Ромео (1/1)

Я никогда не считал себя героем.Я был простым мальчишкой из узбекской семьи, но на официальной родине своей жил лишь первые шесть лет своей жизни. Затем мы переехали в деревушку под Ростовом-на-Дону, к родственникам, и именно эта деревушка стала моей настоящей родиной. Знаете, такая глухая деревушка где-то посредине густого леса. Я любил смотреть на этот лес, всегда, в любое время года, время дня и ночи. Особенно я любил хрустальное осеннее утро: золотой лес, дрожащие прозрачные капли на ярких листьях, тонкие веточки… Они тянутся вверх, к небу, и расчёрчивают его своими неровными линиями на рваные лоскутки синего платочка с нежных девичьих плеч. Я любил любоваться на такие плечи, сидя на завалинке и наигрывать на гитаре, нежно оглаживая ладонью её жёлтый бок и негромко петь – о любви, о том, как хорошо жить на этой удивительно красивой земле, о том, как разливается по весне река, о буйном ледоходе и сумрачном, густом осеннем вечере… Меня слушали заворожено, а я слушал лес. Нежный шелест тополиной листвы нашёптывал мне свои мотивы, а я как мог передавал их своим односельчанам. И – не побоюсь этого слова – я был счастлив. Мне, впрочем, для счастья немного-то надо было: гитара, мамина улыбка, папин тёплый взгляд, горький запах тополя и чёткое осознание того, что у меня есть дом.Когда по старенькому барахлящему радио передали, что началась война, я сначала даже не понял, не осознал этой новости. Какая война? Как – война, если вон, у меня тюльпаны потихоньку зацветают под окном, если утки в лесу кричат нежно и тревожно, будто ища любви, если небо над головой такое чистое-чистое? Как – война, если земля у нас перед домом, где огород, такая плодородная и жирная? Как – война, если гитара звучит так нежно и напевно?..А потом – немцы с самолётов разбомбили нашу деревеньку. Пролётом разбомбили, равнодушно, рутинно. Я успел схватить сестрёнку и убежать, минуя осколки мин, спасая не себя – её, но также я успел увидеть, как горели ярким оранжевым пламенем, почти прозрачным на ласковом солнышке, мои тюльпаны. Наш огород, наш дом, мой любимый развесистый тополь. Как обугливалась жирная, сочная земля, как осыпало пеплом обломки того, что было когда-то лёгоньким, чисто символическим забором. Успел увидеть мою бедную, сухощёкую, старенькую мать в наспех накинутом пёстром платке на седых разметавшихся волосах…Я не хотел отомстить, нет. Это не в моём характере – я вообще немстителен и по натуре спокоен. Но я хотел, чтобы этот вандализм, это напрасное разрушение красивого, вечного, невообразимо хрупкого, наконец, прекратилось. Чтобы не разрывалось небо кровавыми молниями, чтобы не горели леса и деревни, тысячи точно таких же, как и моя, деревень – с огородами, с жирной землёй, с нежной сиренью под окном…А ещё я очень хотел вернуться к всему этому. Взрывы, смерти, вылеты – это было не для меня. К тому же, теперь у меня была девушка, которой можно было всё это показывать. Тонкая, как тростинка, нежная, как лёгкое утреннее облачко, глядящая доверчиво и мягко… Ей хотелось посвящать стихи и петь долгие песни о любви.Я никогда не был героем, просто ради того, чтобы вернуться, ради того, чтобы вся эта кутерьма с бомбами и немцами закончилась, чтобы тихий осенний лес и чистое, высокое небо было хотя бы у тех, кто останется после этой заварушки живым, я был готов на что угодно. Например, на то, чтобы умереть.Но разве это геройство?