3. Панкрат Игнатьевич Мангустов (1/1)

Панкрата Игнатьевича трясет так, будто он не голова гэбни, а снова Панечка, которого в отряде отчитывают за то, что он не соответствует отцовской фамилии, что недостаточно прилежный, что в специальный отряд его взяли не для того, чтобы он учился просто хорошо. Посмотри, что бывает с теми, кто не соответствует ожиданиям, Панечка.Но они уже едут в такси из большого дома на Революционном, и Врат держит его за руку медвежьей хваткой. Панкрат сделал ебаное чудо, сумев убедить невозмутимых людей в сером, что они должны бояться. Хорошо, что серый плащ улучшает восприимчивость к намекам — только намеками можно было донести, что все-то гэбня знает, что виноваты будут не они, если делу дать ход, и дело решит кое-чья протекция, а не улики. Да и улик у них нет.А вот подозрение, что девушку кто-то намеренно отравил, есть.С Вратом пудрить мозги было хорошо. Синхронизация, спасибо ей — один бы Панкрат трясся, как осиновый лист. А Врат — как скала, фаланги об него обламываются.Такси заворачивает к зданию гэбни, и Панкрат буквально выпадает из машины, когда та останавливается у входной двери. На пороге стоит Влас, почему-то с распущенными волосами, и судя по тому, что его лицо не кривит натянутая улыбка, все хорошо.Почему-то все, кроме него, проявляли свои чувства ровно наоборот. Чем шире улыбался Влас, тем злее он был. Когда Чифирили собирался всех перестрелять, он начинал задумчиво пересказывать всякий пихтский фольклор про солнце, луну и всякое такое. Врат вообще никогда не выражал лицом ничего — только гэбня чувствовала, что с ним. Синхронизация же.Из-за неё Панкрат тоже частенько делал не то, что хотел, но из-за неё же все всё равно понимали правильно.— Чифирили дозвонился, — Влас подхватывает его под локоть, — по радио сегодня будет передача о том, что фыйжевская богема испытывает пагубное влияние далеких Европ из-за привезенных с гастролей манер. Они умнички, впарят так, что и мы бы поверили. И наркотики будут не местные, а какие-нибудь специфичные, европейские. Может, и пилюли припомнят. По этому поводу сможем и гастроли ограничить, сверху давно намекают, что много наших талантов сбегает. — Улыбка у Власа была мягкая. Обезоруживающая.Для гэбни мягкая. Младшие служащие говорили, что Власилий Вейшенгович скалится, и он не спешил их переубеждать.Потихоньку начинает отпускать. Они доходят до переговорной, и Панкрат падает на гэбенный диван как подкошенный. Вот скоро Чифирили приедет, и они все обсудят. Они выкрутятся. Всех наебут, выйдут сухими из воды. Вот сейчас уже приедет, открывайся скорее, ебаная дверь.Влас переплетает свои пальцы с его, и Панкрат видит, что красный лак откололся на среднем пальце. Влас царапает ногти, когда нервничает.Ему хотя бы перестает быть стыдно за то, что страшно.— Я пока не буду ничего рассказывать, чтобы не повторяться, — говорит он и укладывает голову на плечо Врата, а сам спрашивает ногами: слушают?Врат отбивает: нет. Влас ему вторит — чисто.— Я обещал, что влезу, только если смогу вытащить нас всех, — неожиданно для себя говорит Панкрат, — и так и будет. Один звонок, и мы сможем сбежать. Если все будет плохо, но так не будет.Ему не отвечают. Конечно, вытащит. Он же обещал.Еще тогда, когда Влас ногами отстучал половину своего гениального плана, Панкрат прервал его и заявил — сначала все риски, отходные пути, все расписать, всех отмазать. Но Власу объяснять этого и не нужно было, потому что Влас — сын старого бандита, который варился в криминальной кухне еще тогда, когда волосы ему остригали и заставляли одеваться ?прилично?.Влас тогда рассказывал, что отец всегда учил — цель оправдывает средства, а если средства — это человеческие ресурсы, то тем более. Судьба человека такова, что его неизбежно ожидает смерть. А смерть ради великой цели — это подарок.У Власилия было огромное, но умирающее наследство в виде сети связей, должников и информаторов. А еще железная хватка, амбиции и отсутствие совести. Ему хотелось превратить Фыйжевск в памятник собственного гения, чтобы покойный отец мог бы им гордиться.Поэтому пусть область умирает. Пусть люди уезжают работать и жить в Фыйжевск, пусть живут в теплых, чистых домах, благоустроенных на деньги с продажи дури.Столице Фыйжевск был нужен только как пограничный пункт, и плевали на них сверху. Поэтому гэбня обеспечивает такой жесткий контроль за границей, что конкурировать может только Портовая гэбня Бедрограда, и решает вопрос доходов самостоятельно.Когда они попытались реализовать план, и Влас первый схлопотал пулю, которая едва не пробила ему череп, Панкрат поклялся, что не даст ничего делать, пока все они не будут в безопасности.Пуля оставила уродливый шрам, который Влас забил татуировкой в индокитайском стиле, красивой рыбой. Карпом, вроде, зеркальным.Наконец, дверь открывается, и голос Чифирили вырывает его из воспоминаний.— Добрый вечер светлым головам! — Громкий какой, значит, довольный. — Так и знайте — если переживем этот день в полном составе, предаемся пьянству и разврату. И без возражений! — Походя он запускает ладонь в волосы Врату и падает рядом. — Значит, к делу — понравился фалангам отчет?— Да не слушают, — отмахивается Врат, — мы им скормили разговоры о том, что готовы работать в сотрудничестве, и понимаем, что проколы были у всех, и прочую брехню — в общем, они поняли, что мы в курсе, а убедить их, что виноваты будем не мы, было несложно.— Пресса уже обвинила во всем нашу разлагающуюся творческую интеллигенцию, — откликается Влас и откидывается на диван, — на месте нет ничего, что бы указывало на связи с нами, потому что связи-то и нет, кроме дури. Но больше они не нашли и не найдут.— Нам их надолго отшить надо, — бормочет Панкрат, — убедить, что они бессильны. И найти ту крысу, что нас сдала. У них не было прямых доказательств, что мы причастны, не могло быть. Перед нами достаточно шестерок, которых можно переловить и пересажать ради отчетности.— Ну, один хвостик я уже заприметил, — Чифирили отбивает пальцами на подлокотнике дробь, — дальнобой, которому они заплатили за дозу для девочки. Он мог продать и то, что на нас вывело. Но мы с вами можем и посиделки с ним устроить — придется, хорошие мои, скататься далековато. До его квартиры, — он улыбается, явно собой довольный, — там и расспросим человека, поговорим по душам.— Еще та, с места преступления, осталась, — бормочет Власилий, — она все еще в допросной. Либо так хорошо завербована, либо правда не знает, как дозы отмерять.Чифирили был совершенно прав, когда сказал про разврат. Потому что им предстояло заниматься гэбенными разборками, а это такой адреналин, помноженный на четыре, что унять можно только в постели. И пока чьей-нибудь неловкой ногой или рукой не сорвет на чью-то голову балдахин — это красное чудовище, на котором настаивает Власилий, — процесс гэбенной синхронизации заканчивать нельзя.— Может, как припугнем их, возьмем в долю? — басит Врат. — Отдадим, сколько захотим, узнать наш оборот у них получится только через труп Панкрата. Придется, правда, бюджет пересматривать... — И он замолкает, прерванный коллективным стоном.— Идея-то хорошая, Врат Оладьевич, только я даже при долях процента буду смету на ремонт в седьмом секторе ФКАД переписывать с нуля, — стонет Панкрат, — и хорошо, если только её. И когда в очередной раз нас сверху будут проверять, а откуда же в городе столько денег, после сдачи новой сметы, вы меня будете лично коньяком отпаивать.