Шаг 3. Семейное дело (1/1)

Герман, стоя на галерее, опоясывающей выставочный зал, с явным неодобрением смотрит на стайку детей внизу, рядом с рукой Кримзон Тайфуна. Малышня вертится, мельтешит и совсем не слушает экскурсовода.— Они слишком маленькие, чтобы воспринять эту информацию, — недовольно отмечает он. — Зачем их вообще привели?— Да ладно, тебе что, жалко, что ли? — Ньютон пожимает плечами. Зачем он притащился сюда вслед за коллегой, знает только он сам — но не говорит. Впрочем, он недавно запихнул очередную порцию образцов в ацетон, чтобы растворились, так что пока ему просто нечем заняться. А Герман ждёт начала лекции, которую его попросил прочитать Геркулес Хэнсен. В инфоцентре для посетителей периодически проходят лекции, и доктор Готтлиб обычно старается избежать почётной обязанности их вести, но не всегда получается. В этот раз ему сказали, что из тех, кто хоть немного разбирается в предмете, кроме него не занят только Хэнсен-младший, так что…Так что он согласился. Репутация Ванкуверского Центра его всё-таки немного волнует.— Шум может помешать другим посетителям, — отвечает он коллеге.— Только их тут нет. Герман, ты что, не любишь детей?— А зачем мне их любить?— Зачем? Смешная постановка вопроса, — Ньютон действительно смеётся. — Любят не ?зачем?. В худшем случае ?почему?, а иногда и просто так.— Хорошо, специально для тебя перефразирую: я не вижу, почему бы мне их любить. Дети — это хаос, не поддающийся упорядочиванию, — тут он замолкает на пару секунд и добавляет с оттенком то ли недоумения, то ли иронии: — Примерно как ты. — Ну, спасибо, — Ньютон косится на него недовольно и, похоже, с трудом сдерживается, чтобы не пихнуть локтем: следующий из сказанного вывод ему не понравился. Но тут же перескакивает на другую тему: — Значит, жениться и заводить детей ты не хочешь, да?— Если забыть о том, что это вас ни в коей мере не касается, доктор Гейзлер… Ньютон успевает вставить: ?Я просто для поддержания разговора спросил?, — прежде чем он продолжает:— И ты ещё вечно упрекаешь меня в том, что я ничего не знаю об окружающих людях… — Герман поворачивается к собеседнику, и в почти не изменившемся выражении лица явно читается насмешка. — Я женат.— Чего?! О-хре-неть. Ни на какой более связный комментарий того не хватает. — Реакция, на мой взгляд, чрезмерная, — хмыкает Герман. — Ты и семейная жизнь… нет, не могу представить!— А я ничего не говорил про семейную жизнь. — Это как тогда получается? — удивляется Ньютон, но через пару секунд спохватывается: — Если тебе неприятна эта тема, извини. — Как? — Герман равнодушно пожимает плечами. — Я в различных исследовательских центрах и институтах, супруга — в Германии. Меня это устраивает.— Зачем ты тогда вообще женился? — если Ньютон и вспоминает о тактичности, то очень ненадолго… А потом опять говорит, что в голову взбредёт.Герман опять пожимает плечами. Эту тему он не считает личной, потому что штамп в паспорте — никоим образом не личная жизнь.— Моя мать спохватилась, что мне уже тридцать, а я всё ещё не женат, и сочла это неподобающим для человека ?нашего круга?, — что он думает о такой позиции и вообще о своей принадлежности к какому-то там социальному кругу (а не к научному сообществу), ясно отражается в его тоне. — Проще было согласиться, чем спорить. — И невесту тоже мать подобрала?— Да. У меня не было желания тратить на это время. — Кошмар! Как так вообще можно? Повезло мне, оказывается, что предки в мою жизнь не лезут.Герман молчит: зачем сравнивать? Да и вообще обсуждать. Он отвечал на вопросы Гейзлера, потому что не видел причин не отвечать (к тому же, зная того: не отвяжется ведь, пока не скажешь!), но интересной или полезной тему не считает. Смотрит на часы и спохватывается:— Время. Лекция начинается через пять минут, мне пора. Если пойдёшь назад в лабораторию, постарайся не разнести её до моего возвращения.— Хорошо, обязательно подожду тебя, прежде чем что-нибудь разносить, — со смехом отмахивается Ньютон. — А вообще то, что на той неделе анализатор взорвался — это не я виноват, там был фабричный брак!Герман с сомнением качает головой, но не спорит, хотя мог бы высказаться на предмет подобающих проверок оборудования до начала эксперимента. Он уходит читать лекцию людям, которые не поймут и половины сказанного несмотря на то, что он будет говорить максимально просто — право, даже разговоры с доктором Гейзлером меньшая трата времени. Ньют остаётся стоять на галерее, слушает, как гомонят дети, вопреки указаниям своей учительницы носящиеся вокруг махины руки Тайфуна, и пытается представить жену Германа. Безуспешно, впрочем. Как сказал бы сам Герман — не хватает данных. Фотографию, что ли, попросить?.. Любопытно же.***Приходя утром (или после полудня, если угораздило проспать) в лабораторию, Ньютон знает, какую картину застанет. Возможны только два варианта: либо Герман на рабочем месте, сидит, уткнувшись в компьютер или бумаги, или, если ему не хватает размаха, пишет на маркерных досках (предпочёл бы мел, но не присутствовал тут, когда обставляли лабораторию, а Ньютон настоял на маркерных досках, потому что меловая пыль в помещении, где идёт работа с органикой и вообще химией — нет, спасибо). Либо отсутствует и не появится раньше обеда, потому что у него дела в другой части НИЦ. Например, лекции для посетителей, которые он так не любит читать.Так что Ньютон знает, что никаких сюрпризов его в лаборатории не ждёт (разве что забарахлил прибор, оставленный работать на ночь, и образцы пропали), и в такой стабильности даже что-то есть…Но сегодня стабильность оказывается нарушена.Приходит-то он в пустую лабораторию, ничего удивительного, и успевает начать работу, но спустя четверть часа ситуация меняется. Достаточно погрузился в препарирование образца, чтобы не отвлечься, когда кто-то заходит в комнату, но через пару минут всё-таки обращает внимание, что творится на второй половине лаборатории. Потому что доносится оттуда женский голос, а это совсем не в порядке вещей.В научной части Ванкуверской базы сотрудниц немного, женщины в основном работают в мемориальном комплексе. И единственная женщина, которая теоретически могла бы прийти сюда — администратор Ребекка Джоуи, но голос точно не её.Оглядывается: неподалёку от входа стоят Герман и какая-то дама, высокая, темноволосая и смуглокожая. Красавица.Говорят по-немецки, на повышенных тонах, точнее, дама — на повышенных тонах, а Герман достаточно ровно и взвешенно. ?Не о математике, значит?, — тихо фыркает Ньютон, потому что знает, что в научных и околонаучных дискуссиях тот редко способен оставаться столь равнодушным. А язык научных дискуссий — в подавляющем большинстве случаев английский, иначе коллегам из разных стран было бы трудно друг друга понять. Хотя Ньют как-то раз видел, как Герман общался с корейским профессором исключительно на языке формул, потому что тот по-английски знал только ?thank you? и ?fuck you?.?И кто эта особа, интересно знать?? Она выглядит… неуместно здесь, в лаборатории. Да и вообще на рабочей половине Ванкуверского центра. Тщательно наложенный и достаточно яркий макияж, подчёркивающий экзотичность черт лица, облегающее платье и короткий жакет поверх него, туфли на шпильках. Такие дамы могут посетить музей, но что она забыла на почти военной базе? Научно-исследовательской, ладно, никаких военных тут нет (в это можно верить, пока не столкнёшься в коридоре с Геркулесом Хэнсеном). Но даже если она тут не по ошибке, то рядом с Германом ей что делать? Уж что, а развлекать гостей, если их каким-то неведомым ветром занесёт в Ванкуверский НИЦ, доктор Готтлиб не станет никогда, в этом Ньют уверен твёрдо.Если только это не его гости.И тут все фрагменты сразу встают на свои места. Фотографию он так и не раздобыл (на первый вопрос Герман раздражённо отмахнулся ?не мешай работать?, Ньют решил, что спросит в более подходящее время — но отвлёкся и запамятовал), однако и без неё догадывается, что дама — жена его коллеги. Та самая, в существование которой он с трудом поверил.Только вот, похоже, Герман не в восторге от её общества. По крайней мере, в лаборатории — насчёт ?в целом? Ньютон решает не делать поспешных выводов. А миссис Готтлиб в упор не замечает, что ей тут не рады. Ну, ему-то всё равно: наушники в уши — и можно работать, не обращая внимания на чужие разговоры, — но Герману, определённо, нет.Ньют, улыбнувшись своим мыслям, вскакивает из-за стола, даже не подумав положить на место исследуемый объект, и идёт знакомиться. Выяснить, правильно ли он угадал, кто эта особа. Других вариантов в голову не приходит, но мало ли.Герман вполне оправдывает его ожидания. Хотя на лице мелькает совсем уж недовольное выражение, но, увидев коллегу, он сразу говорит:— Доктор Гейзлер, познакомьтесь, моя супруга, Ванесса Готтлиб.По-хорошему теперь он должен представить коллегу супруге, но Ньютон не оставляет ему на это времени.— Хэй, я Ньютон Гейзлер, коллега Германа, впрочем, все кроме него обычно называют меня Ньют, — он пытается пожать даме руку своей (немного заляпанной, но, право, это же такая мелочь!). — А это препарат жировой ткани, ну, точнее, её аналога у кайдзю, взятый у детёныша Отачи в Гонконге, правда, прелесть? — и суёт этот самый препарат, который держит во второй руке, ей под нос.Её реакция тоже полностью соответствует ожиданиям. Когда препарат (между прочим, пахнет он только консервантом) оказывается в опасной близости от её платья и лица, она поджимает губы:— Рада знакомству, доктор Гейзлер, — и после ещё пары вежливых фраз ретируется.— Увидимся за ужином, фрау Готтлиб, — говорит Герман и закрывает за ней дверь. На секунду задерживает руку у замка, будто размышляет, не запереть ли, но всё-таки не отступает от обыкновения и оставляет дверь закрытой, но не запертой. — Что за поведение, доктор Гейзлер? — повернувшись к коллеге, морщится он, но Ньюту кажется, что когда супруга двинулась к выходу — на его лице мелькнуло облегчение.— Она в лаборатории, а не на званом приёме, так что если не нравятся мои образцы — пусть уходит.— Я, знаете ли, тоже не в восторге от ваших образцов, когда они оказываются на моей половине лаборатории! — Герман выразительным жестом указывает на то, что Ньютон сжимает в руке: на пол капает то ли формалин, то ли слизь, то ли смесь того и другого.— А… извини, сейчас уберу, — без всякого раскаяния отзывается он.Действительно собирается убрать. И даже вытереть с пола мутные капли, надо только вспомнить, где тряпка или салфетки, потому что на столах их точно нет. Только прежде он не может не спросить:— Но, Герман, ты что, серьёзно называешь свою жену ?фрау Готтлиб??!Этот факт слишком поразил его, чтобы промолчать или хотя бы отложить вопрос на две-три минуты.— Обращение по имени предполагает некоторую степень близости отношений, которая в данном случае отсутствует.Мысль, что к нему Герман относится лучше, чем к своей жене, — изредка называет по имени, хоть чаще предпочитает формальное ?доктор?, — кажется Ньютону очень забавной. Впрочем, нет, ?лучше? тут явно неподходящее слово. Более эмоционально, скорее так. Общаются они точно больше: почти три года работы в одной лаборатории. Хотя Герман старается избегать общения — и это Ньюту не понять совершенно: как, работая с человеком в одном помещении, можно с ним не контактировать? Ещё и одна рабочая группа, между прочим, что звучит совсем смешно: объединить биолога и математика. Но когда-то в документах прописали… Работа над проблемой возможности повторного открытия Разлома. Герман пытается построить модель и сделать прогноз, Ньютон — разобрать останки кайдзю чуть ли не до атомов, чтобы выудить какую-нибудь ещё информацию о них. С одной стороны, работают они по отдельности, никаких больше совместных экспериментов вроде дрифта с кайдзю. С другой, Ньют уже привык слышать ?с добрым утром, доктор Гейзлер?… должно же и в его жизни быть что-то неизменное. Герман хорошо подходит на такую роль.Хотя удивить он тоже может. Сам факт наличия у него жены. Особенности его общения с женой!— Не понимаю я этого, — признаёт Ньют. Задумчиво смотрит на фрагмент жировой ткани, который до сих пор держит в руках, и решает, что надо вернуть его на место, в консервант. А то испортится ещё… Потом, оглянувшись, спрашивает: — Так чего она от тебя хотела-то?— Вас это не касается, доктор Гейзлер. Ньютону становится интересно, осознаёт ли Герман, что этой фразой только подогрел его желание узнать, что тут происходит?А вытереть с пола капли он в итоге забывает.***На то, чтобы узнать, уходит две недели, и ещё пару дней он переваривает эту новость (ну, и даёт остыть Герману, который вовсе не рад, что в сердцах проболтался). Ньютон даже готов признать, что новость нетривиальная и, может быть, ему не стоило с таким упорством её вызнавать. Но кто ж знал, что супруга его коллеги приехала, потому что хочет завести ребёнка? От мужа, как честная женщина. И раз тот не возвращается домой — она сама явилась к нему на рабочее место. А Герман отказывается пойти навстречу её желаниям.Ньютон не думал, что так вообще бывает: абсурд какой-то. Нет, не то, что приехала: когда супруги из-за работы много времени проводят раздельно, поездку ?в гости? можно понять. И даже с целью завести ребёнка. Но тут как: либо этого хотят оба, и тогда всё понятно. Либо, если кто-то не хочет — ну, такие вопросы же должны решаться совместно? А не вот так, как Ванесса Готтлиб делает.?Семейная? жизнь на разных континентах — тоже довольно-таки странная штука, но эта история с ребёнком куда как круче. И сколько ещё это безобразие будет тянуться, спрашивается?— Всё-таки миссис Готтлиб — привлекательная женщина, — задумчиво отмечает Ньютон, отставляя в сторону колбу с испорченной пробой (там выпал осадок, хотя по всем расчётам не должен был). Ему кажется забавным называть её так же, как обычно называет Герман, хотя в иной ситуации он наверняка уже обращался к жене коллеги по имени. — Почему тебе просто не переспать с ней, раз это всё, что ей нужно?— Я не собираюсь это обсуждать, — отвечает тот, глядя исключительно в экран компьютера. Голос его звучит резко и весьма прохладно, но когда Ньюта останавливали такие мелочи?— А ты не обсуждай, ты просто ответь. Почему нет? И она избавила бы всех от своего присутствия.— Лучше вы избавьте меня от своего присутствия, доктор Гейзлер.— Вообще-то здесь моё рабочее место. Ну и если я уйду, что с того? Проблема от этого никуда не денется, — отмахивается он. — А всё-таки, почему? Герман молчит, и Ньютону начинает казаться, что тот скорее уйдёт сам, чем что-то объяснит. Как всегда. Как будто ему хуже станет, если он пару лишних слов скажет… Нет, конечно, вопрос довольно-таки личный, но раз уж вышло так, что Ньютона это безобразие тоже затрагивает, так как миссис Готтлиб то и дело ошивается в лаборатории, — мог бы и объяснить. А ещё лучше — сказать, когда это закончится. Её присутствие плохо влияет на рабочий процесс.— Потому что меня не устраивает, что моё мнение по данному вопросу в расчёт не принимается, — всё-таки отвечает Герман, разворачивая компьютерный стул в его сторону и опуская руки на подлокотники: больше не пытается делать вид, что занят чем-то важным. Ньют озадаченно хмурится:— И только-то? Ты сам говорил, что женился на этой дамочке для того, чтобы твоя мать от тебя отстала. И где принципиальная разница?— Брак — социальная условность, — недовольно поджимает губы тот. — Ребёнок — вещь гораздо более реальная. Не делай вид, что не видишь разницы.Ньютон, посмеиваясь, повторяет за ним:— Вещь… — и заключает: — Да, твоё отношение к вопросу кристально ясно. На самом деле, не особо ясно. Ребёнок, живущий с матерью где-то на другом континенте — не такая уж проблема, мешать он — или она — уж точно не будет. И вряд ли доктора Готтлиба пугает необходимость платить алименты. Он так же, как и сам Ньют, безвылазно живёт на базе и зарплату почти не тратит.— В этом-то и состоит основная проблема, — сухо добавляет Герман — задумчиво и тихо, обращаясь, кажется, больше к самому себе. Может быть, вообще не замечает, что говорит вслух. — Ребёнок — на самом деле не ?вещь?. Способствовать чьему-то появлению на свет и в дальнейшем не принимать участия в его жизни — изрядная безответственность, которую я полагаю недопустимой.Ньют молчит несколько мгновений — слишком удивлён этим объяснением. Больше даже самим фактом объяснения, чем его содержанием. А Герман и ответственность — это не так уж удивительно.— Но и заниматься воспитанием не хочешь, потому что не любишь детей, — заключает он. — Да уж, конфликт интересов налицо. А не разведёшься почему? Раз вы с женой так не сходитесь во взглядах на жизнь?— ?Несхожесть взглядов? — это ещё не причина, — устало качает головой Герман. Судя по всему, махнул рукой на то, чтобы отмалчиваться насчёт всей этой истории.Но воспользоваться тем, что коллега хоть немного разговорился, Ньютону не удаётся: на плитке что-то взрывается, и он кидается спасать колбы, про которые за разговором совершенно забыл.Весь вытяжной стол — в осколках стекла и розоватой киселистой жидкости. Пол тоже изрядно забрызган, как и соседний стол, и даже пара полок стеллажа.Придётся делать уборку. Прямо сейчас. А то Герман будет недоволен и будет нудеть, пока он это не сделает. Порядок, видите ли, должен быть… А допускать посторонних уборщиц к образцам и оборудованию не хочет уже сам Ньют.Так что залог мирного (насколько это возможно) сосуществования — хотя бы в таких экстренных случаях прибираться сразу. Особенно когда коллега и так не в духе.Ньютон вздыхает и идёт за ведром и тряпкой, хотя понимает, что продолжить разговор в том же ключе потом вряд ли удастся: Герман снова замкнётся и ничего толком не скажет.Впрочем, кое-что полезное он уже узнал.***Чисто абстрактно Ньют понимает, что семейная ситуация коллеги его не касается.Но чисто практически… когда, наконец, эта дамочка уберётся подальше от их лаборатории и перестанет мешать работе? Из-за её присутствия на базе Герман стал раздражителен настолько, что с ним вообще невозможно ничего обсудить.Иногда ведь нужен даже не собеседник, а кто-то, кто слушает. Может быть, ни черта не понимает — но всё-таки рассказывать живому человеку лучше и проще, чем доске или препаратам органов кайдзю.Впрочем, учитывая, сколько уже было подобных не совсем диалогов, когда один излагает какую-то гипотезу, а второй слушает — они уже более-менее понимают друг друга. По крайней мере, на уровне студента курса этак первого… а может, и пятого. А это уже позволяет иногда задавать дельные вопросы. Иногда, впрочем, и глупые тоже.Ньютону очень не хватает этих разговоров.А ещё его раздражает то, как Ванесса Готтлиб ведёт себя с мужчинами — то, что он замечает, потому что, в отличие от некоторых, не отсиживается в лаборатории и своей комнате, выбираясь только в столовую: много где бывает и много с кем общается.Приехала она к мужу, ?как честная жена?, ну да, конечно. Могла бы тогда не флиртовать с каждым привлекательным мужчиной в поле зрения!Ньютон теоретически понимает, что не должен лезть, но эта история достала его настолько, что он обсуждает её с Тендо. Который тоже много что замечает — и много о чём молчит.Разговор, в общем-то, начинается вообще с другого. Просто вечерний отдых за бокалом пива, трёп на общие темы и про общих знакомых, а потом речь заходит о семейной жизни. — Ты ведь холост? — любопытствует Ньютон, хотя сомневается, что, будь Тендо женат, этот факт остался бы неизвестен на базе. — В разводе, — с кривоватой улыбкой отвечает тот. — После двух лет, за которые я был дома считанные дни, Алисон решила, что такая семейная жизнь её не устраивает. — Надеюсь, не наша Алисон?— Нет, моя была блондинкой.Да, Алисон-из-диспетчерской (Ньютон не может вспомнить её фамилию) явно не блондинка: у дочери эмигрантов то ли из Марокко, то ли из Алжира шоколадного цвета кожа и смоляно-чёрные волосы. — Жалеешь? — зачем-то спрашивает он. По крайней мере, Тендо не Герман, на вопрос не обидится и не будет говорить, что он лезет не в своё дело. — Поначалу жалел, а потом обратил внимание, что почти ни у кого из тех, кто занят в проекте постоянно, супругов нет. Решил, что, видимо, судьба такая, и махнул рукой… Порадовался, что хотя бы детей у нас ещё не было. — Да уж, дети… — задумчиво бормочет Ньютон, вспоминая про Германа и его понятия об ответственности. А также о его супруге, которой вообще не надо, чтобы муж был дома, торчит на своей базе, и ладно. Но когда ей что-то понадобилась — притащилась и выносит мозг ему и не только ему.Тендо, пожалуй, подходящий человек, чтобы пожаловаться ему на нездоровую обстановку в лаборатории. Он сообразит, о чём из услышанного лучше молчать.…Рассказ не занимает много времени; Тендо согласно кивает, когда он упоминает, что миссис Готтлиб позволяет себе несколько больше, чем стоило бы верной жене, хотя не настолько, чтобы её можно было в чём-то обвинить. Ньютон горячится:— Да я бы сам с ней замутил, и был бы Герману повод для развода, но на меня она и не посмотрит!— Хм?— Первое впечатление неудачное, — фыркает он. — Я к ней с образцом в руках сунулся, ну и вот. Сиюминутно — неплохо вышло, она убралась из лаборатории, но теперь-то что… Чуть видит меня — морщит нос.Тендо качает головой:— У тебя оригинальные представления о том, как можно помочь коллеге. Зная доктора Готтлиба… он, несомненно, понял бы, что это не случайность. И такой выходкой ты рисковал бы навсегда испортить с ним отношения, что бы он там ни думал насчёт своей супруги. Так что это плохая идея.— А что бы ты на моём месте делал?! — возмущённо вскидывается Ньют. — Оставил бы всё, как есть? Это ж дурдом на выезде!Тендо молчит, медленно перебирая бусины чёток на запястье.— Я не на твоём месте.***Дурдом продолжается, эффективность работы падает. Ньют даже обращается к Ребекке Джоуи, чтобы выяснить, нельзя ли как-нибудь убрать Ванессу Готтлиб за пределы базы — она ведь не сотрудник. Оказывается, нельзя. Она получила разрешение находиться здесь и правила внутреннего распорядка не нарушает, так что нет причин аннулировать разрешение.Мисс Джоуи, кажется, в этой ситуации больше сочувствует миссис Готтлиб, чем научному отделу. Женская солидарность, что ли?Да ну её с такой солидарностью, посмотрела бы внимательнее, как Ванесса кокетничает с любым симпатичным мужчиной, и это почти на глазах у мужа. Было бы на глазах, если бы тот чаще выбирался из лаборатории и своей комнаты.…или уже не с любым. Ньютон всё чаще замечает её в обществе Тендо, и это не похоже на случайность.Неделей позже он сталкивается с диспетчером в коридоре — тоже, вроде как, нечаянная минутная встреча, но он почти уверен, что это ни капли не случайность.— Занеси книгу вечером. И не забудь постучаться.***Маркерные доски сияют чистотой — лучший признак того, что работа у Германа не идёт. Когда он занят вычислениями, расчётами и разработками, программным кодом или чем-то подобным, то даже если дела не ладятся, если варианты один за другим заводят в тупик — доски исписаны уравнениями, алгоритмами, кусками кода, может быть, неверными, но отрицательный результат — тоже результат.Сейчас — полностью глухо.Ньютона это, казалось бы, затрагивать не должно, его проекты не имеют никакой связи с задачами Германа. Но он привык слышать то стук клавиш на клавиатуре, то стук трости, когда коллега решает встать и написать какое-нибудь уравнение с размахом, на доске; да даже напоминания о том, что результаты его опытов слишком сильно пахнут несмотря на вытяжку, так что стоит открыть окно! Нарушение привычного ?ритма? сбивает с толку, и его эксперименты тоже не ладятся. Сегодня и вовсе всё валится из рук. Он трижды ошибается с количеством кислоты, которую нужно добавить к пробе, хотя, казалось бы, пользуясь автоматической пипеткой, очень трудно ошибиться. А всё потому, что собирается начать разговор, который — он уверен — не пройдёт спокойно и мирно. С учётом темы (и с учётом характера Германа) — просто невозможно.Более того, недовольство коллеги будет вполне оправданным — это Ньют тоже ясно понимает. Именно потому откладывает начало беседы и вообще не знает толком, с чего начать. Непривычное ощущение. Но толку откладывать? Никаких замечательных новых идей от этого не появится, только запорет ещё с десяток образцов, а это, между прочим, ценный и невосполнимый экспериментальный материал, новых останков кайдзю пока не предвидится (и хорошо бы вообще никогда не предвиделось, так ведь нет!).Решив не издеваться над образцами и над собой, выключает все приборы и переходит на другую половину лаборатории. Останавливается в шаге от рабочего места коллеги, скрещивает руки на груди и спрашивает громко и чётко:— Герман, ты меня убьёшь, если я скажу, что твоя жена изменила тебе с Тендо?Невозможно работать с точными цифрами, когда в собственной голове нет порядка. Математика требует упорядоченности, а он сейчас на это не способен. Герман злится на себя за то, что не может сосредоточиться; злится на супругу, которая своим появлением нарушила рабочий ритм и даже не понимает, что не так и чем он недоволен; злится на доктора Гейзлера, который лезет в его семейные дела — и тоже, кажется, не понимает, что не так.Он слышит шаги, когда тот пересекает лабораторию, и готовится к очередному бессмысленному разговору, который, может быть, удастся быстро свернуть: скоро ланч, можно об этом напомнить и уйти в столовую. При всех своих недостатках Ньютон пока ни разу не заводил эти глупые беседы о личных делах прилюдно и, можно надеяться, не станет так делать и теперь.— Герман, ты меня убьёшь, если я скажу, что твоя жена изменила тебе с Тендо?Реплика звучит в тишине лаборатории весьма чётко — так, что нет никакой возможности предположить, будто он ослышался.— Очень глупая шутка, — отвечает он сухо, не отводя взгляда от экрана компьютера, где нет совершенно ничего интересного. Даже задумываться не хочет, что такое на биолога нашло.Тот дёргает за спинку компьютерного стула, разворачивая его к себе. — Да отвлекись ты от своих программ! Это не шутка, — возмущённо взмахивает Ньютон рукой. — Я принёс ему книгу, которую взял пару недель назад, и забыл постучаться, а дверь оказалась не заперта… В общем, я тихонько её прикрыл и ушёл. Но перед этим сделал фотку на мобильник, чтобы было доказательство.— Доктор Гейзлер, ваше поведение… — он не может подобрать подходящее слово. Недопустимо? Да, наверное.Абсурдно. Бессмысленно.— Я думаю, что лучше сказать правду, — Ньютон смотрит вызывающе и твёрдо. — Это, конечно, твоя жена и твоя личная жизнь, но… как ты там говорил? Чтобы найти правильное решение, нужно иметь точные исходные данные. Вот тебе исходные данные. Что с ними делать — это уже действительно твоё личное. Но, если тебе интересно моё мнение…— Нет, — резко перебивает Герман. Нет, ему определённо не интересно.— Как хочешь, — на удивление покладисто соглашается Ньютон. — Но я бы сказал, что адюльтер — причина для развода.— Вас это не касается.Но, однако, настырный биолог прав. Это действительно причина, достаточно весомая для его чувства ответственности и даже для его матери, скандала с которой он всё ещё не хочет. А вот причин ?понять и простить? нет — ни одной.