9 (2/2)
Ничего не помогает, думать легче не становится, и Тулио опрокидывает в себя ещё стакан, уже чисто от отчаяния. Девушки так на него смотрят... так... Интересно, что бы сказала ему сейчас Чель, не держись она, как нарочно, точно не случайно, в стороне? Была бы такой же насмешливой и дерзкой на глазах у благоговеющей толпы? Она ведь очень даже ничего, может сказать, в его вкусе, и Тулио, хоть он и умный, наверное, никогда не поймёт, почему тогда сегодня днём он, именованный всесильным божеством, спустившимся с небес, способным на всё, целовал не её, а Мигеля.
Почему он всё ещё об этом думает?
Так много думает...
Женщины, видимо, заранее обученные Чель, нестройным хором просят о благословении на отвратительном испанском, разобрать который невозможно - только прочитать о желании по глазам, и Тулио с доброй улыбкой снисхождения проводит липкой ладонью им по глазам, по губам, по груди... Соответствует ли это их представлению о благодати? Страх на мгновение возвращается, стискивает горло так, что, Тулио кажется, его сейчас стошнит, но, когда он отнимает дрогнувшие пальцы, женщина, до которой он дотронулся, широко улыбается. Осмелев, он на мгновение кладёт ладонь ей между ног и говорит:
- Будет много детей. Много мальчиков, - как можно более простыми словами, свободной рукой указывая на живот. Кажется, она понимает - глаза у неё загораются, а неприкрытое счастье делает и без того интересное лицо прямо-таки красивым. Тулио злится от того, что ему всё равно.
Он снова оборачивается.
Вырастающий за спиной Мигель пихает ему между нечаянно приоткрывшихся губ самокрутку, пахнущую, как все запасы старенького травника из лавочки на углу, el viejо loco, который всегда лечил доходяг от кашля за доброе слово, и тут же поджигает. Тулио невольно закашливается, но ему нельзя прекращать улыбаться - надо сморгнуть слёзы, коснуться следующей женщины, почти девочки... Сквозь клубы дыма взгляд зеленее изумрудов и злой тоски настолько непонимающий, что от смеха не удержаться. Тулио, у которого за напряжённо надутыми щеками туман и нервические смешки, осеняет следующую просительницу широким крестом и по-хозяйски оглаживает низ живота - от чего-то это да поможет.
На всё воля божья.
- Смотри, не зарывайся, - Мигель отвешивает ему лёгкий подзатыльник, но пока глаза у него такие озорные, всё в порядке, точнее, всё ещё не совсем испорчено и подлежит исправлению. Уж если он начнёт волноваться, значит, дело плохо, однако сейчас Тулио до безумного мало на что обращает внимание - разве что на мускулистую грудную клетку напротив, едва прикрытую цветастой тряпицей. Такому можно лишь позавидовать - Тулио бы очень хотелось, чтобы ему было именно завидно, но густой дым скрывает их друг от друга и от всех вокруг, в голове царит блаженная неразбериха, а гул бушующей толпы звучит младшим братом урагана, но больше не способен заглушить то, как загнанно бьётся сердце.
Время вышло.
Совсем.
Здесь до инквизиции грести и грести, и Тулио слишком пьян, чтобы ему было не всё равно, что у него ноги тощие, как у кузнечика, его могут убить в любой момент и он оглушительно хочет своего лучшего друга. Они, не успев заметить, как это происходит, болезненно сталкиваются лицами во внезапно пришедшем едином порыве и, спотыкаясь, стремятся скрыться в храме - на улице становится небезопасно, а может быть, по-настоящему пугает их то, что они делают, что они собираются сделать, но кара небес никогда не последует, и от этого иногда даже становится грустно.