Нью-Йорк (1/1)

По пятницам в здании Нью-Йоркского музея современного искусства всегда становилось намного более людно и шумно, чем в любое другое время. И не мудрено, ведь именно в этот день вход, в определенные часы, был абсолютно бесплатным.Он старался не упустить ни одной пятницы, когда приходила очередь выставок его картин, и непременно приходил в зал лично. Это не очень нравилось его агенту, мистеру Артуру Кэлвину, но Патрику Дэнвиллу было все равно. Он рисовал, чтобы выразить свои мысли и эмоции, так как просто не имел иного способа общения с этим миром, и очень хотел видеть, как этот самый мир реагирует на него. В конечном счете, мистер Кэлвин просто смирился с причудами своего подопечного. Гении своенравны и с ними лучше не спорить, и, к тому же, не следует слишком напирать на курицу, кторая несет золотые яйца. Только на одном он категорически настоял — и Патрик был вынужден согласиться на это условие — художник всегда будет сохранять полное инкогнито.Дело в том, что трагическая история хороша лишь на бумаге. И рисуя в голове образ несчастного, но гениального юноши, со слегка поврежденным рассудком, люди не всегда готовы столкнуться с ним в реальности. Потому что, в конечном счете, любое отклонение от нормы, особенно от психической нормы, вызовет у них не умиление, а отвращение и страх. А испуганные клиенты ничего покупать не станут.Конечно, всех этих тонкостей Патрик не понимал, а мистер Кэлвин не собирался ему их разжевывать. Главное, что парень знал, с какой стороны надо держаться за кисть — а уж это он умел очень хорошо — а обо всем остальном могла позаботиться личная охрана.Когда-то давно Патрик Дэнвилл был самым обычным человеком. Родившийся в маленьком провинциальном городке Дерри, малыш с самого начала подавал большие надежды в области изобразительных искусств. С семьей парню не повезло, что верно, то верно, однако как только мать мальчика оставила его не в меру агрессивного отца, дела пошли на лад. А в семнадцать лет или около того Патрик Дэнвилл внезапно пропал. Его поиски не привели к успеху, впрочем, для Дерри это было, судя по всему, обычным явлением, и на пропажу попросту закрыли глаза. Как и всегда. Через пять лет с момента своего исчезновения Патрик неожиданно вернулся сам. К тому времени мать его уже умерла, так и не перенеся потери единственного сына, а отец погиб в автомобильной аварии за несколько дней до возвращения сына. Но для Патрика все это не имело никакого значения, потому что своих родителей он уже не помнил. Как не помнил и свой город, и много чего еще. От живого и любознательного юноши не осталось ни малейшего следа.Разум Патрика словно бы остановился в развитии на уровне ребенка пяти — семи лет, а эмоции не всегда получалось контролировать. Он был изможден, сильно исхудал, в волосах появилось огромное количество седых прядей. Он не помнил абсолютно ничего из своего прошлого и довольно быстро забывал события, произошедшие с ним в настоящем. И Патрик был немым, но не потому, что разучился говорить — его язык полностью отсутствовал, словно бы некая сила вырвала его корнем. Не оставалось сомнений, что Патрик все эти годы находился в плену у каких-то садистов-извращенцев, нечеловечески жестокие действия которых изувечили его разум не меньше, чем его тело. Сам Патрик никак не мог пролить свет на то, что с ним случилось, или попросту не желал. И чем настойчивее были расспросы, тем сильнее он замыкался в себе.Артур Кэлвин нашел Патрика в Дерри, где тот рисовал в парке углем картины для всех желающих за символические суммы. Вырученные деньги он тратил на еду, а спал, похоже, на лавке в том же самом парке. Общался с людьми Патрик с помощью небольших табличек, где кривыми буквами были написаны самые простые фразы, вроде ?меня зовут Патрик?, ?хочу есть?, ?хочу пить?, ?спасибо? и ?разрешите переночевать?. Артуру хватило только одного взгляда на картины парня, чтобы понять, на какую золотую жилу он наткнулся. Уж если тот может творить такие шедевры с помощью обычного угля, что же будет, если дать ему кисти и краски? А сколько за это дело готовы будут выложить ценители искусства — особенно если подать и самого художника, и его творчество под нужным соусом — даже представить было трудно. Первым делом Артур забрал Патрика с улицы, отмыл и хорошенько накормил. Тот не противился, а мистер Кэлвин тем временем быстро смекнул, что с головой у парня не все в порядке. Впрочем, проблемой это не было. Наоборот, наивность и доверчивость Патрика играла предприимчивому мужчине на руку.А когда Артур увидел, что сумел нарисовать Патрик с помощью самого обычного школьного набора акварели, в голове его тут же с невероятной скоростью заработали счетные машинки, а от возможного дохода начала кружиться голова. Потому что картины Патрика Дэнвилла были не просто хороши, они были великолепны.С той поры мистер Кэлвин взял Патрика под свое крыло, увезя из Дерри в Нью-Йорк и став его личным агентом, а по совместительству еще и опекуном. Он не испытывал к своему подопечному никаких теплых чувств, видя в том лишь источник дохода, но и обижать его не собирался. Патрик жил в достатке, ни в чем не нуждался, имел собственную студию для работы, и целый штат специально нанятых людей, которые помогали ему в любых начинаниях, и, заодно, приглядывали за ним. Если бы Патрик захотел повидать какие-то конкретные места в любой точке страны или мира, то Артур без вопросов тут же отвез бы его туда. Да только Патрик ничего подобного не хотел — его явно более чем устраивала его текущая жизнь. Освоившись на новом месте, он уже не стремился к перемене обстановки, более того, вероятность этого пугала его до дрожи. Патрик всего себя посвятил рисованию, уйдя с головой в любимое дело, и этим был счастлив.Картины он рисовал абсолютно любые, от черно-белых набросков простым карандашом до сложнейших холстов, исполненных масляными красками. И направленности они тоже были самой разнообразной. Патрик рисовал портреты, пейзажи, натюрморты, военные баталии, фантастические и сказочные сюжеты и еще многое, многое другое. Выставки его работ проходили каждый месяц в течение недели в Нью-йоркском музее современного искусства, после чего картины отправлялись на аукцион, откуда расходились за бешеные суммы по всему миру.Впрочем, дальнейшая судьба своих работ Патрика, судя по всему, не волновала. Ему важно было лишь то, какие эмоции его картины взывают у смотрящих на них людей. Он всегда радовался, если посетители уходили с его выставки счастливыми, просветленными, что-то для себя вынесшими. И печалился, если какие-то его работы пугали их. А такое иногда случалось.Самым популярным среди покупателей циклом картин были и оставались работы, объединенные темой Темной Башни. Это, как понимал мистер Кэлвин, был выдуманный мир, созданный воображением Патрика, по которому тот охотно и много рисовал. Причем настолько активно и разнообразно, словно бы лично побывал там и многое видел своими глазами. Эти картины на самом деле завораживали гораздо больше остальных, и Артур не мог не признать этого. А некоторые, особенно с изображением самой Темной Башни и некоего Алого Короля, который был заточен в ней, навевали натуральной жути, и мороз пробегал по коже от одного их вида.В эту пятницу как раз проходила выставка, посвященная циклу Темной Башни, и залы были полны желающими бесплатно полюбоваться на великолепные работы. Патрик молчаливой тенью ходил среди людей, а за ним неотрывно следовали два неприметного вида молодых человека, его личная охрана. Он обещал мистеру Кэлвину оставаться не узнанным, и еще ни разу не подвел своего опекуна. Ведь пока Патрик не говорил с людьми, они его практически не замечали. А сделать этого, даже если бы подобное пришло ему в голову, он попросту физически не мог.Да, люди живо интересовались судьбой Патрика, но никто из них никогда не придавал его внешности такого большого значения, чтобы узнать самого художника в толпе. И все же, его охрана всегда была готова к непредвиденным обстоятельствам. Просто на всякий случай.Патрика давно уже не смущали ни собственная охрана, ни большое скопление людей. Он с довольной улыбкой то вслушивался в тихие разговоры, то замирал где-нибудь на лестнице, разглядывая толпу.Ее он заметил далеко не сразу, но как только взгляд Патрика выхватил девушку из толпы, то он более не видел никого иного. Довольно высокая, изящная, с копной непослушных, длинных, светлых волос, которые были собраны в небрежный хвост, но, казалось, вот-вот готовы вырваться на свободу, она стояла около картины изображающей поле из прекрасных алых роз, позади которого высилась пугающая громада Темной Башни. Ее голубые глаза, не отрываясь, смотрели на холст, и создавалось ощущение, что девушка даже не мигает. Такого полного погружения в мир своих картин Патрик еще никогда не видел. Людской поток неспешно тек мимо, обходя незнакомку по широкой дуге. Вокруг нее словно бы существовал некий барьер, препятствующий проникновению в личное пространство. Никто не пытался даже просто встать рядом с девушкой, и уж тем более заговорить с ней. Патрик смотрел на нее словно зачарованный. Образ этой незнакомки, ее лихорадочно блестящие глаза, чуть приоткрытые губы и выражение полнейшего потрясения на юном лице врезались в его сознание и словно бы отпечатались в нем. Она была одновременно прекрасна и ужасна, к ней тянуло с неведомой силой и с такой же силой хотелось бежать подальше со всех ног. В горле Патрика пересохло, и впервые в жизни он горько пожалел, что не может просто подойти к незнакомке и заговорить. Как же ему хотелось услышать, как звучит ее голос! Он даже сделал несколько шагов по направлению к девушке, но замер, понимая, что любые попытки наладить контакт, скорее всего, вызовут у нее отторжение. Патрик этого совершенно не хотел. Он понимал, несмотря на всю свою наивность, что принимать его таким, какой он есть, сможет далеко не каждый. Но сейчас впервые это вызвало неподдельную грусть. Патрик опустил голову, а затем развернулся и направился к выходу. Охрана его, к слову, никак не отреагировавшая на явную попытку своего подопечного подойти к кому-то, словно девушки они не видели вовсе, теперь обеспокоенно переглянулась. Обычно Патрик бывал на своих выставках вплоть до самого закрытия, и его явное желание оказаться поскорее дома так рано было подозрительным. Уж не признаки ли это какой-то начинающейся болезни?Впрочем, как только Патрик оказался в своей студии, он сразу же взялся за кисти и краски. Это мигом успокоило его охрану, которая решила, что просто на художника снизошло очередное вдохновение. Гении вообще люди весьма странные. Патрик же принялся рисовать. Картина, как всегда, виделась ему сразу целостной и законченной, и его задачей было лишь освободить ее, воплотив на холсте. Вот уже проступил из небытия изящный девичий стан и нежный овал лица, и волосы, водопадом струившиеся по плечам. Он настолько погрузился в процесс, что не видел никого и ничего вокруг себя. И потому раздавшийся девичий голос был для Патрика совершенной неожиданностью, заставившей его вздрогнуть и выронить кисти.— Как мило выходит, Патрик. Мне нравится. У тебя воистину золотые руки.Патрик обернулся и к глубочайшему своему потрясению увидел ту самую девушку, которая настолько привлекла его внимание на выставке. Она стояла недалеко от двери, которая, тем не менее, оставалась по-прежнему запертой. И это было странно, ведь его охрана никогда бы не пропустила никого в личные апартаменты Патрика.— О, не беспокойся. С теми милыми молодыми людьми все нормально. Честно говоря, они меня даже и не заметили. Давай, мой визит будет нашим с тобой секретом, хорошо?Девушка улыбнулась и подмигнула Патрику, и он улыбнулся в ответ, попросту не смог удержаться. Незнакомка была одета в светлое, в тон волосам, длинное платье с разрезом до середины бедра, а на плечи ее был небрежно накинут широкий красный шарф. Наряд этот больше подошел бы для какого-нибудь званого ужина и весьма неплохо смотрелся на выставке, но в заваленной различным творческим хламом студии выглядел дико. В голове Патрика словно бы зазвенел тонкий колокольчик, призывающий его встать и уходить. Даже не просто идти, а нестись со всех ног прочь от этой девушки.Но какая-то другая часть его натуры не менее настойчиво требовала остаться. В итоге Патрик медленно кивнул, соглашаясь никому не говорить о незнакомке.Девушка улыбнулась шире, и от этого у Патрика мигом потеплело на сердце, а вся тревога ушла прочь.— Ох, как невежливо с моей стороны не представиться. Меня зовут Абра. Абра Рафаэлла Стоун. Знаю, довольно глупое имя, особенно в сочетании с фамилией, но что поделаешь. Родителей и из происхождение не выбирают, знаешь ли.Девушка легким шагом подошла к Патрику и единым, элегантным движением нагнулась, подняв с пола кисти, а затем распрямилась и протянула их ему. Во время этого действа разрез ее платья разошелся, открыв чуть больше обнаженной кожи, чем того требовали приличия, и Патрик просто не мог этого не заметить. Он с трудом перевел взгляд на кисти, которые забрал совершенно машинально, и сглотнул внезапно вставший в горле ком. Судя по довольной улыбке усевшейся напротив него Абры, именно на такую реакцию она и рассчитывала. Она потянулась к резинке, которая удерживала ее волосы, и без колебаний сдернула ее, тряхнув головой, чтобы пряди легли ровнее.— Если хочешь меня нарисовать, я даже позировать согласна для тебя. Не против? Патрик лишь кивнул, словно завороженный глядя на то, как свет играл на белокурых локонах, горько жалея сейчас, что не может как-то еще выразить свои мысли.— Я знаю, что ты не можешь мне ответить, приятель. Я много чего о тебе знаю, — и тут же Абра рассмеялась, перехватив тревожный взгляд Патрика, — думаю, любой, кто умеет пользоваться интернетом, может этим же похвастаться. Не переживай. Мы еще с тобой успеем пообщаться. А пока делай то, что у тебя лучше всего получается. Рисуй.Смех ее развеял последние тревоги в душе Патрика, и он вернулся к прерваной работе. Вскоре начатый им силуэт девушки обрел четкие очертания, наполнился деталями, а затем и цветом. Вначале Патрик еще поглядывал на Абру, но затем перестал это делать, уже полностью сосредоточившись на том образе, который рисовало его сознание.В итоге, девушка на портрете значительно отличалась от юного и словно бы слегка воздушного и неземного оригинала, сидящего перед Патриком и премило улыбающегося. Нарисованная Абра была явно старше, черты ее лица, несколько заостренные, выдавали в ней решительную и волевую личность. Обветренная, слегка загорелая кожа и небольшие морщинки около глаз свидетельствовали о том, что эта женщина прошла множество дорог и многое повидала. Улыбка тонких и почти бескровных губ была не ласковой и ни разу не доброй, а хитрой и даже жестокой. Такая улыбка в любой момент могла перейти в хищный оскал. Но самыми жуткими были ее глаза — серебряные, холодные, бесстрастные, расчетливые. Они, казалось, смотрели прямо в потаенные глубины души, и видели все страшные и темные ее тайны. Красный шарф превратился в алый балахон, небрежно прикрывающий абсолютно нагое тело. А за спиной ее раскинулось бескрайнее поле кровавых роз.Лишь нанеся последний мазок, Патрик осознал, что именно он нарисовал, и тут же отпрянул от картины в страхе и благоговении. Эта изображенная им женщина пугала его до глубины души, но точно так же притягивала к себе будто магнитом. Словно солнце, которое дарит тепло, жизненно необходимое, но также способное сжечь глаза того, кто будет долго смотреть на него. Ее жесткая, несколько грубоватая красота влекла гораздо больше, чем нежное изящество оригинала. По телу Патрика прошла крупная дрожь, и он тонко вскрикнул, когда девичья рука опустилась на его плечо. Как Абра успела оказаться за его спиной он так и не понял.— Ух ты, не ожидала. А ты и в правду гений, приятель. Так точно уловил истинную суть вещей, кто бы мог подумать. Что ж, значит, так тому и быть. Маски долой. Патрик не хотел оборачиваться, не хотел видеть Арбу, видеть выражение ее лица. Ему с лихвой хватило того, что ее голос изменился, став более грубым и жестким. И кто знает, быть может, не только он претерпел изменения. И как же до боли точно он знал, насколько внешность может быть обманчива и нестабильна. Но словно бы неведомая сила повернула голову Патрика и не дала его глазам закрыться. Уже одно это породило внутри неконтролируемую волну ужаса, захлестнувшую его с головой. Потому что Он делал точно так же. Абра и правда изменилась, но не столь жутко, как уже успело нарисовать воображение Патрика. От неземного, юного и прекрасного создания не осталось и следа. Теперь на него смотрела та самая женщина, которую он только что нарисовал, жестокая, холодная и расчетливая, разве что кожа ее не была столь обветренной. Но это уже не играло никакой роли. Страх завладел Патриком, туманя разум и парализуя тело. Расширившимися глазами он смотрел на Абру, зубы которой заострились, радужки засияли оранжевым хищным светом, а по подбородку потекла тонкая ниточка слюны. По щекам Патрика потекли слезы, а мочевой пузырь не выдержал, но он этого даже не заметил. Разумом он словно вернулся в то время, когда был пленником жуткого существа, питавшегося его эмоциями на протяжении нескольких лет и беспрестанно его истязавшего. И теперь точно такое же существо стояло перед ним, и ее голод ощущался крайне отчетливо. — Так вкусно пахнет... Твой страх... Не удивительно, что Дандело сохранил тебе жизнь...Имя своего мучителя, кого Патрик до сих пор видел в ночных кошмарах, хлестнуло словно кнутом. Он ощутил, что тело вновь подчиняется ему и без промедления бросился к двери, оттолкнув от себя красавицу, которая явила себя чудовищем.С нечеловеческой быстротой Абра метнулась к Патрику, уже у самого выхода перехватив его, и с низким, утробным рычанием швырнув через всю студию прямо на кровать. Только это и спасло Патрика, ведь если бы его бросили с той же силой на пол — он точно переломал бы себе кости. Но даже удара о матрас оказалось достаточно, чтобы его ненадолго оглушило. Патрик словно во сне видел, как не спеша приблизилась к нему Абра, как протянула руку и медленно провела ей по его щеке, шее и торсу, как уткнулась носом в волосы и глубоко вдохнула. Он ощутил горячие капли слюны, падающие на его ключицу, и услышал, как блаженно урчит Абра. Из глаз Патрика с новой силой потекли слезы, и он отчаянно дернулся прочь из нечеловеческой хватки. Абра недовольно, по-звериному заворчала, снова притянув его к себе. Патрик тонко заскулил в ужасе, когда кисть девушки обернулась когтистой лапой и разорвала на лоскуты его рубашку. А потом, уже не сдерживаясь, в голос пронзительно закричал, потому что когти распороли нежную кожу спины, оставляя на ней глубоки раны, а клыки Абры впились в его плечо, проникая в плоть почти до самой кости. Но кусок из тела своей жертвы она все же не вырвала, отпустив Патрика, и вместо этого принялась с жадным урчанием быстро слизывать кровь, выступившую из его ран. — Мистер Дэнвилл, у вас все в поря... Матерь Божья!!С глухим злобным рычанием Абра оттолкнула Патрика от себя, и тот сжался на краю кровати, носом уткнувшись в стенку, закрыв руками уши и захлебываясь рыданиями. Он не хотел видеть то, что сейчас случится. Он не хотел слышать, как рык перейдет в жадное мяуканье, а вопли ужаса его несчастной охраны захлебнутся, перейдя в бульканье. Он не хотел слышать, как она раздирает своих жертв и молниеносно их поедает. Ему более чем достаточно было знать, что все это просто происходит буквально в метре от него.Сколько он пролежал вот так, воя в голос от ужаса и боли, с плечом и спиной, словно бы объятыми пламенем, Патрик не знал. Когда его коснулась вполне человеческая рука, он лишь громче взвыл, не обращая на окружающее внимания. А потом произошло то, чего он ну никак не ожидал. Его обняли. Вот просто так, без насилия и жестокости, и объятия эти согревали и успокаивали. Когда руки Абры перевернули его, Патрик не сопротивлялся. Слезы все еще катились по его щекам, но рыдания сошли на нет. Он просто уткнулся носом в плечо свой мучительницы и затих. Если ему суждено быть сожранным, то пусть уже это произойдет поскорее. Неожиданно смерть от ее клыков показалась Патрику даже притягательной. И куда как более достойной, чем гибель от чего-либо еще.Он почувствовал, как пальцы Абры осторожно оглаживают его раны, но вместо ожидаемой боли пришло тепло и легкая щекотка. А потом все неприятные ощущения пропали. Он услышал ее мягкий голос, практически человеческий:— Ну все, все. Хватит плакать, Патрик. Я тебя больше не обижу. Приходить к тебе, не подкрепившись перед этим, было моей ошибкой. Твой страх пах настолько вкусно, что я попросту не сдержалась.Патрик поднял глаза на Абру, которая смотрела на него даже с какой-то легкой грустью, а затем перевел взгляд на свое плечо. Раны не было, лишь небольшой рубец на том месте, где она только что находилась.Потрясенный, он уставился на Абру, но та лишь улыбнулась ему. Губы ее были перепачканы в крови, но зубы оказались самые обычные, человеческие.— Я могу не только причинять боль и нести разрушения. К сожалению, твоим охранникам повезло меньше, чем тебе. Не вини себя в их смерти, Патрик, все равно я собиралась их прикончить после своего визита. Твои действия ровным счетом ничего не поменяли. Патрик сглотнул и перевел взгляд на пол студии. Но увидел только несколько небольших пятен крови, так, словно кто-то руку порезал. И более ничего.— Ну да, я постаралась быть аккуратной.Патрик вновь перевел взгляд на Абру и словно бы только сейчас понял, в чьих объятиях находится. Он отпрянул, но в этот раз его никто не удерживал.— Только давай больше ты не будешь убегать. Ты же понимаешь что это бесполезно. Договорились?Патрик снова кивнул. А что он еще мог ей ответить? Абра лишь протянула руку и легонько потрепала его по волосам. Наевшись, она, судя по всему, растеряла большую часть своей жестокости.— Нам с тобой стоит привести тебя в порядок для начала. Не против, если я немного позабочусь о тебе? И кстати, тебе вовсе не обязательно кивать. Просто думай.— [Я не против.]— Вот и хороший мальчик.Абра встала с кровати и довольно потянулась, а затем отошла куда-то в сторону. Патрик уже не смотрел на нее, он закрыл глаза и удобнее устроился на кровати. Бежать и правда не имело смысла. Как и пытаться себя убедить, что все произошедшее всего лишь сон или игра его больного воображения. Сейчас он чувствовал огромную усталость и опустошенность. И в то же время отчего-то и некую радость. И от того, что его пощадили и оставили в живых, и от того, что он может общаться с Аброй напрямую. А еще какое-то извращенное наслаждение подарил контраст жестокости и боли с последовавшей за ними нежностью и лаской, и теперь внутри Патрика разлилось странное, доселе неведомое тепло. Впрочем, задумываться о чем-то подобном долго он все равно не мог, и потому вскоре просто поддался испытываемым им ощущениям.— Оу, а наш мальчик-то, оказывается, еще и мазохист... Ну ладно, не совсем. Но очень близко.Патрик приоткрыл глаза и непонимающе посмотрел на ехидно ухмыляющуюся Абру. Та только беззаботно махнула рукой.— Не бери в голову, приятель. Все равно не удержишь.А затем Абра принялась осторожно обтирать лицо и тело Патрика сначала мокрым, а затем сухим полотенцами, за которыми, она, как выяснилось, и ходила. На ее губах также не было следов недавнего пиршества. Патрик не протестовал, позволяя приводить себя в порядок, но как только Абра потянулась к штанам, с явным намерением избавить его от этой детали одежды, он протестующее замычал.— [Не надо. Стыдно!]— Ой, ну хватит уже. Да что я там не видела, в самом деле. Расслабься.Несмотря на протесты Патрика, Абра все же содрала с него штаны, при этом недовольно, но беззлобно ворча:— Неужели в собственных нечистотах тебе больше нравится валяться? Ох, люди... Хотя чего это я. Сама такая же. Была недавно. Ну, прикройся одеялом что ли. Завернись в него, как в тогу.— [Ты была человеком? А почему сейчас нет?]Патрик немедленно последовал совету Абры и теперь сидел на кровати и смотрел на нее с явным интересом. Страх его прошел, а боль забылась.— Это долгая история, приятель. Хотя, если хочешь, я тебе ее расскажу. Но прежде, давай все же обсудим кое-что. Собственно, я за этим и искала тебя, Патрик.Патрик плотнее закутался в одеяло и чуть склонил голову, всем видом показывая, что внимательно слушает.— Видишь ли, я хотела заключить с тобой одну сделку. Услуга за услугу, так сказать. Есть кое-что, что можешь сделать, именно так, как надо мне, только ты. Нарисовать одну вещь. Сделаешь это, и я в свою очередь верну тебе нечто ценное. Ты потерял разум, когда один из моего вида явился тебе в своей истинной форме. Но, кстати, не умер на месте, что кое о чем да говорит. Я могу восстановить твой поврежденный рассудок. Что скажешь, Патрик? Хорошая сделка?Несколько мгновений Патрик сидел, словно громом пораженный. Он никак не мог уложить в голове только что услышанное. Всего лишь какой-то рисунок за возможность мыслить так, как прежде? Возможно, он даже сможет вспомнить, кем был раньше. Хоть Патрик и не любил перемены, но где-то в глубине души он всегда мечтал вернуть себе себя самого. Он с трудом сглотнул.— [Я сделаю. Нарисую, что хочешь. Но сначала расскажешь, что обещала?]— Конечно, расскажу. Только знаешь, ты тоже расскажи мне о себе. Я, конечно, большую часть и так знаю, а ты сам многое не помнишь, но было бы неплохо услышать твою версию.Не дожидаясь ответа, Абра отошла от Патрика, рассеяно осмотрела студию, а затем шагнула к журнальному столику. Взяв с него небольшой блокнот и карандаш, она принялась что-то сосредоточено вырисовывать на первой странице. А затем вырвала листок со своим творением и протянула его Патрику.— Вот то, что мне нужно. Художник, взглянув на набросок, ощутил, как вновь ужас начал поднимать свою голову. Там была изображена дверь. И Патрик уже точно знал, куда она будет вести. Абра тем временем устроилась рядом с ним на кровати и погрозила ему пальцем.— Давай не будем начинать все по второму кругу, хорошо? Тебе через нее проходить не придется. Это только мой путь. Лучше послушай, что я расскажу о себе, а потом ты сам поделишься своей историей. Заодно соберешься с мыслями.— [Хорошо. Но скоро утро...]— Эта ночь будет длиться столько, сколько я захочу. И, судя по уверенной улыбке Абры, она не врала. Патрик устроился удобнее и принялся слушать. Удобнее, в его понимании, значило прислониться к Абре и устроить голову у нее на плече. Впрочем, она, похоже, нисколько не возражала. Несмотря на полную внешнюю расслабленность, Патрик слушал очень внимательно, иногда мысленно задавал вопросы или о чем-то просил рассказать подробнее.А затем настал его черед рассказывать, а Абры — слушать и спрашивать. Хотя ее вопросы скорее просто подстегивали память Патрика, заставляя ее работать и воскрешать вещи, казалось, давно уже позабытые.А когда с разговорами было покончено, Патрик взял большой чистый лист ватмана, цветные карандаши и принялся за работу. Абра устроилась прямо за ним, одной рукой по-хозяйски уверенно обнимая за плечи, а другой аккуратно перебирая его волосы, и при этом внимательно следя за каждым движением карандаша. Патрик не возражал. Теперь, когда он знал столь многое, он уже не воспротивился бы, даже если Абра вдруг решила его сожрать. Или забрать с собой. Откровенно говоря, он был бы этому только рад. Лишь рядом с ней Патрик ощутил себя по настоящему целым.Когда рисунок был закончен, не только на бумаге, но и прямо в центре студии теперь красовалась большая, красивая дверь из красного дерева с круглой, хрустальной ручкой, с выгравированным на ней небольшим воздушным шаром. А на самой двери была написана фраза на высоком слоге — ?Алая Принцесса?. В последующем, точно так же Патрик назовет и портрет Абры. Абра в восторге взирала на дверь, но улыбка ее угасла, стоило ей перевести взгляд на Патрика.— Прости, приятель. Я не могу взять тебя с собой. Как бы мне того ни хотелось. Ты свою историю в том мире уже закончил. Мне... правда жаль. Абра отвела взгляд, и Патрик с удивлением увидел, что девушка не врет, и ее грусть искренна. Он лишь взял ее руку в свою и запечатлел на запястье почтительный поцелуй, вновь возвращая улыбку на уста Абры.— [Тогда иди.]— Уйду, когда ты заснешь. И дверь исчезнет вслед за мной. Ты проснешься утром, Патрик, и не будешь помнить меня, разве что как тень в своем сне. Поверь, так будет лучше. Быть может, на неделю другую сляжешь с лихорадкой, иногда такое бывает. Но зато по выздоровлении ты будешь вновь помнить себя.А потом Абра крепко обняла Патрика за плечи, и поцеловала в губы. Сначала нежно и почти целомудренно, но затем более жарко и глубоко. А в следующее мгновение горло пронзило такой болью, что он едва не потерял сознание. И непременно упал, если бы Абра не удерживала его. Патрик забился в ее объятиях, а когда та разорвала поцелуй, пронзительно закричал. Но вопль его быстро перешел в хрип, а сам он согнулся почти пополам, кашляя кровью смешанной со слюной. Когда Патрику стало легче, Абра осторожно подняла его на руки, одновременно освобождая его тело из одеяла, и бережно уложила на кровать. Она замерла у изголовья, сверху вниз глядя на дрожащего Патрика и ожидая, когда тот немного успокоиться и, наконец, в полной мере осознает, что произошло. И не сдержала довольно смеха, когда поймала на себе полный потрясения, неверия и восторга взгляд.— [Язык! Мой язык! Как?!]— Мы о таком не договаривались, но считай это бонусом, приятель. Пока лучше не пробуй говорить, все равно получится не очень. Но ты у нас мальчик толковый. Научишься. Ну и к тому же, если уж получать человеческое удовольствие, то по полной программе!А потом Абра повела плечами, позволив платью легко соскользнуть с ее тела, словно оно только этого и ждало. Она проворно забралась на кровать, и тут же прижалась к Патрику, на что его собственное тело немедленно отреагировало, вызвав тихое и довольное урчание Абры. За секунду до того, как увлечь Патрика в его первый за многие годы полноценный поцелуй она едва слышно прошептала:— Ну что, Патрик, полетаем немного?***— И давно ты тут? Эм...— Рэндалл Флэгг к вашим услугам, моя принцесса. Так меня, по крайней мере, пока что называют в этом мире. И в самый... пикантный... момент я отвернулся.— Врешь. И не обращайся ко мне, как к принцессе. Мне это не по нраву.— Вру. И как вам будет угодно, Ваше Высочество.— Ты неисправим.— Я человек привычки. Вы очень милосердно поступили с убийцей вашего отца. — Ясный разум и острый язык при нем далеко не всегда дар. Зачастую это оборачивается проклятием. — Мудрые слова, Ваше Высочество. И все же с убийцей своей матери вы обошлись куда более жестоко.— Ты все на свете знаешь, да?— Это моя работа.— Тогда запиши себе где-нибудь, если ты вообще такое делаешь. Если с этим парнем что-то случится по твоей вине, прямой или косвенной, я непременно узнаю. И я тебя найду в любом мире, где бы ты ни был. Поверь, тебе это очень не понравится.— Я все прекрасно понял, Ваше Высочество. Полагаю, мои вопросы были неуместны.— Ну наконец-то дошло. К тому же, убийцей мальчика можно назвать с большой натяжкой. Циклы все еще продолжаются, как я понимаю. Итак. Что ты хочешь?— Это не играет никакой роли. Главное, чего хотите Вы. — Вот как. Ну что же. Я хочу открыть дверь.— Это очевидно. Но вот только какую? Каков будет ваш выбор?— А он меня есть?— Ну конечно. Вы можете выйти в обычную дверь, и я, как истинный джентльмен, даже придержу ее перед вами. — И что же тогда будет?— Вы вернетесь в Дерри и станете его полноправной хозяйкой. Займете место своей матери. Несколько лет, может быть десятилетие активной охоты, и ваш организм накопит достаточно энергии и впадет в первую спячку. На сколько человеческих лет, правда, не могу сказать, это все сугубо индивидуально. — А если я выберу иную дверь?— Тогда я никак не смогу открыть ее перед вами, она подчинится лишь вашей руке. Эта дверь ведет на берег Западного Моря, которое находится на границе между Внутренним и Срединным миром. Там вы на некоторое время сможете забыть о своем голоде, он притупится. Прямо скажу, местный воздух довольно благотворно влияет на таких, как вы. Но, ступив на этот путь, вы не сможете повернуть назад. Так чего вы хотите, Ваше Высочество?— Я хочу знать все, тот, кто зовет себя Рэндаллом Флэггом в этом мире. Тот, кто носит много имен в другом. Стань же моим проводником, Незнакомец-вне-времени! Расскажи все, что знаешь, чтобы я могла продолжить свой путь.— Что же... Как вам будет угодно, Ваше Высочество. Тогда вперед. Отоприте заветную дверь. Я знаю одно отличное место, где мы с вами сможем вдоволь наговориться. Идемте же. Впереди нас с вами ждет долгая ночь.