Отчаянные времена (1/1)

Лес утопал в тишине. Не было слышно ни пения птиц, ни шелеста листвы, ни лепета трав,?— то была гробовая тишина. Вакуумная. Когда под ногами захрустела иссохшая, некогда упавшая ветвь, звук напомнил разорвавшуюся бомбу. Заставил вздрогнуть, обернуться и задрожать от непривычности. Донхек выдохнул скопившийся воздух и поднял голову; лунный свет тонкими лучами коснулся его лица, едва пробираясь через широкую крону деревьев. Донхек как мантру помнил дальнейший путь; много раз говорил про себя, когда был совсем ребенком, поэтому слова врезались так глубоко, что Донхек вспоминал о них спустя много и много лет.На север от школы. Несколько метров вглубь, до первого дерева, на котором будет вырезана буква D. Затем?— на восток, пока перед глазами не окажется красная нить. И уж потом идти только за этими нитями.Донхек в призраков не особо верил, но на каждом метре открывшейся поляны видел призраков прошлого.Частокол из надгробий в реальности испугал до жути. Донхек спустя почти что год едва ли помнил свой сон, в котором он видел и это же кладбище, и эту же прогнившую до основания церквушку. Но ощущения от тех сцен были колоссальные; пробирали на мурашки до сих пор. Донхек видел кресты, где-то развалившиеся, где-то рухнувшие полностью. Металлические таблички, покрытые коррозией,?— у каждого из них была своя. Могилы заросли мхом; через много лет, когда кресты упадут полностью, поляна покажется пустой, не тронутой рукой человека. Но под землей будет скрываться страшный секрет. Если к этому моменту церковь снесут, то никто не посмеет придти сюда?— зачем, если тут ничего не было?Даже это кладбище, вырисовывающееся прямо перед глазами Донхека, не сравнится по числу надгробий с его личным, скрытым глубоко внутри.Погоста коснулись серебряные тонкие лучи лунного света.Вдалеке зашумел ветер и через несколько секунд остудил холодным потоком разгоряченную кожу Донхека. Он не двинулся, только сильнее вцепился в рукава пальто, когда рассматривал каждую табличку. Искал знакомые имена,?— и спустя мгновение наткнулся на несколько из них.В детском доме, частью которого Донхек являлся до семи лет, воспитывались и более взрослые дети, почти совершеннолетние, но их было сравнительно меньше с количеством маленьких сирот. И все же они тоже врезались в память. Как оказалось?— глубже, чем надо. В отличие от детей, взрослые не издевались над ним, но делали что-то из ряда вон выходящее.Заботились. Как умели.Укутывали в одеяла, когда лютый мороз рисовал на тонких окнах свои жутко-красивые рисунки, дарили конфеты на разные праздники, всегда с улыбкой относились к каждой просьбе и часто читали сказки на ночь. Они не были озлоблены на весь мир из-за того, что их не выбрали,?— злость эту они сумели подавить в себе, рождая другие чувства: сострадание, понимание и любовь к ближним.Донхек был к этому чужд, но он запомнил их навсегда. Не только имена, но даже внешность. И спустя почти двенадцать лет они образами явились к нему во сне,?— хотели защитить. Помочь. Указали на верный путь, открыли глаза, даже если для этого потребовалось много крови и слез.Донхек скользнул взглядом по табличкам и вслух прочитал знакомые имена.—?Джено.Горло пересохло.—?Джемин.Голос гулко звучал в тишине.—?Тэен. И Тэн.Джено и Джемина он запомнил неразлучными; они всегда были вместе, будь то обеды в огромной столовой, служба в церкви или помощь в саду. Ни на шаг не отходили друг от друга с того самого далекого дня, когда они впервые встретились в холодных бетонных стенах детского дома. Они мечтали о тихой, спокойной жизни где-нибудь в глуши богом забытого места?— почти как здесь, в детском доме, но только вдвоем. Ждали лишь совершеннолетия.До него они не дожили полгода.Тэен ему запомнился тихим и молчаливым; он закрывался от мира книгами и казался тем самым человеком, у которого самый темный омут скрывался на глубине глаз. У него были странные предпочтения?— создание абсолютной тишины и темноты в комнате, рассказы о маньяках и серийных убийц или же припрятанный в кармане нож.Но это именно он из раза в раз спасал Донхека от безосновательной агрессии со стороны детей и именно он улыбался ему солнечно и ярко, вытирая рукавом изношенного до дыр свитера слезы с пухлых щек.Тэн казался им самым ярким из всех. Он испекал самое мягкое печенье в мире, читал самые добрые сказки и целовал в лоб всех детей, если они падали и разбивали колени или руки в кровь. Донхек?— случайно или нет,?— разбивал больше всех. И Тэн?— совершенно не случайно,?— оставлял поцелуй на щеке и отзвук смеха в голове.Он умер при Донхеке. Вернее?— повесился. Еще вернее?— не справился с этой жизнью. Был слишком добр и мил, и это сломало его окончательно.Ветер качнул листву деревьев и подхватил несколько медных локонов волос, бросив их на лицо. Донхек зажмурился, когда теплые воспоминания, которые он все же сохранил в сердце и пронес сквозь время, встали перед глазами старой кинолентой, выцветшей кое-где, кое-где и вовсе утерянной. Если бы только Донхек мог спасти их… но поздно. Над головой висела тяжелая луна, а звезды готовы были сорваться вниз, так ярко они светили, словно оказались на пугающе близком расстоянии.Вдалеке послышался глухой, но разрезавший плотную тишину леса выстрел. Донхек лениво поднял голову и посмотрел в ту сторону, откуда донесся звук. Неужели Джисон игрался? Но пусть игрался, ему это было необходимо. Донхек не был уверен, что металлические шприцы, предназначенные для сильных, упругих мышц животных, подойдут для хрупких людских тел?— не разрежет ли шприц кожу, не раздробит ли кости, попадет ли снотворное в кровь? Но это было явно лучше пуль и явно лучше запаха смерти, въевшегося, казалось, намертво в кожу.В церкви было сыро и пыльно. И темно так, что Донхек не видел очертания вытянутой руки. Здание оставили еще задолго до появления парня на территории детского дома; пол из досок полусгнивший, скамьи разбиты и перевернуты, ткань на алтаре совсем черная от грязи. Донхек провел по ней рукой. Сел на колени и посмотрел на картину за алтарем?— изображение Богоматери. В детском доме все дети хотели, чтобы у них появилась семья; все хотели почувствовать материнскую любовь. Но их никто не забирал, и Богоматерь стала заменой той необходимости. Своеобразной компенсацией.Донхек помнил, что произошло в стенах этой церкви около года назад. Не наяву, но во сне?— предательство самого близкого человека. Но сначала?— первая встреча спустя долгое количество времени, первый разговор после побега, первый поцелуй, голодный, но нежный, скорее забирающий что-то, нежели отдающий. А уже затем блеснувший в руках металлический шприц и темнота перед глазами, вызванная слабостью тела.—?Мне жаль,?— разорвал он тишину своим голосом и на мгновение прикрыл глаза. Сложил руки перед собой правильно, ладонь к ладони. —?Я не хотел убивать Твоих детей… Я отомщу. Даже за тех, кто желал мне смерти. И за тех, кто терпел меня долгие годы. Мне оставили жизнь и я воспользуюсь ею мудро. Только позволь затем не вспоминать вас… Отпустить, а не хранить в сердце.Он знал, что ему не ответят, и поэтому тяжело вздохнул, поднявшись на ноги. В обычных церквях пахло ладаном и чем-то священным, тайным,?— в этой же воздух был пропитан запахами сгнившей древесины и отсыревших тканей. Мраком и смертью.К аллее он вышел через несколько минут. Спрятав в карманах две длинные красные нити?— быть может, если в следующий раз он захочет найти кладбище, то не сможет отыскать нити на ветвях деревьев. Луна висела тяжелым диском над скелетом бетонного здания. Многоэтажного, разоренного и полуразвалившегося; на стенах было много разных рисунков, но больше простых подписей. Если кто-то приходил сюда, то не особо часто?— за фасадом здания оказались скрыты чистые, не тронутые краской стены.Вскинул голову и посмотрел на крышу, пытаясь увидеть винтовку, но наткнулся взглядом только на застывший силуэт. То был Джонни. Совсем недавно он принялся брать у Юты уроки стрельбы. Он порывался попросить помощи у Донхека, но Донхек сам едва ли что-то умел.В здании оказалось темно и холодно, хотя на дворе стоял жаркий август. Эхом от стен отражались голоса. Он позвал их,?— и они пришли. Джонни, тренирующийся в поте лица, лишь бы не оплошать, Юта, которому Донхек вверял едва ли не собственную жизнь, и Джисон, в котором желание разрушить мафиозную семью горело не меньше, чем оно горело в Донхеке.Но когда Донхек вошел в единственную сохранившуюся комнату?— комнату директора, с огромным столом и целым рядом стульев,?— он увидел одного лишь Юту, стоящего у окон и упирающегося руками в разбитый подоконник. Луна упала бледным светом ему в лицо и осветила неровный прямоугольник комнаты; давно перевернутый горшок с растением, пожелтевшие страницы из личных дел, куски бетона и штукатурки,?— пришлось посмотреть на потолок и убедиться, что он осыпался. Пройдет еще много лет, прежде чем аварийное здание снесут, окончательно похоронив эту жуткую историю под пыльными руинами.—?Где Джисон? —?спросил Донхек и аккуратно уселся на край стола. На стулья садиться было опасно?— могли и сломаться.—?Сказал, что немного задержится,?— лениво ответил Юта и развернулся. Его волосы были почти такого же цвета, что и темные, плотные бордовые занавески на окнах. Он сложил руки на груди в тот момент, когда в зияющем темнотой дверном проеме показалась высокая фигура Джонни.—?Доена не будет,?— сказал он. —?Но он послал к нам одного человека… и я не знаю, как вам его представить.За его спиной послышался недовольный кашель.—?Но он говорит, что знаком с тобой, Юта,?— бегло добавил Джонни и отошел в сторону.В комнату, где единственным источником света являлась высоко висящая в небе луна, неспешной походкой вошел парень. Темнота позволила Донхеку смутно увидеть светлые волосы, напоминающие нимб у святых, и тонкие черты лица: почти черные бездонные глаза, мягкие пухлые губы и бледная, лишенная любого цвета кожа. Он был похож на волшебного эльфа, хотя сама лишь аура убийцы заставила поперхнуться воздухом. Донхек таких не часто встречал, а если и встречал, то как можно быстрее убегал куда подальше. Таких людей не воспитывали убивать, они были рождены для этого. С детства в десницу вкладывали не погремушку, а пистолеты, и на завтрак давали не кашу, а кровь.—?Меня больше волнует то, как Доен, черт его дери, оказался знаком с тобой,?— буркнул за спиной Юта. —?В конце концов, ты снайпер наших врагов и…—?Винвин…Парень довольно улыбнулся, едва Донхек выдохнул это имя. Донхек почувствовал, как все в комнате напряглись, вытянулись тонкой струной; воздух дрожал у самых губ.Это был Винвин, которого Донхек считал если не мертвым, то просто вымышленным. Но сейчас он стоял в этой комнате, дышал затхлым, пыльным воздухом вместе с ними, весь существовал, в груди трепетало горячее сердце, а от рук распространялся металлический запах?— эфемерный, несуществующий, но Донхек его отчетливо слышал. У самого же руки были по локоть в крови. Он знал не понаслышке, как трудно с этим въевшимся под кожу запахом просто жить, словно вечно тащишь на себе огромный груз вины и сожаления.Люди?— животные, и даже среди них до сих пор существовала борьба за выживание. Донхек был приспособлен лучше остальных. Винвин?— быть может,?— еще лучше.—?Вот теперь я точно ничего не понимаю,?— разорвал тишину Юта. —?Мало того, что Доен за нашими спинами общался с представителями семьи Чхве, так и ты, Донхек, его знаешь…—?Я не знаю,?— перебил он. И, развернувшись, мягко улыбнулся Юте. —?Ты рассказывал.Юта резко втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы, переведя ничего не понимающий взгляд с Донхека на Винвина. Он явно хотел задать мучающий его вопрос, но не смог составить предложение, и Донхек ему помог:—?Когда я спал… и видел яркий сон. Ты приходил ко мне?— я знаю это из рассказов Сохи?— и много времени проводил подле меня. Ты общался со мной. Потому что тебе, как и Минхену, сказали, что эти разговоры могут стать ниточкой, за которую я смогу ухватиться, чтобы выбраться из этого состояния как можно скорее, пока я еще могу и хочу это сделать. Одним из рассказов был про Винвина… думал, что я забуду, Юта?Винвин громко ухмыльнулся и устремил взгляд поверх головы Донхека, рассматривая обескураженное лицо Юты. В глубине его глаз мелькнуло что-то до боли знакомое, что-то, чего у снайпера точно быть не должно?— то были чувства, сдерживающие монстра внутри. Их не должно было быть, потому что в какой бы Винвин семье ни находился, в первую очередь его будут учить безразличию и душевной пустоте. Никакого сострадания. Никакого сожаления. Никаких паники и страха.Никакой любви.Но ее было много, ее было так много, что каждый из них стал забываться; что Донхек, что Винвин. Словно вместо полости внутри у них покоилось огромное, чуткое сердце. Словно вопреки всем самым жестоким пыткам они сохранили внутри себя росток светлых чувств и пронесли сквозь года, укрывая от всякой напасти. И словно организм, которому запретили любить, дал сбой,?— и с тех пор наполнился океаном этой любви.—?Это ведь случилось до того, как ты присоединился к нашей семье? —?осторожно спросил Донхек. Он не знал в точности, а лишь строил догадки, но, увидев вспыхнувший огонь в глазах Юты, мягко улыбнулся. —?Я не собирался осуждать тебя. Мы ведь все в этой комнате не следовали правилам. Доен врал в отчетах, когда мы не могли убить, Джонни собирался покинуть нашу семью, хотя единственный выход,?— губ коснулась едва заметная ухмылка,?— смерть, Юта. Джисон и вовсе хотел уберечь Ченлэ от этой кровавой короны, что готовило ему будущее. А ты общался с нашим врагом…—?Когда я познакомился с ним, он не был моим врагом,?— перебил Юта и вскинул темно-бордовую голову. Посмотрел на Винвина. Как если бы собирался рассказывать только ему. —?А затем мы просто наплевательски отнеслись к меткам на наших шеях. Какой бы семье мы ни принадлежали, в первую очередь он?— Винвин, а я?— Юта. И мы… хорошо ладим.Винвин громко ухмыльнулся.—?Если точнее, то мы делимся друг с другом информацией по поводу внутренней составляющей наших семей. Знаем обо всем, что происходит в двух организациях. Ищем совета… если что-то случается. И очень медленно ведем наших хозяев к перемирию.Донхек резко выпрямился в спине.—?Перемирие? Это лишь укрепит их контроль над нами. У нас будет два господина, не знающих слова ?хватит?, два господина, которые пытаются создать целую армию, и два господина, которые не позволят нам жить спокойно. Не позволят жить в принципе. Мы ведь не этого хотим. Не перемирия. А того, чтобы мафия умерла, погребенная под рассказами о том, что она когда-то существовала. Чтобы Сеул облегченно вздохнул, а его жители перестали бояться. Чтобы мы с вами попробовали на вкус обычную человеческую жизнь.Винвин переглянулся с Ютой, прежде чем раскрыл рот:—?А подумай так: перемирие?— это почти праздник. Почти историческое событие. На котором господин Чжон и господин Чхве будут находиться буквально в одном здании. В одной комнате. Они будут вдвоем, понимаешь? Когда тебе еще предоставится такой шанс? Убить одним выстрелом сразу двух глав мафиозных семей…—?Без убийств, пожалуйста.Донхек вздрогнул, не готовый услышать этот голос. Вздрогнул и Винвин, не готовый в принципе услышать любой голос. Он резко развернулся, выцепив из темноты хрупкую, почти фарфоровую фигуру парня, стоящего в дверном проеме.Волосы Ченлэ упали на самые глаза и отбросили тени, которые порезали его лицо лучше любого ножа на более острые углы: высокие скулы и линия подбородка, тонкая, словно тетрадный лист. За прошедший год он вытянулся, под рубашками стала прорисовываться мужская фигура, но он все так же казался стеклянным, готовым разбиться на мелкие осколки при одном неосторожном прикосновении. И вместе с тем?— в глазах появилась странная сила. Бунтарская. Юношеская. Присущая только людям этого возраста. Сила, которая вспыхивает только в тех, кого долго контролировали.—?Кем бы он ни был, он мой отец,?— строго добавил Ченлэ и прошел в комнату. За ним, словно тень, следовал Джисон, уткнувшись взглядом в пол.—?Извините, он сам пошел за мной и сам обо всем… догадался,?— быстро объяснился самый младший из них.—?Так уж мы и поверили,?— подал голос притихший Джонни, сложив руки на груди. —?Точно все рассказал.—?Джисон.В голосе у Донхека прорезались стальные нотки. От этого почти знакомого звучания Джисон даже не съежился?— просто привык. Раньше Донхек часто говорил с ним именно этим голосом, заставляя чувствовать вину даже тогда, когда для этого не было причин. Словно Джисон ошибся просто потому, что родился. Но в последнее время?— последний год,?— Донхек ни разу не кричал на него. Не повышал голоса. Не говорил тихо, рассудительно, словно обвиняя в каждом грехе. Он был… другим. И Джисон не хотел бы разочаровать его снова.Но был и Ченлэ.—?Донхек,?— перебил Ченлэ. —?Джисон правда не виноват. Я сам все понял. Я знаю слишком хорошо всех вас, чтобы не заметить изменений. Мой отец не такой проницательный в этом плане, потому что вы хорошо держите маски, к которым привыкли… но все же иногда что-то проскальзывало в ваших словах или действиях такое, что могло бы натолкнуть на мысль о том, что вы… меняетесь. Задумываетесь о другом. Не только о работе и о вечных убийствах. А о чем-то… о чем вам почти нельзя думать. О чем запретили. Семья,?— Ченлэ бросил взгляд на Джонни. —?Дружба с теми, с кем не следует,?— еще один взгляд на Юту. Послышался тихий смешок со стороны. —?Или не совсем дружба.И два последних взгляда?— на Джисона и Донхека.—?И любовь. Все это вы поставили выше вашей работы, хотя ваша работа предполагает, что выше нее ничего не должно быть.—?И что теперь? —?подал спокойный голос Винвин. —?Расскажешь все отцу?Ченлэ застыл, а затем посмотрел на него. Он едва заметно покачал головой.—?Я не собирался,?— тихо ответил он. Голос был совсем сиплым, словно парень чего-то боялся. —?Если отец узнает, он убьет всех вас. Но и оставить это я просто так не могу. —?Он перевел внимательный взгляд на Донхека, и парень увидел, как у того едва заметно задрожали бледные губы то ли от ночного холода снаружи, то ли от страха внутри. —?Я знаю, что ты всей душой желаешь отомстить моему отцу. И я даже знаю, что это будет справедливо… но, Донхек… он все же мой отец. А тебя он вырастил, хоть и жутким образом, и вложил в тебя столько своих знаний… Не убивай его, прошу. Сделай что угодно, но не убивай.—?Я постараюсь,?— ответил Донхек спустя некоторое время. —?Постараюсь, но не обещаю.Ченлэ только кивнул и выдохнул скопившийся в груди воздух.Донхек развернулся к Юте, а затем скосил взгляд на притихшего Винвина.—?Перемирие, значит,?— задумчиво сказал он, укусив губу. —?Праздник для всех. Мы действительно можем не убивать ни господина Чжона, ни господина Чхве… но мы можем сделать так, что всю оставшуюся жизнь они проведут за решеткой.Винвин прогнулся в спине и расправил плечи.—?Ты хочешь подключить к этому делу полицию? А что будет с остальными? С теми, кто уже давно помышлял, как и все мы здесь, о свободе? Их ведь тоже повяжут.Донхек не ответил?— долго, словно рассматривая под микроскопом каждую мелочь. А затем тяжело вздохнул.—?У нас нет другого выхода, кроме этого, ведь так? —?осторожно спросил он и пробежался взглядом по лицам собравшихся. —?Собрать не мафию, но организацию убийц, помогающую полиции… Заручиться их доверием и получить заслуженную свободу?Никто не ответил, и в тишине это прозвучало как громкое согласие. Донхек поднялся на ноги и сдул с пальто несуществующие пылинки.—?Тренировка закончилась,?— сказал он, пытаясь в кромешной темноте разглядеть очертания стрелок на часах. —?У господина будет много подозрений, если мы задержимся.И лишь только на выходе к нему подошел Винвин и, склонившись близко к уху, прошептал:—?А что насчет тебя, Донхек? Ты говорил про то, в чем мы ошиблись… Признаюсь, мы не без греха, но ведь и ты не следовал правилам.—?У меня много причин, чтобы ненавидеть господина Чжона и желать ему смерти,?— лениво ответил Донхек и отвел взгляд в сторону. —?Отобранное детство, пытки, смерть перед моими глазами от собственных действий, издевательства, эмоциональный террор. О том, что это все следует прекратить, я подумал до того, как перестал следовать правилам. С тех пор, как в моей голове зародился план по уничтожению мафии, я перестал быть частью нашей организации. Но я все еще часть нашей новой семьи и я не хочу от них ничего скрывать.—?Так скажи это. Громко. Чтобы тебя все услышали.Остановив их одним оглушительным свистом, Винвин внимательно всмотрелся в нахмуренное лицо Донхека. Ему ведь тоже было интересно, почему этот снайпер, столько лет исполняющий свои обязанности без пререканий и закрывающий глаза на собственную жизнь, совсем недавно сделался совсем другим. Ведь даже Юта об этом говорил, восхищаясь тем, какую силу давало Донхеку одно лишь желание уничтожить мафию.Когда Донхек понял, что все внимательно слушали его, стоя в огромном холле первого этажа полуразрушенного бетонного здания детского дома, он поднял рыжую голову.—?Это случилось чуть меньше года назад,?— начал он свой рассказ тихим голосом. —?Я проснулся в светлых стенах больницы, зная только то, что… жизнь, которую я видел в коме, оказалась кошмаром. Неправдой. Было сложно привыкнуть к прежней жизни, в которой я все тот же почти никому не нужный снайпер… но, как оказалось, пока я спал, ко мне… приходил один мужчина. Полицейский. Он приходил и после?— почти все те полгода, что я лежал в больнице?— и помогал мне. Учил ходить и разговаривать. Привязал к себе,?— Донхек усмехнулся. —?Намертво. Для господина Чжона это?— один из самых страшных грехов.Его голос отразился эхом от покрытых трещинами стен:—?Я влюбился в него. Влюбился в полицейского. Я плохо помню свой кошмар, но я не хочу его повторения.