Часть 3 (2/2)

Она пьяна. Это очевидно.Алина рискует: приседает резко, сгибает ноги в коленях, и все остальные делают то же самое, а когда она выпрямляет ноги, то не видит перед собой ничего, кроме чёрного пятна. Картинка перед глазами восстанавливается быстро: она замечает знакомые лица, всё так же не знает имён этих людей, а за дальним столиком сидит Женя, и её ладони продолжают отбивать ритм в такт музыке. Танец подходит к концу, когда музыка, постепенно замедляясь, смолкает, а люди вокруг хлопают им в ладоши. Алину почти берёт гордость за свой поступок.— Эй,ребята, это было потрясающе!— Ja, es war wunderbar!— Perfecto! Люди вокруг не расходятся. Кто-то пытается завязать с ней разговор, но Алина то ли не слышит, то ли не понимает, что ей говорят — её взгляд устремлён к подруге, к которой подсаживается та самая женщина в белом. У нее очень худые руки и тёмная кожа, много золотых колец на пальцах и ожерелье из чёрных камней; возможно, она даже отдалённо напоминает Алине Багру. И сейчас она не знает, как себя повести, только делает шаг назад; кто-то хватает её за руку, предлагает помощь, но за этим взглядом она видит предложение продолжить ?празднество?. Ещё один шаг назад — и Женя всё-таки смотрит на неё, но не просит вернуться. Алина жестом показывает, мол, я пойду. И встречает одобрительный взгляд. Если бы Сафина не была пьяна так же сильно, то никогда бы в жизни её не отпустила.Мал пил по-другому. Это не было весело.Ноги у неё подкашиваются, но Алина честно признаётся себе, что выпила бы ещё. Они так и не распробовали греческую водку, однако Женя — именно Женя, скорее всего, поделится с ней впечатлениями о национальном алкоголе уже завтра днём. Поворот к апартаментам уже совсем близко — Алина точно помнит, что он где-то за углом, рядом с магазином, переполненным местными сувенирами, но, оказавшись в одиночестве посреди незнакомой улицы, она понимает, что где-то явно просчиталась.Перед её глазами абсолютно незнакомые дома, слабо горящие фонари и оливковые деревья, растущие на пустующих участках; чуть дальше она видит старенький автомобиль без лобового стекла.Только не это.Здесь нет звуков — здесь тишина, и ноги вновь тащат её вперёд, дальше; она делает шаг за шагом, пока не доходит до длинной белой стены.Устало привалившись к прохладной поверхности спиной, она наконец-то выдыхает. Руки и ноги нестерпимо болят после танца, но это приятная боль; если бы ей пришлось писать мемуары, то она бы точно обозначила это состояние как ?я чувствую себя живой?. И ведь она правда чувствует — всеми клетками своего тела.

Ей снова хочется пить, но теперь она бы не отказалась от самой обычной воды.

Алина слышит шум волн. Она не до конца уверена, что море находится именно за спиной, а затем вспоминает, что остров Санторини сам по себе окружён водой.— Кажется, я заблудилась. Отлепить собственное тело от стены крайне тяжело. Почти получается. Она спотыкается, но успевает опереться руками о землю. Спустя пару секунд поднимается и проверяет наличие ключей от номера в карманах; кошелёк всё так же на месте, телефону жизни остаётся не больше, чем полчаса.

Местность перед глазами плывёт. Она бредёт дальше и теряется среди домов окончательно. Она не помнит, чтобы когда-нибудь проходила здесь и машинально решает идти на звук бьющихся о берег волн. Логично ли это? Не совсем.

Попытка оказывается фатальной: никакого моря она не находит. Вместо морской воды видит перед собой точно такие же дома, какие ей довелось видеть ранее.— Чёрт. Чёрт, вот я дура. Надо было остаться. Эй! Ау!Это ощущение не столь страшное, когда ты пьян; на трезвую голову Алина, скорее всего, смогла бы найти путь обратно. Уже ночь —спросить дорогу не у кого, ведь людей она так и не встретила, и, судя по всему, забрёла куда-то совсем далеко.— Эй, кто-нибудь!

На одной из следующих улиц, что ни коим образом не отличается от предыдущих, она сдаётся. Опускает руки; если быть точнее — ложится на сухую траву и видит перед собой огромное звёздное полотно.

Как красиво.

Усталость окутывает её целиком, но она не может заснуть — мысли переполняют голову, тело приятно ломит, и Алина всё-таки жалеет, что не прихватила с собой чего-нибудь крепкого.Как же хорошо. Будто нет в мире плохого.Приближающиеся шаги она слышит не сразу, а когда звук все-таки доходит до её ушей — не спешит подняться.— Хорошо сегодня, правда? — Спрашивает она. Голос у неё очень пьяный.Ответа не следует, и Алина растягивает губы в улыбке, блаженно закрывая глаза. Скорее всего, её приняли за налакавшуюся алкоголя туристку и прошли мимо, но внезапно шаги почему-то становятся громче, и волн — тех самых, где-то за спиной — уже почти не слышно.— Если вы задумали ограбить меня глубокой ночью, то, признаюсь, у меня ничего нет. А, нет, всё-таки есть, — тихо посмеиваясь, говорит она и вытаскивает из кармана бумажник, — сколько тут у меня осталось? Ах, да вот же... Сотня, две... О, даже три!Шаги затихают только тогда, когда Алина, беззвучно смеясь, жмурится и кладёт бумажник себе на лицо.— Берите, чего стоите. Вы вор. Я знаю. Домой я дойду пешком, никакая машина мне не нужна. Я не поеду с вами, даже если вы пришлёте за мной карету.— Боюсь, что на Санторини каретные экипажи не курсируют, Алина.Раскрытый бумажник чуть сползает с глаз, так и норовя упасть на землю, но Алина, чертыхнувшись, возвращает его на место.— Вы знаете, как меня зовут?— Конечно.Так. Так-так-так.Она чувствует, как осознание происходящего будто бы вливают в её голову капля за каплей, и когда оно достигает апогея, бумажник все-таки сползает с лица. Она открывает глаза, и почему-то знает — нет, скорее чувствует — кого увидит рядом с собой. Дарклинг смотрит на неё сверху вниз; в его глазах сквозит абсурд ситуации, губы искривляются в насмешке.Алина вздрагивает — не то от холода, не то от страха, а затем резко поднимается. На ноги встать устойчиво не получается: она тут же падает на колени, беспомощно оседает на землю. Дарклинг не ловит её под руки. Он лишь стоит рядом, смотрит, смотрит, смотрит, и от этого ей становится плохо: вкупе с резкими движениями её начинает укачивать, и в горле появляется мерзкий вкус. Земля притягивает к себе снова; спиной Алина чувствует жёсткость травы, а лицом — изучающий взгляд Дарклинга.

— Не ожидал встретить тебя здесь при таких... обстоятельствах, Алина.Позорище.— Но насчёт кареты поразмышляю.Он говорит так, как будто это его город. Что здесь всё принадлежит ему, начиная от морской воды и заканчивая старичком Яннисом в апартаментах. Злость берёт над Алиной верх. Её разум отключается по щелчку пальцев — сейчас она хочет только его смерти. И, когда Дарклинг улыбается ещё шире, глядя на неё сверху, у Алины срывает крышу. Именно так он смотрел, когда Мала раздирали волькры.Она его уничтожит. Прямо сейчас.Я убью тебя. Подсечка выходит ужасной: ударив мужчину ногой по голени, она тут же морщится от боли и сжимает зубы.

— Какой интересный приём. Научишь?Через секунду Алина слышит стук женских каблуков, мужской пьяный гогот, детский смех и открывает рот, чтобы вдохнуть полной грудью; её начинает трясти.

— Молчи.Неожиданно Дарклинг наклоняется и накрывает её рот ладонью — резко и грубо, наверняка думая, что Алина завопит на всю улицу как резаная свинья.

Бегите! Бегите отсюда!Сила не вернулась. Она ничего не может сделать. Чужие пальцы не дают ей нормально вдохнуть; Алина крутит головой и дёргается, извивается и часто-часто дышит через нос. В её глазах — злость и отчаяние. Хохот становится громче: люди проходят мимо них вдоль параллельной улицы; слышится звон бьющегося стекла — один из молодых людей разбивает о стену бутылку из-под вина, девушек это отчего-то смешит, и именно в этот момент Алина вцепляется зубами в ребро ладони, зажимающей ей рот. Над ухом раздаётся тихий свист — Дарклинг втягивает воздух сквозь сжатые зубы, а она, как голодная собака, отказывается размыкать челюсти.Почему он не использует силу? Где магия? Что происходит? Или это показательное выступление?Она смотрит вверх. Дарклинг скучающе наблюдает за происходящим из-под полуприкрытых ресниц.— Бешеная девчонка.Под зубами Старковой на коже выступают красные пятна, появляются глубокие ямки; она старается сжать челюсти сильнее, но Дарклинг вовремя останавливает её поползновения — пальцами свободной руки сильно сдавливает челюсть с боков, и её рот раскрывается автоматически. Алина тяжело дышит; грудь её вздымается очень часто, зрачки становятся ещё шире. Она делает попытку отползти назад, но её почему-то тянут обратно — и от резкости всех движений её практически скручивает.

Её тошнит.Дарклинг поднимает её на ноги, встаёт сзади и обхватывает поперёк живота — как будто знает, что ей плохо, и в собственной манере ?помогает?, давя кольцом рук на желудок.Приехали. Этого ещё не хватало. Алину тошнит полупрозрачной массой: из неё выходит вода вперемешку с той немногочисленной пищей, которую она ела сегодня; она постоянно отплёвывается, загнанно дышит. Ноги снова сгибаются, но крепкая хватка Дарклинга не дает упасть.

Драка не удалась, потасовка закончилась не в её пользу.— Отпусти меня. Я сама. С-сама...— Глухой бабушке будешь это рассказывать. Пойдём. Живо.Ей хочется бороться дальше. Она должна его убить. За всех людей, которые умерли от его рук. За Мала. За себя. За её украденную силу. Дарклинг неспеша ведет её в сторону дома. Алину снова тошнит. Он терпеливо ждёт, убирает волосы с её лица, заставляет ниже склонить голову над землёй. Она цепляется пальцами за его руку, держится как за спасательный круг, и не отпускает до самых дверей дома. Жени на месте нет: окна в её номере не горят, а вещи, в которых она прибыла на остров, уже совсем сухие и до сих пор висят на сушилке; она наверняка всё ещё сидит в кафе и слушает греческие мелодии в компании прекрасной дамы в белом. Кто-то из работников глубокой ночью начинает чистить бассейн; Дарклинг ведёт Алину к номеру обходным путём: проводит мимо пустующих апартаментов, осторожно огибает небольшой сад, и наконец-то доводит до места назначения. Уверенной поступью тащит за собой, не позволяя остановиться.Как будто он уже здесь был. Прямо перед дверью она оступается, впивается пальцами в руку Дарклинга; слышится противный треск рвущейся ткани.

— Не меня, так хоть рубашку, — произносит он сквозь сжатые зубы. — Ты не меняешься, Алина.Он находит в кармане её летних брюк ключ от номера, отпирает дверь и заводит Алину внутрь. Два поворота — дверь вновь заперта.Кровь стучит в ушах. Ей жарко, во рту отвратительный вкус желчи. Слабость в теле не даёт не то чтобы наброситься на него, а вообще двинуться. Перед глазами безжизненное лицо Мала.

Она не может его не убить. Она ведь за этим сюда приехала.Дарклинг силой усаживает её на кровать, когда в его лицо летит дрожащий кулак; в его глазах нечитаемые эмоции. Промахнулась.— Мне понравились твои танцы. Оказывается, у тебя очень много талантов.Смех, вырвавшийся из её рта, больше похож на сдавленный скулёж.

— Неужели? Было сложно поднимать ноги в самом конце.— Мастерство приходит со временем, — говорит Дарклинг, отходя к раковине и смачивая салфетку водой, — но было недурно.— Пошёл к чёрту.Дарклинг присаживается перед ней на колени, и при этой непозволительной близости Алина видит в тёмно-серых глазах заинтересованность.— Практика куда сложнее теории. Переставлять ноги в такт музыке не так уж и сложно, но стоит ритму ускориться — и ты мгновенно теряешься. Например, как сейчас.— Что... — Она чуть отклоняется назад. Ищет в его словах двусмысленность, но не находит. — Ты об этом. Да, это куда сложнее. А теперь убирайся. Или я убью тебя.Мужчина аккуратно проходится мокрой салфеткой по её рту, стирая грязь и выступившую слюну. Алина старается не дышать.— Уходи.— Я не закончил, — отвечает ей Дарклинг и мягко улыбается. — Быстро нашёл тебя. Везде, где ты появляешься, народ сходит с ума.— Формально тебя нашла я, но от перестановки слагаемых сумма...— Слагаемых, говоришь? Уже возвела нас в ранг суммы, Алина?

Рука Дарклинга со следом от укуса маячит перед её глазами, и она почти готова укусить его ещё раз — за слова, в которых слишком много правды.— Замолчи. Я... я не хочу тебя сейчас видеть. Женя вернётся, я не могу подвергать её опасности.— А, Сафина... — Дарклинг произносит её фамилию так, как будто слышит впервые. Как будто Женя — пустое место. Такие, как она, для него не существуют, верно? — Ты говоришь это, чтобы предупредить её об опасности, или хочешь, чтобы я сдался тебе с поличным?— Оба варианта.— О, нет, Алина, так не бывает.Салфетка прекращает движения у уголка её рта.— Хочешь оставить нашу встречу в тайне?— Пожалуй.— Будь по-твоему, Алина, — с этими словами Дарклинг поднимается на ноги, — выпей воды и ложись спать. Не гарантирую, что на утро тебе будет легко, но чем раньше ты уснёшь, тем лучше. И если завтра вы не сядете на обратный паром, и ты не прекратишь меня преследовать, Иван оторвёт твоей подруге голову и насадит её на пику на местной площади.Алина смотрит на него снизу вверх. Чувствует себя маленькой и растоптанной.

— Я не чувствую тебя, — хрипло говорит она, — когда я дотронулась до тебя, то не почувствовала... ничего. Почему?Дарклинг молчал.Они проходили это не раз, но сегодня судьба (или всё же желание Алины) снова сводит их вместе.— Почему, Александр?Ха-ха-ха! Умо-ора! Ха-ха!Алина с ужасом понимает, что с улицы раздаётся смех Жени. Вернулась.— Нет! — Она протягивает вперёд руку. Загнанно дышит. Касается пальцами ладони Дарклинга. Связи нет. Она его не чувствует. Неужели они оба пусты? — Не трогай её. Прошу тебя. Я больше не задам вопросов.И это невыносимо сложно. Она не понимает, что происходит. Осознание, что Дарклинг прячется в этом городе, приходит не сразу. Почему это так странно? Разве это возможно?— Правильное решение. Прощай.Почему ты не отвечаешь мне? Перед уходом он предусмотрительно оставляет приоткрытым окно, дабы мерзкий запах в комнате выветрился как можно скорее. На утро Женя ничего не заметит: дверь в номер Алины не будет закрыта на ключ; Сафина непременно вставит своё ?тебе нужно быть аккуратнее?, а потом они обсудят события прошлой ночи, и Женя, вполне вероятно, предложит её повторить. Ведь было так весело. Сегодня Алине ничего не снится, но ощущение, что следящая за ним пара тёмно-серых глаз совсем рядом, никуда не уходит. Дарклинг действительно рядом, совсем близко, и присутствие его она чувствует постепенно согревающимися пальцами с отблесками солнца на кончиках, болящим плечом и шрамом на животе.