1. Жатва (1/1)

ЭВАЯ проснулась ещё до того, как взошло солнце. Резко распахнула глаза, парализованная страхом, и какое-то время ошарашенно таращилась в потолок, не в силах выдохнуть. После на меня медленно накатила волна облегчения — последний год. Я смежила веки, разжимая кулаки. Последний год. Повторяя это про себя словно молитву, я села на месте и умыла лицо руками. От волнения и страха, с которыми мне приходилось уживаться, как со старыми соседями, я постоянно теряла вес, но что ещё хуже, у меня выпадали волосы. Когда мне было двенадцать, во время моей первой Жатвы, я обмочилась прямо на площади, а когда назвали имя незнакомой мне девочки чуть не разрыдалась от ужаса, потому что тогда мне послышалось, что назвали меня. Дело в том, что её звали Ава, а меня — Эва. Мало того, что звучит похоже, так ещё в ту Жатву её мать так завопила, что у меня заложило уши и я проворонила момент, когда произнесли фамилию. Я была той ещё паникершей в детстве, вспоминать стыдно.Хотя сказать, что сейчас я являюсь образцом смелости и хладнокровия уж точно нельзя, особенно в этот раз. Эта Жатва — последняя для меня, потому что это мой последний год. Чтобы максимально увеличить свои шансы на выживание я не брала ни одного тессера в этом году, чаще пропадала в хлеву, помогая родителям с животиной, и училась есть всё, что попадалось под руку, что угодно; раненых птиц, больных собак, гнилые овощи. Поскольку я никогда не отличалась крепким здоровьем, при таком рационе я знатно похудела, стала чаще болеть, увяла, короче говоря, убедила своих сверстников что вообще не собираюсь дожить до следующих Голодных Игр. Причина, по которой я не загнулась это мои родители, они — работники хлева, ухаживают за скотиной, в основном за коровами и козами, поэтому мне нередко перепадает чашка другая свежего молока. Из-за этого маленького преимущества зубы и ногти у меня крепкие, и цвет кожи из болезненно-желтого снова стал обычным, светлым. Я встала с кровати, размяла затекшие суставы и сняла с себя мокрую от пота ночную рубаху. Беззаботно бросила её на смятую постель, решив, что постираю потом, когда не буду столь возбуждена.Я не стеснялась своей наготы, чего толку? Дома всё равно никого нет, родители всегда уходят ни свет ни заря, и стесняться я могла разве что собственной тени. В зеркало я намеренно не смотрю, иначе вздрогну от ужаса и весь мой настрой канет в лету. Я знаю, что выгляжу не лучшим образом, и в лишнем тому подтверждении не нуждаюсь. Я завернулась в старую выстиранную тряпку, которую использую в качестве полотенца, и не спеша выскользнула из дома. На улице было прохладно, сумрачно и безлюдно, что неудивительно. Я поёжилась, ветер забирался под ткань и щекотал мою обнажённую кожу своими невидимыми пальцами. Я запрыгнула в отцовские лапти, которые были мне не по размеру, и направилась в сторону реки. Она протекает недалеко от нашего домишки, её называют ?Марчуми?, что, как я слышала, означает ?гниль?. Смею предположить, её так назвали потому что она была тёмной, неглубокой и рыбы в ней не водилось, многие жители нашего дистрикта говорили, что от этой грязной лужи никакого проку, но я и мой лучший друг, Исак, с этим не соглашались. Речка может и не радует глаз, и не кормит нас, зато идеально подходит для того, чтобы взбодриться с утра пораньше. Дойдя до Марчуми я воровато оглянулась.Как и ожидалось, Исак не пришёл. Каждый год в день Жатвы его мать постоянно находит для него кучу дел, из-за которых он остается дома вплоть до начала церемонии. Мисс Вальтерсен называет это ?ритуалом удачи?. Исак закатив глаза заявлял, что это несусветный бред, но кто знает, до сих пор ему всегда везло. Я осторожно спустилась ближе к реке, сбросила с себя отцовские лапти и аккуратно разложила тряпку на берегу. Стало невыносимо холодно, я скрестила руки на груди и быстрыми шагами вошла в воду. Изо рта вырвался вздох.Как же холодно! Мне показалось, что вода была холоднее, чем обычно, но невзирая на это я продолжила идти дальше, и остановилась только тогда, когда воды мне стало почти по пояс. Вот, пожалуй и вся глубина Марчуми. Я расправила плечи и раскинув руки в стороны подалась назад. Вода обволокла меня со всех сторон, темнота сомкнулась над моей головой и вокруг стало тихо-тихо. Как в могиле. Мгновение спустя я вынырнула, жадно хватая ртом воздух. Когда я привыкла к прохладе, то начала спокойно смывать с себя пот, вычищать грязь из под ногтей, промывать длинные волосы. На них всегда уходит больше всего времени. Покончив с водными процедурами я выползла на берег, уселась и начала насухо вытираться. Худо бедно обсохнув я влезла в лапти, обернула тряпку вокруг себя и направилась назад к дому. Тем временем уже занялся рассвет. Небо превратилось из сине-серого в золотисто-голубое, солнце восходило, напоминая о приближении Жатвы. Страх снова вернулся ко мне, и теперь я думаю, что он никогда на самом деле меня не покидал и не покинет. Он прилип к моей коже, въелся в каждую клеточку моего тела, струился по моим венам, встал комом в горле. Я забыла, чем планировала заняться, засмотревшись на небо. — Ладно,— я нарочно заговорила громким и уверенным голосом — Одевайся, Эва, одевайся как на праздник!Если меня не вытянут, если только мне повезёт как везло прежде, то сегодняшний день и правда станет знаменательным и праздничным. Единственное, что может омрачить этот день, если меня не выберут, это если вытянут Исака. Я умею находить в жизни полной страха и опасности маленькие радости, и именно в Исаке я нашла искорку тепла и веселья. Не считая себя, он — единственный, за кого я волнуюсь. Есть ещё, конечно же, подружки из школы, но Исак для меня превыше всего. Я облачилась в бледно-серое, в тон моих глаз, платье, расчесала гребнем волосы и уверенно подошла к зеркалу, висящему в дальнем углу гостиной.?Тебя не выберут,— сказала я себе, натягивая на лицо вымученную улыбку — Не сегодня? ИСАК— Поешь, милый.— А?— я задумался, заправляя рубашку в брюки и не услышал маминой просьбы. Она смерила меня усталым, затравленным взглядом.— Тебе нужно поесть,— она придвинула тарелку со скудным завтраком ближе ко мне и кивнула — Не отпирайся, и так тощий, как вяленая рыба.Я набычился.— Ты преувеличиваешь,— возмущенно буркнул я, усаживаясь на лавку. Вид еды не вызывал у меня никакого желания, даже наоборот, меня замутило. Кому в здравом уме захочется есть плоские полоски говядины, сухие и абсолютно безвкусные, разваренную крупу, непонятно из чего выращенную, и запивать все это горькой водой? Правильно, никому.Когда я был младше, я часто капризничал и отказывался есть эту дрянь, тогда родители нависали надо мной, как серые тучи, и стыдили меня тем, что в ещё более бедных дистриктах, коих всего два, 11 и 12, люди умирают от голода и почти не видят мяса, так что я должен быть благодарен и помалкивать, иначе останусь без еды вовсе.Сейчас я мог бы выкрикнуть, мол, а в нашем дистрикте смерть от голода что, редкость? Но я покорно молчал, особенно после того, как родители разошлись и мы с мамой остались вдвоём. Я не имел права давить на неё. — Почему ты такой сердитый?— спросила мама, когда я начал жевать безвкусную полоску говядины. Я удивлённо уставился на неё.— Что?Сердитый? Замечательно. Сердитый, вот значит как. Я то был уверен в том, что выгляжу как трусливый заяц, с которого семь потов сошло от страха, а оказывается, что я выгляжу сердито. Пускай. Если меня выберут сегодня, то лучше уж мне выглядеть сердитым, а не испуганным. Но суть в том, что я боялся. Боялся до нервной дрожи в коленях, боялся настолько, что стал невнимательным и суетливым, а чувство страха, пожирающее меня изнутри, как опухоль, настолько ненавистно, что я помрачнел и сделался сердитым. Вот так, замкнутый круг.Моя мать работает дояркой, и иногда мне приходиться ей помогать. Сам я бы хотел работать мясником, в конце концов, там можно научиться обращаться с ножами и может даже удалось бы воровать понемногу. Это, разумеется, незаконно. Если поймают — поставят к стенке, но я же не слепой, вижу, что все мясники у нас откормленные, с лоснящимися рожами, неповоротливые и жеманные, такие, что их самих уже в пору на мясо рубить. От ненависти, зависти и злости у меня свело скулы, и как я не старался, продолжать завтрак я не смог.Что-ж. Пора.Все жители дистрикта обязаны явится на площадь, не только ради Жатвы, а ради долбанной речи о власти Капитолия, которую, я уверен, толкнут ещё не один раз и не только в нашем дистрикте, и пропустить церемонию могут только люди, находящиеся по ту сторону могилы. По пути на площадь меня одолели смешанные чувства: страх, обида, облегчение. Всё смешалось в один громадный комок, который навалился на мои плечи и придавливал к земле. Я подумал о Эве, и о том, что её, должно быть, распирают точно такие же чувства и эмоции. Это не просто мой последний год, это наш последний год, её имя вписано там семь раз, моё — двенадцать. Вслух мы с ней говорим, что нам точно не повезёт и нас вытянут в наш последний год, но в душе мы оба надеемся, что мы увернёмся от пули. Все эти годы же как-то получалось.На площади, рядом с домом правосудия, уже полно телевизионщиков, камеры торчат из каждого куста, нас снимают со всех сторон, конечно, им же нужно захватить как можно больше раздавленных и убитых страхом дестких лиц, как иначе. Изюминка Игр не просто в том, чтобы запихать детей на арену и заставить их убивать друг друга, а внушать людям, что это в порядке вещей и этому никогда не придёт конец. Из года в год, из года в год...В толпе я заметил рыжевато-каштановую макушку Эвы и на душе сразу как-то потеплело. Моя лучшая подруга, единственная живая душа, которая для меня что-то значит. Кроме разве что... Я сглотнул ком в горле, быстрее передвигая задеревеневшими от страха ногами.Кроме одного парня, Юнаса, он работает в мясной лавке на своего отца, так что, откровенно говоря, они с Эвой — единственные, кто важен для меня.Я часто видел его, прогуливаясь по городу, замечал его в школе, видел, как ловко он орудует мясницким тесаком. В отличии от прочих мясников его никак нельзя было назвать толстым или, хотя бы, откормленным. Такой же тощий как и я, высокий, с оливковой кожей и копной тёмных кудряшек. Он всегда был немного отстранённым, общался только с одним парнишкой из своего класса, и никогда не обращал внимания на меня. Зато я всегда внимательно следил за ним. Меня притягивала его мрачность, задумчивость, его редкий смех. Я слышал, как он смеялся, когда разговаривал о чём-то со своим другом. Ещё у него были чудные глаза, сильно напоминающие мне глаза Эвы. Холодные, бледно-серые, с примесью голубого. У него были очень выразительные черты лица и крепкие руки, в этом я не сомневался, потому что если бы он был таким слабым и беззащитным, каким казался, вряд-ли бы он смог работать мясником. Я прищурился из-за солнца и попытался разыскать Юнаса взглядом. Безуспешно. Здесь слишком много народу, слишком много репортёров. Легче найти иглу в стоге сена.Когда я впервые по настоящему заметил Юнаса это было не в школе, не на работе, а на похоронах его младшей сестры. Её смерть прогремела на весь наш городок, а всё потому что умерла она не от голода, как многие здесь, не от рук миротворцев, и даже не от сильного ранения. Чем хорошо работать мясником — ты находишься рядом с мясом, учишься разделывать его, имеешь возможность украдкой подворовывать и есть нечто более свежее, чем плоские ошметки дохлой козы, высушенные до такого состояния, что с первого раза прокусить не получается. Чем плохо работать мясником — если будешь невнимателен к своей работе, произойдёт тоже, что произошло с Теей Васкес.Нам сказали, что эта штуковина называется бычьим цепнем. Если работать кропотливо и осторожно, то его сразу можно заметить на сыром мясе, а если нет, то из куска мяса эта дрянь переселиться в тебя и будет жрать изнутри. Бедняга Тея только разок пожаловалась на то, что внутри неё кто-то ?живёт?. Я думаю, что даже если бы её родня спохватилась раньше, в нашем дистрикте её всё равно бы не вылечили, а везти её в Капитолий никто бы не стал. Одна девочка не стоила того, чтобы ради неё тревожить капитолийских докторов. Так вот и живём, стараемся не болеть, не унывать и вообще, быть благодарными за то, что имеем.Я молча продвинулся дальше вместе с остальными сверстниками. Юнас должен быть где-то здесь, ведь старших всегда ставят спереди, младших отводят назад. Мысленно я надеялся, что ему тоже повезёт. Может, после этой Жатвы я соберусь с духом и подойду к нему, возможно, когда всё это кончится, я смогу вести себя иначе, перестану трусить. Над домом правосудия развивался вычурный флаг Капитолия. Я вскинул подбородок и скривился. Адреналин выстрелил мне в мозг, напоминая, что это моя последняя жатва. От облегчения и волнения на глаза навернулись слёзы, которые я поспешно сморгнул. Вот смехота будет если меня всё-таки вытянут. На сцене, как правило, стоят четыре стула. Один — для мэра, другой — для куратора нашего дистрикта, капитолийского мужичка, который неустанно молодится и будто скидывает по пару лет каждый год. Он приезжает к нам в исключительно ярких пурпурных шмотках, из-за которых он был похож на флакон с ежевичным вареньем, только говорящий и фальшивый до самых кончиков пальцев. Другие два стула предназначались менторам, Марле, женщине за сорок, которой надлежит каждый год натаскивать девочек перед Играми, а потом смотреть, как их убивают на арене, и Крису, юноше, победившему в Играх всего пару лет назад. Он заменил на посту ментора, который тренировал трибутов почти пятьдесят лет. Для мужика это, должно быть, было облегчением. Теперь Крис должен учить детей драться и смотреть, как они умирают от голода, от рук профи, или из-за капитолийских переродков, а не он. Иногда мне кажется, что победа в Играх это даже хуже, чем проигрыш, потому что тогда человек застревает на посту ментора и выезжает в столицу каждый год, каждый год обещает ребёнку, что вытащит его, и каждый год лицезрит как его подопечный умирает. Но с другой стороны, как всегда говорила мне Эва, если победишь, ты будешь жить в роскошной деревне победителей, будешь богат и знаменит. Её слова были заманчивы, но не настолько, чтобы вызываться на Игры добровольно.Я потряс головой, отгоняя эти размышления. На сцене появился мэр, поджарый мужчина с белесыми глазками и губами, сухими, как наждачная бумага, он поприветствовал присутствующих и попытался улыбнуться на камеру. Молодец, старается. Следом за ним появились менторы. Марла немного прихрамывала, идя к своему стулу, зато Крис, будто отполированный, сверкал в лучах дневного солнца. Глядя на него со стороны можно предположить, что он сумел победить на Играх потому что хорошо выглядит, но это не совсем так. Если прикинуть на глаз, ростом он, вроде бы, пять с половиной футов, кожа у него чистая и загорелая, без единой морщины или шрама, а глаза болотно-зелёные, тёмные и кокетливые. Он уселся на свой стул как на трон, деловито закинув ногу на ногу. Марла что-то шепнула ему на ухо и он нахмурился, сдвинув брови к носу. Эва однажды выдала: ?Его брови просто шедевр?, а потом густо покраснела.Что до его победы. Не знаю, были у него спонсоры или нет, помогали ли ему, но всем было очевидно, что всё решил случай. В определённый момент, к концу Игр, арена превратилась в безжалостную раскаленную пустыню, некоторые трибуты сгорели живьём, как головешки, а те, что ухитрились спрятаться начали дохнуть от жажды. Крис победил просто потому что смог дольше других обходиться без воды.На тридцать третьих Играх трибут дистрикта одиннадцать победила потому что смогла дольше других обходиться без еды, на семидисятых Играх трибут дистрикта четыре смогла выжить потому что плавала лучше остальных. Порой суть Игр не в том, чтобы выжить, а в том, чтобы пережить остальных трибутов.Мэр тем временем начал свою речь.Я слушал вполуха, мысленно отсчитывая минуты. Конец близок. Когда он закончил, я ощутил как напряглись все мои мышцы. Скоро. Весь этот кошмар почти закончился.Я угрюмо смотрел под ноги, не желая встречаться взглядом с визгливым куратором нашего дистрикта. Увы, даже если очень старательно его игнорировать, этот назойливый голос сможет пробраться через все преграды и завладеть твоим вниманием. За столько лет я так и не смог запомнить его имени, помню только что оно чудаковатое, нелепое и скорее подошло бы кошке, чем человеку. Его золотые ресницы затрепетали, когда он, петляя из стороны в сторону, направился к шару с именами девушек. ?Быстрее же ты, ну,— я сглотнул ком в горле, наблюдая за тем, как он возвращается с карточкой назад к микрофону — Оглашай приговор и покончим с этим?Чёрта с два, он нарочно тянул время. Смаковал ?триумфальный? момент, дразнил нас. — Как же это волнительно,— вздохнул он, осторожно вспоров карточку с именем — Каждый раз словно первый!— снова вздохнул, задрожав от восторга — Эва Квиг Мун!Я прищурился, рассматривая сияющее от радости лицо куратора. Он раскинул руки в стороны, ожидая своего первого трибута.Что?У меня внутри всё свернулось от ледяного ужаса. Висок закололо и на минуту мне показалось, что я ослеп от шока. Все вокруг потемнело. Мне понадобилось некоторое время, прежде чем я смог соображать и снова посмотреть на сцену. Она поднималась к нашему куратору в тишине, а её рыжевато-каштановые волосы, которые она никогда не заплетает, палантином свисали до пояса. — Эва, какая ты душка,— куратор сверился с именем на карточке, чтобы убедиться, что произнёс его правильно — Что ты чувствуешь в данный момент, чувствуешь себя избранной?Он подтолкнул её к микрофону, но Эва промолчала. Я попытался поймать её взгляд, но она смотрела сквозь толпу, не видя, и, вероятно, не слыша никого. От страха у меня волосы на затылке зашевелились.?Вот договоримся с тобой, Исак, — я вспоминал её искренний смех, когда мы пускали блинчики по речке — И нас выберут трибутами в последний год?Мы с ней устроили маленький праздник после прошлогодней жатвы, радуясь тому, что нас в очередной раз не выбрали?Тогда расскажем эту грустную историю на арене, авось разжалобим спонсоров?, — отвечал я.Когда куратор понял, что не дождется от Эвы ни единого словечка, он быстро сориентировался и направился к шару с именами мальчиков. Его рука быстро нырнула в шар с карточками и так же быстро вынырнула обратно. Ещё до того как он успел озвучить имя трибута я автоматически подался вперёд, потому что у меня не оставалось сомнений, что мы с Эвой прокляты. Из размышлений меня вырвал очередной пронзительный визг куратора. Он говорил таким тоненьким голоском, что я не сразу разобрал, чьё имя он назвал, а когда понял, мое сердце пропустило удар.Нет, не надо так. Только не он.Только не они.