. Под слоем металла он был чист. Почти невинен. Бессчетные убийства никак не сказались на его душе. Он сиял, и сияние это резало глаза. Донхек впервые позволял увидеть нечто больше, и Минхен отныне боялся даже неправильно вздохнуть, разрушив то хрупкое воцарившееся доверие между ними.—?Говорят,?— медленно начал он охрипшим голосом, словно не знал, следовало ли ему прикладывать больше сил для того, чтобы донести каждый звук до Минхена. —?Говорят, после смерти новорожденные сгнивают не так, как взрослые. Дети?— изнутри. Я уже далеко не ребенок, но сгнивал так тоже. Просто потому что именно в детском возрасте меня лишили обычной, человеческой жизни.Минхен хотел бы перебить?— заставить Донхека поверить в себя, рассказать ему о том, как он прекрасен, как он сиял, как каждое его действие или слово оставляло внутри старшего неизгладимый отпечаток,?— но он этого не сделал просто потому, что сейчас Донхека было легче всего сбить с пути.—?Я не понимаю, почему вы готовы отдать жизнь за гнилую пустоту. Во мне нет ничего хорошего, и даже мое искреннее желание избавить от мафии на самом деле лишь способ достичь эгоистичных целей,?— он посмотрел глубоко в глаза. —?Вы?— та цель. Быть каждую секунду своей никчемной жизни рядом с вами, потому что рядом с вами я ощущаю себя полностью. Таким, каким я был только при рождении. Я думал, что не смог сохранить в себе себя же. Что мою подлинную личность изрезали в детском доме, а затем полностью искромсали в сырых стенах подвала. Думал, что меня подменили на простую машину, способную только убивать и завидовать успехам других. Столько лет я жил… и не отдавал своим действиям никакого отчета. Думал, что если у меня нет будущего, то стараться нужно лишь для того, чтобы запугать этот преступный мир. Сделать себя его самой устрашающей частью.Минхен вздрогнул, когда почувствовал его прикосновения к своим рукам. К скрытой под тонкими эластичными бинтами коже. Он снимал ткань медленно, оборот за оборотом, а затем помассировал затекшие длинные пальцы. Грудь жгло нехваткой кислорода. Минхен пытался отстраниться от ощущений, но у него это слабо выходило. И надеялся, что Донхек продолжит.Он так и поступил через несколько сбившихся ударов сердца.—?И я устрашал. Я убивал. Снова и снова, снова и снова, пока руки невозможно было отмыть от въевшегося запаха смерти. Он словно забился под кожу. Или же это был мой собственный запах, исходящий откуда-то изнутри? Оттуда, где уже давно все сгнило.Он гладил пальцы, не поднимая головы. Минхен без слов знал, что прямо сейчас ему труднее всего было поднять взгляд и встретиться с его просто потому что Донхек фарфоровый. И его сейчас было легче всего разбить.—?А затем… я впал в кому. И мне снился сон. Красочный, яркий. Это был прекрасный сон. За считанные минуты, проведенные в темном коридоре ночного клуба, вы стали не просто частью моего мира. Вы стали его центром. И там, в этом сне… я влюбился. Так слепо, но глубоко, всепоглощающе, хотя сначала я и не разрешал себя так низко пасть. Любовь ставит на колени, ведь она падает на плечи неподъемным грузом. Меня же придавило к земле. Вы отдавали много любви… сейчас я не уверен, что этого не происходило наяву. В настоящей жизни, пока я спал, вы рассказывали о себе?— о чем же еще вы могли говорить со мной, безучастным, незнакомым, как если бы не о себе? —?и мое сознание рисовало дивные картины. А иногда оно даже позволяло мне чувствовать эти картины. Вы касались меня,?— губы тронула слабая, мягкая улыбка. —?Моего неподвижного тела. Знали бы вы, как я извивался под вашими пальцами, хотя на деле мое неконтролируемое тело никак не отзывалось. Во сне я сгорал.А затем он стал отстраненным.—?Но даже во сне мой мир рухнул. Я жил осознанием того, что мафия сильнее меня. Что я один против нее не выстою, и тогда мое подсознание стало раскрашивать полотно другими красками. Мрачными. Я ошибался снова и снова в попытках прекратить это все, остаться только рядом с вами и только ради вас. Нас разделили. Над головой занесли меч палача, но я не хотел просто ждать смерти. Знал, что лезвие, конечно же, опустится на мою голову, но не сделать ничего я не мог. Там, во сне, я спас вас, и цена этого спасения была высока. Целая жизнь. Если вы думаете, что сейчас я не готов заплатить такую же цену, то вы глубоко ошибаетесь. Только вот в этот раз… я хочу попытаться сделать как можно больше. Столько, сколько не успел во сне. Я научился доверять, в первую очередь доверять своей семье, и тогда мою идею поддержали. Ведь я был не единственным, кого угнетали и кому не нравился эта жизнь. Мы все немного попробовали счастье, и этот вкус запомнился нам надолго. Мы бы хотели снова и снова пить этот сладкий коктейль.Минхен коснулся его рыжих волос и заправил прядь за ухо. Провел большим пальцем по скуле. По нежной, шелковистой коже. И впервые позволил себе подать голос:—?Ты говорил, что у тебя нет того, что еще можно спасти. Но ты не прав. Твоя душа, чистая, яркая, похожая на лучик света?— ее я готов уберечь. Убийства никак не затронули ее. Ты не разрешил монстру, которым тебя вылепили, поселиться в том, кем ты являешься на самом деле. Ты способен чувствовать, а значит ты не полый внутри. Пустоту любить невозможно, а тебя я люблю.Донхек вздрогнул и поднял голову. Позволил посмотреть в свои глаза. Внутри ворочалась не только боль. Ее перекрывало другое. Теплое, светлое. Затем Минхен опустил взгляд ниже?— на полуприкрытые, манящие губы. Донхек сделал то же самое.—?Я тоже,?— он медленно приблизился. Вскинул руки, обхватил шею, запустил дрожащие пальцы в волосы. —?Я тоже люблю тебя, Минхен.В тот момент, когда Минхен поцеловал его, весь мир Донхека разлетелся прахом. Перестал существовать. На долгие секунды он забывал обо всем. Держал в голове только новые, незнакомые ощущения?— хотя во сне он проходил и не через такое. Сейчас все казалось намного отчетливее. Глубже отпечатывалось. Как и ожоги, оставленные руками Минхена,?— они уже не просто на коже. Они выжигали насквозь. Даже через давно полученные шрамы?— Минхен запустил ладони под тонкую футболку и выловил полузадушенный, шумный выдох прямо в губы. Донхеку потребовалось много времени, чтобы научиться подстраиваться под поцелуй, хотя на деле не прошло и минуты.Внутри образовалось что-то еще. Голод, о котором он никогда не знал до этого. Хотя пьяное подсознание пыталось восстановить давно забытые картины: дорогая комната, приглушенный свет, жар и шелковистость чужой кожи, мягкость сбитого в кучу одеяла под собой. И разбитое нескончаемым удовольствием тело.Донхек прижимался ближе. Целовал глубже. Не хотел, чтобы это прекращалось.—?Не хочу тебя отпускать,?— прошептал он в губы. —?Не могу, не могу, не могу…—?Но сейчас тебе придется это сделать.Минхен уткнулся носом ему в шею и втянул пленительный запах. Попытался успокоиться. В первую очередь успокоить пальцы, все еще ласкающие Донхека, и сбившееся, шумное дыхание. Хотя краем сознания ловил то, что Донхек не мог унять охватившую все тело дрожь и учащенное биение сердца.—?Чтобы достичь цели, необходимо чем-то жертвовать,?— тихо сказал Минхен. —?Я бы не хотел, чтобы все ваши старания оказались напрасны. Ты ведь все это затеял не только ради меня. Ради счастья других тоже.Минхен оставил обжигающий поцелуй на его щеке, покрытой высохшей дорожкой слез.—?Пришло время расставаться.В его спокойном, тихом голосе Донхек услышал скрытое, едва уловимое обещание.А спустя несколько минут трепещущее сердце обратилось в камень.