Грехопадение (1/1)

В какой-то момент Минхен стал занимать все мысли.Донхек позволил этому случится. Он оказался слаб. У него не было сил для противостояния. Как и не было какого-либо желания. Он просто хотел, чтобы это случилось — это уже случилось, даже если Минхен проник намного глубже, чем Донхек предполагал изначально. Он, не в силах остановиться, прокручивал в голове снова и снова его слова, отзвуки которых рождали в груди что-то новое, неизвестное ранее. То, что сначала пугало до дрожи в коленях — Донхек едва мог из-за этого держать в руках винтовку, — но отныне разливало приятное тепло по всему телу.Донхек не знал, где и в каком месте он так крупно ошибся; прежние ошибки, оставившие на теле уродливые шрамы, никогда не сравнятся с одной лишь этой, поселившей в голове сомнение. Какие бы слова не ронял господин, все они оказались ложью.Донхек… не только убийца. Он что-то намного больше. Намного больше, чем выдрессированная до жалкого раболепия облезлая собака. Слова Минхена изменили его. Наполнили совершенно другим. Донхек захотел не убивать — он захотел творить. Пусть даже винтовкой. Она ведь тоже красивая, и ее холодный благородный корпус способен вызвать восхищение. Донхек хотел бы вызвать восхищение Минхена. Тот точно смог бы оценить его по заслугам — так, как господин никогда не оценивал.Только… Донхек не знал как. Как показать Минхену красоту этого тонкого, почти ювелирного искусства, и не оттолкнуть от себя, поселив в груди липкий страх? Господину не понравится одна лишь мысль раскрыться перед полицейским, и тогда на коже появится намного больше шрамов. Это выбьет все дурное из головы. Но шрамы — не самое страшное, что Чжон может сделать. Он убивал задолго до того, как стал влиятельным, и терпкий вкус крови до сих пор ярко ощущался на кончике языка. Он убьет одного жалкого полицейского. Руками Донхека. А затем обвинит его, и будет насмехаться над ним долгие годы — также долго, как насмехался над ним за десятки отданных душ.У Донхека ничего не останется. Беспощадная доброта разлила в груди тепло, и покрытое инеем сердце оттаяло, способное чувствовать. Убийство разобьет его. Разнесет в щепки. Донхеку останется только вновь влачить жалкое существование. Получать еще больше синяков и шрамов. Только в этот раз он перегорит. А затем его, потерявшегося и пустого, безжалостно убьют.Донхек вздрогнул, невольно выдернутый из собственных мыслей. Ветер пробирал до мурашек. На такой высоте он был безжалостным. Как и отражающийся в стеклянных стенах здания свет заходящего солнца. От долгой и неудобной позы болело все тело. Особенно поврежденное плечо. В которое Донхек упирался винтовкой. Сильная отдача способна разорвать едва зажившую кожу. В Донхеке уже давно нет ничего цельного. Он много раз ломал ребра. Один раз — ключицу. И сколько же раз он получал эти глубокие шрамы…— Ты в порядке? — раздался со стороны обеспокоенный голос Юты. Он сидел на пригретом солнцем бетоне в нескольких метрах от Донхека. Ждал сигнала. Донхек ждал его разрешения.Донхек кивнул — еще одно ненужное движение — и снова ушел в собственные мысли. Юта подал голос, но Донхек его не услышал. Как и весь мир вокруг. Закрылся ото всех, зная, что Юте от этого может сделаться больно. Он больше всех к нему привязан. Слабыми, болтающимися нитками, разорвать которые не составит особого труда, но все еще привязан.Сложно существовать, когда тебя окружают коллеги — вернее, ?семья?, — которым ты нужен только для сто процентного выполнения заданий. Юта был одним таким из всех, кто проникся к Донхеку настоящими чувствами вроде сострадания и желания помогать. Именно поэтому Донхек позволял ему быть рядом.На ум пришел Джисон с его неподдельным восхищением, но Донхек подумал только о том, что лучше бы младший ненавидел его, презирал и избегал, — это пережить легче, к тому же от него, от самого злейшего врага. Ведь каждое его неосторожное слово или действие так било под дых, что Донхека практически всегда скручивало где-то внутри от злости, раздражения и зависти. Джисону нужно просто научиться не нарываться, и тогда, быть может, Донхек позволит ему восхищаться уже не издалека.— Ты точно в порядке? — как сквозь толщу воды послышался слабый голос Юты. Приглушенно, но почему-то отчетливо. Донхек повернул голову в его сторону, но взглядом уперся в ту же самую точку — в стеклянную стену напротив. — Ты слишком задумчив в последнее время. В смысле, и раньше тоже был, но сейчас… по-другому как-то.Он чувствовал. Эти изменения, произошедшие внутри, ничем не скрыть. Тишина между Донхеком и Ютой показалась необычной, какой-то неправильной, непривычной настолько, что это насторожило Юту. Донхек всегда витал где-то в своих мыслях, но никогда — так глубоко, не замечая происходящего. И Юта об этом как никто другой знал.— Точно, — спокойно ответил Донхек, пытаясь донести правдивость собственных слов. — Просто нервничаю.Донхек заглянул в прицел винтовки и посмотрел на свою цель; старый мужчина в дорогом костюме. В темные волосы оказались вплетены серебряные тонкие нити. Кожа дряблая, разъетая морщинами. Он выглядел влиятельно. Впечатляюще даже. Донхек целился в главу семьи Чхве, нутром чуя, как его самого — по одному лишь приказу — готовы были убить.Тонкие пальцы, касающиеся металла, онемели. Боль в плече пульсировала — Донхека выписали из больницы неделю назад, и рана, оставленная пулей, до сих пор не зажила до уродливого стянутого шрама. Цель дернулась в сторону — Донхек с тяжелым дыханием следил за каждым передвижением. Чхве подошел к окну, держа в руке бокал шампанского. Господин стоял чуть позади него. Выглядел не так уверено, но он все еще был способен вселять ужас.Вернувшись к тренировкам после долгой реабилитации, Донхек ожидал услышать что угодно, — что Джисон впервые отправили на задание, что Юта разорвал бомбу прямо в доме, что Джонни сменил арбалет на обычный лук, пытаясь достичь новых высот, — но не ошеломляющую весть о примирении двух семей мафии. Но и это оказалось ложью. Чхве желал заключить союз. Он целился во власть. Господин располагал необходимым материалом — собственным воспитанным орудием. Джереми видел, с каким трудом далось господину это решение — и все же он согласился.— Да черт тебя дери, Донхек, ты точно нормально себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Юта и перекатился по бетонному полу поближе к младшему. — Сам не свой.Донхек не ответил, но привычно заглянул в прицел — картина не поменялась. Хотя Донхек почувствовал, как все внутри заледенело. В прозрачных четырех стенах мир словно бы остановился. За стенами мир готовился взорваться по одному лишь приказу. Донхек перевел винтовку на самого близкого из снайперов. Тот не двигался — замер каменной статуей, — и скучающе разглядывал людей внизу. У него были светлые волосы и бледная, почти белая кожа. Тонкие пальцы мягко касались черной винтовки. Выглядел красиво — Донхек никогда так не умел. Снайпер из семьи Чхве почувствовал на себе его внимательный взгляд — такие взгляды просто невозможно не почувствовать — и, вздрогнув, осмотрелся. Пока не заметил Донхека.Донхек ухмыльнулся и отвел руку в сторону, выводит в воздухе одну простую фразу:— Привет.Снайпер быстро ответил ему:— Лучше смотри на своего папика.Донхек улыбнулся и кивнул.— Иначе пристрелю, — добавил снайпер.И Донхек впервые подумал об этом, замерев на крыше высокого здания. Хотя подсознание прошептало, что эти мысли появились в нем намного раньше — до того, как захотелось подчиниться только Минхену. Господин вызывал не только трепет, но и дикую, лютую ненависть. Тем, что не способен оценить по заслугам. Тем, что долгие годы не оставлял на Донхеке живого места — только собственнические, горящие огнем метки. Господин никогда не жалел его. Он не жалел и сейчас, когда Донхек остался совершенно один. Он словно хотел, чтобы его убили.Господин Чжон жаждал этой смерти.Другой снайпер долго ждал его ответа, но Донхек не спешил. Он обдумывал каждую пришедшую в голову мысль. Вспоминал всю жизнь. Каждую пытку. Каждый удар кнута, от которого лопалась тонкая кожа и кровь невозможно было остановить. Боль, сковывающую тело. Россыпь синяков, от темно-лиловых до зелено-желтых — они никогда не сходили окончательно, на месте старых всегда появлялись новые. Обида, злость, зависть, — Донхек никогда не знал счастья. Только горе. Когда-нибудь он остановится и подумает об этом так, как и надо — долго, рассматривая под микроскопом каждую ошибку.И Донхек, в конце концов, ответил:— Пристрели.Это выбило снайпера из всего привычного, и он с открытым ртом посмотрел прямо в прицел. Смешной такой. Ну давай же. Делай то, что обещал. Донхек не собирался давать слишком много времени, он мог и передумать.Но все равно просил, почти кричал: ?Ну пожалуйста!?.Донхек знал, что с ним будет, если члены семьи поймут, кто именно разрешил этому снайперу стрелять. Шкуру снимут. Понаставят кучу клеймо. В рот жидкий свинец лить будут. И тогда миленькие шрамы на животе и спине покажутся самым настоящим украшением. И тогда все пытки до покажутся детскими играми.Но пусть он умрет и пусть вместе с ним в могилу положат господина Чжона. Донхек готов к любой смерти. Нужно только дождаться. Но снайпер не спешил, и тогда Донхек с раздражением понял, что время вышло. А когда снизу донесся вой сирены, Донхек понял, что и время мирных переговоров вышло тоже.Юта подскочил на месте и перегнулся через бетонный выступ, рассматривая толпу под собой.— Они делают рейд, — сказал он и что-то буркнул под нос, доставая рацию. — Я пойду к Джонни, а ты делай то, что должен.Донхек посмотрел на другого снайпера и чуть удивился, когда понял, что тот внимательно смотрел на него в ответ.— Ты странный, — прочитал Донхек и улыбнулся.— У тебя был шанс.— Мне никакие шансы не нужны.Донхек потянулся к рации, а другой рукой лениво ответил снайперу:— Лучше посмотри за спину.И улыбнулся, когда снайпер резко перевернулся, застигнутый врасплох, — на него прыгнул Джонни и накинул на голову мешок, завязав узел в районе шеи. Снайпер дрыгался, пытаясь укусить или ударить, или вообще скинуть с крыши, а затем, обездвиженный и потерявший сознание, повалился на бетонную крышу.Наполненный черт знает откуда взявшейся решимостью, Донхек поднял винтовку и прицелился.Он старался не думать об этом. О том, что Минхен изменил его до неузнаваемости — никогда прежде Донхек не наводил винтовку на господина Чжона, и сейчас это ощущалось неправильным. Рано или поздно это должно было случиться. Бьющиеся о стены черепной коробки мысли, вера в то, что Донхек, состоящий из частей, сотканный косо и криво, не только убийца, и отчетливое понимание того, что кто-то из них двоих обязан умереть — это началось раньше. Намного раньше. Это началась с первого звука рассекающего воздух кнута и первой сильной боли. С первого шрама.Донхек дрожащими и бледными губами прошептал молитву, прежде чем спустил курок.Пуля разорвала воздух. Чуть сместилась, когда разбила прозрачное стекло. Первые несколько секунд Донхек не слышал ничего: ни воя сирены, ни криков толпы под собой, ни даже Юту, кричащего в рацию. Он только видел рухнувшее тело и брызги темной крови на стене. Попытался… просто понять. Никогда еще осознание чужой смерти не занимало у него так много времени. Хотя на деле не прошло и минуты.Краем глаза увидел движение. Поднятую в воздух руку, выводящую в воздухе всего несколько слов.— Какой хороший мальчик.Донхек задохнулся и упал за бетонную перегородку, услышав, как над головой засвистели пули. Прикрыл глаза, разглядывая отпечатавшийся рисунок с обратной стороны век — его личное наказание. Но выстрелы прекратились так же резко, как и начались, и парень подтянул к себе винтовку и рацию. И наконец-то ответил Юте охрипшим голосом:— Что произошло?В рации зазвучал отчетливый незнакомый голос, и Юта зарычал. Послышался звук удара. Звонкая пощечина. Только спустя несколько секунд тишины он взволнованно ответил:— Говорят, кого-то из них убили! Мы с Джонни связали и выкрали одного из снайперов, везем в штаб-квартиру. Тебе придется выбираться вместе с Доеном. Только быстрее.Донхеку полуправда давалась тяжело:— Юта… Господина Чжона убили, я видел… Юта…— Да?Донхек сел. Произошедшее обрушилось на него только сейчас. Он об этом подумает. Обязательно. Но не сейчас, когда руки все еще тряслись, а глаза обжигали слезы.Он собственными руками подписал смертный приговор и окончательно потерял смысл никчемной жизни.— Что теперь будет с нами? — прошептал он, а когда услышал ответ Юты, то едва сдержался от целого водопада слез.— Я не знаю, Донхек. Я не знаю.