2. Обречённые (1/1)

ЭВАКаждый раз, когда мне снился кошмар связанный с Жатвой, будучи во сне, я пыталась доказать себе, что всё происходящее — нереально. Явь ото сна отличить не трудно, реальность — яркая, живая, волокнистая, а сон — дымовая завеса, где нет четких граней и последовательностей. Именно таким мне всё и казалось прямо сейчас. Однообразный, обволакивающий кошмар, который вот-вот сменится чем-то другим. Я настолько убедила себя в этом, что на моих губах расцвела робкая улыбка. Я приготовилась к тому, что проснусь в своей постели и пожалуюсь маме на дурной сон.Ещё немного.Ничего не происходит, эта сгустившаяся вокруг меня серость и не собирается испаряться, она застыла как холодец.Почти проснулась.В толпе кто-то зашушукался, куратор щёлкнул пальцем по микрофону и звонко огласил имя второго трибута. У меня чуть колени не подогнулись от страха.Я моргнула и по щекам покатились слёзы.?Я — первый трибут,— зазвенело в голове, а когда на сцену поднялся Юнас поток моих мыслей резко сменился — Это нечестно!?Я резко вернулась в реальность, внешняя апатия растворилась, как снег на тёплой ладони, и я разявила рот от ужаса. Мой взгляд метнулся в толпу, в поисках Исака, но я видела только однообразные, сухие, непроницаемые лица жителей моего дистрикта, Исак будто под землю провалился. Я безысходно посмотрела на Юнаса. Ему, кажется, нет дела до происходящего.Это надо же такому случиться! Из всех возможных парней нашего дистрикта вместе со мной выбрали именного того единственного, кто умеет обращаться с холодным оружием! Мало того, он и выглядит куда более грозным, чем я. Хотя мы были одного роста и телосложения, на фоне Юнаса я почувствовала себя маленькой и скукоженной. — Наши молодые сильные герои,— чужая рука вцепилась мне в плечо, писклявый голос эхом прокатился по площади — Прекрасные юноша и девушка, которые будут с достоинством представлять десятый дистрикт на ежегодных семьдесят вторых Голодных Играх,— он едва ли не задохнулся от трепета, произнося это — Эва Квиг Мун и Юнас Ноа Васкес! Поддержите их своими жаркими аплодисментами, давайте же!К собственному ужасу и стыду я поняла, что где-то в толпе в самом деле прозвучали жидкие аплодисменты и поспешно опустила взгляд. Какой идиот додумался захлопать? Кто это был? Аплодировать на Жатве равносильно шутке на похоронах. Неуместно и гадко во всех смыслах. — Я вас люблю,— куратор послал толпе воздушный поцелуй, улыбка стала шире — И они вас тоже любят. Мы чувствуем эту любовь! Спасибо за вашу поддержку!Кто-нибудь, умоляю, заткните его. Я бы и сама попросила его замолчать, но у меня во рту всё пересохло, а духу ударить его по намалёванной щеке у меня не хватит. Столько на нём крема и краски, что я боюсь, прилипну к нему, если хоть пальцем трону и тогда придётся отдирать с мясом.Когда послышались шаги миротворцев у меня закружилась голова и я начала падать. Один из них грубо встряхнул меня и подтолкнул вперёд, в здание мэрии. Когда за нами захлопнулись двери меня начало колотить. ?Боже мой,— я коснулась рукой лба, прокручивая в голове сегодняшнее утро, постель, которую я не заправила, брошенную как попало ночную рубаху, грязную речку Марчуми и поняла, что больше никогда не вернусь домой — Я еду на Игры?Меня сопроводили в комнату ожиданий. Здесь, в здании мэрии, было так красиво, что у меня спёрло дыхание от восторга, но это и понятно, ведь по сравнению с нашей холупой — это царский дворец. На стенах висят яркие синие гобелены с гербом Капитолия, под ногами — роскошные мягкие ковры дивного зеленоватого оттенка, диваны выглядят такими же мягкими и уютными, как облака, поэтому я не медля подалась вперёд и рухнула на один из них, желая зарыться поглубже и спрятаться ото всех.Голова гудела.Неизбежное всё таки случилось, меня выбрали на Жатве в самый последний год. Я закрыла глаза, пытаясь унять дрожь в руках. Не получилось. Мысли плавно перетекли от Жатвы к родителям, к маме, которая вынуждена будет смотреть, как я умру на арене, к отцу, который точно этого не вынесет, к Исаку, с которым нам уже не гулять вместе после уроков, к моей смерти. Я выпрямилась на месте и закрыла лицо руками. Наверняка я теперь вся красная как рак от этих чёртовых слёз. — О, нет,— я ужаснулась, вспомнив, что церемонию Жатвы будут транслировать в Капитолии. Все увидят, как я разревелась и начала падать, и сочтут, что я слабачка, пропащая, безнадёжная неудачница, у которой никаких шансов на победу. Меня обуяла паника.Дверь в комнату со скрипом приоткрылась и я увидела своих родителей. Мама с каменным лицом прошла вперёд и протянула ко мне руки. На негнущихся ногах я шагнула в её объятия. Теперь, чувствуя мамино сбитое дыхание, чувствуя её дрожащие руки, обвившиеся вокруг меня, я поняла, насколько всё плохо. Она ничего не говорила, не пыталась ободрить меня, настроить на победу, просто молчала, положив подбородок мне на макушку. Отец топтался рядом, не зная, как подступиться.?Она знает, что мы больше не увидимся,- от этих мыслей у меня на затылке волосы зашевелились - Она меня уже похоронила?Я вспомнила, что в этот раз куратор не стал спрашивать есть ли добровольцы, желающие занять моё место, или место Юнаса. Наверное, этот капитолийский проныра привык к тому, что в далёких дистриктах добровольцев не бывает, потому что никто никогда не захочет стать пушечным мясом по собственному желанию. Когда пришли миротворцы, чтобы сообщить, что время родителей со мной вышло, папа прошептал:— Я люблю тебя.Я рвано выдохнула.— Я тоже,— тихо произнесла я. Прежде чем миротворцам пришлось выгонять моих родителей пинками, они взялись за руки и молча удалились, обречённо склонив головы вниз. Я закрыла лицо руками, борясь со слезами, когда дверь снова распахнулась и ко мне ворвался Исак. Тёмно-зелёные глаза горят, лицо красное, волосы дыбом стоят. — Иди ко мне,— он схватил меня за запястье и потянул на себя. Я послушно обвила одну руку вокруг его спины, а вторую положила на его затылок, зарывшись пальцами в его светлые волосы. — Пожалуйста, Эва,— Исак заговорил быстро и очень тихо — Не плачь, не плачь, не плачь. Ты всё ещё жива.?Всё ещё? звучит также как ?пока что?. Я смежила веки и прижалась к лучшему другу сильнее.— Ты меня не забудешь,— я не спрашиваю, а утверждаю. Даже если он будет пытаться вытравить меня из своей памяти, то не получится, дудки. Забыть человека, которого ты любишь так долго и искренне, которого ты считаешь семьей, невозможно. От этого становится немного легче. Как бы там ни было, я буду жить в воспоминаниях любимых людей.— Конечно нет,— Исак вдруг рассердился и отстранился от меня. Он вытер нос рукавом рубашки и оглядел меня — Ты ведь вернёшься.Я вытаращилась на него, как на сумасшедшего.— Вернусь?— я ошалела настолько, что мой голос сел — Я ведь ничего не умею, как я вернусь?!Я и в самом деле ничего не умею. Ничего полезного, во всяком случае. Я не охотник, не повар, не кузнец, не дровосек, я даже лопату в руках не держала, чего уж говорить об оружии, с которым профи умеют обращаться с малых лет. ?Чёрт побери, Эва,— отдернула я себя — С таким настроем ты умрёшь от разрыва сердца ещё до начала Игр? — Может и нет,— Исак коснулся кончиками пальцев моих волос — Зато ты красивая.Я сдавленно рассмеялась.— Точно,— я хлопнула себя по лбу — Как это я забыла, я ведь красивая. Так и скажу профи, когда они придут меня убивать: ?Не нужно этого делать, обратите внимание, я — красива!?— Я не шучу,— Исак взял мои дрожащие руки в свои и сжал их — Эва, у тебя будет время научиться сражаться...— Исак, прекрати.— ... но именно твоя внешность может помочь тебе выжить,— вопреки моим протестам, закончил он. Я тяжело вздохнула.Нет смысла препираться с Исаком. Особенно во время нашего последнего разговора. Если уж ему уперилось в голову, что моя внешность поможет мне остаться в живых, то я не стану его переубеждать. Я просто молча кивнула, делая вид, что согласна с ним.— Хорошо,— он шмыгнул и снова притянул меня к себе. Я положила голову ему на плечо, крепко обняв — Обещай мне, что будешь бороться за себя.— Время прощаний закончено,— в дверях появился миротворец в болезненно белой униформе, с дубинкой наготове. Я быстро чмокнула Исака в щёку:— Живи за нас обоих.ЮНАС— Что, никого не было?— заглянув ко мне в комнату, миротворец смерил меня суровым взглядом. Я пожал плечами.— Ладно,— он положил руку на рукоять дубинки — Ещё пять минут, и на поезд.Я ничего ему не ответил. Мои родители не придут проститься со мной, я на это и не рассчитывал, честно говоря. Эти хладнокровные бессердечные тираны потеряли не ребёнка, а раба, и мне почти жаль, что они не явились, потому что забавно было бы посмотреть на их озабоченные лица и спросить: ?Что вы чувствуете теперь, когда вашего раба сделали рабом Капитолия?? Было бы приятно нагрубить им. Сделать больно. Показать, что они тоже ничего для меня не значат. Впрочем, теперь уже неважно. Они останутся тут, будут продолжать набивать животы второсортным мясом, гнобить друг друга, наймут какого-нибудь мальца себе в помощь, и забудут обо мне, как забыли о моей сестре. Я расправил плечи, поудобнее устроился в кресле и с вызовом уставился на дверь.Эти ?пять минут? тянутся как резина, конца и края им нет. Я успел пересчитать все завитушки на гербе Капитолия, оценить уют и роскошь здешнего интерьера, погоревать о своей потерянной юности и даже посмеяться, хотя причина смеха мне до сих пор не ясна... Дверь распахнулась и я уже собрался было встать, чтобы миротворец сопроводил меня на поезд, вот только это был не он. Какой-то тощий блондин в мятой рубашке, с раскрасневшимся от рыданий лицом.— Ты ошибся дверью?— уточнил я. — Нет,— он рассеянно потоптался на месте, а потом начал шептать что-то себе под нос. Я встал с кресла и переспросил:— Ты уверен, что тебе сюда?Что это за фрукт и с какой стати он пришёл попрощаться со мной? Никогда его прежде не видел. Он пригладил волосы правой рукой, облизнул губы и заговорил громче:— Мы учимся в одной школе.... Учились... Я хотел, в общем... Он задохнулся от всхлипа и спрятал лицо в ладонях.Сказать, что я очумел это ничего не сказать. Незнакомец разрыдался так сильно, будто это его выбрали на Жатве, а не меня. Ощутив укол совести я приблизился к нему и тронул за плечо.— Тише, не плачь по мне раньше времени,— как можно более дружелюбно произнёс я.— Прости,— он зажал рот рукой, давясь рыданиями — Хотел увидеть тебя в последний раз.Развернулся на пятках и вылетел из комнаты, даже дверь за собой не закрыв. Я остался стоять на месте, как громом поражённый. И что это, черт возьми, было?— Всё, поехали,— громоздкий миротворец показался в дверном проёме стоило мне только подумать о том, чтобы догнать парнишку. Я отшатнулся. Забрать меня сразу же он, разумеется, не мог. А следовало бы. После визита этого чудака моя апатия - мой единственный щит - начала крошится. Я сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони и послушно последовал за грубым миротворцем в белоснежном одеянии. Белый цвет, цвет невинности и непорочности, стал мне ненавистен и отвратителен точно также, как и само правительство. Лицемерные ублюдки, жирующие на детских костях, которые присвоили себе всё самое лучшее, умудрились заставить меня воспринимать белый цвет как нечто грязное, поганое, насквозь прогнившее и лукавое, как пасть дьявола. Или улыбка нашего дражайшего президента. Меня передёрнуло.Краем глаза я заметил Эву, девушку из моей школы, о которой я знал не больше, чем о родительской любви. Вокруг неё кольцом сомкнулись миротворцы, следившие, чтобы мы не сбежали с вокзала. Я отвернулся, не желая встречаться с ней взглядом. На кой чёрт разглядывать её теперь? Мы оба обречены в любом случае.ЭВАПоезд тронулся с места как только мы оказались внутри. У меня всё нутро перевернулось от волнения, ведь у меня никогда не было возможности прокатиться на поезде, да ещё и таком роскошном. — Как красиво,— глаза у меня округлились как монеты, слёзы высохли, уступая место восторгу, захватившему меня. Я обняла себя руками, зачарованно проходя вглубь.— Просто великолепно,— сухой голос Юнаса прозвучал откуда-то из-за спины — Самая красивая труповозка, которую я видел.Его слова обожгли больнее удара. Я почувствовала, как внутренности немеют от холода. Кожа на руках в миг сделалась гусиной, я открыла рот, глотнула воздуха, и закрыла его. И мне ведь абсолютно нечего на это возразить. Слова Юнаса столь же грубы сколь правдивы. Они везут в столицу детские трупы, и сейчас самое время смириться с этой реальностью, а не восхищаться каким-то дурацким поездом. Юнас оставляет меня одну в прохладном коридоре.Оставаться здесь мне не хочется, поэтому собрав волю в кулак я захожу в вагон и снова чуть ли не рассыпаюсь в комплиментах.— Вот же... — я прикусываю губы, чтобы сдержаться от комментариев. Глаза разбегаются во все стороны, не зная, за что уцепиться в первую очередь. Слишком много яркости и красоты, слишком много вкусных ароматов и всё это... Для меня? Я так и застываю на пороге, остановив взор на восхитительного вида люстре, когда вдруг слышу характерный кашель:— Может, присядешь?Я продолжаю стоять на месте, восхищённо запрокинув голову вверх, к этому пестреющему разноцветными огнями чуду из хрусталя, и только когда кашель повторяется, смущённо отвожу взгляд.Сесть. Конечно. Мне нужно присесть.Только теперь я понимаю, насколько напряжено моё тело, потому что каждый следующий шаг даётся с большим трудом. Я скромно опускаюсь на обитый бархатом деревянный стул и складываю руки на коленях, разглядывая блестящее блюдо, стоящее прямо передо мной. ?Чёрт возьми,— я вынужденно прикрываю глаза, поймав собственное отражение в полированном серебряном диске — Отражает лучше любого зеркала?Сегодня Исак сказал мне, что я красивая, но увидев затравленное помятое лицо с омутами серой безнадёжности вместо глаз и сморщенными губами, я не могла с ним согласится. Страх выпил из меня всю красоту, точно также, как он выпил из меня стремление к победе. — Итак,— мои размышления прерывает другой, мужской голос — Добро пожаловать на Голодные Игры.У меня по спине пробежал холодок.— Что?— рассеянно бормочу я, вскинув подбородок — Но мы ещё только...— Милая, ты ошибаешься,— ментор перебивает меня, попутно наливая янтарную жидкость из графина в гранёный стакан — Игры начались с момента Жатвы, и, как мне думается, вы с дружком уже пали мёртвым грузом.— Крис,— сквозь зубы шипит женщина, сидящая по правую руку от него — Я просила тебя держать язык за зубами.Я растерянно перевожу взгляд на Марлу, женщину средних лет с проседью в тёмных волосах и тонкими иссохшими губами. Её взгляд кажется мне дружелюбным, несмотря на уродливые морщины, которые лучиками расходились от уголков её глаз и бледные шрамы, которые косыми линиями тянулись от щеки к подбородку. — Я ей не ?дружок?,— вставляет Юнас, который, в отличии от меня, не боялся смотреть своему ментору прямо в глаза. Крис отстраняется от стакана, даже не пригубив, и удивлённо вскидывает брови:— Ты у нас с характером?— Тебя не переплюнет, утихомирься,— шикает Марла, теряя терпение. Я замечаю, как её узловатые пальцы сжимаются на золотистой скатерти и вдруг задумываюсь: а скольких людей эта хрупкая сдержанная женщина убила на арене?Судя по шрамам на её лице, её жертвы не сдавались так просто. От этого меня передёргивает.— Меня зовут Марла Дункель, дорогая,— до меня не сразу доходит, что она обращается ко мне — Я буду твоим ментором.— Как я понимаю, мне повезло,— Юнас давится презренным смешком, но в его голосе я слышу не только иронию, но искреннее недовольство.— Меня... — господи, да если бы я услышала собственный голос ночью в тёмной комнате, я бы обделалась от ужаса, настолько хрипло и безжизненно он звучал — Эва. Квиг Мун. — Хорошо, Эва,— кивает Марла, с прищуром рассматривая мои спутавшиеся волосы. Поняв, что мой внешний вид оставляет желать лучшего, я заливаюсь краской. — Придётся тебя перекрасить. Юнас удивлённо косится в мою сторону, и я отвечаю ему таким же недоумевающим взглядом. ?Мне послышалось?— страх кольцами свивается в моём животе — Она сказала то, что сказала??Я бы не удивилась, если бы она заявила, что меня нужно вымыть, подпилить ногти, почистить кожу, исправить прикус и даже немного поправится, чтобы появились формы, но краска для волос?— Согласен,— вздыхает Крис, склонив голову к плечу. — И убрать длину тоже придётся. Стилисты, конечно же, захотят вырядить её в лесную нимфу и будут противиться стрижке, но мы их уговорим.Марла и Крис начинают говорить о моей внешности так, словно меня здесь нет. Жестикулируют, перебрасываются кивками, и будто плавно переходят на собственный язык, которого я не знаю, потому что в определённый момент моя голова начинает гудеть и я полностью перестаю соображать, что происходит. Я могу думать только о том, что устала, и что я хочу пойти в свою комнату, забраться на свою скрипучую постель и накрыться своим прохудившимся пледом, сойти с этого поезда, исчезнуть. — Я, пожалуй, пойду спать,— Юнас поднимается с места с таким видом, что я, даже будь я ментором, не решилась бы его останавливать. Холод, которым от него веяло, мог бы заморозить не один океан. Марла и Крис обрывают дискуссию, последний качает головой:— Я с тобой ещё не закончил, кудрявый, сядь обратно.К моему глубочайшему удивлению - и облегчению - Юнас послушно опускается обратно на стул, но всем своим существом выказывает безразличность ко всему происходящему. Я тру глаза, борясь с сонливостью. Что странно, Крис не удосужился официально поприветствовать своего подопечного, как это сделала Марла, и, по видимому, не трудился запомнить его имя. ?Что если Крис просто уверен в нашей скорейшей гибели?— это больно укололо моё самолюбие — Действительно, на кой чёрт ему запоминать имена мертвецов??Я набираю в лёгкие больше воздуха, чтобы мой голос зазвучал громче и увереннее:— Зачем красить волосы?Проклятье. Я хотела, чтобы мой голос был ровным и сильным, а не возмущённым и писклявым. Кровь прилила к лицу и я снова сделалась пунцовой. Марла смотрит на меня с сочувствием, с каким обычно смотрят на неизлечимо больных и обречённых людей:— Разве это не очевидно, девочка?Моё лицо разглаживается и я натянуто качаю головой.Крис усмехается, постукивая пальцами по столу.— Затем, Эва,— его легкая мальчишеская задорность испаряется, и он впервые кажется мне таким серьёзным — Рыжеволосых победителей у нас никогда не было.