Строфа 2. Пассаж "Воздержание" (Нет покоя днем, не уснуть мне ночью...) (1/2)

Трион снова проснулся в холодном поту. Пощупал простыни – они были влажными. Опять. Чертыхнувшись, кронпринц дроу поплелся в ванную.

Эти сны приходили к нему уже несколько месяцев.

Сны. Торрен, лежащий на его кровати. Почти полностью обнаженный, в одних бриджах, с руками, привязанными к изголовью рукавами рубашки. Испуганный, растерянный, непонимающий. Пытающийся вырваться – и только тщетно стирающий запястья о ткань.

Дрожащий под чувственными прикосновениями, под умелыми ласками и неторопливыми поцелуями. Изумленно что-то шепчущий, кажется, умоляющий остановиться. Стонущий от медленного, болезненно-приятного проникновения. И – кричащий от быстрого, ритмичного, сумасшедшего движения, впечатывающего его в постель.Трион заперся в ванной и, сжав зубы, обхватил рукой эрегированный член.

«Торрен…»Воспоминаний о брате хватило, чтобы кончить через пару минут. Стало легче. Трион яростно окатил себя ледяной водой – желание утихло, сонливость пропала совсем. Теперь опять придется занимать чем-нибудь время до утра – заснуть все равно не получится. Он это знает по опыту.

До рассвета оставалось не меньше часа. Трион оделся и сел за стол, задумчиво глядя на не разобранные бумаги и думая отнюдь не о государственных делах.Торрен вел себя странно уже два дня. Братишка отговаривался тем, что неважно себя чувствует, но болен он точно не был. Разве что душевно. Выглядел он ужасно – Трион, увидев на днях своего младшего, испугался не на шутку. Его братишка, всегда веселый, энергичный, дерзкий, жизнерадостный, походил на побитого уличного щенка, которого окатили из ведра помоями.

Трион всерьез тревожился за брата. Но в ответ на все участливые вопросыи попытки помочь он получил от своего младшего всего одно слово.«Уходи».А потом – «Не хочу тебя видеть».Трион скрипнул зубами. Тор прогнал его. Просто так взял и прогнал!Он… ненавидит его?Тэрршетт заскулила, чувствуя настроение хозяина. Трион, опомнившись, частично закрылся от сэльфинга – не хватало еще, чтобы она страдала вместе с ним – и ласково погладил свою любимицу по голове.

На душе у него кошки скребли.

Трион был влюблен в своего младшего брата.Уже довольно давно, года два. Точнее, два года назад он только осознал это. Осознал – и пришел в неописуемый ужас.

То, что они оба мужчины, было не столь важным. Такими связями даже светлые эльфы не гнушались – чего уж говорить о дроу. О том, что он старше его на девятьсот девять лет, Трион вообще не думал, столь смехотворным это казалось – у некоторых супругов разница в возрасте составляла и пять тысячелетий.Что было хуже всего – Торрен являлся его родным братом. Если бы не это, Трион уже давно сделал бы его своим. Ибо никого и никогда за всю свою жизнь он не желал так, как желал Тора.

Но то была любовь запретная – и неосуществимая.

Оллеро невыносимо было смотреть на страдания друга. А то, что Трион страдал, было очевидно. Кронпринц мучился от невозможности открыть свои чувства младшему брату, и Оллеро, знавший об этом лучше кого бы то ни было, не раз принимался убеждать Триона признаться Торрену.

— Оллеро, ты же понимаешь, — устало отвечал Трион, проводя рукой по лицу, словно снимая с него паутину. – Я могу спать с кем угодно – и с женщинами, и с мужчинами, и с дроу, и со светлыми эльфами, и с людьми – хоть с Демиургами! Но не со своим младшим братом.

— Если ты так любишь его, какое тебе дело до этого? – настаивал Оллеро.

Трион вздыхал.— Оллеро, я наследный принц дроу. Я просто не могу позволить себе такое. И потом, сам Торрен…— Трион, да Торрен с тебя глаз не сводит! Он тебя обожает!..— Как брата.— Откуда ты знаешь?— Оллеро, — морщился Трион, — давай не будем об этом.

И закрывал лицо ладонями. Оллеро с сочувствием смотрел на друга – именно на друга, назвать Триона своим любовником он бы никогда не осмелился. Они делили ложе без любви – Трион, мучимый своим чувством к младшему братишке, должен был временами отпускать себя, а Оллеро всегда был готов помочь своему лучшему другу… Конечно, такая «помощь» коробила их обоих – но Дро’Шанети был единственным, кому Трион мог безоговорочно довериться. Трион брал его – но за все их ночи он ни разу не произнес имени Оллеро, он вообще ничего не говорил, позволяя себе лишь тихие, едва слышные, слабые постанывания или короткие рычания, но Дро’Шанети знал, что в мыслях его друга в эти моменты бьется, вспыхивая и отражаясь гулким эхом в самых дальних уголках сознания, одно-единственное имя.

«Торрен».

Оллеро не оставлял попыток переубедить друга, но все было безуспешно. Если уж Трион вбивал что-то себе в голову, выбить это оттуда становилось задачей практически невыполнимой.

— Трион, во имя всех богов, да хватит себя мучить! – не выдержал как-то Оллеро. – Любишь его – так люби, не скрываясь, не стыдись этой любви! Почему ты никак не хочешь это признать?Трион посмотрел на него таким усталым, тоскливым, пустым взглядом, что у Дро’Шанети екнуло сердце.— Оллеро, я помню его еще в пеленках. Я помню, как мать, лежа в постели, протягивала мне закутанный в покрывала маленький горячий комочек и с улыбкой говорила, что вот – это мой младший брат, о котором я должен заботиться, которого должен защищать, которому должен быть опорой и примером… А что сейчас? Оллеро, я не могу… я просто не могу сделать это! – и Трион ронял голову на руки, закрывая лицо волосами.Он помнил. Он помнил тот день, когда родился Торрен, помнил отлично. Усталая мать, хитро поглядывая на него, спросила, не хочет ли он подержать братишку, и Трион, сам не зная, почему, по какому-то странному наитию, внезапно согласился. Он осторожно сжимал в руках младенца, трепетно, ласково проводя самым кончиком пальца по пухлым щекам и вздернутому носику, и улыбался, когда Тор, гукая, хватал его палец и смеялся. Трион запоздало осознавал, что тоже улыбается – светло, счастливо, радостно, — и смотрел в глубокие ярко-зеленые глаза братишки, так похожие на его глаза.Трион любил Торрена – более, чем кого-либо еще из братьев, и он с облегчением думал о том, что на малыша предатели, готовящие заговор против короны, не покусятся, что Торрена не тронут, посчитав неопасным и не заслуживающим внимания. Так и происходило. Тора не тревожили. И Трион был спокоен.

И Торрен, видя, что брат любит его и заботится о нем, смело полагался на него. Когда ему снились кошмары, он приходил жаловаться не отцу, суровому и жесткому, который мог разве что отругать сына за трусость, а являлся в покои брата – Трион обычно не спал допоздна, — не стуча, робко приоткрывал дверь и заглядывал в комнату. Трион, как правило, разбирающий за столом государственные бумаги и прошения, слышал слабый скрип двери, оборачивался и, замечая брата, ласково и ободряюще улыбался.— Что такое, малыш? Опять кошмар приснился?Торрен, шмыгая носом, уныло кивал.

— Ну иди сюда, — Трион, улыбаясь, хлопал себя по бедру. – Не бойся, все хорошо.И братишка подходил к нему – несмело, робко, бросая на него неуверенные и боязливые взгляды, но Трион легко подхватывал его и усаживал на колени, так что Тор не успевал даже пискнуть от испуга и лишь широко распахивал изумрудные глаза.