10 (1/2)
Мигель вроде как на секундочку закрывает глаза, а просыпается утром таким ранним, что ещё даже толком не рассвело и всё кажется серым - высокий каменный потолок, край неба за ним, раскиданные по полу монеты и ожерелья, то и дело попадающиеся под руки, впивающиеся в кожу. Всё такое бесцветное, что впору испугаться, не случилось ли что-то с глазами - но Мигель лишь чихает: ему в нос попала чёрная как смоль кудрявая прядь, и он улыбается раньше, чем тревожится.
Тревожиться уже давно не приходит ему в голову.
Тулио, как обычно, перетянул на себя одеяло.
Одной рукой вцепился в него, а другую, как ни в чём не бывало, заложил Мигелю под шею, притиснув так, что всё это время они спали щека к щеке. Это и раньше иногда нечаянно случалось, но сейчас кажется чем-то особенно важным - может, оттого, что сложно восстановить в памяти, как они уснули, когда и что было до того. Мигелю вообще нравится жить и участвовать в приключениях, унывает он редко, но ещё реже чувствует себя настолько счастливым - и без видимой на то причины.Значит, она есть.
Она всегда есть, но...
Мигель вряд ли готов думать на эту тему прямо сейчас - да он не хочет вообще ни о чём думать, ни о чём и никогда. У него есть ещё пара часов, блаженных таких, будто в туман макнутых, когда опьянение не совсем прошло, утро не настало, неизбежное похмелье не дало о себе знать. Можно, например, сонно потянуться, передвинув затёкшую шею, и недовольно фыркнуть - так, что прядка от дыхания разом отлетит на подушку.
Мигель не помнит, что было ночью, ну да ему это и не нужно.
Он чувствует руку, запутавшуюся в его волосах, - костлявую и угловатую, словно лапа скелета, с липкими фруктовыми пятнами и непонятного происхождения грязью под ногтями, при мысли о чём, конечно, хочется отстраниться, но, чтобы поддаться этому порыву, нужно в первую очередь перейти к активным действиям, а шевелиться прямо сейчас Мигелю обрыдло - он охвачен блаженной негой и, как жирный трактирный пёс, трётся о скрюченную кисть.
Тулио чувствует даже это - едва открывает глаза и раздражённо ворчит:
- Я не чувствую пальцев. Не мог бы ты..?
Оторвать голову от подушки сложнее даже, чем кажется на первый взгляд. Страшнее, чем быть богом и всё такое. Они собирались не поддаваться соблазнам - и вот, лежат здесь не в самой приглядной позе, которую, конечно, не поменяют; впрочем, и речь как будто шла не о том - это было предупреждение насчёт внешних угроз. Легко различаешь такие оттенки, когда работаешь в команде слишком долго, когда лежишь слишком близко, так, что слышишь звук, с которым воздух вырывается из гортани - будто уличный торговец демонстрирует прохожим осипшие деревянные свистульки.Усилие воли Мигель тратит с пользой - оглядывается по сторонам, насколько может, и тут же спрашивает:
- Куда ты дел мои штаны?
- Сейчас слишком рано, чтобы ты так о них тревожился... - Тулио лениво сгибает-разгибает конечность в локте, держа её кверху, и его острые виски покрыты тенями не меньше, чем бакенами; глаза он давно уже закрыл обратно и вряд ли поможет, но Мигель продолжает спрашивать и удивляться просто потому, что они всё ещё разговаривают. Казалось, когда они сделают это, мир не иначе как рухнет, однако - так странно - ничего страшного не случилось, кроме того, что покрывало из мягкой, как пух, шерсти, кажется, приведено не в лучший вид, а они сами при любом раскладе мучительно не выспятся.
Значит, наверное, можно и не пытаться.
- У меня замёрзли ноги, - жалуется Мигель, ноет, хватая его - тоже, между прочим, отвратительно холодные - руки и между делом переплетая пальцы, как никогда не смел, как всё время нечаянно делал, забывшись. - Ты забрал всё одеяло себе и не делишься, а ещё куда-то закинул мою чёртову одежду... Можно я просто заберусь к тебе и мы заснём обратно?