Часть нашей семьи (1/1)

В тусклых глазах Донхека огонь отражался так ярко, как будто он горел внутри зрачка. Он смотрел в пол?— на тонкий ковер между двумя высокими креслами,?— и выражение его лица оставалось безмятежным. Словно ничего в этом мире не могло потревожить его. В темной, освещаемой лишь этим контролируемым огнем комнате тени вытачивали его лицо, как если бы скульптор создавал из камня человека; застывшие на века черты?— что его, статую, могло изменить? Какие чувства, хлынувшие в вены, способны были оживить холодный камень? Донхека изваяли, вырезали, вылепили с одной лишь эмоцией на лице. Безразличие. Равнодушие. Пустота, бездонность которой можно было разглядеть в этих спокойных, привыкших видеть только смерть глазах.Но Джисон был уверен, что внутри старший бился в плохо сдерживаемой истерике; на языке оставался горьковатый вкус его слез, а в ушах стояло эхо его душераздирающих криков. Донхек сам же себя зашил в узкую шкуру зверя, чувствующего странный пугающий голод. Но внутри он был совершенно другим. Чутким. Преданным. Добрым, как если бы он никогда не знал горя. Но он знал. И так много, так много знал этого горя, что сердце дробилось на мелкие, впивающиеся в кожу осколки, приносящие боль. Раны эти никогда не заживали и постоянно кровоточили. Особенно в те моменты, когда Донхек чувствовал себя слабее всего.Он и сейчас был слаб как никогда прежде. Пока смотрел на этот ковер, пытаясь сохранить на лице безразличие и отрешенность. У него хорошо получалось?— у него всегда получалось скрывать собственные чувства, но раньше он плохо контролировал их,?— и Джисон словил себя на мысли о том, что такому искусству обучиться было сложнее, чем снайперскому делу. Донхеку потребовались долгие годы для того, чтобы каждые действия, отточенные до совершенства, у него получались на новом, интуитивном уровне. Словно ему не нужно было много думать для того, чтобы выстрелить?— алгоритм въелся под кожу и запомнился мышцами. Чтобы научиться контролировать эмоции, Донхеку потребовалась месячная кома. И собственная смерть во сне. Джисон об этом знал. Знал и надеялся, что это никогда не повторится.Он кидал беглые взгляды на старшего; тот вздрагивал каждый раз, когда чувствовал их, и лениво поднимал рыжую голову. В глазах у него читался немой ответ: ?Все в порядке?. Джисон знал, что у Донхека никогда не бывало ничего в порядке. Он жил ожиданием войны. Страхом оступиться. Для него не существовало покоя?— он его никогда не знал. Удивляло, что на грани распада Донхек сумел взрастить слабый цветок внутри себя, так тщательно оберегаемый, до которого труднее всего добраться. У господина до сих пор не получилось. Джисон закрыл глаза и взмолился, чтобы не получилось вовсе.Он знал?— у него бы так не получилось. Он уже медленно сдавался. Он не проходил через собственную смерть. Через предательство и пытки, сравнимые разве что только с пытками военными. Он бы никогда не смог так искусно скрывать свои эмоции. Свою любовь. Донхек же делал это постоянно,?— он знал, как сердце может сжиматься болью от одного лишь страха все потерять, и какими слезы бывают горькими на вкус, когда нужно?— необходимо?— расстаться.Донхек Минхена заслужил. Не количеством убитых им людей и не правильностью выполненных заданий. Даже не своей репутацией. Другим. Совершенно. Долгими бессонными ночами, посвященным оттачиванию навыков,?— Донхек никогда не хотел брать винтовку в руки только для того, чтобы нести смерть. Винтовка другая. Она прекрасная. Ее сильный корпус вызывал восхищение?— кому, как не Джисону, знать об этом,?— а правильное использование?— почти раболепие. Донхек хотел бы удивлять тем, что умел делать лучше всего. Хотел бы спасать других, как спасал сейчас одними лишь своими спрятанными глубоко чувствами. Нимб убийцам никто не давал, но нимб над головой Донхека светил так ярко, что от этого слепило глаза. Минхен?— подарок за каждую перенесенную пытку и ужас, за постоянную, непрекращающуюся боль в груди, за сведенные судорогой пальцы, застывшие на холодном металле, за целое скопление звезд-синяков на предплечьях и ключицах,?— они никогда не сходили с тонкой, обугленной горящим внутри огнем кожи.Донхек ценил каждый подарок судьбы. Их за всю жизнь было немного. Поэтому он даже не вздрогнул, когда в утопающей в полутьме комнаты появился Минхен. Его Минхен. Сдерживающий в себе точно такие же эмоции. Его никто не учил этому,?— он научился сам. Для этого ему потребовалась лишь любовь к убийце. К убийце, сильнее всего в жизни желающего мира и спокойствия. У Минхена было безмятежное лицо. Почти такое же безразличное, как и у Донхека.Джисон внимательно следил за этой картиной, и жалость горела в его груди. Донхек глаз не поднимал. Глаза?— зеркало души. Это зеркало могли треснуть на тысячи осколков, едва он поднимет свою тяжелую, налившуюся свинцом голову, и мягко дотронется взглядом до бледного лица, выточенного темнотой до тонкого, осунувшегося до пугающего. Минхен ведь тоже переживал. Минхену было страшно. Не за себя?— за Донхека, взвалившего на свои плечи неподъемную ношу. Он хотел часть этой ноши взять на себя. Именно поэтому пришел сюда?— один, в логово врага, прекрасно понимая, что за одну лишь ошибку его могли убить. Минхен ошибаться не хотел. Он спрятал эмоции и переполняющие его чувства под замками,?— и уселся в кресло.Донхек стоял напротив него. Почувствовав кожей, как взгляд Минхена наполнился теплом. От этого в груди все начало нещадно гореть. На несколько коротких секунд они позволили друг другу забыться. Донхек не часто улыбался, но каждый раз, когда это случалось, что-то внутри Минхена расцветало ярким светом. Его привычный мир рушился, но ему до дрожи нравился этот хаус в груди. Даже сейчас, пока уголки губ Донхека едва вздрагивали в попытке скрыть одно единственное чувство, которое скрыть полностью было невозможно. Минхен пытался тоже. Выходило хуже. Особенно в тот момент, когда их взгляды притянулись друг к другу.Джисон увидел вспыхнувшее пламя в темноте и глубине зрачка. Оно контролировалось куда лучше, чем тот огонь в камине. Языки пламени обволакивали. Самое главное на этом моменте?— не позволить себе сгореть. Донхек только обугливался. Горящий внутри Минхена жар удваивал его собственный. Уже не обугливался?— обжигался. Каждое его нервное окончание должно было сгореть дотла, испепелиться, но Донхек только чувствовал, как каждая клеточка его тела наполнялась жизнью. Запредельной чувствительностью. Коснись Минхен его прямо сейчас,?— и под кончиками его пальцев Донхек умрет, не способный выдержать заструившийся по венам ток.Приглушенные шаги за дверью комнаты звучали как набат, бьющий по ушам отвратительным звоном. Джисон увидел, как глаза Донхека потускнели, словно в них угасла сама жизнь. Он больше не был способен чувствовать. Незнающие не смогли бы найти под этим безразличием даже проблеск эмоций. Джисон, знающий, видел все. Как много Донхек отдавал для того, чтобы не распасться. Минхену так много отдавать не нужно?— ему не сложно было изображать любовь к убийце. Лгать о том, что он беспечный и попросту слеп к этим чувствам, у Донхека получалось слишком хорошо. Вот только сердце сжималось боль. и под маской на лице нечем было дышать.В тот момент, когда Донхек больше всего был похож на безвольную и бездушную куклу, в комнату спокойно?— он всегда был спокоен, даже когда смотрел на оставленные кровавые полосы на некогда чистой коже,?— вошел господин Чжон, и шлейфом за ним потянулся липкий страх, который он, словно тонкую органзу, опустил на чужие плечи. Раньше Донхек точно бы вздрогнул при одном лишь взгляде на господина; сейчас постоянный страх, ворочающийся неприятным комом внутри, перекрывал тот, которым господин хотел укрыть. Но Донхек вздрогнул. Джисон, все еще не привыкший ему противостоять, вздрогнул тоже. Он был любимчиком господина, и ему сложно давалось чувствовать всю его мощь. Всю его уверенность в себе. Все то, чем он подавлял, даже если для этого ему нужно было просто войти в маленькую, тесную из-за этой почти осязаемой ауры комнату.Джисон стоял дальше всех. В почти плотной темноте. Как совсем не нужное украшение. Только вот холодный пистолет, обжигающий руку, точно не какая-то необычная деталь этого украшения. У Джисона свое, никому не известное задание, которое он никогда не выполнит. Его попросили. Любезно. Как просили много раз до этого. Только в те разы это было не убийство. Сейчас, конечно же, оно. Джисон никогда не познает горький вкус смерти. Даже если ему самому придется оставить в этой комнате жизнь. Он был готов.Когда господин Чжон уронил свой первый вопрос, Донхек почувствовал, как внутри него все заиндевело:—?Так вот тот самый Ли Минхен? —?его губ коснулась улыбка. Отвратительная и пугающая, хоть он и пытался вложить в голос все свое обаяние. Минхен выпрямился в спине. —?Я много слышал о вас.—?А один раз даже сломали нос,?— ехидно заметил парень. Будь на его месте кто-либо другой, господин не оставил бы от него ничего: ни клочка ткани, ни кусочка сорванной кожи, ни раздробленных костей. Но перед ним сидел полицейский, чья помощь ему была жизненно необходима, и именно поэтому он рассмеялся. Только Донхек в этом мягком звучании услышал агрессивные, дикие нотки.—?Это была своеобразная плата за пользование моей вещью,?— ответил мужчина. Донхек почувствовал на себе его ленивый взгляд и вздрогнул, словно все тело пронзил удар тока. Улыбка на морщинистом лице стала шире, как если бы ее питал терпкий вкус чужого страха. —?Отныне такой платы не будет.Минхен кинул беглый взгляд на побледневшее лицо Донхека. Джисон, вскинувший голову,?— взгляд вопросительный.—?Вы ведь сделали то, о чем вас просили мои люди? —?уточнил господин. Он знал ответ на этот вопрос. Доен донес отчет полиции предельно честно. Лишь в одних моментах соврал. Минхен, сидящий в кресле, уверенный, словно ничего не могло разрушить его планы, тоже соврал. Он кивнул. А господин продолжил. —?За вашу поддержку нам я готов подарить Донхека.Джисону потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Минхену?— чуть дольше. Донхек, пытающийся не слушать противный, горьким осадком остающийся где-то внутри голос господина, так ничего и не понял.—?Вы ведь хотите этого? —?мягко спросил господин, и Минхен растерялся. —?Не можете поверить своему счастью?—?Донхек не вещь, чтобы так ей распоряжаться,?— прохрипел он, и Донхек, не готовый услышать собственное имя в его речи, поднял голову и столкнулся с его взглядом. —?Я бы хотел, чтобы он сам выбрал меня.Но он уже. И уже давно. Выбрал, привязал к себе, сделал нужным, свил их нити в единую?— вот как сияла она, красная, сорванная с когтистых веток деревьев, на худой белоснежной руке Минхена. У Донхека под тканью униформы находилась точно такая же. И она точно так же обжигала.—?К тому же от подарков мафии следует отказываться,?— заметил парень. Донхек почувствовал его взгляд на себе. —?Даже если эти подарки слишком желанны. Кто знает, как за них придется платить.—?Ваш выбор. Я лишь не хотел оставаться в долгу перед вами. Вы помогли нам, и я не знаю, как можно оценить эту поддержку. Вы, не боясь осуждения и преступая закон, все же смогли заинтересовать полицию в сотрудничестве с нами. В том, что это будет выгодно и вам, конечно же, и нам. Не каждый бы так смог. Вы могли потерять работу, а в худшем случае?— свободу. Но вы рискнули. Это… заставляет чувствовать уважение. Но я понимаю, что, если бы не Донхек, вы бы не стали нам помогать. Более того?— сами бы заточили за решетку. Даже бы не стали слушать. А Донхека вы любите, и, не желая видеть его убийцей, сделаете многое, если не все, чтобы спасти его от пожизненного заключения.—?Вы поэтому захотели личной встречи со мной? Чтобы оплатить мне?—?Отчасти так,?— кивнул он. —?Отчасти я просто хотел бы увидеть того, кто мог так слепо и наивно влюбиться в мою вещь. В бездушную, способную лишь убивать куклу. Может, в больнице, после комы, он был совершенно другим? Настоящим. Живым… почти как человек?Минхену не потребовалось много времени, чтобы правильно ответить:—?Нет,?— и взгляд его выжег внутри Донхека абсолютно все. —?Он всегда был закрытым и отстраненным. Никогда не показывал искренних чувств. Я так и не смог достучаться. Даже сейчас… пока мы в одной комнате. Он все равно словно за гранью этого мира. До него добраться почти невозможно.Джисон увидел, как Донхек на секунду потерял маску. Ему было больно. Он поморщился, но сразу же принял безразличное выражение лица. Слова Минхена вскрыли прежние раны. Он действительно до сих пор даже не смог коснуться Донхека. Тот не позволял. Держал на расстоянии. Чтобы в случае чего оттолкнуть от себя в самый страшный и пугающий момент.Господин улыбнулся.—?Я не настолько стар, чтобы ничего не понимать, Ли Минхен.—?А я не настолько доверяю вам, чтобы говорить о собственных чувствах. Можем ли мы перейти к официальной части? Это ведь личная встреча между мафией и полицией для подписания документов и обсуждения совместных вопросов. Кому, как не вам, знать, как следует эти разговоры вести.Господин Чжон хмыкнул, и Донхек, знающий каждый отзвук в его голосе, понял, что тот был зол, но искусно скрыл это. Донхеку такого мастерства никогда не достичь. Он мог только искать гнилые нити в чужих звуках, вытягивать их, пропускать сквозь себя, отсыревшие и распускающиеся прямо в руках. Господин что-то задумал, и снайперу это не нравилось.—?Прежде чем подписывать документы,?— медленно начал мужчина,?— я бы хотел оценить вашу физическую подготовку.Минхен вскинул бровь.—?Для чего вам это нужно?—?Мои люди довольно-таки сильны физически,?— гордо ответил господин. —?Люди семьи Чхве?— чего скрывать?— могут оказаться сильнее нас. Я бы не хотел задействовать тех, кто не смог бы одолеть их. Мне не нужны напрасные смерти. Мне нужна победа.Но Донхек знал, что ради этой победы господин отдаст много людских жизней.—?… Может быть, Донхек тоже не хочет вашей смерти?Не хочет. Молится, чтобы Минхена вся опасность проходила стороной. Надеется, что с ним никогда ничего не случится. Он готов был встать перед ним непробиваемой стеной и впитать в себя каждую пулю,?— но со спины Минхен стрелял чувствами, и та, изнаночная сторона выглядела куда чудовищней другой, изъетой металлом.—?Хорошо, я согласен,?— кивнул Минхен, прежде чем тишина между ними затянулась.Лишь у выхода господин наклонился к Донхеку и прошептал ему прямо на ухо:—?Я не глупый, Донхек. Любить пустоту невозможно. Я смогу узнать, чем же ты так его пленил, даже если для этого мне придется применить все пытки, что я применял на тебе.?Сможет он это сделать?, подумалось Донхеку, ?только если Минхен станет частью нашей семьи?.Но именно этого господин добивался.***—?Пальцы музыканта,?— мягко сказал Джисон на ухо Ченлэ,?— не предназначены для арбалета.Он бережно взял его руку в свою, нежно прикоснувшись подушечками тыльной стороны ладони. Ченлэ следил за каждым его малейшим движением, запечатляя все крохотные моменты и все удары тока, пронизывающие вены. Только пальцы, скользнувшие на запястье,?— но внутри Ченлэ вспыхнул огонь, которого он никогда не знал до той ночи, и огонь этот горел безжалостно. Копотью покрывались внутренности. Ченлэ заставил себя тлеть. Это лучше, чем прямо сейчас сгореть здесь, в большом павильоне, пока эхо чужих голосов отражалось над головами и никто не был способен увидеть их, стоящих у стены. Ченлэ вскинул голову. Горло прорезал зов о помощи.—?Я не хрупкий, Джисон,?— ответил он. Взгляд его скользнул ниже?— ниже того уровня, на котором находились их руки. —?Зачем тебе пистолет?—?Задание,?— нехотя ответил младший и посмотрел в сторону. —?Убийство.Он произнес это слово так, что кожа Ченлэ покрылась мурашками от макушки до пят.—?Ты этого не сделаешь,?— уверенно сказал он, пытаясь убедить не Джисона?— себя в первую очередью.—?Не сделаю,?— согласился он легким кивком головы. —?Иначе ты бы меня не любил. Просто не смог бы, зная, что я застрелил невиновных. Одно дело?— убивать точно таких же, как и ты. Это почти естественный отбор. Кто сильнее, быстрее, умнее?— тому и следует остаться в живых. Но другое дело?— другое дело убивать беззащитных, тех, кто даже не догадывается, что смерть глядит на них с высоты многоэтажного здания и ждет одного лишь приказа. Я бы не смог. И сейчас?— тоже не могу.—?Я, наверное, не смог бы застрелить даже тех, кто этого заслужил,?— мягко сказал Ченлэ, наблюдая за тем, как в темноте дверного проема показался Минхен.Джисон задумчиво хмыкнул.—?Вот твоя первая ошибка,?— их взгляды столкнулся. —?Убийцы смерти не заслуживают. Посмотри хотя бы на Донхека.Стоящего на балконе второго этажа. Взирающего на мир без интереса?— почему его глаза были столь безжизненно-пусты? Словно тонкая вуаль упала на лицо. Раньше он был именно таким. Закрытым. Не выражающим эмоций. Одно лишь дополнение к господину. Вызывающая трепет длинная винтовка за спиной?— самое красивое, что было в этой бездушной статуе. Но отныне Ченлэ видел больше. Хоть это и давалось с трудом. И не каждый раз. Сложнее всего было подобраться к Донхеку в те моменты, когда он бывал уязвимее всего. Когда чувствовал, как чужие взгляды целились в самые хрупкие места, покрытые коррозией, в жалкой попытке пробить насквозь.На балконе он не был одинок. Рядом с ним?— руку протяни и сожми шею! —?стоял господин, сложив рук на груди. Они внимательно следили за тем, как Минхен, растирающий запястья, подошел ближе к тонким татами. Ему навстречу вышел Джонни. От этого по спине Донхека пробежал холодок. Джонни ему ничего не сделает?— Донхек сам просил об этом, едва не роняя слезы,?— но и без каких-либо увечий не оставит.Джисон почувствовал, как Ченлэ дернул его за ткань черной униформы.—?Твой отец решил проверить физическую подготовку Минхена,?— ответил он.Это заставило старшего удивленно поднять голову и выпрямиться в спине.—?Физическую подготовку одного лишь полицейского?—?Он и других проверить собрался. Не сразу. Сейчас только Минхена.Ченлэ скосил взгляд вверх?— на уровень второго этажа,?— пытаясь в несмешливо сощуренных отца глазах разглядеть то, о чем тот задумал. О страшном ли, для чего предназначались Джисон и его пистолет, или же о пугающем, что бы вывело Донхека из себя? ?О чем ты думаешь??,?— спрашивал Ченлэ снова и снова, словно он мог прочитать чужие мысли. Не мог. Но мог коснуться?О чем же, о чем же, о чем…?и пропустить сквозь себя.Отец выловил его взгляд, и Ченлэ его выдержал. Вместе с тем сжимая ткань на униформе сильнее, пока Джисон не зашипел от боли. Они стояли близко друг к другу, и Ченлэ еще никогда до этого не чувствовал тонкость острой грани, за которую нельзя перейти. Теперь он ощущал ее на кончике языка. Отвратительный вкус застывшей, свернувшейся крови.Помещение, в котором они находились, было огромно. Потолок утопал в темноте. Пол был разделен желтыми полосами, похожими на кровеносную систему, на секции для арбалета, для винтовки, для ножей, для других орудий и для рукопашного боя. Эта секция была одной из самых маленьких. Тут были только тонкие татами и ничего более. Джисон не часто оказывался в этой секции?— ему бы для начала натренировать руки для винтовки,?— но каждый раз, когда оказывался, все его тело покрывалось лиловыми синяками; на спине не оставалось живого места. У Донхека?— на всем теле. У Джонни из всей их семьи синяков оставалось меньше всего,?— немного на предплечьях, у коленей и на животе. Но и он умел ошибаться, и тогда на его теле расцветали темно-синие бутоны.Минхен стоял перед ним уверенно. Так, словно разница в их росте и ширине плеч его не пугала. Он проходил через многое и много раз оказывался перед лицом смерти, и ее полынный запах уже стал привычным. Хотя к нему привыкнуть было невозможно. Тонкие руки обвиты эластичными черными бинтами. В униформе снайпера, не предназначенной для рукопашного боя, Минхен выглядел как отдельный вид искусства. Кожаные ремни, обвивающие грудь, чуть блестели в свете ламп. На правом бедре повязаны точно такие же, с маленькими мешочками специально для пуль.Они сорвались друг к другу неожиданно. Без всяких сигналов. Чувствовали. Как адреналин закипел в венах и как сердечный ритм отозвался шумом в ушах. Выпад, резкие движения?— Минхен обязан быть слабее Джонни. Обязан. Но он не. Он… словно делал это много раз. Проходил через худшее. Кто же его, полицейского, знал и кто знал, с какими трудностями он сталкивался раньше. Он держался долго. Почти как Джисон. Удар, прыжок, схватил за ногу, за руку,?— слились воедино. Со стороны выглядело как танец.А затем все закончилось. Минхен оказался прижат к тонким татами. Удар вышиб весь воздух из легких. Он зашипел, но не сдвинулся; только грудь трепетала да в горле клокотал звук.В этот раз Ченлэ хватило одного взгляда, чтобы понять темные, спрятанные глубоко мысли отца. Он сжал ткань на униформе Джисона в попытке привлечь внимание. Ему так же хватило одного взгляда на спокойное, словно высеченное из прочного камня лицо Донхека, чтобы понять, что тот знал. И уже давно суматошно искал пути решения.—?Неплохо,?— раздался глухой голос господина. А затем и его короткие аплодисменты, звук которых отразился эхом от высоких стен. Минхен тяжело дышал, пока поднимался на ноги. Джонни позади него запыхался не меньше. —?Я ожидал худшего.Минхен улыбнулся: в уголке его губ засохла алая кровь. Совсем скоро там появится синяк.—?А теперь я бы хотел поговорить с вами,?— добавил господин Чжон. Донхек вытянулся, выпрямился в спине. —?Наедине.