Лучше бы ты меня никогда не любил (1/1)

Опалив дыханием холод стали и прикрыв один глаз, Джисон всмотрелся в этот мир через прицел винтовки?— в маленьком зеленом кружочке, перечеркнутом крест-накрест, он видел притихшее, спокойное животное. Одичавшая собака, стоящая у самой черты леса и высунувшая свою голову чуть дальше высокой травы специально для того, чтобы, втянув носом нити запаха, почувствовать не только распространившийся аромат сырого мяса, но и нотки напряжения в воздухе.Джисон едва не чертыхнулся, когда собака нерешительно отошла обратно, уловив взглядом своих падших сородичей; те не успели добежать до еды. Они оказались куда глупее; в них взыграли потребности. За что они и получили. От этого в груди родилось новое, неизвестное до этого чувство?— чувство возвышенности, на этом уровне открывались новые способности и возможности; словно только в твоих руках было чужое вытканное полотно жизни и только ты мог его разорвать, обрезать где надо или вовсе распустить. Донхек, стоящий в тишине и темноте чуть позади Джисона и смотрящий на эту картину перед ними не менее заинтересованно, чувствовал ли себя когда-либо Богом, вершающим чужие судьбы?Жутко пахло кровью. Этот запах был не настолько отвратителен, но все же поселил в животе ощущение тошноты и чуть вскружил голову. Воздух в помещении весь пропитался запахом мокрого бетона?— совсем недавно закончился ливень, но свинцовые тучи все так же возвышались над их головами, готовые вновь обрушить дождь. В воздухе витали свежие нотки неприступного леса, окружающее каркас старого, полуразрушенного здания. Пахло влажной от дождя травой и хвойным лесом. Небо раздирало от раската грома, а тучи прорезала белая ломаная линия?— воздух на секунды потерял любые запахи, но затем резко разрядился.Кровью пахло от Донхека. Он не справился с собственным плохо контролируемым телом и упал на ступенях лестницы, разодрав кожу рук до ярко-алых капель о щебень и мелкие камни. Тело, лишенное каких-либо сил, оказалось неподготовленным к таким трудностям, хотя, как помнил Джисон, раньше Донхек мог ухватиться за балку и подтянуться на следующий этаж, и это не заняло бы у него и нескольких секунд, но в этот раз они даже не рискнули?— решили остаться на этом этаже, когда заметили, что лестница резко обрывалась, разнесенная на камни, и в потолке зияла дыра. Хотя с крыши открывался бы вид получше, чем тот, что они видели сейчас?— большая территория, поросшая высокой травой, и черта хвойного леса, скрывающая в своей темноте не только собак, но и могилы.Они были на территории заброшенного детского дома, и сердце у Донхека вырывалось из груди. Суматошно билось о ребра, пытаясь проломить эту клетку,?— птица, заточенная в ней, желала только свободы.—?Жди, пока она не сделает первый шаг к еде,?— прошептал стоящий позади Донхек. —?Первый шаг означает, что биологические потребности стали преобладать над инстинктом самосохранения.Джисон кивнул, боясь разрушить хрупкую тишину, но спустя мгновение вопрос заклокотал в горле, и он тихо спросил:—?Почему ты так… добр ко мне, Донхек?Донхек знал ответ на этот вопрос, но он не спешил отвечать. Вместо этого он впитывал в себе мгновение погоды?— пустоту между ударами грома,?— и тяжело вздохнул, подняв руку и проведя ею по светлым волосам Джисона.—?Многое произошло за это время,?— сказал он. —?И ты ведь знаешь, чего я хочу прямо сейчас. Это не беспричинно. Ты ведь тоже один из тех людей, ради которых я хочу все это разрушить.?Хотя твоя настоящая жизнь отличается от той, что нарисовало мне мое же сознание, но оно, быть может, знало, что несмотря на все наши различия, мы все же имеем точки соприкосновения: отнятое детство, принуждение, вид крови и полынный запах смерти?.—?Я всегда верил в то, что ты не такой, каким тебя изображают,?— пожал плечами Джисон. —?Что ты добрый. И что ты сможешь стать чьей-то надеждой. Моей надеждой ты был долгие годы. Я всю эту жизнь брал с тебя пример. Поэтому сейчас я хочу помочь тебе освободить всех и стать свободным самому.Донхека его слова тронули до глубины души. Он незаметно смахнул выступившие слезы, чтобы затем бросить дрожащее ?спасибо?. Он похлопал его по плечу и развернулся, скрывшись в одной из многочисленных комнат этажа.Под ногами хрустела черепица и лопались мелкие камни или отошедшая от бетонных стен краска. Затхлый воздух был пронизан сыростью?— в углах комнат проросла плесень; наверное, такая же плесень и у Донхека поселилась глубоко внутри. В одной из комнат горела свеча; воск скатывался вниз и застывал страшными лицами на деревянном, прогнившем столе. Свет от огня освещал едва ли крохотную часть комнаты, но когда за выбитым окном с оставшимися в раме обломками стекла засверкало все небо, Донхек выловил взглядом красные волосы, жутко похожие на кровь,?— Юта склонился над чертежами, пытаясь прочитать их неразборчивый шрифт.—?Разве свечи не устаревший век? —?раздался голос Донхека, но он не увидел реакцию Юты; быть может, тот вздрогнул от неожиданности, а может быть не придал значения. —?Где ты вообще их нашел?—?Это нагоняет определенный саспенс на странную атмосферу этого дома,?— усмехнулся Юта. В темноте было заметно, как его спина выпрямилась. —?А вообще у меня села зарядка на телефоне, а в приходской школе оказалось много свечей… на самом деле это очень страшно. Жить среди религиозных людей не самая лучшая жизнь.Но Донхек отдал этому месту много лет, прежде чем его забрали, оторвав от нормальной жизни, даже если такая скотская жизнь могла называться нормальной. Вечные издевательства со стороны сверстников или ребят старше привели к тому, что в семь лет Донхек боялся даже дышать, лежа в своей кровати глубокой ночью. Он пытался казаться незаметным и ненужным, словно его вовсе не существовало,?— и именно это было необходимо господину Чжону. Запуганный ребенок, сломленный неприятием к себе, жаждущий ласки и внимания,?— и господин чуть позже это внимание уделял. Только ему. Проводил много времени в подвале, обучая Донхека тонкому делу снайпера; тратил драгоценные часы, которые мог бы уделить подрастающему Ченлэ.И это Донхек ценил превыше всего. Именно поэтому?— выучился, вырос, выслужился, стал необходимостью и неотъемлемостью. Заменил собой других.Научился ошибаться с самого детства.Донхек резко вскинул рыжую голову; у него блестели глаза в черноте комнаты, и Юта, быть может, увидел их сияние, поэтому поспешил исправиться:—?Я имею в виду, что таким, как ты, буквально промывали мозг религией и верой в Бога.—?Мне казалось это правильным,?— пожал плечами парень, преследуя взглядом скатывающийся горячий воск. Рожица в этот раз застыла на столе агонией. —?Правильно, что в мире существует хоть кто-то, готовый выслушать меня, пусть даже я никогда не увижу Его. Это дает определенную надежду и компенсирует все те лишения, которые нам пришлось пережить. У меня не было ни отца, ни матери, никого из близких и любящих меня людей, поэтому я быстро начал верить в что-то потустороннее, невидимое, в определенный образ?— мне говорили, что только Он может любить меня таким, какой я есть.—?Но сейчас ты слабо в это веришь, хотя покрытый ржавчиной крестик на изорванной веревке на твоей шее говорит об обратном.Донхек вновь пожал плечами и посмотрел на разорвавшую небо белоснежную линию молнии. В воздухе повисла пустота, прежде чем с тяжелых свинцовых туч вновь сорвался дождь. Капли выстукивали по скелету здания дивную музыку?— ее бы захватить и пропустить сквозь пальцы, насладиться звучанием, но у Донхека дрожали руки даже когда он ничего не делал, а к тонкому искусству ему невозможно было подобраться ближе.—?Сейчас я не чувствую себя таким одиноким, как в годы детского дома… У меня есть ты, Ченлэ, Джисон, вся семья… —?Донхек сохранял тишину несколько секунд. —?И Минхен.—?Минхен, значит,?— задумчиво хмыкнул Юта и это, конечно же, насторожило Донхека; он вздрогнул, не готовый услышать это имя на чужих устах. —?В последнее время господин Чжон проявляет к нему повышенный интерес… будь подготовлен ко всяким ситуациям, Донхек.Донхек кивнул, рассматривая сгущающие тени, а затем вздрогнул, когда со стороны окна раздался противный визг собаки.Джисон убрал винтовку в кейс.***Комната была маленькой?— едва ли три метра на три,?— освещенная одной лишь лампой, размещенной на пустом столе. Три стены оказались выкрашены в тошнотворный цвет хаки, четвертая состояла из сплошного стекла; с одной стороны оно казалось зеркалом, с другой?— окном, через которое можно было наблюдать за происходящим. Тайная, скрытая комната?— три метра на два; здесь ничего не было, кроме темноты.Донхек скрестил руки на груди, хмуро посмотрев на Юту, сидящего по ту сторону стекла. Вряд ли он не понимал, что Донхек наблюдал за каждым его действием. Дверь в скрытую комнату раскрылась, и Донхек резко развернул голову, пытаясь сохранить на лице спокойствие и наигранное безразличие, но сердце зашлось бешеным ритмом, едва аура господина Чжона обернулась вокруг него и задушила до жалобного хрипа. Мужчина на него не смотрел?— не считал необходимым смотреть на него; только лукавая улыбка на его губах доказывала, что он что-то все же способен был чувствовать. Превосходство над другими. Собственную непобедимость. Уверенность в себе небывалых масштабов.Ведь его снайпер, которого он сам вырастил и сам всему обучил, наконец-то вернулся домой. Донхек все еще не был в состоянии даже держать винтовку, не то, чтобы стрелять, но даже один лишь его вид приводил всех в оцепенение; сложно было жить в преступном мире Сеула и ни разу не услышать этого имени.Донхеку казалось, что он знал, для чего они собрались. От этого все внутренности покрылись узорными рисунками, оставленные лютым морозом. Но внешне это никак не проявилось?— он не вздрогнул, не отвел взгляда, не поменялся в позе и даже его дыхание не изломалось, хотя и хотелось втянуть как можно больше воздуха и почувствовать, как горло разрежет от крика.В комнату, держась за тонкую цепь наручников, вошел Джонни. За ним послушно следовал Минхен. Все это было наигранно грубо, совсем слабо; кому, как не Донхеку, знать, на что был способен Джонни и какие он мог оставить синяки по всему телу. Донхек сам долгое время ходил с этими отметинами, чувствуя ноющую боль во всем теле. Как бы то ни было, Джонни просто делал свое дело. И делал хорошо.Он усадил Минхена напротив Юты и встал у двери. В комнате было темно, поэтому одетый в черное Джонни слился со стеной. Закатив глаза, Донхек выдохнул напряженный воздух и перекатился со стоп на носок, всеми силами стараясь показать собственное недовольство и безразличие.Когда же господин увидел это, он ярко улыбнулся, но ничего не сказал, и Донхек был тому искренне благодарен. Ему казалось, что едва он услышит первые буквы, сорвавшиеся с его губ, то не сдержит себя и точно?— как есть! —?убьет господина. Закипевшая от злости кровь распространилась по всему телу волнами жара. Донхек в действительности был недоволен ситуацией: не потому что его оторвали от тренировки и от любимой винтовки, а потому что самое главное сокровище его жизни, не стоящее в одном ряду даже со всеми драгоценными ружьями, сидело в паре метров от него и кивало темной головой на слова Юты, боясь даже пошевелиться.Минхен?— чудо из чудес, и Донхек готов был защищать его от всего на свете; не побоится даже отдать жизнь?— уже ведь раз отдал, уже не страшно. Минхен?— не цель, а катализатор; Донхек не был уверен, что он сможет находиться рядом с ним после случившегося, но он точно знал, что не отступит от своего, пока не почувствует свободу в легких и не услышит громкий, разрывающий грудь крик.Донхек прикрыл глаза. ?Спасибо, Минхен?, хотелось сказать ему, но было слишком рано. Когда-нибудь и эти слова сорвутся с его губ, и в ответ он получит мягкую, родную до дрожи улыбку.Из мира грез Донхека вывел насмешливый голос господина:—?Твой мальчик так трясется, словно знает, что его собираются убить.—?Он не мой,?— спокойно выдохнул Донхек, прекрасно осознавая, что еще немного?— и он точно начнет огрызаться в открытую. Он выхватил из темных уголков сознания нити прошлого: как раньше он реагировал на каждую реплику господина? Липким страхом и слезами, всеохватывающим ужасом и беспокойными мыслями о том, что он никому не был нужен.Знал бы господин Чжон, что его метод ни черта не сработал и он не смог полностью поработить Донхека; ведь тот был уверен, что если бы он весь принадлежал господину, то не стал бы обращать внимание на других людей, даже если те состояли из солнца и могли бы осветить этот тернистый, темный путь своим светом. Проложить дорогу до рая,?— но зачем Донхеку рай, если его господин никогда там не окажется? Но воспитание в Донхеке бездушной куклы обратилось в то, что души в нем было слишком много. И растратить ее всю он хотел лишь на тех, кто этого был достоин.Минхен ответил на несколько вопросов Юты, прежде чем Донхек действительно вслушался в его слова. До этого он лишь вглядывался в это лицо, омраченное паникой, хотя перед глазами стояла молочно-белая пелена.—?Что тебя связывало с Ли Донхеком? —?раздался голос Юты, и Донхек невольно вздрогнул, не готовый услышать именно этот вопрос. Ему самому было интересно узнать ответ, но он почувствовал, как насмешливый взгляд господина прожег в нем дыру, и Донхек вскинул бровь, непонимающе посмотрев на мужчину.—?Я… —?у Минхена сорвался голос, и он шумно сглотнул, прежде чем продолжил. Кожа его лица едва ли отличалась цветом от изломанного агата. —?Я много месяцев следил за его выздоровлением… И…—?Что ?и?? —?помог Юта, когда полицейский перед ним замолчал; меж его бровей пролегла неглубокая складка. —?Дело было не только в том, что он был одним из свидетелей, а ты выполнял свою работу, хотя,?— протянул он, откинувшись на спинку стула,?— трудно назвать работой то, за что ты не получаешь заработную плату. Что ты делаешь бескорыстно. Иногда даже себе во вред.Юта резко подался вперед; в его глазах играл кошачий интерес, а ухмылка коснулась вишневых губ. Донхек знал, что Юта лишь игрался, словно с клубком нитей, раскладывая эмоции и чувства собеседника так, как ему этого хотелось, пытаясь вытянуть только то волокно, из которого состояли нити, необходимые ему. Страх. Паника. Тревога. Никак не любовь, но даже если и она, то окрашенная кровью и грустью.—?Сколько раз ты получал выговор за опоздание на работу, а все потому что просыпал ее? —?Юта хмыкнул и едва заметно улыбнулся перед тем, как безжалостно соврать. —?Донхек этого не оценит. Никогда. Ведь это глупо.Минхен обязан был поверить в это. Так было бы легче для него самого. Он чуть сжал края стола длинными пальцами и едва заметно потряс головой из стороны в сторону. Донхек закатил глаза, и господин нашел это увлекательным.—?Так что же связывало вас еще?У Минхена дрожали бледные губы, когда он пытался медленно, прерывисто ответить:—?Я думаю… думаю, все, что было между нами… исходило только с моей стороны.?Ты ведь сам в это мало веришь?, догадывался Донхек и чуть распахнул глаза. Он старался быть аккуратным в своих движениях; спокойно поднял рыжую голову и посмотрел сначала на Юту, а затем и Джонни, скрытого во тьме. В голове проскользнуло понимание происходящего. Конечно, это ведь Джонни привез Минхена и именно Джонни был с ним наедине долгое время. Неужели он… подготовил его? Шепнул о том, как ему следовало отвечать? А ведь Донхек долгое время просил их об этом, прекрасно зная, что в один день за Минхеном обязательно придут и допросят. Так неужели сейчас они все же решили посвятить его в курс дела?От этого сердце выпрыгивало из груди. Ведь если Минхен и правда сейчас прислуживался и все слова, что он излагал, были навеяны Ютой, то это значило, что он полностью принял положение дел и готов был им помочь. Готов помочь Донхеку. Несмотря на то, что тот выгнал его в их последний вечер, попросил уйти и исчезнуть.Юта приподнял бровь.—?Что ты имеешь в виду?Минхен грустно и мягко улыбнулся, опустив глаза в пол. Он больше не дрожал; воспоминания о самых светлых моментах затмили абсолютно все: и эти тошнотворные обои, и сидящего напротив убийцу, и странное напряжение в воздухе. Донхеку показалось, что он видел один фильм с Минхеном: свою больничную палату, свое болезненное худое и бледное тело, едва цветом отличающееся от белоснежных простыней; свои первые попытки ходьбы на негнущихся, дрожащих ногах; свои пальцы, касающихся пальцев Минхена,?— они часто и незаметно даже друг для друга сталкивались кожа с кожей, атом с атомом; слышал собственный голос, прерываемый и тихий, но красивый и притягательный для Минхена; слышал их звонкий смех от самых странных шуток Сохи; и ощущал, как медленно, день за днем, Минхен начинал видеть в нем нечто большее, не только ту оболочку, что невозможно было скрыть, и не только те части души, которые Донхек позволял видеть; он целился глубже, пробирался дальше, захватывал все больше темных уголков.А затем он неминуемо влюбился.Это было нечто похожее на падение с высоты многоэтажного здания. Сначала вставал на край, заглядывая в эту бездну. Страшно, но притягивало, кружило голову. Затем делал еще один шаг; в венах бурлил адреналин, сердце отзывалось громкой музыкой. Неуверенно двигался к неизбежному. Пути назад не было, особенно когда осознавал, что неизвестность бездны притягивала сильнее, чем спокойствие прежней жизни.Красивый фильм. Яркий и красочный. Такой не страшно увидеть и перед смертью, подумалось Донхеку, когда он показательно поморщился на новый ответ Минхена:—?Донхек казался мне недосягаемым. Таким он и остался. Я пытался достичь его высот, но мне всего чего-то не хватало. А он ускользал. Думаю, если бы он что-то ко мне испытывал, он либо попросил бы остаться, либо прогнал. Но он не делал ни того, ни другого?— был невероятно спокоен ко мне. Словно… ни холодно, ни жарко. Никак. Но в тот день он попросил меня уйти… Наверное потому что возвращался в свою прежнюю жизнь, в которой для меня не было места.Господин довольно хмыкнул, его губы прорезала улыбка, и Донхек с содроганием понял, что Минхен был прав. Вернее, был бы прав, если бы Донхек действительно не стал испытывать к полицейскому нечто больше, чем простую благодарность.—?Влюбился? —?уронил Юта, и Минхен стремительно побледнел.—?Я…Донхек старательно готовил себя к тому, чтобы сморщиться или брезгливо отвернуться, но когда Минхен тихо согласился, то он не мог не почувствовать разливающуюся волну тепла внутри себя. Никакие таблетки не были в состоянии помочь ему, ведь от любви не существовало никакого противоядия. Он громко хмыкнул, чем привлек внимание господина.Новый шаг к исполнению своего плана. Новый виток веревки на шее господина.—?Им можно… управлять,?— спокойно сказал Донхек и поднял уставший взгляд на мужчину. Он выловил его вопросительный взгляд. —?Вы ведь завидовали семье Чхве из-за то, что они имели связи с полицией, а вы?— нет? —?Донхек кивнул в сторону сидящего Минхена, пытаясь не задерживать на нем взгляд дольше необходимого. —?Он может стать связующей нитью для нас, и у нас тоже будет покровительство.—?А ты молодец.Раньше у Донхека забилось бы сердце до страшной скорости, выбивая набат в голове. В глазах бы потемнело, а руки и ноги превратились бы в желе. И он бы обязательно ответил огромной благодарностью, рассыпался бы в словах, напоминая о том, как много господин значил для него. Но отныне он ничего не почувствовал. И это для него было нормально. Словно господин и Минхен в одно мгновение поменялись местами. Отныне Донхек отдавал свое сердце тому, кто этого заслуживал; и кто точно никогда не разобьет его; кто будет хранить бережно, не оставит ни трещины. И кто свое собственное сердце отдаст в ответ.—?Я не лыком шит,?— напомнил Донхек. —?Мы действительно можем заручиться поддержкой полиции, если правильно сработаемся с Минхеном.?Вот только было бы легче, если бы он меня никогда не любил?.—?Тогда мы сможем в открытую вести войну с семьей Чхве,?— понимающе кивнул господин. —?И тогда в живых останется только самый лучший.?Лучшие главнокомандующие не побеждают в боях?, подумалось Донхеку, когда он вздрогнул от звука закрывающейся за господином дверью. ?Они эти бои предотвращают?.