Глава 14-Глава 18 (1/1)

ГЛАВА 14Он хотел бы отвезти ее на новогодние праздники куда-нибудь. Возможно, Канарские острова, Морозову они понравились, он ездил туда как-то, чтобы ?уйти? от всего. Или горы, какие захочет, если Виктория любитель зимних видов отдыха. Однако ситуация в городе складывалась так, что не мог Морозов себе позволить уехать. Имейся на подхвате еще хоть кто-то, кому можно было бы доверить мониторить конфликт Муртазина и Фомы, прощупать ситуацию среди остальных заинтересованных лиц — тогда, возможно. Но Дима дал ему четкие ориентиры, и нуждался в информации, а он не мог подвести друга. Да и Виктория, вроде бы, и не рвалась никуда. Даже отмахнулась, когда он заговорил об этом.— Знаешь, у нас на эти праздники, зачастую, не легче, чем в обычной больнице. Бывает такая нагрузка, что не хватает рук. То додумаются напоить своих любимцев шампанским, в честь праздника, то накормят шоколадом собак, а для них это очень вредно, — девушка выглядела искренне возмущенной такой безалаберностью своих клиентов.Это заставило его улыбнуться.Но пришлось сделать серьезный вид, потому что она посмотрела на него с тем же неодобрением. Не хотел он ее огорчать. Просто потому, что она это она. Хотя, мог понять и ее возмущение безалаберностью. Сам этого в людях не переносил с тех пор, как подчиненные появились. Прибил бы. Буквально. И его парни это знали.— - То, знаешь, питомцы сами, оставшись без присмотра, пока все гуляют и фейерверки пускают, мишуры наедяться… Приходится оперировать. В общем, работы хватает. Я последние три года и не дежурила, вроде, а все равно, приходилось выходить все время, подменять ребят, чтоб хоть выдохнули. Так что, хорошо бы мне быть где-то недалеко от клиники.Он учел это пожелание.Вот так, взвесив все “за” и “против”, решили остаться дома. Суеты и толпы не хотелось никому. Если уж выпадет шанс спокойно провести праздники, то хотелось бы нормально расслабиться. “Лучше на второй-третий день куда-то выбраться, погулять”, предложила она. Не особо его девушка любила толпу и скопление народа, это Морозов уже давно понял и запомнил.А вот на елке настояла Виктория. Он как-то, в принципе, не особо понимал, для чего это дерево в доме. В конце концов, у него на участке три ели росло. Ландшафтный дизайн, чтоб его. Бешеных денег обошелся ему вместе с той березовой рощицей. Но ведь хотел по высшему разряду, вот и не скупился. А она взяла и настояла на декорациях. Сама накупила этого всего, и его напрягла помогать ей развешивать.Он сначала не понял эту тему. С этими венками, шарами и еловыми шишками. Но потом ему даже понравилось, если честно. Как-то так, действительно, дом другим стал. Не то, чтобы он верил в сказку. Вообще не его тема, по ходу. Он Новый год ни разу в жизни не ждал и не праздновал, если честно, как сам праздник. Разве что, как конец отчетного периода, или просто повод гульнуть хорошо, потому что все в разнос идут в эти дни. Будто алкоголь или наркотики в воздухе “висят” туманом и все их вдыхают. Вот и он не был исключением.Но чтоб париться так, как вот она сейчас… Нет, таким не заморачивался. А тут даже по душе пришлось. Больше потому, конечно, что Виктория реально горела все эти дни. Лучилась удовольствием и счастьем. Ну, точно, сама этой “наркоты” праздничной надышалась и светилась вся. И он от нее это все впитывал. Как оторвался от неё. А потому готов был на любые глупости в его понимании ей “добро” давать, лишь бы она и дальше так этому празднику радовалась. И меньше беспокоилась о том, о чем ей знать не стоило.А ему сейчас часто приходилось мотаться и к Диме, и с пацанами план действий разрабатывать в нагнетающейся в городе ситуации. И курировать парней, среди которых совсем мало осталось из “старой гвардии”, только основной костяк. До десятка. Остальных Морозов уже после, в последние годы, находил и отбирал по-новой. А значит, хоть и проверенные, и надежные, но не “пристрелянные” еще. И это не давало просто расслабиться. Кто бы там что ни говорил про иное время. Возможно, оно и другое сейчас, а вот люди-то — те же самые. И он предпочитал быть уверенным в том, что у него все под контролем, каким бы боком ситуация не повернулась. Гонял, стращал, изводил и придирался, добиваясь адекватных и слаженных действий команды в любой гипотетической ситуации.Да и с бизнесом немного завяз, аврал, как и всегда в конце года. И пусть не он все эти отчеты и сметы готовил, не лично уже с налоговиками решал, давно оговорив основные пункты “законного взаимодействия”, все равно приходилось над душой стоять над экономистами и главными менеджерами, дергать и стимулировать премиями, а кое-кого и припугнуть, чтобы люди не расслаблялись раньше времени и работали так, как ему это было нужно.А уж после корпоративов: и у Виктории, и у него самого, на которые, хочешь-не хочешь, а пришлось идти, вообще уже ничего не хотелось. С головой хватило этих ресторанных гулянок. Вот, честное слово, его все так измотало и достало за последние две недели, что тридцать первого просто не пустил её никуда. Дежурства у нее не было, и Морозов на все плюнул. Считай, с самого утра начали “праздновать” тем, что ничего не делали: лениво валялись, “щелкая” каналами на телевизоре, ели то, что домработница наготовила, а то, и просто, сидели в тишине, отдыхая от суматохи и гама последних дней. И словно прислушивались, подпитывались друг от друга силами. Ничего больше не хотелось. И не было потребности куда-то выбираться. Общества друг друга больше всего не хватало. Еще и с елкой этой, и всем тем антуражем, каким Виктория дом украсила. С мандаринами, шоколадом, шампанским и шишками этими ее, декоративными.Ну, дурь же, вроде. И шелуха. А все вместе — так сложилось, что его проняло. Особенно потому, что саму девушку в эти дни никуда не отпускал от себя дальше, чем на два шага. Все время рядом, как приклеенный. Дышал ею, как те токсиманы парами клея дышат, засунув головы в пакеты. И уже даже не задумывался, насколько это нормально. Имел силу и возможность позволить себе такую слабость — ?иметь? Викторию. И все тут.Он подарил ей мобильник. Такой, как у самого был. Самой последней модели. Понятно, что “не бюджетный”, и даже слушать не пожелал о том, что у нее и старый хорошо работает. Он хотел, и все. Честно говоря, и авто купил бы ей, так она сама водить не умела, а он и так не на отечественном автопроме ее возил, да и водителя, если что, на достойных ее машинах всегда отправлял. Благо, автопарка хватало для любого желания. Его, по большому счету, больше. Виктория к машинам, все так же, особо не присматривалась и претензий не высказывала. Хотя, никогда не отказывалась посидеть с ним в гараже, если он срывался и пытался привести мозги в порядок тем, что начинал перебирать детали или помогать парням чинить что-то. И он ценил это.Блин, да он все в ней ценил! Даже ту упертую стеснительностью и неуверенность, с которой она принимала подарки. Хотел было кольцо подарить, или еще какое-то украшение, чтоб нормальное, серьезное, с бриллиантами, само-собой. Но вспомнив, что она все еще из-за колье смущалась, решил пока не давить. Вот и выбрал телефон.А она ему-таки, “мультитул” презентовала. Не простой, навороченный и напичканный всем, что и в голову не придет, если честно. Швейцарский. И, что вот странно, он не ожидал. Вот, правда. Пусть она и упоминала, и дергала его то и дело, выпытывая, чего бы ему хотелось, он все равно как-то не связывал этого и не осознавал, что получит подарок от неё. Он, в принципе, в таком плане, подарков ни от кого не получал. Взятки и попытки подмазаться к нему ради выгоды, не в счет. Не с тем расчетом то все делалось. А тут… Растерялся. Не знал: ни что сказать, ни как отреагировать на подарок. Не привык. Хоть и пытался этого не показать. Но ему было очень приятно Целый день крутил этот мультитул в руках, выпустить не мог. Так и подмывало чего-то сделать, да все не находил, куда приложить инструмент и энергию. Хоть бери, и стены ковыряй, ей-Богу! А она с таким восторгом и удовольствием наблюдала за этим, так радовалась, что он доволен подарком.Но вечером первого января Виктории все же позвонили из клиники, попросили помочь, осмотреть двух спорных и непонятных “пациентов”. Он отвез ее, и ждал пока она работала. Сам прозвонил своих, проконтролировал, что и как на местах, как обстановка, в принципе? Успокоился, получив от всех отчеты, что все тихо и под контролем.А потом отвез Викторию домой и, как ненормальный какой-то, дорвался до нее. Полночи отцепиться не мог: ?заставлял? кричать от страсти, от удовольствия. Снова целовал все тело до отметин и засосов, будто сам на ней “штампы и печати” расставлял. Каждый миллиметр кожи поцеловать, облизать хотел. Трясло его от нужды и потребности в этом. И понял, что не притихнет эта жажда в нем, видимо, не усядется уже такая жадная потребность в этой женщине. “Ну и черт с ним”, решил сам для себя.Она с ним, а значит, и беспокоиться по этому поводу нечего.Зима была какая-то “не зимняя” в этом году. Снег выпадал пару раз, да и то, таял через несколько дней. А так, все дождь и дождь. Вот уж, точно, тут сложно не поверить в глобальное потепление.Девушка отвернулась от своего окна и слабо улыбнулась Морозову, который оторвался от наблюдения за дорогой. Глянул на нее с вопросом. Махнула головой, как бы говоря, что все нормально, просто очень устала за сегодня. Он крепче сжал ее пальцы, которые держал левой рукой все то время, что они ехали.— Измочалили тебя сегодня? — верно поняв ее посыл, нахмурился парень.— Есть немного, — тихо ответила она.Говорить не хватало сил. Все на работе выговорила. Давно так не ругалась с подчиненными. С Павлом тем более. Не понимала до конца, чего он добивался? То ли просто мелко ?гадил? из-за обиды, что так и не ответила на его ухаживания, выбрав другого мужчину, то ли ее авторитет пытался в глазах остальных сотрудников пошатнуть?Но ведь обоим хуже делал. Спорил там, где себя и подставлял. И не первый раз за последние месяцы. У нее уже даже был разговор с владельцами клиники. И ей намекнули, что видят эту “нездоровую” обстановку. И хотели бы уладить конфликт. Причем, вплоть до увольнения одной из сторон напряжения. А так как она их полностью устраивает, они готовы уволить Павла, который явно пренебрегает профессиональной ответственностью из-за личной обиды.Девушка не хотела становится причиной потери работы хорошего, в общем-то, ветеринара. Она искренне не понимала, почему Павел так себя вел, ей казалось такое поведение глупым и мелочным. И она пообещала владельцам клиники, что уладит конфликт. Однако сегодня, когда он в очередной раз попытался оспорить диагноз и даже пытался отказать хозяевам в помощи собаке, которую она разрешила взять на лечение, аргументируя возрастом и бесперспективностью всех манипуляций — не сдержалась. Накричала на него в ординаторской. И прямо сказала, что если он не умеет отделять личное от рабочего — не будет больше отговаривать владельцев клиники. Если Павлу плевать на состояние животных, то здесь ему работать не стоит.Но Морозову об этом говорить не хотела. Не стоило. Максим вспылит, воспримет ситуацию, как личный конфликт и “наезд” на нее, а не рабочую проблему. И решит сам разбираться, вмешается, она его уже достаточно хорошо знала, чтобы это предугадать.— Много работы, — ограничилась таким, видя, что любимый все еще ждет от нее развернутого пояснения.Вроде бы, хватило. Он кивнул и снова сосредоточился на дороге. Но руку ее держал с той же силой. А ей от этого становилось легче.— Надо будет нам отпуск с тобой устроить, как немного с работой разгребемся, — заметил Максим, не отрываясь уже от дороги.Дождь усилился.Она кивнула. Он тоже выглядел уставшим. Да и знала она, что у любимого, тоже, график — сумасшедший. Он, конечно, не все ей рассказывал, да и она не особо в этом разбиралась, вроде. Бизнес, юристы, переоформление, имущественные споры и тяжбы — не ее стезя, хоть девушка и старалась разобраться. И какие-то встречи постоянные, сделки. Вот только на этой неделе — какой-то аврал у партнера случился. Так Максим мотался между офисом и нотариусами сутками, переоформлял что-то, решал какие-то вопросы за себя и еще за одного друга, который, как Виктория поняла, и был его основным партнером, но сейчас, из-за политической ситуации, оказался вынужденным выехать за рубеж. Не новость, в общем-то, пруд пруди таких историй вокруг. Но она даже злилась на этого друга, Дмитрия, пусть и не видела его никогда, из-за которого Максим так загружен, за двоих пашет.Однако и понимала любимого, тем более, что он волей-неволей, да рассказывал, пусть и неохотно, сколько этот Дима в свое время ему помогал и как вытягивал с дна. И все равно, когда он приезжал домой измотанный настолько, что и есть уже желания нет, ей самой ему хоть как-то помочь хотелось. Только, что она могла сделать? У него ж партнеры — не домашние питомцы, с которыми она хоть как-то могла совладать. Вот и оставалось лишь морально поддерживать. Как и он ее поддерживал.А сегодня Морозоа позвонил ей в обед и сказал, что решил все вопросы, которыми последнюю неделю занимался, и свободен. Сам приедет за ней, а не водителя пришлет. И они наконец-то в адекватное время окажутся дома оба. И поужинают вдвоем. Имеют право расслабиться и отдохнуть. Заслужили.Девушка обрадовалась так. И если бы не этот эпизод с Павлом, испортивший ей настроение, вообще, счастлива была бы. Но решила, что нечего тянуть домой рабочие проблемы. Если у Максима есть повод расслабиться, значит и ей не надо сейчас думать о том, что в эту минуту не поменять все равно.Документы Виктория видела. Вернее, видела, как Морозов забрал папку с ними с заднего сиденья авто и занес в дом. Краем глаза заметила и то, как он положил эту папку на столик в гостиной. Случайно получилось, что часть бумаг высунулась из папки. Но Морозов только вздохнул и тяжело растер лицо. И Виктория не поинтересовалась, что это за бумаги? Ей стало так тревожно за любимого человека! Эта его усталость так ее зацепила, так затронула, что она обо всем другом думать перестала. Сняла куртку, как снимала, прямо на пол, сумку рядом же опустила. Подошла и обняла его, в немного наивной попытке поддержать и дать ему хоть немножечко своей энергии и силы, хоть и саму сегодня измотали основательно.— Пошли, поедим? — предложила, заглянув в глаза Максиму снизу вверх.— Мгм…Похоже, ему уже и говорить не хотелось. Кивнул, обхватив ее руками, так, сильно будто зверь в добычу вцепился. Но она уже привыкла к этой силе и жадности любимого, наслаждалась ею. Потянула его за собой в сторону кухни.Они поели, тоже, как-то, медленно и устало. Морозов выпил коньяку, чтобы расслабиться, она от вина отказалась. И только потом, вспомнив, что забыла телефон в сумке, девушка вернулась в гостиную, где оставила свои вещи. И пока доставала телефон, решила уже и бумаги Морозова сложить, чтобы не потерялось ничего из-за такой небрежности, а то мало ли. Собрала их в стопку, и уже почти засунула назад, когда взгляд зацепился за знакомый логотип…У неё потемнело в глазах . И противная какая-то горячая слабость прошла по рукам и ногам, заставив сесть на край журнального столика.— Виктория, может набрать номер, не можешь найти свой телефон? — Максим, видно удивившись, что ее так долго нет, появился в дверях. — Виктория? — он напряженно нахмурился, видимо, четко уловив ее состояние.Даже осмотрелся, не поняв, наверное, в чем причина. А ее аж трясти начало.— Максим, что у тебя с этой адвокатской конторой? — явно истеричным тоном, с которым не сумела справиться, спросила она.Голос дрожал. И эта интонация дурная, словно у подростка.— С какой? — нахмурился он еще больше и подошел ближе.— С этой, с конторой Павла Тихомирова? — она протянула папку в его сторону.Оказывается, у нее и руки дрожат, а не только голос.— Да ничего, в принципе. Подвернулось предложение хорошее, купили ее с партнерами. Тихомиров этот заграницу перебрался, вот и бизнес здесь распродавал. А что такое?Он взял эту папку из ее рук. Отложил на другой край стола. А сам сел рядом с ней и крепко обнял.— Тебя почему трясет? — настороженно спросил он.Девушка растерла щеки руками. Зарылась пальцами в волосы.— Любимый, это очень плохая контора, — попыталась объяснить она. — Правда! Не знаю, как твои юристы пропустили и не рассказали тебе?! Они же, адвокаты этого Костенко… Они же только за криминальных элементов в судах выступали. Прикрывали их деятельность. Неужели, ты не знал?!Морозов хмыкнул и вздернул бровь.— Да, ладно. Что ты говоришь? Нормальная контора. Наверное, и за такие дела брались, для адвокатов деньги не пахнут, сама знаешь. Но прямо так говорить… Они разными делами занимались. Наша фирма решила, что вложение хорошее. Надежное, к тому же, конторе-то уже больше восемнадцати лет. И на плаву, одна из крупнейших в регионе…— Я не выдумываю!Она высвободилась из его рук и вскочила на ноги. Первая оторопь от вида этого логотипа схлынула, и девушка почувствовала резкую потребность в движении.— Я точно знаю! Мне отчим тогда столько про эту контору рассказал! Они собирались в защиту моего брата выступать, когда все случилось. Он же не сам по себе квартиры обворовывал. За ним кто-то крупнее стоял. Там целая схема была налажена, не хотели, чтобы он их сдал, наверное. Наняли адвокатов. Я потому и выступила в суде. Чтобы точно, и не смогли откупиться, или, еще и Светлану сделать виноватой, вместо Игоря. Мне Сергей сказал, что против моего свидетельства, даже они могут не найти ничего. И, действительно, контора тогда отказалась от дела. Да и те, кто Игоря покрывал, самоустранились, решили, что его сдать — всем дешевле! — она почти кричала, почему-то.Ее это так зацепило. И страх такой душу захватил непонятно отчего. Просто ужас, самый настоящий. До дрожи, до глупости, до безрассудства!Но Морозов спокойно поднялся и подошел. Поймал ее за пояс одной рукой. Опустил вторую ей на плечо.— Спокойно, Виктория — коротко велел он.Тон такой, что заставил прислушаться. Обратил ее внимание на него.Он смотрел ей в глаза, будто понял все, что происходит, и пытался взглядом взять сознание и этот страх её под свой контроль. И глаза почему-то такие темные и напряженные… За нее испугался?— Послушай меня.Притянул к себе, прижал крепко-крепко.Она замерла. Достучался до нее Морозов.— Возможно, твой отчим и прав. И тогда эта контора таким занималась, в основном, — Он отпустил ее талию и обхватил ладонью затылок. Намотал волосы на пальцы. — Но сейчас — они работали легально. Последние пять лет, так точно. Не без того, что брались за сомнительные дела, ну так, а какая адвокатская контора у нас избежала этого? — пренебрежительно хмыкнул он, заломив бровь. — Мои люди ее проверяли. И я не сам принимал решение. Все нормально с этим. Хорошее вложение денег. Выгодное.Она молчала и смотрела на него. Слышала слова. Но внутри все еще колотило.И он это понял. Крепче сжал руку, на которую ее волосы намотал. Он, вообще, тащился от ее волос, почему-то, она это замечал не раз. Когда-то пошутила, что обрежет их, потому что по жаре уж очень мешали. Так Максим даже рассердился. И думать о таком запретил. И при каждом удобном случае касался прядей, наматывал себе на руку. Вот и сейчас так. А заодно, кажется, и ее вниманием завладел надежней.— Виктория, — тихо позвал ее.Вкрадчиво так. Таким тоном, от которого у нее дрожь по спине всегда шла. И жар по позвоночнику. Но уже другой. Не страха…— Ты меня услышала? Я понял, что у тебя с этой конторой личный конфликт и претензии. Но это все — дело прошлое. И сам Тихомиров уже уехал, и адвокаты, наверняка, другие работают, а не те, кто за дело твоего брата брался. Понимаешь?Снова глаза в глаза. И давит этим взглядом, словно в мозг врезается. Убеждает. Прет просто. Даже голова заболела от страха, от напряжения, от истерики этой.Но говорит спокойно и убедительно.Да и, разумно ведь, в общем-то. Действительно, прошло столько лет… Адвокаты все точно поменялись. И владелец уехал. А может, и понял давно, что не стоит бандитов защищать. Сергей же тогда информацию собирал по той конторе. А после суда над братом она и не слышала ничего о ней. Не интересовалась…Прав он, наверное. А она зря такое устроила.Девушка выдохнула.— Да, понимаю. Прости, — она кивнула.Сама потянула к нему и уткнулась лицом в плечо. Он крепче обнял ее, притиснув к себе.— Просто, как логотип этот увидела… Не знаю, как помутилось в голове. Все, что было — вспомнила. И так страшно…— Да я понял, — Морозов хмыкнул.Но уже иначе. Так… мягко. Нежно взъерошил ее волосы.Ее понемногу отпускало.Так хорошо рядом с ним. Страх ушел. Спокойно и комфортно. Век бы дышала запахом его кожи. Его тепло бы впитывала. Свое, до дрожи родное. До боли, если отстранялся. Словно уже в кость его вживили ей, имплантировали.— Успокоилась? — продолжая перебирать ее волосы, уточнил он, помолчав минуты две. — Пошли, может, чая выпьем?Он немного отклонился и посмотрел ей в глаза.Виктория чуть виновато улыбнулась и кивнула.— Пошли, — согласилась она.Но на папку старалась все равно не смотреть, будто бы ее в комнате не было.Ночь тихая. Даже у соседей собаки не лают. Дождь монотонно шелестит по крыше и карнизам. Луны нет. Темно. Хорошо. Почему проснулась тогда и не может заснуть уже минут десять? Непонятно.Разум гудит просто. Тревожится. И сон не возвращается, как Виктория не пытается. А Морозов рядом спокойно спит. Устал же дико за эти дни.Надо бы, наверное, встать и не мешать ему отдыхать. Пойти, воды выпить, что ли. Или чая. Расслабиться. И потом опять лечь.Посмотрела на него, едва различая любимые черты в темноте. Спокойное лицо такое. Последние пару месяцев только во сне он так и расслаблялся, кажется.Она осторожно откинула одеяло и поднялась. Даже тапочки не взяла, боясь устроить шум в темноте. Взяла телефон и вышла из спальни, плотно притворив двери.Сказала, что успокоилась. Поверила, вроде бы, доводам Морозова. И больше не возвращалась к теме этих бумаг и конторы Костенко. “Бывшей” конторы Костенко, вернее.А вот проснулась ночью, и поняла, что мысли не улеглись. Взбудоражены, как пчелиный рой. Носятся в голове, теребят душу. Нехорошие мысли. Тяжелые какие-то. И воспоминания про брата и тот суд. Понятно, конечно, подняло это все с дна сознания муть.Но и другие мысли, о которых до этого момента не думала. Вот как-то так все сложилось, сопоставилось у нее в голове…Эти бумаги, дела, встречи, рассказы и объяснения Морозова… И манеры его иногда, и какие-то несоответствия, которые с первого дня ощущала… Щелкнуло так, что аж дурно стало. Вот и проснулась.Подумала. Понимала, что это, скорее, нечто, сродни ночному кошмару. Суматошная переработка всех мыслей и событий предыдущего дня в ее сознании… Но все-таки, не успокоилась же. Не смогла унять непонятную тревогу, зародившуюся где-то в горле. И сама себе не могла этого объяснить.Ну с чего такая глупость в голову лезет? Она с Максимом почти полгода живет. День в день. Спит и просыпается с этим человеком. И в самых разных ситуациях его видела. Так откуда эти сомнения и страх? Глупость же…И в тоже время, странные мысли, что по факту, ничего она о его делах, тех, которые не касаются автосалона — и не знает. И партнеров никогда не видела. И, вообще, странно все так, как-то, кажется. И с вложением денег в эту адвокатскую контору…Гнала из головы эти мысли.Пришла на кухню, включила чайник. Развела себе чай. Тот с чабрецом. Максим никогда не забывал ей купить про запас. Уже особо не пряталась, спальня далеко, в другом конце дома, не разбудит его. И все косилась на экран мобильного, помешивая чай.Дорогой смартфон, престижный очень. Подарок Максима на Новый год.Раз экран включила. Время посмотреть.Три часа пятнадцать минут ночи.Второй раз через несколько секунд — поняла, что не запомнила время. Мысли далеко, будто не в ее голове, а в другом месте, за семьсот километров отсюда.В столице…И стыдно из-за этого, прямо вина какая-то перед любимом нахлынула, заставляя пальцы дрожать. И глупо же. Неудобно. Три часа ночи. Все спят. А она от дурного предчувствия избавиться не может.Отложила телефон. Ухватилась двумя руками за чашку, грея озябшие пальцы.Дождь все шелестит за окнами. И деревья качаются от ветра. Ну и зима…Схватила опять мобильный, почти не задумываясь, что делает. И не позвонила, нет. Открыла сообщения, выбрала контакт, и как-то судорожно водя пальцами по сенсорному экрану, промазывая и с ошибками, которые то и дело исправляла, написала сообщение:“Привет. Можешь узнать мне все про Максима Морозова? Его еще Доком называют.”И, не позволяя себе передумать, резко нажала на иконку “отправить”, отправила сообщение отчиму.Глупо! Глупо! Глупо…И стыдно снова. Что она выдумывает? Что творит? Ради чего ночью Сергею сообщения пишет? Из-за сна, в котором смешались страхи и истерика? Потому что устала и ее на работе достали так, что она мыслит нерационально? Тем более, что вообще родным не говорила особо о своих отношениях с Морозовым. Почему-то не хотелось на их суд это выносить. Так, упоминала, что познакомилась с мужчиной, и он сумел ее сразить, убедил встречаться, но в подробности не вдавалась. Мать и отчим даже радовались за нее. Грозились приехать и она обещала познакомить их.А теперь что? Что за глупость, просить бывшего сотрудника СБУ проверить по своим каналам мужчину, которого любишь? Как это отчиму потом объяснить, когда знакомить их будет?Девушка рассердилась на себя и отложила телефон. Снова обхватила чашку с чаем. Поднесла к губам, подула, собираясь сделать глоток. И не успела…Телефон включился, но не значком сообщения, а замигал фотографией отчима, которая стояла на контакте Сергея, показывая вызов.Она схватила мобильный, не сразу сообразив, что он на виброзвонке и все равно не разбудит Максима. Плеснула чаем на руку, обожглась. Чертыхнулась и ответила на вызов.— Сергей, прости! — ощущая себя ужасно виноватой, принялась быстро говорить в трубку, одновременно размахивая рукой, чтобы ослабить жжение. — Я не хотела тебя разбудить. И, вообще, глупость это, не обращай внимания… Так, всякий бред лезет в голову от усталости…— Виктория, — Сергей умел прервать и успокоить ее одновременно. Одним словом. Недаром в органах служил, да и сейчас не простыми делами занимался. — Я не спал, не тарахти. Дело есть, думал над ним. Тут твое сообщение…— Не обращай внимания, — снова начала извиняться она. А рука печет, черт! — Правда, глупости. У тебя и так работы куча, а тут еще я. Не трать на это время, не нужна мне информация..— Тань! — снова окликнул ее отчим. — Дочка, помолчи.И она умолкла. Почему-то сразу поняла, по голосу, что ничего хорошего сейчас не услышит. И не удивилась. Отчим ее, и правда, наравне со своими родными дочерьми любил. Она это знала.— Виктория, я тебе серьезно сказать хочу, потому и позвонил, как только прочел: чтобы от тебя этот человек не хотел — избегай его. Вообще ни на какие контакты или переговоры с ним не иди. Ясно? Он что, к клинике вашей присмотрелся? Владельцев прижал?Комок в горле стал размером с апельсин. А руку как-то отпустило. Странно…— Сергей, ты что? Ты успел про него что-то посмотреть уже? — шепотом спросила Виктория, не до конца еще понимая разумом, зато очень хорошо улавливая подсознательно, что значат предупреждения и слова отчима.О чем та самая ее интуиция все эти месяцы тревожно теребила сознание, а она отмахивалась, не обращая внимания на не состыковки и мелочи.— Виктория, мне про этого человека, как и про его друга и начальника, Калиненко, не надо узнавать ничего. Я все время мониторю ситуацию в городе, работа такая. И за ними давно наблюдаю. Знаю почти все. Только не придраться. Хорошо себя от всего защитили. Если бы не смена власти семь лет назад и передел территорий из-за этого, они до сих пор бы на вершине были. А так, Калиненко посадили, но эти двое, все равно, руку на пульсе и горле города держат. И нынешнего “смотрящего” караулят. Думаю, только и ждут, чтобы в глотку ему вцепиться и вернуть все свое.— Сергей, ты о чем? —прервала его девушка.Фамилию Калиненко она знала. Тот самый Дима, лучший друг Морозова, который выехал из страны, вроде как, из-за политических преследований…— Виктория, эти двое, Морозов и Калиненко, далеко не последние люди в криминальной среде города. Калиненко долгое время был “смотрящим”. Тебе же не надо этот термин объяснять? — отчим вздохнул. Она промолчала. — Док этот — его правая рука, самый надежный друг и верный исполнитель всех планов Калиненко. Многие пытались его переманить. Ни у кого не получилось. И сейчас он блюдет интересы друга и ведет весь тот бизнес, что сумели отвоевать, когда передел начался. Конечно, Калиненко тоже курирует это все с зоны, насколько может, как я знаю. И Морозов его регулярно навещает. Да и адвокаты их сейчас об амнистии ходатайство подали. И, насколько мне известно, шанс там есть. Но это все лирика и отступление. Если этот человек каким-то образом оказался неподалеку от тебя, просто уходи. Уволься из клиники, в крайнем случае. Это те неприятности на работе, про которые ты в последнее время упоминала? Я тебе сто раз говорил, что в столице с твоим опытом и руками — работу найти — вопрос одного часа. Но с Морозовым не связывайся. Держись от него подальше, чтобы там ни было. Ты меня слышишь? — переспросил отчим, видимо потому, что она все еще молчала.Она слышала.Все слышала. До последнего слова.А сказать ничего не могла, хоть отчим и звал ее.Комок этот, чертов, перекрыл горло наглухо! И слезы, почему-то, по щекам потекли. Странные такие, без всхлипов или истерики. Просто больно дико в животе, в груди стало. И слезы сами выступили.А она держала телефон у уха, слушая отчима. И смотрела при этом на Морозова, который стоял в дверях кухни. Тоже молча смотрел на нее, скрестив руки на груди и облокотившись на косяк.Понимала, что он не слышит ничего из слов отчима. И при этом, могла поклясться, все уловил и понял, что Виктория только что узнала. И смотрел на нее так…Господи!Ей показалось, что она вообще, впервые в жизни его видит. И не знала никогда, не целовала ни разу.Незнакомый взгляд, чужой человек. Опасный и настороженный. Готовый ко всему. И на все. И понимание это было не от того, что она только что от Сергея услышала о нем. Просто Максим излучал это. Показал ей себя с той стороны, с какой Виктория его никогда не видела.— Да, я, слышу. Я тут, — хрипло отозвалась она, продолжая смотреть на Максима. Не могла отвести глаза. И эти дурацкие слезы катились. — Я тебя завтра наберу. Еще раз прости, что отвлекла.Девушка сбросила вызов, не обратив внимания на то, что отчим принялся ее о чем-то спрашивать. Выключила телефон и положила на стол. Мобильник начал тут же снова вибрировать и мигать фотографией отчима. Она выключила мобильный, не отрывая взгляда от парня.Такие родные и знакомые глаза. Каждую ресницу и морщинку вокруг них знает! И такие непроницаемые, чужие, что даже страшно…Он тоже смотрел. “Держал” ее взгляд, не отпуская. А потом медленно оттолкнулся от косяка и подошел к ней. Она сильнее запрокинула голову. Не могла отвести глаза. Отодвинул телефон, который снова завибрировал. Протянул руку и вытер ее слезы. Медленно. Как-то методично, что ли. Сначала с правой щеки. Потом, с левой. Растер ее слезы пальцами. И опустил эту же ладонь ей на затылок, надавив.— Пошли спать, Вика.Это не было предложением или просьбой.Явное и четкое распоряжение, которое стоит исполнить. И совсем не следует пытаться ослушаться.Его пальцы, еще немного влажные от ее слез, обхватили сильнее затылок. Не больно, но с явным принуждением, и он потянул, заставив её встать. Наклонился и прижался к губам. Как-то властно, жадно, крепко. Сильно.А она — словно замороженная. Не ощутила почти ничего.Понимает, что он слишком сильно целует. Может больно? Нет. Дрожи нет. Вся будто окоченела.Он это почувствовал. Посмотрел ей в глаза опять. Прищурился как-то непривычно. Нехорошо. Даже разозлился, кажется.А ей все равно, все еще. Ничего не чувствовала. И дурацкие слезы продолжали бежать по щекам непонятно.Максим сжал зубы. Резко выдохнул. Обхватил второй рукой ее за спину, подталкивая в сторону выхода из кухни.— Давай, — не ожидая от нее ни ответа, ни каких-то слов, снова распорядился он. — Ночью в голову только дурь всякая лезет. Тебе надо выспаться.И, не обратив внимания, что она вся заторможенная и застывшая, потащил ее к спальне, словно заставляя идти.Хотя, почему “словно?” Заставил же.ГЛАВА 15Ступора хватило до середины коридора. А потом — как окатило горячим жаром прозрения. Обожгло с головы до живота адреналином по артериям, венам. Ноги задрожали.Девушка остановилась, сопротивляясь подталкивающему давлению Морозова. Резко, будто в стену врезалась. И онемение ее прошло, тот ступор, который сковал, заморозил все тело после слов отчима.— Машины продаешь?! — хрипло спросила она, повернувшись к нему лицом. Губы дрожали. — Ты сказал мне, что торгуешь машинами!Дрожь с губ перешла на подбородок. Плечи затряслись. Ее всю снова начало колотить. Но руки Морозова держали очень крепко. Не отступить. Не высвободиться.— Я продаю машины, — спокойно отрезал он.И глянул тяжело. Веско, будто намекая на что-то. Возможно, что лучше бы замолчать и остановиться. Не углубляться, не ворошить.Но она была сейчас не в том состоянии, чтобы воспринимать намеки. Ее трясло все сильней. И ни она, ни он, кажется, не могли справиться с этим ее тремором. Хоть он и пытался обхватить ее еще плотнее.— Машины?! Машины?! И это все, что ты мне говоришь? — голос сорвался в крик. — И друг твой, не на зоне, а за границу выехал?!Морозов помрачнел еще больше. Сурово сдвинул брови. И так сжал зубы, что на его щеках прорезались глубокие вертикальные складки.— Виктория…Возможно, он хотел привлечь ее внимание и как-то приглушить этот крик. Но её еще больше затрясло от того, что он назвал ее по имени. Она дернулась. Начала в буквальном смысле брыкаться, стараясь вырваться из его рук.— Ты мне врал! Все это время— ты каждый день меня обманывал! Пусти!Она заорала в полный голос.И он отпустил. Позволил ей отойти на два шага.— Куда ты уезжал, когда говорил, что работаешь?! Когда на какие-то встречи ездил?! Что ты делал, когда мне звонил? Когда я звонила тебе?!Парень молчал, мрачно глядя на нее. А ей это только сильнее взрывало сознание и мозг. Перевернуло представление об их мире с ног на голову.— Все — ложь?! Вообще… Все эти дни, недели, месяцы?! Все обман и ненастоящее?Не могла говорить нормально. Орала. Потому что дико страшно стало от понимания, что все рушится, теряется…Никогда, кажется, не была в таком состоянии. Ни разу в жизни. А сейчас — словно обезумела. И внутри такая дикая, обжигающая боль разливалась…Будто сердце рвалось. Он, по живому, каждым жестом, движением и словом… Молчанием своим — отрывал от него куски. И этим отстраненным злым взглядом, полностью изменившим его глаза , которые она так любила…Незнакомец. Совершенно неизвестный ей человек.— Кто ты? — сиплым шепотом спросила она. Голос сломался от прошлого крика. — Я вообще не знаю тебя, выходит. С чужим человеком живу…Его аж подбросило, как-то. Всего. Он сильно разозлился, даже не пытаясь скрыть. Сжал руки в кулаки и глянул на нее разъяренно. Задело его сильно. Только она не могла извиниться за свои слова, потому что — правда же.— Ты знаешь обо мне все! То, что существенно. Остальное — шелуха и не имеет значения. И тебе оно не надо! — отрезал он таким тоном, что у нее по спине мороз прошел.Злым. Раздраженным. И уязвленным…Только не могла сейчас она проявить понимание.— Не надо? — хрипло переспросила она. — Шелуха?! — снова голос ломается… — Ты мне говорил, что машины продаешь! А сам… Сам…Чем ты, вообще, занимаешься, Максим Морозов?! Кто ты такой?! Что делаешь или делал?Никак не получалось себя в руки взять. Тело сотрясало крупной дрожью.А в голове такие предположения и догадки, что и появлению седины не удивилась бы. И пульс сбился, “звезды” перед глазами от ужаса мелькают…Правая рука “смотрящего… Главный исполнитель его планов…Это что? Кто? Как? Что под собой подразумевает?Он убивал? Или только раздавал указания, как заместитель? Грабил? “Отжимал” бизнес, если опираться на ответ отчима? Вымогательство?Что это значит, черт возьми?!Девушка не могла выговорить эти вопросы. Но они, и не озвученные, повисли между ними в темноте коридора так ясно, словно кто-то написал их горящими буквами. И он каким-то образом понял все, что трясло ее, что она выговорить не могла…Вновь этот взгляд. Мрачный и темный. Весом в тонну.Не оставляющий надежды, что Виктория что-то понимает не так. Размазывающий ее по земле. … Господи, как больно-то! И страшно…А у него подбородок напряжен. Выдвинул вперед, отметая ее претензии и нападки. Жесткий разворот плеч, до которых ей теперь и дотронуться страшно. А ведь еще вчера утром, едва проснувшись, царапала их в страсти. И следы эти: от ее ногтей, от ее губ — не исчезли до сих пор.— Я делал все, чтобы выбраться из того дерьма, в котором родился, — жестко бросил Морозов.Емко.Одним словом ответил на десяток вопросов. Да?Заколотило так, что зубы застучали. Прикусила себе губу.Адреналин в кровь выбросился в безумном количестве.Он приблизился на шаг. Навис над ее лицом. Ухватил пальцами за подбородок, за щеки. Сильно. Без компромиссов. Заставил смотреть на него.— Не всем повезло начать нормально, как тебе, например. — он цедил слова сквозь зубы.Почему-то от ласкового обращения ей стало только хуже. Как-то омерзительно от происходящего сейчас.— И для того, чтобы выжить при таком раскладе, порядочность приходится засовывать подальше, или в ?пасть? тому, кто тебя уничтожить пытается. — Максим крепко держал ее лицо. Запрокидывая. Ей было неприятно. Болела шея. Но он не пускал. — Тут не до принципов, милая. Или про тебя и памяти не останется.Отпустил, ослабил пальцы. Скользнул ладонью по подбородку, заглаживая. Словно понял, что делает ей больно. Но отступить не дал. Снова за шею ухватил, вновь удерживая.— А кто я — ты сама знаешь, ведь, правда ?Зажигалочка?? — Сблизил их лица. Навис. Прижал. Лоб в лоб. — Мужчина, которого ты любишь. Помнишь? Несмотря ни на что. Всегда. Так ведь?Зажмурилась, не в силах смотреть в эти глаза. И дыхание грудь сдавило. Ни туда, ни обратно. Разрывая ребра, а выдохнуть не получается.Больно. Очень.— НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК! — вдруг закричала она, даже для себя неожиданно. Зарыдала, почему-то, сильнее. — У меня имя есть. Не надо мне этих… ваших “погонял”! — прокричала она, обхватив свои плечи руками.Но отступить от него, оторваться от кожи Максима, оказалась не в состоянии.Как морок какой-то. Дурман. И она от него зависима даже тогда, когда внутри все от боли и обиды рвется. Задыхалась от ужаса из-за понимания.А он дернулся. Вздрогнул всем телом. Будто бы она его ударила…— Хорошо, — сделал акцент. — Имя, так имя.Парень тоже не отступал, не отодвигался. Кожа к коже.Такие родные, Боже! И настолько незнакомые друг другу, как выяснилось вдруг.— Не в имени дело. В нутре. И суть ты знала всегда. Так в чем претензии? — вновь надавил на ее затылок, теперь заставляя открыть глаза. — Любишь же меня?Его пальцы сжались. Впились в ее кожу.Она сдалась, открыв веки. Посмотрела в его глаза.— Люблю, — прошептала хрипло.Захват ослаб. И показалось, что Морозов выдохнул. Притянул ее еще ближе. Обнял своей жадной хваткой. У неё не было сил противиться.— Только, оказалось, что сама не знаю, кого именно…Он принял этот удар. Застыл на мгновение всем телом. Чувствовалось. И все-таки, не отступил и не произнес ни одного слова извинения или объяснения. Обхватил ее плечи и снова начал тянуть в сторону спальни.— Все. Хватит. Пошли. Спать пора, — не отвечая на выпад, велел Морозов.И ясно было, что не собирается больше ничего ни обсуждать, ни объяснять.Как?! Как можно спать сейчас?! Он, вообще, в реальном мире находится? Или у него реальность другая? Или это она не такая какая-то, что ее трясет и мир по кусочкам разваливается?!Девушке хотелось эти вопросы прокричать, только сил не было. Схлынуло. Зато навалились слабость и страх при мысли, что все не так, как она думала или представляла себе. Вообще иначе. Все.Едва ноги переставляла. Но парня это не остановило. Наверное, и на плече дотащил бы до спальни, замри она снова.В комнате свет не горел. Наверное, как и сама Виктория, парень, проснувшись, шел по памяти в темноте. Искал ее. Сейчас же, как только вошли, настойчиво подтолкнул ее к постели. Но она вместо этого зачем-то пошла к подоконнику. Уставилась в ночь, хотя ничего же не видно. Только все тот же дождь стучит по стеклу. И пальцы дрожат, которыми она вцепилась в подоконник.Максим замер за ее спиной, в двух шагах, видимо, не собираясь оставлять девушке поле для маневра.Пыталась как-то прийти в себя, собраться с мыслями. Но ничего не получалось. Сумбур в голове. В душе — как самосвалом прошлись. Все перевернуто, сметено, разворочено.Простояли так минут пять, наверное. А потом она почувствовала, как впритык приблизился. Опустил ей подбородок на плечо. Обнял со спины руками.— Виктория, — позвал ее тихо, в самое ухо.И дрожь по спине от его шепота, от тепла дыхания Морозова.Любит? Любит…Как можно любить того, о ком не знаешь ничего? Кто врал тебе каждую минуту?— Почему? Почему ты мне не сказал? — всхлипнула.Глупый вопрос. Такой же, как все ее вопросы и поступки этой ночью. Как о таком говорят?И, будто мыслям ее вторая, как это часто у них случалось, он хмыкнул:— А когда я тебе это сказать должен был? А? Как? Когда в поезде знакомился? Или когда в ресторане на ночь остаться уламывал? Чтобы ты от меня бежала дальше, чем видела? Или когда переехать предлагал, надо было просветить, а, Виктория? Или после того, как ты мне про брата своего все выложила?Он повернулся и прижался губами к ее шее. Втянул кожу, прикусывая. Не сильно. Но она вздрогнула. Не от боли. От сарказма и иронии, с которой он перечислял это все.— Я не дебил и не идиот. Хватило мозгов представить, как ты на такие откровения отреагируешь.Она зажмурилась. Смысл держать глаза открытыми?Все равно темно. Снаружи. Внутри.Беспросветно…Всем телом его ощущала. Тепло кожи, жар дыхания, мощное тело, охватывающее ее, окружающее. Считала поддержкой, а теперь… Вдохнуть не могла.— А как не сказать о таком можно? — прошептала она. — Как лгать столько? Заставлять меня верить в то, чего не было и нет…Он выдохнул. Недовольно. Резко. И руки его дернулись. Словно ждал, что вырываться начнет. Сцепил пальцы надежней.— Чего нет, Виктория? Прекрати истерику. Все есть. Ничего не выдумано. Ты, я. Мы. Что тебе еще надо? — отрезал он, задевая губами ее кожу. Знал ведь, как именно это на нее влияет.Только в этот момент она, словно отдельно от тела жила. Есть оно, тело ее, реагирующее и трепетавшее от прикосновений, объятий любимого мужчины. Стремящееся к нему. Еще ближе.А есть разум. Душа. Которую порвало на ошметки, растерзало понимание, ужасное осознание, что ничего она не знала и не знает о нем — мужчине, которому так легко и безрассудно себя доверила несколько месяцев назад.Диссонанс. Разрушено все представление об их мире, и она пытается как-то выбраться из этих руин, а они ее только сильнее погребают под собой.Нет здравых мыслей.За спиной щелкнула зажигалка и слабый огонек загорелся в темноте. Дым окутал ее вместе с дыханием парня.Что ей еще надо?Он не понимает?! Правда? А ей казалось, что они мысли друг друга понимают и читают… Полное совпадение. Две части одного…Оказалось, что вообще ничего о нем не знает. Мысли, желания, цели, заставившие его стать тем, кем он, как выяснилось, является. Что руководит этим человеком, руки которого она до последней полоски вен знает? Что он делал и делает этими руками, которыми сейчас так крепко ее обнимает?— Ты знал обо мне все, — покачала она головой. — Вообще все. Я ничего не скрывала…— А что ты обо мне не знаешь? — резко оборвал ее Морозов, зло затянулся.И в голосе та обида, которая нет-нет, а прорезалась в нем всегда, когда сомневался, когда считал, что им пренебрегают.Выдохнула. Вдохнула. Закашлялась от дымаКак ему объяснить? Как подобрать слова, чтобы он ее услышал? Да и этого ли она хочет сейчас? Таня и себе не могла ответить.— Пошли.Затушил сигарету в пепельнице, что стояла на подоконнике.Больше не оставляя ей пространство для отступления, он потянул ее к постели, и в этот раз заставил-таки лечь. Держал двумя руками так же крепко. Укрыл одеялом до шеи. Со всех сторон окружил, опутал. Дышать еще сложнее. И на грудь давит.— Спи. — Распорядился.Ее это просто взорвало. Повеление.Она вдруг засмеялась ни с того, ни с сего.Странно. Три минуты назад еще рыдала. Теперь хохот. Тело колотит, и живет своей жизнью, а сознание заторможено и отстранено. А глаза так и не открыла. Будто это помогло бы ей отрицать новое знание.Он напряженно замер. Словно затаился, готовясь к чему угодно.— Спать? Действительно? Ты шутишь? — хрипло, сквозь этот непонятный смех уточнила она.— Спи, Вик, — уверенно повторил он, с тем же указанием в голосе.Абсурд какой-то. Он думает, что если она сейчас уснет, то утром этого, как бы, не будет? Что она все забудет, или что?Может скорую вызвать и в дурдом? Она себя сейчас очень безумной ощущала. Прямо совсем, вот.Несколько минут молчания, потерявшихся в темноте. Только ее судорожное дыхание почему-то громко звучит.— Ты убивал?Сама не знала, как это сказала? Как такое с ее губ соскользнуло, повисло в воздухе?Но не вернуть уже назад. Камнем упало в постель между ними.Максим сжал ее плечо рукой.— Да.Отрывисто и коротко. Как ножом в живот, ей-Богу. И больно так, по-настоящему, реально. Обжигающе. Она всем телом вздрогнула. Сжалась в комок в его руках.— Воровал?Вышло едва слышно и сипло. И эта дурацкая дрожь вновь, с которой не получалось справиться.В этот раз парень молчал немного дольше.— Не в том смысле, что ты вкладываешь. Я не обворовываю квартиры и не срываю с прохожих золото. Не краду кошельки… Хотя, было дело пару раз по детству, когда совсем голодно, попрошайничал… Не в том смысле…— Рейдерство? — уточнила она, вспомнив то, что говорил отчим.— Было.Он и не думал отрицать. Похоже, решил дать ей то, чего она только что требовала — откровенность. А она уже и не знала, надо ли ей это. Так больно. Почти невыносимо.И от этой боли мысли еще больше путались.— Что еще?— Все, что было необходимо, я тебе уже это говорил.Он сгреб ее в охапку и прижал к своему боку. Вытащил на себя, уложил сверху. А она даже не поняла, что снова плачет. Прижалась к его коже, дышит им, слушает его сердце, ощущает, как грудная клетка парня от его дыхания движется — и плачет. Слезы капают на него.Как это принять? Как пережить? Что делать? Как для себя осознать и смириться? И ведь оторваться не может. Сил нет отстраниться, лишить себя его касаний, присутствия, тепла.Больше ничего не спрашивала. И он ничего не говорил. Так и лежали. Молча. И оба так и не уснули больше. Она просто не могла — голова взрывалась от мыслей, которые не выходило осознать: рваных... А он… не знала она. Может, он просто ее сторожил, чтобы быть уверенным, что не денется никуда, если он уснет. Но стоило девушке хоть как-то пошевелиться, тут же за ней тянулся и из кольца своих рук не выпускал.Дотянули до рассвета. Неясно на какой выносливости долежали. На чистом упрямстве, наверное. Оба. Пока будильник не включился.Она потянулась, чтобы выключить. А Максим дернулся как-то судорожно, вцепился в нее руками, не пуская. Кажется, все же задремал под самое утро. А она его растревожила своим движением. Испугала, что вырывается?Замерли, глядя в глаза друг другу. Ее заплаканные. Его сонные, настороженные, напряженные. Тоже красные, усталые.Зажмурилась, убеждая себя, что от недосыпания глаза печет.— Мне на работу надо.К чему сказала? Он и так это знает. А вот Виктория вообще не представляла, как сейчас работать будет. После этой ночи. С такой разрухой в голове и душе.— Да. Отвезу. У меня тоже встречи…Пауза.Тишина повисла. И девушка зажмурилась. Спрашивать или нет, что за встречи? С кем? Или снова ложь?— Виктория, — тихо позвал ее Морозов.По имени. Ни разу после ее крика прозвище не упоминал. Но она так и лежала с закрытыми глазами. Сил не было смотреть. Эта ночь ее разрушила — душу и мозг размозжила. И как себя собрать, как прийти в себя, она еще не успела придумать.— Вика…Надавил ей на затылок, прижал ее лицо к своему. Кожа к коже. Губы к губам. Начал целовать. Руки жадные, по спине, по плечам, пальцами в волосы. Перекатился, подминая ее под себя. Окружил со всех сторон.А ее надвое, на части разрывало. Как “разрушилась” ночью, так до сих пор не могла себя собрать. И от его страсти, от его прикосновений — только хуже. Потому что тело в дрожь, в жар, в безумие страсти бросает, тянет к нему. А в мозгу пульсирует “Ты убивал? Да. Что еще? Все…”Она закричала, упираясь ему ладонями в плечи. Дикий какой-то стон. И не плач, и не ор. Словно боль эту, раздрай душевный — из себя наружу пыталась выплеснуть. А оно не выходило. Цеплялось за мозг, за легкие, по артериям пульсом текло — разрывало.— Отпусти, — прошептала она ему в рот, умоляя. — Не сейчас. Дай мне это хотя бы осознать. Обдумать. Отпусти! — в конце снова крик.Он сжал ее плечи. Обхватил голову ладонями, загребая волосы в ладони. Держит крепко. Вся под ним. В его власти. Чувствует это мощное, сильное тело. Такой большой. В его же власти вся сейчас, не противопоставить ему ничего. И ощущает, как застыл, стиснул челюсти, как мышцы напряглись. Недоволен. Обиделся. Злится?Никогда не боялась его.А в этот момент… Не знала. Не смогла бы ответить: боится его или нет? Но раньше, ведь, и вопроса такого не возникало…— Любишь? — резко, сипло, как-то зло… но и жадно. Со страхом, который она услышала, хоть он, наверное, и не хотел показать.И так натянул ее пряди, что выгнулась.Заставил посмотреть прямо в глаза. Родные такие, и крапинки эти, чертовы! И совсем незнакомые, ведь! Но и соврать ему не сможет. Да и не привыкла врать.— Люблю…Всматривается, словно проверяет. Будто душу под микроскопом через глаза рассматривает. Выдохнул. Расслабился немного. Опять поцелуем на ее рот набросился. Но теперь недолго. Ослабил хватку. И поднялся. Ее потянул за собой.— Ладно. По ходу разберемся.Он не отпускал ее ни на шаг. Даже душ принимали вместе. Словно Максим не доверял, опасался, что стоит отвернуться — и она исчезнет. Испарится за мгновение. Рядом сидел за завтраком. Курил. Ничего не ел, запивая свои сигареты кофе. И не мигая, смотрел, как она давится, пытаясь в себя что-то впихнуть. А еда не лезла. Виктория даже не смогла бы объяснить, зачем, вообще, пытается. Голода не было. Ее выворачивало от вида еды и запаха.Сдалась, в конце концов, отодвинула от себя резко тарелку. Не рассчитала силу. Да так, что та слетела со стола и разбилась. Осколки керамики разлетелись по полу вперемешку с творожной запеканкой, вилка зазвенела о плитку, отскочив в другую сторону.Как их жизнь…Она заторможено наблюдала за этим несколько секунд, пока не дошло окончательно, что случилось. Охнула, подскочила, дернулась, собираясь убрать. Максим резко поднялся, бросив окурок в раковину, и перехватил ее. Обнял.— Дай, уберу, — прошептала, не глядя на него.— Домработница уберет. Мы ей платим за это, — отрезал он, не отпуская.Прижал к себе. А она — как кукла. Руку поднять не может. Тело какое-то ватное. Бесчувственное. Словно стержень из нее выдернули. Ничего не может. Соображает и то с трудом.И он это видел, понимал, ощущала недовольство, неуверенность и напряженность Максима, кажется, просто не знающего, что сейчас делать с ней и ее состоянием. Как поступать? И она не знала.— Поехали, обоим не помешает на воздух выйти. Развеемся, — видя, что она так и стоит истуканом, наконец, решил он.Она не спорила. Натянула куртку, взяла сумку и телефон, и вышла во двор.Как доехали — не запомнила. Смотрела в окно, а не видела ничего. И о чем думала всю дорогу — не смогла бы сказать. Вроде бы ни о чем. И обо всем сразу. С удивлением уставилась на клинику, когда Морозов остановился. Показалось, что минута-две прошло, а выходит — почти полчаса.— Я заеду за тобой.Парень протянул руку и погладил ее щеку. Отвел волосы за ухо. Наклонился и поцеловал в губы. А она все в том же ступоре и не чувствует ничего.— Хорошо, — прошептала ему в губы.Если честно, автоматически, не задумываясь, что говорит. Как-то нервно, резко отстранилась, будто отдернулась. Он сжал зубы, отчего его щеки снова прорезали складки, придавая настороженный, злой вид.Но она ничего не сказала в свое оправдание или для объяснения. Просто кивнула, неуверенно облизнув губы, и вышла из машины, пока он вновь прикуривал. Хотела сказать, напомнить ему, что нельзя столько курить, вредно… и не смогла. Внутри все дрогнуло, но губы так и не произнесли слова.Опустошенность прошла. Схлынула. Изнутри вены обожгло…Но Виктория только посмотрела на него долго-долго, держа двери авто открытыми. Он тоже застыл, выдохнув дым, и так же напряженно, тяжело и сумрачно смотрел на нее. И, из-за этого, может, так больно снова стало внутри, что она даже задохнулась, закашлялась от дыма. Но покачала головой, когда он потянулся к ней через сиденье. Еще раз кивнула и захлопнула дверь. Пошла к клинике, не оглядываясь. А внутри все просто пульсировало, лопалось от боли. Каждая мышца, казалось, болела, каждая клетка…Зашла в холл на автомате, осмотрелась, чувствуя себя сбитой с толку суматохой персонала, готовящегося к смене, оглушенной приветствиями, посыпавшимися на нее со всех сторон. Шумом и гамом ранних пациентов и тех, кто оставался в клинике на ночь. К горлу подкатил противный комок, и ноги задрожали. Виктория вдруг поняла, что не выдержит, не справится сегодня. Нет у нее сейчас сил находиться среди людей, решать какие-то проблемы, улаживать конфликты. Ни на что энергии и эмоций не осталось.Зря пришла. В своей бы жизни разобраться сейчас.Сказала администратору, что простыла, и лучше отлежится дома. Оставила за старшего вместо себя Никиту, анестезиолога, не обратив ни малейшего внимания на помрачневшего Павла. Распорядилась, чтобы звонили, если уж совсем критическая ситуация будет. И снова вышла на крыльцо.Морозов уже уехал. Но это и хорошо. Виктория не хотела сейчас его видеть или говорить. Ей надо было все осмыслить и обдумать. И она медленно побрела к своему дому, ключи от квартиры же так и таскала в сумке, забывая все время выложить. И здесь пешком десять минут.Едва дошла, под конец ноги совсем не держали. Непонятно от чего. То ли отвыкла пешком ходить, то ли недосыпание сказалось. Поднялась в лифте. Открыла дрожащей рукой дверь. И навалилась всем телом на нее, закрывая изнутри. Сползла спиной, почти рухнув на пол. И свернулась клубочком на полу коридора, заревев в полный голос, будто малая девочка. Захлебывалась этими слезами, вздохами, ревом, размазывая рукавами слезы по лицу, и снова рыдая.Телефон разрушил тишину в квартире своим звонком. Виктория уже не плакала. Давно. Правда, не смогла бы сказать, сколько времени прошло: час или три. Слезы кончились, а вот облегчение не наступило. И она все еще лежала на полу в коридоре, не раздевшись, скрутившись клубком.Вытащила телефон из кармана, пытаясь одновременно откашляться, чтобы горло не так сипело. Посмотрела на экран. “Любимый” и фото Морозова, случайно пойманное, когда он смеялся во время бритья, весь в пене…— Да? — ответила, зажмурившись от нового приступа боли, взорвавшейся одновременно в голове и груди.— Я сейчас приеду и заберу тебя из клиники, один день разгребутся сами. Сходим куда-то, поговорим, решим… — решительно, напряженно, распоряжаясь.— Я не в клинике, — прервала она парня.— А где? — казалось, он насторожился.— Дома.— Таня, ну елки-палки! Я сколько говорил, чтобы и не думала на маршрутках ездить! В пику и назло мне? — начал отчитывать ее.— Я не ехала. Я у себя в квартире. Пешком пришла, — вновь вклинилась в его недовольство.Морозов молчал несколько мгновений. И словно бы понял куда больше, чем Виктория сказала.— Зачем? — отрывисто. Резко.— Мне подумать надо… — пыталась вздохнуть, но вышло плохо из-за осипшего горла. Наревелась, дура. Глаза болели от слез. — Я…, я не представляю, как это можно решить… — честно призналась в том, о чем и думала все то время, что лежала на полу.Морозов выругался.— Я сейчас приеду, — бросил уже ей.И отключился, не дослушав, что она попыталась сказать “не надо”.ГЛАВА 16Он не мог смотреть на нее спокойно. Ломало все тело. Корежило. Изнутри глотку жгло. И глаза у самого болели, его веки, когда ее, опухшие, видел. Потому что, когда смотрел на Викторию сейчас — реально ощущал, как она пытается отстраниться, отдалиться от него. А это ж — гиблое дело. Без шанса.Проросла она в него. Под кожей, в мышцах, в кости — корни пустила. Как отделаться? Не выйдет. А она пытается.Слишком хорошо уже знает ее, по глазам мысли читает. А глаза эти —красные, будто ночь пила, не просыхая. Только он понимает, что плакала все это время. А лучше бы, и правда, напилась до отруба. Глядишь, и отпустило бы на завтра. Может, попробовать? Напоить её?Взвесил идею, пока сохраняя молчание, прикурил.Впрочем, что-то в виде Виктории, которая сидела на полу в коридоре своей квартиры, говорило ему, что вряд ли этот затея получится. И самому же жжет изнутри так, что зубы сводит. И как разрулить все, как уладить — ни одной мысли. Только дикий страх, что ускользает, и желание удержать ее любыми путями.Бл***! Знал же, что не стоит эту тему вообще ворошить! Так нет, само вылезло!В этот момент он был очень, как зол и на ее отчима, явно, подробно просветившего её о пунктах его биографии; и на Костенко, именно сейчас влипшего в подставу Тихого, решившего на него свалить убийство Ветрова; и на самого себя, что вчера поленился и не завез документы в офис. К Виктории же торопился, твою налево!Долбанные сутки получаются, как ни крути.Отошел от двери, где стоял все то время, как она ему открыла. Зашел на кухню, взял первую попавшуюся тарелку, стряхнул туда пепел, и вернулся назад, в коридор. Она с места не сдвинулась. Черт! Ему это не нравилось. Вообще не в характере его Виктории. Какой-то полный ступор и опустошение.Ладно. Ок. Он мог допустить, что для нее все эти новости — шок полный. Ну и для него эти сутки — не выигрыш в лотерею, если откровенно. И пусть понимал, больше неё имел представления о реальности их отношений, все равно — задело его крепко. Все ее обвинения и тот страх, который увидел в её глазах … Заледенело что-то за грудиной из-за этого, заиндевело. И такой привкус на языке… Забытый и проклятый. Грязи и плесени, гнили.Думал, что никогда не ощутит больше этого. Что никто и ничто из него это не вытащит, ничем не задеть и не пробить его. Ошибся, оказалось. Крепко ошибся. Вот сейчас и скручивало так солнечное сплетение в узел. Вот и курил, прикуривая сигарету от сигареты, пытаясь забить этот чертов привкус, этот неприятный запах, который, непонятно откуда, в воздухе висела. Он чувствовал ее даже через дым сигареты.Он, вообще, таким ?страдал?. Батя иногда стебался, что его где-то по голове приложили конкретно в детстве, не иначе, вот и видения бывают. В основном, когда что-то шло не по плану, не складывалось и валилось. А может, это его интуиция так работала. Так что, стебаясь, Дима все равно обращал внимание, когда Морозову все вокруг ?пахнуть? начинало.Вот и сейчас, да еще с ночи, собственно, эта запах гнили и плесени, — ему нос забивала. Знал, почему. Только не хотел с этим соглашаться…Ему мысли деушки ?пахли?. Ее испуг, ошарашенность, шок и ступор. Ее растерянность и боль… Впервые за все эти месяцы.До сегодня она ему шоколадным мороженым пахла, мандаринами и шишками. Теплым ароматом костра и тем чаем с чабрецом, что он для неё же и покупал.А сейчас — тревожно, горько и неприятно, затхло, особенно, когда ловил ее взгляды, полные отчаяния и настороженности. Сладковато-тошнотворно, когда она попросту глаза отводила… В горле налет появлялся. И привкус гнили, который сигареты не перебивали, потому что в мозгах его этот запах сидел. Из его же прошлого, из памяти вылезал.И никогда за последние лет пять, наверное, его не выворачивало настолько от этого запаха… Потому что никто не цеплял его настолько, чтобы так задеть. Настолько обидеть, как она. А сейчас — реально мутило от обиды, что она так реагирует. Что обвиняет его во лжи. Когда он ей лгал? В чем? Ни разу же.Хотелось садануть по стене кулаком. Еле сдерживался.Не говорил он ей, да. Но как было рассказать? Он что, дебил, что ли, чтобы своими руками разрушать то, во что до сих пор не верилось, по ходу? Как можно было рассказать ей о том, чем занимается, когда Виктория пакет в супермаркете за служебные деньги не купит? Раскладывала все на разные кучки и истерику закатала, нервничая, что он перепутал и смешал их покупки, личные, с кормами для клиники, когда как-то вызвался ей помогать? Морозов даже не понял сразу причину её нервоза, рассмеялся потом, сказал, что все оплатит сам, не такая и сумма там. Но нет, она уперлась, все отложив и оплатив под расчет до копеечки.И ей, этому человеку, сказать, что у него фирма под контролем, где весь город деньги ?отмывает?? Или что он ?крышует? и контролирует один из крупнейших районов города: и маршрутки, и рынок, и все остальное, практически? Понятно, что об этом никто с транспарантом не ходит и на улице не кричит. Но заинтересованные всегда знают, к кому идти за ?защитой? или с ?благодарностью?. И не просто так нынешний смотрящий, Жилин, мирится с таким положением дел. Не может от них избавиться, пусть Калиненко и на зоне до сих пор.Вон, сейчас на нее смотрит, и кто скажет, что неправильно делал, когда молчал? Да на ей не то, что лица нет, живого места не осталось, кажется. Сидит под стенкой, как будто кто-то куклу взял и прислонил в уголке. И не шевелится. Только дышит едва слышно.Кто он в ее понимание теперь? ?Бандит, убийца и вор?? Или, все-таки, ?любимый?, как она его все эти месяцы называла?Его трясло изнутри. Как лихорадка при температуре. Только, все же, немного иначе. Мандраж такой, что пульс ?под сто двадцать? на ровном месте. Боялся ее потерять. Чего себе-то лгать и петлять? Никогда у него такого человечка не было, как она Никого, настолько близкого и дорогого. Родного, чтоб до позвонков, до кости; в нутро, в мозги влезла. Никого, кто бы его любил, кто бы просто говорил такое. А она же не только языком трепалась, она ему столько за эти полгода прочувствовать, ощутить дала, столько нового показала, на такие вещи открыла глаза… Черт, третий десяток разменял, а не пробовал такого, не испытывал, не чувствовал. И терять не хотел, не собирался.Батя… Батя был. Но это другое. Это как брат родной и отец в одном лице. Лучший друг, знающий о нем столько же, сколько и он знал о Калиненко. Протянувший его за собой по всему вывороту жизни. Поднявший его с этой изнанки и дна.А она… Она, чтобы там ни думала, никогда на этой изнанке не была, не хлебала полным ртом того дерьма, которой он наелся до отвала. Раз из-за спины отчима заглянула, когда с братом та история вышла, и все.Полоснуло ее, кто ж спорит, даже с рубцом. Только что ж она знает об этом всем, кроме своих идеализированных представлений? Как себе мир, вообще, представляет? Как мир, где только ?белое? и ?черное?? Как вечную борьбу ?хороших? и ?плохих?, к которым теперь и его относит?Докурил. Вдавил в тарелку. Отставил на комод. Подошел к ней и сел рядом на пол.Она даже не вздрогнула.Хорошо это? Или все, капец?В пальто жарко, а ему все не до того, чтобы хоть раздеться. Сгреб ее в охапку, перетащил к себе на колени и уткнулся в волосы. Хорошо, так! Пахнет сладко и свежо, по-родному…Только неприятный запах в его носу это все равно не перебивает. Потому что так и не шевелится. Истуканом сидит на нем. Сжалась в его руках.— Ты меня боишься, что ли? — произнес он.Вот теперь она вздрогнула и как-то дернулась. Не вырвалась, нет. Но глянула на него как-то неуверенно, из-под прядей волос, упавших ей на лицо.— Вика? — еще жестче, так и не получив ответа.Обхватил ее затылок. Не хотел, чтобы отворачивалась.— Не знаю, — снова этот взгляд.Вообще для его Вики не привычный…Хотелось ее ?Зажигалочкой? назвать, но он себе язык прикусил. Понял её реакцию и восприятие. Не дурак, чтоб лишний раз давить на то, что у нее кровью сочилось.— С какой стати? Когда я тебе хоть что-то сделал? — даже нахмурился.Блин, а задело так! Обидно до чертиков! Ведь и пальцем никогда не зацепил, пылинки сдувал!И весь тот мандраж, что с ночи копился — давит, распирает грудную клетку. Аж печет, рвется наружу. Хочется встряхнуть ее и хорошенько наорать, чтоб выбросила дурь из головы. Чтоб успокоилась, и они поехали домой.— Не в том смысле, — Виктория покачала головой, отчего ее волосы по его щекам, по губам проехались. Хорошо так! Неприятный запах перебивает.— А в каком? — снова рявкнул.Гнев все равно не унялся. И обида, что шугается от него.Она снова посмотрела исподлобья. Сумрачно и тяжело. Этими красными, заплаканными глазами.— Я тебя не знаю, как оказалось. Ничего о тебе. А ты… Ты… Такой.Замолчала, словно этот ее лепет хоть что-то объяснял.А его аж заколотило. Тот мандраж, что весь день внутри все в узел крутил, ударил в голову. Максим сжал зубы, пытаясь взять себя в руки. Только ни черта не получалось. Скажи это кто-то еще, и не заметил бы, ?как с гуся вода?, скатилось бы. Но от Виктории…Аккуратно, едва контролируя это все, посадил ее на пол. Встал сам. Прошелся туда-сюда по коридору. Не выдержал, снова закурил, пытаясь взять эмоции под контроль.Она наблюдала за ним с пола. Настороженно, как-то скукожившись. Будто чувствовала это все, что ему голову сейчас разрывало. Ощущала нарастающую внутри злость.Она, вообще, неплохо его чувствовала всегда.— Какой ?такой?? — процедил сквозь зубы, выдохнув дым.девушка подтянула под себя ноги и как-то сжалась, обхватила колени. Совсем маленькой и измученной показалась, будто точно от него ждала западло…Кровь в черепе барабанить начала.— ?Бандит?, да? Это сказать хотела? — голос едва удерживал на границе среднего.Обида глотку жгла. Орать хотелось.От кого-кого, а от неё хотелось доверия. Принятия. Чтоб нараспашку и без вопросов. Как тогда, когда встретились, когда он ее на ужин позвал. Чтоб вот так же и сейчас, просто приняла и была рядом…Она отвернулась, спрятала глаза.А его это просто добило, контрольным в голову. Все, что с ночи накопилось, вдруг рвануло так, что не сумел остановиться. Сжал кулаки.— Когда я тебе врал, а? Когда, мать твою?! Я говорил, что картины пишу? В чем лгал? Да, не все говорил. Но я тебе о себе такое рассказал, что ни одна живая душа не знала! Димка, и то, многое только подозревал. А ты меня обвиняешь, что я — незнакомец? Да я перед тобой душу вывернул! Все к твоим ногам, всего себя с потрохами! Ты со мной жила, ты со мной спала и ела, и говоришь, что ни хр*на обо мне не знаешь?! Да что за бред?! Ты — слепая?Заорал.Заорал так, что голос, и так прокуренный, осип сразу. И она вздрогнула. А ему уже все равно. Не только она тут имеет право претензии выставлять! Вдавил недокуренную сигарету в тарелку.Но под конец его крика, ее будто подбросило. Встала, сверкнув глазами, забыв о своем плаче и опустошенности. Сама сжала руки в кулаки и уставилась ему глаза в глаза:— И это все, что ты считаешь, я должна о тебе знать? Так? — Виктория тоже перешла на повышенный тон. Оба сорвались. — И то, что ты… — она замолчала, возмущенно хватая воздух ртом.— Да, бандит! Да! А кто еще? Если ты убивал, воровал и отжимал бизнес, то кто ты, Максим? Кто? Приличный бизнесмен, продающий автомобили?! На кого ты нападал? Чем оправдывал для себя свои поступки и такой выбор в жизни? Как до такого дошел?!Зря. Вот, правда.Лучше бы она молчала.У него выдержка кончилась. А Морозов, в отличие от Бати, никогда особо сдержанным не был. Особенно там, где его цепляло по живому. А она — она ж не просто ?цепляла?. Она ему в мозги влезла, между ребер. И сейчас, своими словами, там по кровавым ранам топталась, даже не понимая этого…— А ты у нас святая, да?! И всегда все правильно делаешь, даже если родного брата надо на зону загнать и сгноить там?! — схватил ее за плечи, притиснул к себе, заставив смотреть в глаза.Видел, что этими словами боль причинил, все равно, что ударил. Только уже и его понесло. И ему она душу выкрутила в ?бараний рог? своими обвинениями.— А что бы ты делала, родись в таком дерьме? Как выгребала бы? Думаешь, тоже святая и правильная была бы? С голоду подохла бы, но не украла? — встряхнул ее от избытка всего, что самого колотило, обжигая мозги обидой.— Не знаю! — заорала она в ответ. — Но осталась бы человеком!— А я кто по твоему? Пес бродячий?! Или кусок дерьма, по-твоему? — вообще потерял контроль.Виктория закусила губу, растерявшись, похоже.— Нет! Не то сказать хотела, — отдернулась от него. Но он не пустил, еще крепче сжал руки на ее плечах, наверное, уже чересчур. Елки-палки! Ей удалось его взбесить. — Я бы постаралась человеком остаться. — Закусила губу. — По правде жить…— Хр*н тебе, Виктория! — опять заорал. Рассмеялся зло и с сарказмом. — Воровала бы! И убила бы, если бы сил хватило, за кусок хлеба всего лишь, не свежего даже, плесневого. И под кого хочешь легла бы, кто еду пообещал бы. И на дурь подсела бы или спилась! Думаешь, я мало такого видел? Или, считаешь, есть те, кто с иммунитетом к такому рождаются, и к ним грязь не липнет?! — смерил ее саркастичным взглядом с ног до головы. — Ошибаешься! Когда тебя касается, кто хочешь и на воровство, и на убийство пойдет! И нет святых. Ни одного не знаю! Или, думаешь, родилась в хорошей семье, и сразу от всего такого застрахована? Ни хрена! И можешь всех вокруг попрекать своей святостью, пока не охрипнешь! А ты попробуй в себе что-то человеческое сохранить, пройдя то, через что я к нормальной жизни лез! И не тебе мне говорить, что я был не прав в том, что делал! Я тебя хоть раз, хоть чем-то обидел? Да я тебе, что хочешь, готов дать. А ты меня в чем обвиняешь? В том, о чем и не знаешь ни хрена?!Снова встряхнул ее.Застыл, глядя в расширившиеся, заплаканные, и обиженные, уже злые глаза Виктории.Зацепил ее, выходит. Тоже до нутра достал. Как она ему, до ?почек?.Горло жгло из-за выкуренных сигарет, из-за этого ора. А в голове ярость и обида грохочет. Не подозревал даже, что может еще так обижаться, что его могут настолько хоть чьи-то слова задеть! И грудь жгло, так зацепило. Сорвался, как сто лет не срывался. А может, и вообще, ни с кем еще так катушек не рвало. Потому что ему все по фигу были. А она…А Виктория — нет. Она для него столько значила, сколько никто. И такое говорит, в таком обвиняет?!Она дернулась, вцепилась в его руки, которые все еще держали ее за плечи. Попыталась высвободиться, сбрасывая этот захват— Отпусти меня! Пусти! — закричала, что у самой голос срывался.Он не хотел и не собирался, несмотря на свою обиду и злость. Но девушку настолько затрясло, что он ослабил захват, отошел на два шага, уперевшись в стенку коридора. А она обхватила себя руками, потирая плечи. Слишком сильно держал? Перешел границу? Сделал больно? Блин! Не хотел же!Уже почти протянул руку к ней, подошел к девушке. Но она сжалась, отошла дальше от него, отвернувшись от этого порыва.Бл***! Как под дых получил. Стало еще больнее внутри. Просто реально ощутил это. Словно его ногой пнули, как бродяжку, которым когда-то был. И отошли подальше от грязи, которой и не было уже, а он в себе все равно ощущал.Замер на месте.Так и продолжая держать себя за плечи, Виктория уперлась лбом в противоположную стенку. И глубоко вдохнула.Оба молчали. Он не знал, что ей сейчас сказать. Не представлял, даже, как заставить махнуть на все рукой и пойти дальше. И как в себе унять все, что сейчас бушевало, не помогая договориться, распаляя безумную обиду в душе.— Я не знаю, что делать, Максим. Просто не знаю, — так тихо, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы услышать, прошептала она.— Что делать?! — он не мог шептать. В нем сейчас столько всего ревело, что, спасибо, не заорал, сумел. — Послать на хр*н весь этот бред и поехать домой! Все!В конце все-таки не выдержал, сорвался, повысил тон.Она снова вздрогнула. Обернулась и посмотрела на него снизу вверх. Наискось, из-под волос, так и упираясь головой в стену. И у нее в глазах столько клубилось: и боль, и обида, и страх… А еще такое опустошение, что еще до того, как она рот открыла, он все понял. Уже знал примерно, что она скажет. Он весь будто застыл.— Поезжай домой, … Я… Я не могу так. Я уже дома… Уходи…Его аж подбросило! Сам не понял, когда и как пересек коридор, как вновь вцепился в ее плечи. Да так, с такой силой, что Вкитория ухнула. Скривилась. Но его — как переклинило.— Так, значит? Это — твоя любовь, Виктория?! — кажется, снова встряхнул ее.Блин, вообще контроль потерял из-за обиды и боли от ее слов. Как предательство… Настоящее.— А клялась, что навсегда. И что ничего не важно, любить всегда будешь?! И где это? Может, это ты мне все время врала?!Его трясло. И он ее тряс из-за этого. А она вскинулась, уперлась ему в грудь ладонями.— Люблю! Люблю тебя! — закричала ему в лицо с такой же злостью и обидой.Однако ему не стало легче от этого признания. В глазах Виктории светилось то, что не давало надежды и не позволяло расслабиться. Она от него отрекалась. Отказывала ему в себе, в понимании, в ее тепле и любви. Во всем том, чего он так хотел от нее, в чем нуждался.— Только это — слишком, — произнесла она то, что он уже и так понял. — Я не смогу это…Отпустил, не слушая уже, как она договаривает:— … принять.Отступил на шаг, с трудом расцепив пальцы. Безумным усилием заставив себя ладони разжать, чтобы выпустить ее из своих рук. Застыл. Виктория замолчала, глядя на него. И не было в ее взгляде сейчас огня. Только отчаяние и боль…— Максим, я… — прошептала теперь вместо крика.Но он ничего не ответил. И не спросил ?что??. Развернулся и молча вышел из этого гребанного коридора и ее квартиры. Хлопнул дверью со всей силы. У самого в мозгах зазвенело!Он в жизни столько выгреб, из такого дерьма вылез, такое делал, что не ей его судить! И как бы он в ней не нуждался, не будет унижаться и умолять. Даже если у него сейчас все внутри от боли колом….Точно, лоб в лоб въехали. И, по ходу, его в этом столкновение — размазало по асфальту.ГЛАВА 17Он оставил свои сигареты. И зажигалку.На комоде в коридоре.Виктория два дня ходила вокруг них, не решаясь тронуть.Почему? Что ее пугало или останавливало? Понятия не имела.Она саму себя не узнавала, не понимала, да и не ощущала в эти дни и недели. Куда уж ей было догадаться о причинах поступка Морозова. Тем более, после всего, она в принципе сомневалась, что может и умеет его понимать.Планировал ли он вернуться за ними? Или это смешно? Сколько стоит пачка сигарет? Он новую, что ли, не купит? Может, просто забыл? Ведь, вполне возможно, учитывая все то, что случилось между ними, тот разговор, эмоции, обвинения…Её до сих пор мучили все слова, сказанные ими в ее коридоре. Невыносимо. Глодали разум. Взрыв мозга и души. Как скрутило болью нервы в узел той ночью, как дало по голове его обвинениями и обидой — так до сих пор и не отпустило. Ходила сомнамбулой по квартире и по клинике, когда выходила на работу. Не замечала никого и ничего вокруг, только на животных и находила в себе силы сосредоточиться. А как только решала вопросы по лечению, снова впадала в ступор. Уходила в кабинет, закрылась и отключалась от всего на свете, пытаясь себя из этой прорвы боли вытянуть, или ее из себя. Но ничего не выходило.Господи! Как же это невыносимо оказалось — быть без него.Просыпаться ночью, через час или два после того, как измученная уснула, еще с улыбкой на губах тянуться к нему, которого во сне обнимала… И понимать, что одна. Все вспоминать по новой. Лежать до утра уже без сна, глядя в отсветы проезжающих машин на потолке, в окна, подсвеченные уличными фонарями. И думать, думать, думать…Осмысливать все, что узнала о Максиме, пытаться сопоставить факты с тем мужчиной, которого знала все эти месяцы, которого любила так сильно. А оно не сравнивалось, не получалось, не совпадало. Не могла совместить в своем представлении образ мужчины, который так страстно, горячо и жадно обнимал ее, целовал, кормил печеной картошкой, и картину циничного авторитета в криминальном мире, которого ей описал отчим.Нет, она верила отчиму. Да и он же тогда не отрицал, все подтвердил, даже больше сказал, чем Сергей ей. Просто…Ей так тяжело без него было! Невыносимо. Как будто сердце выдернули. И вся грудная клетка болела до сих пор. Потому что понимала — сама ушла. Сама его прогнала. И боль эту — сама себе причинила. И ему… Максиму… тоже она.Помнила каждое слово, которое он бросил ей. Злой, взбешенный, обиженный, и в то же время, обнимающий, тянущийся к ней, желающий примирения… А то, что он про свое детство говорил, про то, с чего начинал… Может ли это быть оправданием, как он говорил? Её мир разрушился до основания. Сознание и понимание не работали.Да, от его объятий у нее еще две недели болезненные синяки на плечах оставались. И все же, она плакала, когда исчезло последнее пятно, словно бы ее связь с ним — исчезала вместе с этими синяками.И когда успела только так с ним телом и душой срастись? Когда настолько стала нуждаться в нем? Знала и не знала, одновременно. Помнила каждое мгновение, и объяснений не могла найти.Сигареты она спрятала в ящик. Не сумела выкинуть. И уже три недели они лежали там, в комоде, стоящем в коридоре. Она иногда подходила, выдвигала этот ящик и смотрела на пачку. Брала в руки. Подносила к лицу, нюхая аромат сигарет, когда тоска и боль становились совершенно невыносимыми.В ее мире больше не было точек опоры. Не было ничего, кроме этой боли. Виктория еще несколько раз звонила отчиму, в конце концов, признавшись, почему интересуется Морозовым. Выслушала много всего: предупреждений, уговоров, угроз приехать и забрать ее, в очередной раз, отказавшись переезжать. Убедила отчима, что ей ничего не грозит. Он ей даже не звонил ни разу за эти три недели. Собственно, ни одного контакта. Даже когда она отправила ему посылкой с личным шофером Максима колье, карточку, ключи и телефон — никакой реакции от него не получила.Хотя и сама не знала, чего ждала, собственно. В конце концов, отчим прекратил уговаривать ее бросить все, убежать, спрятаться. И даже согласился дать ей всю ту информацию по Морозову, которая у него была.Виктория знала, зачем об этом просила. Хотя это было равносильно копанию в открытой ране пальцем, усиливая боль. Она прочла все документы и отчеты по Морозову и Калиненко.Еще тяжелее стало. Он ей не лгал, когда она спрашивала. Только дел уголовных по ним не было, в основном разработка, мало фактов имелось, которые бы доказать можно, не выгодно дело открывать. Много всего. Очень. Всякого. Да и Калиненко посадили не за то, что её, к примеру, ужаснуло больше всего, а за ?вымогательство?.Она все прочла. А потом порвала на самые мелкие кусочки, и по частям в мусор выбрасывала, чтобы не смог никто заново восстановить документы. Бог знает, с чего вдруг конспирологией начала страдать. Она не хотела, чтобы еще кто-то об этом узнал. Подставить его боялась, хоть и глупо, наверное. В наш век при нужных связях любую информацию раскопать можно.А сама… Как, зная все это, можно было продолжать любить и мучиться без такого человека? Она не знала. Ей это мозг взрывало. Как и слова самого Морозова, что она ?брата сгноила? на зоне. До сих пор ей хотелось позвонить и крикнуть ему: ?А Светлана как же? Ее жизнь и боль не должны были иметь для меня значения? Простить преступление только из-за родной крови? Выгораживать по семейному принципу? Это — его правда??Задел ее этим Морозов. Обидел сильнее, наверное, чем если бы, и правда физически ударил.А его, выходит, несмотря на все, что теперь знала, все равно из сердца, из головы, из себя самой — выдернуть была не в состоянии? Любила?Брата, помнила же ясно, возненавидела после того, что он со Светланой сделал. Испытывала дикую ярость, отвращение, когда его видела на суде… А по отношению к Максиму… это не было, только отчаяние от того, что вообще это узнала. Что было такое в его прошлом. И боль, которая пульсировала в голове и в груди непрестанно, потому что не с ним сейчас находилась. Но и как с ним остаться, как бы сумела жить рядом с Морозовым дальше, все теперь зная — не представляла. И дело не только в том, что постоянно сходила бы с ума, представляя, где он и что может делать. А и потому, что не знала, как теперь ему верить.Да, если посмотреть на все объективно, он ей не врал. Но и не говорил ничего. Не был откровенным. Причем, сознательно. Полностью понимая, как именно она может отреагировать, и целенаправленно старался избежать этого.Много объяснений и причин девушка находила для этого, но ни от одного не становилось легче. Потому что ни одно не могло ее примирить со случившимся и с тем, кем он был. И при мысли о том, на что он обрекал всех, кто страдал в результате его действий — людей, их семьи — становилось только хуже. От боли и ужаса, скручивало. И резало изнутри от обиды. Но и вырвать свое сердце, переполненное Максимом — она оказалась не в состоянии. И как с этим справиться — не знала. Данный факт так и не изменился с того момента, как она самому Максиму в этом призналась.Жить с этим всем было слишком тяжело. А она еще, как последняя дура, еще и его сигареты нюхала, чтобы хоть как-то почувствовать его запах. А ведь раньше сигаретный дым ненавидела.И плакала ночами. Полгода — как сон. Как сказка или мечта, рассыпавшаяся при столкновении с реальностью.Февраль подходил к концу, а она ни холода, ни влажности не замечала. Погоды не видела. Одевалась как-то бестолково. Тем более, что большая часть ее вещей у Максима и осталась. Он ей их не прислал. Да и она никак не могла себя заставить позвонить ему, чтобы решить эту проблему. Натягивала на себя какие-то старые футболки, сверху укутываясь старыми слегка поношенными свитерами, которые давно не носила. Без разницы стало. Все собиралась в магазины поехать, и забывала, не находила времени. Ведь такая занятая-занятая, что ?в гору? не глянуть… Сидит и смотрит в стену пустым взглядом вечерами.Еще и на работе проблем ей добавилось. Только теперь другой полярности. Павел, наверное, понял, что у Тани что-то разладилось в личной жизни. И его словно подменили. Начал извиняться, искать повод зайти к ней, поговорить, проконсультироваться по каким-то, совсем уж смехотворным случаям, словно не видел, что она и так, едва в состоянии работать. Она уже даже про вежливость забыла, и откровенно попросила Павла оставить ее в покое. Он, вроде бы, услышал, и к сведению принял, но все равно как-то рядом постоянно маячил, прохода не давал. То кофе принесет, то просто поговорить, вроде бы, явится… Иногда ей хотелось наброситься на него с кулаками, чтоб отстал.А кофе она пила. Не тот, что Павел приносил. Сама ходила на кухню и готовила. В клинике имелась кофемашина. Она ею ранее очень редко пользовалась. А теперь каждый день приходилось. Правда, потом качало, и голова болела, даже ?водило? немного, но и без кофе она не выдерживала рабочие дни, тем более, если выпадало ночное дежурство… Такое непривычное уже и пустое без Максима рядом.И мысли. Мысли которые ее преследовали, ломая и разрушая. Эти мысли кофе не прогонял, они были с нею днем и ночью. Сама же сказала ему, чтобы уходил, сама отказалась от Максима. А теперь, как самая последняя дура, думала о том, что он делает, как живет все эти дни? Вспоминает ли о ней или послал подальше в своей голове? А еще о том, с кем он: один или… Виктория очень ясно все это время помнила, как именно реагировали женщины на Морозова. Даже рядом с ним всегда ревновала, хотя, ради честности, стоило признать, что он никогда не давал повода и не унижал ее, демонстрируя интерес к другим девушкам. Но она-то видела, как те, другие, на него смотрят, и это ее нервировало. Впрочем, тогда успокаивало то, что и сам Максим с подобной же жадностью относился к ней. А сейчас она просто мучилась от этого безумного вороха эмоций и мыслей, которые распирали голову: от ревности, от тоски, от угрызений совести, что страдает по такому человеку…— Я могу идти или что-то еще нужно сделать, Максим Петрович?Он медленно отвернулся от окна, в котором бессмысленно рассматривал сквозь дождь темноту и вечерние огни города. В пепельнице на столе тлела позабытая сигарета. Последний вечер февраля заканчивался. А он снова на работе над контрактами новыми парится. Днем некогда было делами заниматься, к Диме мотался, в прошении об амнистии наметился сдвиг в нужную им сторону. А потом эти переговоры с банком, который захотел стать их эксклюзивным партнером. Новые варианты развития обговаривали… Устал, как черт.Отставил бокал, из которого едва отпил виски, и наконец-таки глянул на секретаршу. Елена стояла посреди кабинета и ждала от него ответа. И не скажешь по виду, что особо торопится, хотя из-за его встречи с адвокатами будущих партнеров, задержалась в офисе часа на два дольше положенного срока. И ничего вон, стоит с таким выражением на лице, будто еще и всю ночь готова работать, причем, с воодушевлением.Хотя, почему ?будто?? Он вот, ни капли даже не сомневался, что вели он сейчас остаться, она и бровью не поведет. И разденется, если он скажет, и в позу такую станет, какую он захочет. Еще и стонать будет так, будто ей это в кайф. Любой каприз. Прямо идеальный секретарь. Стоит и смотрит, всем видом себя предлагая и не подгоняя с решением. Сообразила, что после этих его встреч, что будет расширение офиса? Хочет повышения, надоело в приемной работать?Все еще не давая ответа, он снова взял бокал и снова отпил глоток. Лед растаял давно. Наливал еще, когда адвокаты сидели. Себе и им, для создания ?доверительной атмосферы?. А теперь ничего не позвякивало о стекло. Только ровные золотистые капли на стенках, когда он зачем-то бокал взбалтывал, и блики от лампы в напитке.Внизу его ждет водитель. В офисе, наверняка, никого не осталось, кроме охраны. И Елены, все еще стоящей посреди кабинета и настойчиво транслирующей свою готовность ?сделать для босса все, и даже больше?. Юбка в обтяжку на круглом, чего уж там, аппетитной пятой точке, блуза на три пуговицы не застегнута от шеи. И выглядывающая в этой пройме грудь. Не маленькая. Губы в пол лица, накрашены. Взять и опрокинуть ее на стол? Задрать юбку, даже не раздевая. Расслабиться, не парясь? Или вон, на диване…Светло-коричневая кожа, мягкие подлокотники…?Я там спать не смогу, Бог знает, что ты на том диване делал и с кем, из этих расфуфыренных девок… Ничего я там с ними не делал, вырос давно…?Вырос? Или все еще тот же пацан, обиженный на весь мир?Диван новый. Для неё купленный. И только с ней он там и ?делал? всякое, чего бы жадному телу ни хотелось, когда она с ним оставалась. И по фигу, что день и в офисе народа полно. Закрывал кабинет и ее уламывал, заставляя забывать про смущение и стеснительность. Целуя шею и плечи до засосов. А она сама себе губы кусала. И его руку до синяков. Боялась она, что их услышат, хоть он и предлагал ей всех в уме послать всех к черту. Чье мнение и осуждение им важно?Отпил еще глоток, не ощущая ни вкуса, ни градуса. Засунул руку в карман брюк, нащупав резинку для волос, которую нашел сегодня ночью между подушками дивана. Виктория ее несколько часов искала как-то, жаловалась, что волосы в глаза теперь лезут, мешают. Ему сегодня ночью эта резинка сама в руку ?прыгнула?, когда спал на диване, оставшись в офисе на ночь. Проснулся, а пальцы эту ?пружинку? сжимают…— Максим Петрович?Перевел глаза на секретаря, позабыв, если честно, что она тут еще находиться.— Мне уходить?Снова на диван глянул. Отставил бокал на стол. Опять смерил с головы до ног Елену. И таким раздражением вдруг накрыло. Такой злостью! Бросил резинку на стол и отошел от окна.Твою ****! Какого хрена он дурью мается, спрашивается?Зима сегодня заканчивается, а снова дождь. Так и не было снега нормального. Зато тумана — море. Дождь и сейчас барабанил по стеклу. И ее это будто гипнотизировало, не позволяя выбраться из какого-то невыносимого бессилия и слабости. И ведь выпила сегодня две чашки кофе. Без толку. Только хуже стало. Что они все в нем находят? Почему Максим…Поймала себя снова на этом имени. Зависла. Со вздохом признала, что не может не думать об этом парне, как больно бы ни было от таких мыслей.Он так много кофе вечно пил. И курил. Зачем? Ему от этого легче работается? Бодрило? Или, просто, еще одна привычка?Она чая хотела. С чабрецом. Тепла и уюта пряного аромата. Тепла объятий любимого мужчины. И специально, даже не пыталась найти те заправки, где он покупал ей этот чай. Слишком плохо от всего. Слишком невыносимо. Разрыв всех шаблонов и мерил в жизни. Вот и слушала дождь, сидя на кухне с чашкой обычного черного чая. Даже лимона не было, чтобы как-то вкус изменить. Не нашла в себе мотивации зайти в магазин.Поджала ноги под себя, натянув старую, растянутую футболку на колени. Было зябко и холодно. Не в квартире. Топили достаточно хорошо. Это у нее такое настроение…Звонок в дверь прозвучал неожиданно. Вздрогнула. Подскочила. Зачем? Кто?В доме девушка ни с кем не общалась, так что, маловероятно, что какая-то соседка придет к ней за солью или сахаром в девять вечера. Да и родственников в городе нет.Сердце ?в горло? прыгнуло сразу. И пульс с ходу зачастил. И чем дольше тот, кто пришел, давил на кнопку звонка, тем сильнее кровь барабанила в ушах. Потому что у неё появился только один вариант того, кто мог прийти в такое время и с такой ?настойчивостью? требовать, чтобы ему открыли.Выдохнула, ощущая дрожь в ногах. В одной же футболке? Так и открывать? Но переодеваться некогда, трель звонка ни на секунду не прерывалась. Точно Морозов. У нее и сомнения уже не возникало. Пошла в коридор, посмотрела в ?глазок?, и открыла замки, честно говоря, вообще не представляя, зачем он пришел.Распахнула дверь и отступила. Выбора ей не дали, он сразу в проход ввалился всей своей мощью и напором, без всякой вежливости или просьб о разрешении. Сам же и дверь захлопнул, повернул замок.Откинулся спиной на косяк и осмотрел ее с головы до ног. Еще и с сигаретой в зубах, елки-палки! В воздухе сразу дым повис. Она даже зажмурилась.Горький же, противный привкус, запах…А ей открытым ртом хочется заглотнуть. Прижаться к нему. Чтоб прямо в губы выдохнул.И смотреть на него сил нет. Больно. До рези в глазах. До спазма в горле. Потому что родной такой! Снился ей каждую ночь. И совсем чужой, в то же время. Напряженный, собранный, наблюдает за ней исподлобья, через прищур. Словно не доверяет и подвоха ждет.— Ну, привет, — сказал, выдохнув. — Соскучилась??Соскучилась??Да ей прыгнуть на него хочется! Не обнять, а вцепиться в широкие плечи, сильные, бескомпромиссно напряженные, и под пальто же видно. И смотрит на нее так, что слова застряли в горле: ни вперед, ни назад. Сказать ничего не может. Вжалась в стену зачем-то, царапает обои ногтями, сама не понимая почему. Уцепиться, что ли, надежней хочет? Чтобы, и, правда, к нему не побежать?— Привет, — едва выдавила из себя. — Ты зачем приехал? Забыл что-то? Или случилось…Он снова хмыкнул, прерывая ее. Осмотрелся, она не сразу поняла, что ?пепельницу? ищет.— Забыл, — парень вдруг, неожиданно для неё, взял и вдавил сигарету в бетонный откос у двери, затушив. — Тебя забыл тут. Соскучился я, просто жуть как. — Посмотрел с вызовом.Она, по правде сказать, оказалась не в состоянии ответить, все еще ошарашено глядя на упавший окурок и след на белой краске. И он перехватил этот ее взгляд.— Не парься, все компенсирую. Сам перекрашу, — он оттолкнулся от стены и направился к ней. — Иди сюда, — качнул головой, будто подзывая ее к себе.Она двинулась в сторону кухни:— Не думаю, что…— Вот и правильно, и дальше — не хр*н думать, — опять прервал ее, заломил свои брови с усмешкой. — Тебе это вредно.Пресек попытку бегства. Уперся в стену руками с двух сторон от ее головы. Запах Морозова, вперемешку с сигаретным дымом, окружил, одурманил, опутал. И она замерла, словно заворожил он своими глазами, жадно и пристально всматривающимися в ее глаза.Весь взъерошенный какой-то, расхлябанный. Пальто нараспашку, и без пиджака. Ворот рубашки расстегнут, словно бы ему жарко, несмотря на промозглую уличную влажность. Холодно же! А он… И сама сорочка измята, рукава подкатил, видно из-под пальто.Сердце сжалось. Попыталась вдохнуть, и не смогла. Поперхнулась его запахом, своим вдохом. Всхлипнула.А он уже впритык. Обхватил ее за талию обеими руками. К себе притиснул крепко.— Виктория…Уткнулся в макушку и жадно, шумно втянул в себя воздух. Будто и он к ней принюхивался.Не выдержала, сама не поняла как, забралась руками ему под пальто, обняла дрожащими ладонями. Уткнулась носом в расстегнутый ворот. На шее кожа холодная, а здесь, над ключицей, уже обжигающе-горячая. Ее затрясло. Так сильно, что не скрыть никак.— Зачем ты пришел? — не выдержала, застонала в полный голос.— Я к своей женщине пришел, Вика. Имею право. Разве не так? — а голос такой же хриплый, как и у нее.Намотал ее волосы себе на кулак. Натянул, заставив запрокинуть голову и ему в глаза смотреть. А ее это так задело. Не его слова даже. А все то, что в последние недели заставляло сердце болеть, жгло душу раскаленными сомнениями и дурными мыслями, на которые, вроде бы, не имела права. Но знала же его ?потребности? досконально, вот и травила саму себя подозрениями.— А что, девушки в офисе кончились? Уже не падают под тебя штабелями? — само вырвалось, с сарказмом.До того, как успела бы язык прикусить, выдав себя и чертову ревность с головой. Дернулась, попыталась высвободиться. Отвернуться.Он не дал. Опять заставил посмотреть прямо на него. В хмурые, злые глаза. На напряженные желваки, прорезавшие щеки. И накал совсем другой повис в воздухе, словно разделяя, отталкивая их.— Я что, по-твоему, весь офис ?оприходывал? уже? За три недели? Так? — рыкнул раздраженно. — А у тебя, тогда, просвети, сколько парней за это время уже было, а, Зажигалочка?Грубо и намеренно, это ощущалось.И все равно вздрогнула. Задело. И вина затопила горло. Сама ведь ему боль причинила. Почувствовала это.— Так что? Не слышу ответа на вопрос? — он сильнее потянул ее за волосы.Навис над самым лицом. Глаза в глаза. Рот почти над ее губами. И аромат сигарет, алкоголя, самого Морозова окружает. Выпил. Вот почему в раздрае. Но немного, вроде бы. Прищурился со злостью потому, что она все еще не отвечает на этот дурацкий вопрос? Или тоже ревновал, как она себя изводила?— Да не было никого! — огрызнулась, когда он еще чуть больше потянул за волосы, почти делая больно. Скривилась. — Никаких парней.Он немного ослабил захват на затылке. Но ее к себе прижимал с той же силой.— Ах, да! — саркастично рассмеялся. Коротко. Грубо. — Ты же у нас святая. Забыл. Ты с другими парнями не успела связаться. Это я — демон во плоти. Убийца и вор. А значит, и оргии ежедневно устраиваю. Имею все, что мимо меня ходит. Так, что ли?На последних словах голос усилил, снова кулак с волосами сжал. Задело его сильно. И ей еще хуже от этого стало. Не хотела обидеть. Просто сама, от своей боли глупость ляпнула. Зажмурилась.— Прости, — прошептала ему почти в рот.— Да, подавись ты извинениями своими. Не нужны они мне! — крикнул он, с силой встряхнув ее.Она ойкнула. Тихо застонала. Закусила губу. Больно стало, голова дернулась и волосы натянулись так, что не утерпеть. Слезы выступили, так резануло по затылку.Максим не сразу понял, секунду хмурился, будто пытался разобраться. А потом чертыхнулся. Разжал кулак, отпуская пряди. Сжал ее затылок просто, растер даже, словно старался убрать эту боль. Прижался своим лбом к ее лбу. Снова губы в миллиметре. Уже и не больно. Иначе. Другое грудь полосует раскаленным жаром. И слезы сильнее выступают. От нужды в нем.— Полный офис девушек Вика, — зашептал хрипло.Чуть повернулся. Ее как током пробило, когда горячие, сухие губы по щеке прошлись, уже касаясь.— И любая готова по первому намеку ноги раздвинуть. Да и без намека, все ж выслужиться хотят.Боже, что ж так больно-то?! Вдохнуть не в состоянии. Но ведь сама вопрос подняла. Первая начала. Вот и мучайся теперь. Терпи его откровения.Не дышит почти. И не понимает, что свои пальцы в его плечи вдавливает. Так сильно! Даже через ткань, наверное, царапает и следы оставляет. А он не отодвигается. Держит впритык. И своим ртом по ее коже скользит, продолжая разговаривать. С закрытыми глазами, как на ощупь, только губами пробует, исследует, изучает ее лицо. Словно забыл за эти дни.— Только, проблема у меня. Или у тебя, по ходу, — хмыкнул, прижавшись с силой к ее скуле. Поцеловал веко, заставив глаза закрыть. — Не нужны мне эти девушки. Свою хочу. Вредную и принципиальную. Которая говорит, что любит. И кричит, потому что не может молчать, когда я внутри. Мне твой запах нужен, который на подушке до сих пор, и я не даю поменять постель, запрещаю. Что мне этих девушек , в твой халат закутывать и так с ними сексом заниматься? С закрытыми глазами, чтобы думать, что это ты? Чтоб они — тобой пахли?! Так делать? Да?!Под конец он снова ее встряхнул, хрипло шепча ей в самое ухо. Задевая губами мочку, царапая небритым подбородком шею.А ее в жар. И колотит все сильнее.Противно от того, что говорит такое, что мысль о тех девушках допускает, от вероятных картин, которые описывает — его с другими. Больно жутко.И сладко одновременно! Потому что признался — аж настолько ему необходима. И снова больно потому, что выхода нет… И от этого голова на куски разрывается, грудь давит, будто плитой.А разум побоку! ?В топку? здравый смысл от злости, от жадности в нем, от любви и ревности!Обида между ними дикая. Плотная. Стоит стеной прошлый разговор и обвинения. Пощупать, кажется, можно.Злость бьет по мозгам, по всем рецепторам. Его. Ее.И обоих колотит, ломает из-за этого. Видно же: в ошметки, в пыль.А все равно: ни она, ни он не могут остановиться. Непреодолимым кажется то, что между ними всегда было, и сейчас пылает, несмотря на обиду и злость.— Нет!! — вразрез с его шепотом закричала она, еще сильнее вдавив ногти ему в плечи.Бросила, обхватила его за шею трясущимися руками. Непонятно: обняла или сдавила так, что и воздух ему перекрыла, кажется.— Не так надо! Не так! Мой, — голос упал до шепота.Потому что опять: глаза в глаза. И жарко так, что испарина над губой выступила. А она за него держится, как за самое ценное и дорогое, что вообще в ее жизни есть. Не может отпустить, хоть и помнит, что неправильно. Нельзя. Только и он ее с такой силой держит, что она дышать не может.Вдох-выдох. И обоих накрыло пониманием неизбежности. Не отступиться теперь. Не расцепить объятий.— Вот и я думаю, на хрена мне эти девушки, если у меня своя женщина есть? Моя только, — выдохнул ей в рот.И так жадно на губы накинулся. Проглатывая ее стон, обгладывая рот, вжимая в себя все тело Виктории двумя руками. Неудобно и больно. И в голове дурдом. И воздух кончился. А она не может молчать, стонет. В затылок его пальцами впивается, царапает ногтями. Губы его кусает, как и он ее. Шею целует, затягивая кожу, оставляя засосы и следы. И он стонет с ней в унисон от этого. Максим упер ее спиной в стену, подхватил, приподнял, заставив обхватить его пояс голыми ногами. Вдавил своей грудью, всем телом в обои. Охватил, сжал ладонью щеку. Зафиксировал подбородок, придавил. Слишком сильно, до белых пятен на ее коже под его пальцами. Зря пил — самоконтроль на фиг… А не может ослабить. Чтобы не отворачивалась, чтоб губы её — в его власть, полностью. Все ему.Застонал, когда сжал голую кожу на бедре. Жадным, даже грубым движением прошелся вверх по ноге, стиснул ягодицы. Вдавил свои напряженные бедра ей в промежность, так, что она задохнулась. Или это потому, что он у нее весь воздух отобрал, не давая дышать, целуя, нападая на губы? Собой заменяя дыхание.По фигу! Все в сторону! Он по ней за эти недели так изголодался! Ни слова не соврал, уже задолбался один в их постели лежать. Бесился и с ума сходил, просыпаясь ночью, дурея от запаха ее духов, кожи Виктории, ее шампуня, оставшегося на простыне, подушках! Злился, сатанел от обиды на нее, на это тупое, жестокое и глупое решение. На честность ее, долбанную. На совесть ханжескую. И все равно — хотел, нуждался, умирал без этой девушки. Не отдавал домработнице простыни и халат ее.Вот и послал все к черту! На кой фиг ему эти девушки: Маши, Лены? У него есть она, и все права на нее. Сама их дала ему. Сама ?люблю? кричала. Сама подписалась…Не отпустит. Не может. Даже несмотря на обиду и злость на нее. Несмотря на все, что она отчебучила и что ему в вину вменяла! А сейчас так и подавно! Им только жажда, потребность в ней и управляла. Плохо контролируемая из-за всех этих недель порознь. Чересчур жадная, из-за болезненного накала между ними.Когда Елена перед ним телом гарцевала, понял: какого черта он должен какой-то девушкой довольствоваться, если у него Виктория есть? Его! Настоящая, искренняя, желанная до одури! Даже в обиде и этой своей ханжеской святости — честная, ничего не скрывающая и не притворяющаяся ради своей какой-то выгоды. Ее хотел. До боли, до криков, до отупения, чтобы больше ни о чем не думалось. Вот и приехал.А сейчас уже и не мог думать, даже если бы захотел. Мозги отрубились. Сердце в животе, кислорода не хватает.Рот ее выпустить не может. Жадно, жестко. Нападает вновь и вновь. Глотает ее стоны. Кайф! Чистая нирвана! Он каждый чертов день за последние недели — об этом и мечтал!А ладонь уже под футболкой. И грудь сжимает, мнет, а она сильнее стонет. Но не от боли, он же чувствует её, как себя. И ее так же на куски разрывает это все. Просто не хватает выдержки, вообще забыл о том, что оно такое. И сдержанность — по нулям. Слишком нужна ему. На уровне воздуха. Больше чем еда и вода, у него, чтобы сравнить, до хр**а опыта, может оценить! И неважно уже, что там друг другу сказали, и по каким болевым точкам пушками гахнули! Сейчас все не о том.Оттянул ее белье в сторону, и пальцами, дрожащими, как у подростка, внутрь нее, туда, где горячо и влажно. Она задохнулась, вцепилась в кожу, царапая ему шею. И так стонет, что, небось, все соседи в курсе уже, чего тут происходит. А ей по фигу. И ему тем более.У самого испарина на затылке, и голос осип. А она стонет без остановки, подаваясь вперед, ему навстречу. Стянула пальто с его плеч. Рубашку дергает, пытается пуговицы по ходу расстегнуть и целует тут же его шею, подбородок, кадык. А он снова ее губы ловит, нападает, подчиняет. Наказывает за свою обиду и боль, и тут же заглаживает, дурея от того, когда ей хорошо. Не может отказать ей в этом, самому необходимо, чтоб ей ?в кайф?. Колотит обоих. ?Крышу? рвет.— Тебя хочу! — стонет ему в рот. — Всего. Полностью! — и сама вперед, насаживается на его руку.Твою налево! А он-то этого как хочет! Слов нет, чтоб рассказать ей.Снова впился в губы, прижимая девушку всем своим телом к стене. Еле сумел презерватив из кармана вытащить, ей сейчас точно не до таблеток или свечей, которые они часто использовали. Послать все, на ?авось? понадеяться, как у них иногда случалось? Так есть же, вроде, купил… Бли-и-ин! Что ж руки так дрожат, будто он литр виски выпил, а не бокал, и уже с бодуна? Еле справился с фольгой, продолжая при этом тихо материться и её целовать. И хрипло заревел от удовольствия, от кайфа, когда вошел, в ее тело погрузился. Застыл, уткнувшись лицом в волосы Виктории, впитывая в себя ее судорожные стоны-всхлипы. Намотал эти пряди на свою руку, чтоб не делась никуда. Чтоб ее обездвижить. Оттолкнулся немного, заглянул ей в глаза. Одуревшие и подернутые поволокой, дурманом этой их страсти, нужды друг в друге. Первобытной какой-то потребности тела в теле, чтоб запахи, пот смешался. И одно на двоих все.На остальное — плевать сейчас! На все слова и претензии. Потом разгребать будут.Потянул за узел, запрокинул ей голову. Второй рукой поддерживал за бедра, не давая прогибаться, смещаться. Сам хотел все контролировать. Прижался открытым ртом к бьющейся жилке на ее шее. Елки-палки! Вампиром себя каким-то почувствовал в этот момент! Мог бы, вот честно, прокусил бы и выпил, чтоб у него внутри ее кровь текла! И одурел от своей в ней потребности. Сорвался. Забыл про все. Она в его плечи вцепилась, царапая и целуя, отвечая на каждый толчок, которым он всаживал себя в нее, как умалишенный.Синяки будут у обоих. Стопудово. Она из-за него себе спину отобьет… Только по фигу все. Не мог сбавить обороты. В хлам мозг…ГЛАВА 18Утром все сложнее. И вопросов больше. И препятствий.У нее, так точно. И тишина на голову давит. Разговор вообще не клеится.А ему хоть бы что, сидит себе спокойно, и кофе пьет. Еще и с таким видом, что сразу ясно: считает напиток гадостью. Это все, что его сейчас интересует? Об этом думает?А она в свою чашку уткнулась, и глоток сделать не может. Просто потому, что кофе в горло не лезет. А еще, до сих ведь пор трясет от всего, что ночью было, от того, как он ее утром ?разбудил?. И проснулась потому, что он уже на ее рот нападает, целует с такой жадностью, словно ночью два раза ее и не брал, и его горячее тело уже сверху, уже окружило со всех сторон, руки ее плечи, щеки сжимают, не дают сдвинуться… До сих пор отголоски жара в теле. И кожа ?мурашками?. Болит все, кажется, синяки, засосы на руках, на ногах, на шее и груди. И снова полоска под нижней губой от своих же зубов…Даже не думала, что получит столько удовольствия при таком… ?жестком? подходе. Но, с другой стороны, если посмотреть на Морозова, то и ему от нее досталось с не меньшей мощью. Неужели, это она его так? Она и помнила, и не помнила одновременно. Но, памятуя о том, с какой силой их обоих колотило, что она испытывала в его руках сегодня ночью — трудно сказать, будто она жалеет. Или что она не испытала удовольствия…Испытала.Море. Океан. Болезненного, выжимающего до капли, мучительного для души… И такого желанного для тела. И для сердца, спокойного лишь тогда, когда Максим был рядом. А для разума — опять шок. Очередной разрыв шаблона.В этот момент Морозов осмотрелся и прошелся руками по брюкам, которые натянул, когда встал, прохлопывая карманы. Она сразу поняла:— Ты у меня сигареты забыл, в комоде, в верхнем ящике… — хрипло.Снова голос сорвала. Неудивительно, так кричала…Отодвинула чашку. От кофе мутило.Он посмотрел на нее исподлобья, усмехнулся как-то криво.— Забыл… — медленно повторил.Поднялся и вышел в коридор. Правда, судя по звукам, в комод не полез. Появился в дверях через минуту, с сигаретой в зубах, небрежно перекинув пальто через плечо, с со жменей, полной чего-то. И рылся в карманах пальто второй рукой при этом.Подошел к столу, высыпал штук пять заготовок чая с чабрецом Затрясло всю. Не просто тронуло — потрясло. Пробило до сердца. Сжалось все внутри.Глупо. Никакого здравого смысла ни в его поступках, ни в ее реакции.Только нервы голые. Эмоции. Потребность в нем дикая. Как с этим жить? Как смириться? И как не быть с ним, в тоже время?А он уже сам одну заготовку вскрыл и ей размешал в другой чашке с водой, не успевшей остыть после того, как она им кофе варила. Пододвинул к ней, не комментируя ни своих действий, ни ее реакции, которую девушка не сумела скрыть. И вновь что-то ищет в пальто.— Ты забыла…Он как-то пригоршней выгреб из кармана пальто ее карточку и телефон, которые она ему отправляла с шофером. Ключи от его дома. Бросил на стол.— Купи нормальный кофе и кофемашину, наконец, — достал зажигалку.Прикурил. Затянулся и снова залез в карман.— Меня и этот устраивает, — тихо заметила она, немного ошарашенная еще и его обращением с вещами.— А меня — нет. Не собираюсь пить всякую бурду, — отмахнулся он, продолжая что-то искать в карманах. — Нахлебался по жизни.Сел, открыл форточку, выдохнул дым. Снова затянулся. Хотела сказать, что замерзнет же, в одних брюках… Оно, конечно, первое марта на дворе, но не жара же… Однако не смогла, все еще глазами ?хлопая?, разглядывала стол. Она шофера просила, паковала все в специальные футляры, чтобы ничего не повредилось, не дай Бог! А он… вот так.. В кармане…Тут до нее полностью дошел смысл его фразы про кофе. Да и значение факта всех этих вещей на столе.Она подняла колени на табурет, снова натянув на них свою старую футболку. Обхватила ледяными пальцами чашку с уютным желтым чаем.Стало зябко.Или это из-за открытой форточки?— Максим, — протянула как-то неуверенно.Не знала, как сказать, как заговорить… Не прогоняла же его вечером… И все же. Ничего не решили… Так непросто. Невыносимо и тяжело.Он снова глянул на нее исподлобья. Оторвался от поисков. И взгляд, как плита, тяжелый, давящий на ее волю.— Мы же не решили ничего. И все — на том же месте. Ничего же не поменялось…— Разбирайся со своими тараканами сама, — прервав ее лепет, выдохнул дым в ее сторону, стряхнул пепел в тарелку. — Я все для себя решил. Ты — моя женщина. Все. Точка. Для меня все понятно и ясно.И тут, похоже, он, наконец-то нашел искомое, нащупав, вытащил из кармана ожерелье.— Вот, держи, — и украшение бросил на стол около нее. — Забыла, — ухмыльнулся.Отложил пальто прямо на пол. Вновь отпил кофе и затянулся.А она, растерянная и сбитая с толку, не понимающая, как он может все так перекручивать и отметать существование огромных проблем, вдруг психанула.— Я не просто так это все тебе отправила! — раздраженно огрызнулась. —Ну невозможно так. Ты решил! А я? Ты понимаешь, что я не могу просто закрыть глаза…— Очень даже могла ночью, — грубо отрезал он. — Ни одного слова против не услышал. ?Мой?, даже, кричала.Не в бровь, а в глаз. Он знал все ее слабые места. И куда бить, чтоб точнее и наверняка.Уперла локти в стол и закрыла лицо ладонями. Что тут сказать? Да. Было. Сама кричала, что он ее, и чтоб не смел по другим женщинам шастать… И чувствовала это все.Не зная, что ему ответить и как объяснить, вместо этого скосила глаза на стол. Сделала глоток чая. Боже! Как же хорошо… И как больно. Ну как так можно одновременно?— Я так боялась, что что-то повредится. И колье это… Страшно было, что потеряют, сломают, украдут. А ты — взял и бросил. В кармане принес…Не с упреком, нет. Скорее растерянно.Зло рассмеялся. Грубо даже. Прикурил вторую сигарету от первой. Протянул руку и небрежно подцепил колье, вскинул кулак, словно рассматривал украшение в тусклом свете пасмурного утра. Цепочка закачалась, едва вися на его пальцах. Колечки звякнули.— Да мне по хрену. Вся ценность этого колье в том, что на тебе была. Что ты его носила.Она зажмурилась. Почему-то больно было смотреть на его выражение лица. На эти руки, которые обожала, целовала каждый палец ночью, каждую полоску вены на запястье. И глаза Максима… Так ею любимые. Такие злые и обиженные сейчас…— Ты же понимаешь, что я не могу опять это взять? — прошептала. — Ни это колье, ни карту, ни телефон. Ни ключи. И кофемашину…— Не надо оно тебе? — он прервал ее, в который раз за утро. Вновь потряс цепочкой над столом. — Ну и на фиг! Новую купим…Резко повернулся и…— Стой!! — заорала своим осипшим горлом. Даже больно стало.Она повисла на его руке, ощущая, как начинает колотиться сердце в горле.И как только глаза додумалась открыть? Не успела бы иначе. Крепко держала, не пуская, не позволяя Максиму выбросить колье в открытую форточку. А ведь уже замахнулся. Совершенно серьезно. По глазам видела, что не шутит, и не ?на слабо? ее берет. Потому что она его задела. Не специально, вроде, о другом говоря. А в самое больное место.— Дай. Оно мне надо…А рука у него напряженная, не сдвинуть с места, как не пытается. Хоть и всем телом повисла на ней, растянувшись над столом. И сам весь, словно каменный. Желваки на щеках ходят. Дыхание резкое. Сигарета в зубах дымится. Забыл про нее? Не замечает уже, что пепел на стол сыпется? Но ей сейчас все равно.— Что? Передумала? — иронично и зло. — Захотела назад колье? — сквозь зубы.Второй рукой вынул-таки сигарету изо рта. Отложил на тарелку, куда раньше пепел стряхивал. А кулак с колье так и не отпускает. Вот-вот кинет. Видно же, что не шутит. Злой, как черт. И смотрит так же холодно, с сарказмом.— Нет, —покачала головой. Наклонилась и прижалась лбом к его плечу. — Я твой подарок назад хочу. Мой подарок…Поцеловала в шею легко. Погладила ладонью его кулак, по пальцам, запястью, пытаясь добраться до сжатой ладони. Не трогала цепочку. Только его кожу. А глаза печет, слезы наворачиваются. Хорошо, что не видит он. Потому что сдержать не может, ощущает, как они с ресниц на щеки скатываются. А она невозмутимый тон пытается держать. И целует его шею, плечо, ключицу…Висела, лежала на нем почти.Помнила, сколько это для него тогда значило.Не могла.Несмотря на все, что узнала теперь о нем. Не в состоянии так поступить. Все равно, что по его вскрытой грудной клетке ногами пройтись. Прямо по сердцу. Слишком сильно любила этого мужчину, чтобы так…— Отдай, — попросила, пытаясь скрыть, как голос слезами дрожит. — Мое же. Сам подарил… Шмыгнула. Слезы ему на плечо скатились. По ее губам, по подбородку.Он вздрогнул, словно до этого ?отключился?. А теперь, как в себя пришел.Выругался. Тяжело. Грубо.Обхватил ее второй рукой за плечи, сжал затылок, притиснув к своему плечу, шее — лицо Виктории. Не сдвинуться, не пошевелится. Только и остается: шмыгать носом и гладить его второй кулак. Но Морозову и этого мало. Надавил на шею, потянул несильно за волосы. Заставил-таки угол стола обойти и на свои колени усадил. Все еще не пустил затылок, обездвижил теперь.Стряхнул ее руки со своего кулака. Такая какая-то тоска сердце защемила. Она даже зажмурилась. Все равно выкинет?И тут вздрогнула, ощутив холод металла на шее. Максим надевал на нее украшение. Как-то нервно, резко. Прерываясь на то, что впивался в ее губы даже не поцелуями какими-то, а метками, нападениями своего рта.— Тогда носи, а не мне шофером присылай, твою ма**! — рявкнул ей в губы. — Снимешь еще раз, выброшу на хр**, дальше, чем видеть буду! Ясно?!Он натянул ее волосы, запрокинул голову, чтобы в лицо ему смотрела. И встряхнул ее под конец. У неё зубы клацнули. Но она кивнула, роняя все еще бегущие слезы ему на грудь.Сама же боль причинила.Максим снова выругался. Уже приличней. И поцеловал ее. Иначе. Мягче, нежнее. С каким-то надрывом.— Вика. Прости. Больно? — прошептал тихо. — Не хотел так сильно…Протянул ладонь и начал ей слезы вытирать. А она только головой качала.Больно до жути. Но не из-за волос.— Ты меня измучил. Душу рвешь в клочья… — призналась она надрывным, хриплым шепотом.Но не помешала ему застегнуть колье полностью. Приподняла голову, позволяя ему вытащить ее волосы из-под цепочки и расправить.— Ты мне весь мозг в хлам, все нутро, но я же не ною и не жалуюсь. Так, то и так. Буду терпеть… — Так же хрипло, как и она.Упрек. ?Встрял? ей под ребра. Только что сказать? Не опровергнуть…Она снова задрожала, когда он губами прошелся по ее щекам, собирая оставшиеся слезы. Обнял так крепко, что заныли все ?боевые раны? после их ночи.— Только кофемашину купи нормальную. И сам кофе. Не давись этой отравой и меня не трави, — прошептал в самое ухо. — И Вик, меня твои проблемы не волнуют, ясно? Не шутил ни хрена. Попробуй только не пусти, когда приду — я тебе двери вынесу, на фиг. Или вырежу со стеной. Знаю умельцев. Поверь мне.Под конец голос его снова стал жестким и решительным. Не оставляющим пространства для споров и дискуссий.Она поверила. Без вопросов.— Ты — моя. Заруби себе это на носу. А с тараканами своими — сама разбирайся. Меня в это не втягивай…Это заявление заставило рассмеяться как-то обреченно и безнадежно…Сама? Так все ее ?тараканы? с ним же и связаны. А он — такое говорит… Не помогает же это, вообще! Как решить? Как принять или смириться? Как дальше с ним быть?А как не быть?Еще сложнее вопрос. Вчерашняя ночь, и все предыдущие недели показали, что это — из разряда невыполнимого. Оба ничего с собой поделать не могут, похоже.Промолчала, так и не прокомментировав его слова. А он кивнул, словно бы ее молчание было самым правильным для него ответом.— Мне пора, — еще раз поцеловал ее крепко, жадно. — И попробуй только на мои звонки не ответить, Вик.То ли предупредил, то ли уже угрожать начал, она не поняла.Максим поднялся, ссадив ее со своих колен, взял пальто с пола. Вышел в коридор, разыскивая рубашку, которую она ему вчера изрядно потрепала.— Не поел же, — хрипло позвала его Вика. — Давай, хоть яичницу…— Некогда, — отмахнулся он, замерев на пороге кухни. — Еще час назад должен был в офис приехать. Дела. Потом поем.Она промолчала. Не спросила, что за дела в семь утра в офисе?Максим в два шага пересек расстояние между ними, наклонился и поцеловал с правом.— И не вздумай замки поменять. Не усугубляй. Нервы у меня за эти недели ни к черту стали, — прошептал ей в губы, показав ключи, зажатые в его руке.От ее квартиры. Запасной набор, лежавший во втором ящике комода в коридоре. Успел-таки и по ящикам ?пройтись??Виктория только вздохнула. Не спорила с ним. Все выражение лица Морозова говорило о том, что не стоит. Правда, не следует спорить. А она к нему такому еще не привыкла, не приноровилась.Дверь хлопнула, закрывшись. А девушка медленно встала, ощущая на шее колье, непонятно, то ли заново непривычное, то ли такое нужное, чего не хватало все это время. Осмотрелась, как-то оглушенно воспринимая мир и реальность. За что браться? Чем заниматься в первую очередь?Прибраться на кухне или оставить все на вечер? Времени мало. Самой же на работу надо. Все-таки взялась за чашки: свою с кофе и его пустую в раковину поставила. Отпила еще чая. Руки дрожат. И внутри — как после взрыва.Уже по нему соскучилась. И знает, что не изменилось ничего, и он — тот же, теперь уже даже не пытающийся скрыть особенности и грани характера, которые ранее все же таил, сглаживал… А все равно — побежать за ним хочется. Застыла у окна, наблюдая, как он в машину садится. На пассажирское место. Водитель приехал. Или всю ночь ждал? Не важно, главное, что не сам вчера за рулем был в таком состоянии.Машинально взяла со стола тарелку, которую он вместо пепельницы использовал, продолжая смотреть, как выезжает со двора авто Морозова. А сигарета его все еще тлеет. Бросил, не докурив. И дымок сизый поднимается. Господи! За один вечер и ночь, утро — всю квартиру прокурил… Раньше бы злилась. Ведь не любит дыма сигаретного, страшно! Надо затушить. И проветрить все, нараспашку окна оставить. Что у нее брать, если кто-то залезть попытается? Разве что телевизор…Протянула пальцы, чтобы затушить окурок. Сжала. И сама не поняла, как и зачем его к лицу поднесла, нюхая. Улавливая аромат, такой знакомый и любимый, который на коже Максима, смешан с его собственным всегда. Глубоко вздохнула. И сотворила вдруг то, о чем и не думала никогда, не представляла даже.Губами взяла сигарету. Там, где он зубами держал, измял фильтр. Втянула в себя. Кончик вспыхнул сильней.Елки-палки! Никогда не курила. Не умела, вообще!Закашлялась, задохнулась, подавившись дымом. Наглоталась его. Аж замутило. Отложила на тарелку, затушив. Глаза слезились. Выдохнула, вдохнула, пытаясь отдышаться.А все равно, будто ближе немного к нему…Бросила тарелку в раковину, к чашкам. И пошла в ванную, разбираться, можно ли ей без макияжа сегодня на работе появляться, или надо прятать следы ночи от людей?Она ему мозг вынесла за эту ночь напрочь. Казалось бы, куда больше? Уже и так на пределе за последние недели. И без того разум в кашу, все нервы на кулак. Ан нет, твою же налево! Увидел ее, присмотрелся детально, и пробрало до таких глубин, о которых в себе и не знал никогда, не представлял даже… Порвало его.Никогда он Викторию такой не видел. Ни разу за полгода. Несмотря на простоту во многом, на отсутствие каких-то закидонов, его девушка немного тщеславна была касательно самой себя. По-хорошему так, по правильному. Он это еще при первой встрече, в поезде заметил. Следила за собой: руки всегда ухожены были, с маникюром, волосы, хоть и не стригла (особенно, как он ей пригрозил, что мало не покажется), но вечно что-то с ним творила — то тонировала, то маски какие-то, то уходы в салонах. Он не знал толком, как оно все называется, но никогда не был против ее в салон отвезти. Ему нравилось, что она следит за собой, и что он к этому, тоже, вроде как, отношение имеет, ни в чем ее не ограничивает. Иногда даже требовал, чтобы она ни в чем себе не отказывала. И она в этом не особо противилась, в отличие от обычных, вещественных, так сказать, подарков. То же касалось и одежды. Она не шиковала, но любила качество. И чтоб по фигуре. Не выставляло напоказ, но чтоб сидело по ней, подчеркивая достоинства. Со вкусом. И ему это нравилось.А этой ночью смотрел на нее, пока девушка спала урывками, когда он ей позволял, и не мог понять — кто виноват? Что она с собой сделала? Или это он?Говорила же — ?измучил?…Ногти обкусаны, про маникюр и вспоминать нечего. И волосы в беспорядке, видно, что вообще ими не занималась, на все рукой махнула. Измученная, тени под глазами, бледная какая-то. И футболка эта ее, которой только пол мыть в качестве тряпки, а не на его Викторию одевать. Черт возьми! Казака это даже разозлило поначалу. Нет, она не стала для него менее привлекательной. Да он от нее любой дурел, и по боку, в чем она одета и с какой прической. И не в маникюре дело… Просто контраст с тем, какой была, и до чего довела себя за эти три недели. Контраст такой, что ему по сердцу ржавым гвоздем, ведь ясно же, что из-за происходящего между ними. Но и медом на боль, если честно. Не одного его ломало и корежило, выходит. Она так же мучилась. И ему от этого легче. Не от ее боли. А от надежды, что все остальное тогда перемелется, раз так оба зависимы друг от друга, так помешаны.И с одеждой… вроде как понимал, что у него остался весь ее гардероб. И хрен он ей хоть что-то пришлет. Не дождется! Пусть сама домой едет и прекращает эту дурость! Но что она себе купить ничего нормального не могла? В чем ходила? Блин, хорошо, что хоть в пальто была, когда психанула, а так, по ходу, вообще, неясно бы в чем по улицам бродила?Его это нервировало. Вот честно. То, что его женщина, и так. Ведь самого лучшего достойна. Он ей все готов дать, купить. А она на себя рукой махнула! И бесит, и больно за нее из-за этого, и обидно. А на чай, как смотрела, который он для нее привез!? Блин! Его до сих пор колотило. Думал не сдержится, психанет, закричит, выясняя, почему она для себя не купила? Почему плюнула на все?! Сидит и кофе давится, который вообще не любит. Еще и таким паршивым.Зацепило его крепко это все. И хоть легче стало, что ее увидел, что прояснил для неё главные моменты и больше не собирался потакать ее психам, а голова в раздрае, и нутро в узел.Сидит вот, и думает об этом, вместо того, чтоб вслушиваться в информацию, которой с ним адвокат Димки делится. А надо сосредоточиться. Взять себя в кулак и до последней детали въехать. Потому что им в руки такая ?жирная рыбка? заплыла, что просто не верилось. Такие факты и нюансы им один надежный человек по Фоме слил, что если они передадут их куда надо, с доказательствами, так же имеющимися в наличии от Костенко, и своими фактами, то с радостью помашут ручкой ?смотрящему?, провожая на зону. Это стопудов. И Батю вытащат. Им за такое точно навстречу пойдут.Но хоть источник и надежный, перепроверить все равно надо. И он это сам на контроль должен взять. Больше никому такое не доверишь. А мозги в сторону косят. И так и лезут мысли, а есть ли у его девушки хоть один приличный, теплый свитер, чтоб не замерзла. Пешком же ходит, не на машине. А он очень хорошо знал о том, каким противным и пронизывающим бывает этот влажный весенне-зимний ветер и зябкость, как он тепло из тела выдувает, ворует прямо. И сил с ним бороться нет. До костей промерзаешь…Если заболеет, всыплет ей по первое число. Вот честное слово! И не посмотрит ни на что!Кивнул адвокату, показывая, что все услышал, к сведению принял. И все проверит. Поблагодарил, дав четко понять, что не забудет и вознаградит, если все так и есть, как он рассказывает. И отпустил человека. Взял телефон и набрал сообщение, велев Виктории прекратить дурью маяться и, или к ним домой поехать и нормально одеться (он водителя пришлет), или купить себе что-то нормальное, на карточке же денег достаточно!Оставалось надеяться, что она прислушается, а не психанет.