Глава восемнадцатая (1/1)

Пастырь пришёл в себя в камере. Голова гудела, оружие из него вытрясли все, а свет казался слишком ярким для глаз. С трудом собирая расползающиеся в стороны мысли, он припомнил, что таким же порошком его притравила Лика, когда она ещё работала на Церковь. Кстати… А где Лика?Мужчина кое-как заставил себя сесть и привалиться спиной к ледяной стене. Казалось, холод вытягивает саму жизнь, но этот мороз заодно помог ненадолго взбодриться и поразмыслить трезво. Камера была такая, что и оч-чень злого мамонта удержит. Пастырей опасались. А особенно?— этого. Пастыря с большой буквы.Неожиданно мерную капель перебили далёкие, но с каждой секундой приближающиеся звуки. Невнятные, всхлипывающие мольбы о помощи и помиловании вперемешку с криками боли. Через несколько десятков секунд в поле зрения небольшого, зарешетчанного окошка показалась Лика, которую тащили двое парней. Следом шёл монсеньор Кемберлен?— единственный более-менее дружески расположенный к взбунтовавшемуся Пастырю.—?Допрыгался? —?устало, но почти добродушно спросил у пленника монсеньор, пока охранники отпирали первую из двух дверей в камеру, что бы бросить к Пастырю Лику,?— монсеньор Орелос в восторге, поймав тебя, и с трудом скрывает это. Ты его крепко разозлил. Из-за того, что Лика тебе помогала, бедной девочке крепко досталось.—?Но почему не мне? —?хрипло выдавил Пастырь,?— она ни в чем не виновата… Почему мучили её?—?Что бы ты завтра, на своей казни, был в сознании, силён и здоров, насколько это возможно. А Лика все равно потом оклемается. Воспитание кнутом и пряником.—?Казни? Моей?—?Все монсеньоры, кроме меня, проголосовали за. Ты умрёшь на закате.—?Меня подставили. Я не трогал девушку, те парни хотели её изнасиловать. Я лишь помешал им.—?И все из высших кругов это знают. Но решения своего не изменят. Ты опасен для нынешней политики Церкви. Показательное аутодафе?— то, что нужно для поддержания авторитета и убеждения народа в том, что казнь божия настигает любого. Тем более, что твоя показательная казнь ослабит других взбунтовавшихся пастырей. И, если они одумаются, мы примем их обратно под крыло истинной веры.Пастырь сжался у стены, не в силах слушать мерный голос монсеньора. Наркоты в этот раз было очень много, даже для тренировочного тела пастыря. Но не ответить мужчина не мог:—?А ещё на вас надавил монсеньор Орелос, и все согласились…Пришедший пожал плечами, не собираясь спорить с правдой. Внутренняя дверь открылась, и Лика просто упала внутрь камеры, в руки Пастырю. Девушку трясло, губы были вымазаны крови, она судорожно цеплялась за рясу Пастыря, словно пытаясь обрести защиту. Мужчина осторожно положил руки на спину девушке, обнимая, аккуратно прижимая к себе, успокаивая.—?Меня прислали принять твою исповедь.—?Да пошли вы все,?— безразлично протянул Пастырь, закрывая глаза,?— я лучше уж Лика покаюсь, чем вам.—?А я думал, что Волчонок совсем потерял свои клыки. Так держать, дикий пес,?— неожиданно довольно хмыкнул Кемберлен, отворачиваясь и уходя.Лика уткнулась лицом в грудь мужчины, тихо, не разжимая зуб, хныкала, но слез не было. Наконец, она немного успокоилась, поуютней устроилась в руках мужчины.—?Спасибо… —?тихо прошептала девушка, судорожно вздыхая, захлебываясь воздухом, как после долгого плача.—?Я подвел тебя.—?Нет, это я подвела. Не знаю, как они поняли, что я?— с тобой… Тебе придётся погибнуть очерненным в глазах дочери… Я клянусь, если выживу и останусь при Церкви?— сделаю все, что бы Люси узнала правду…Пастырь скривил губы в болезненной улыбке.—?Помнишь, ты, когда ещё жила с нами в Доме, спрашивала про мою тайну?—?Да.Пастырь уткнулся носом в темные и короткие волосы девушки, пахнущие пылью и солнечным теплом. Несколько минут оба молчали.—?Не хочу умирать, не рассказав тебе… Хоть что-то не рассказав.—?Говори, сын мой,?— слабо всхлипнула девушка.—?Простите, отец, ибо я согрешил,?— тихо и грустно засмеялся в макушку девушки мужчина,?— мне было… Семнадцать или восемнадцать, я уже и не помню… Отец был шерифом, а я?— его помощником. Я был буяном, нахалом и любимцем девушек. Гонял всюду на байке, не расставался с пистолетом и являл собой образец непослушания и всех грехов, вместе взятых.—?Слабо верится,?— прошептала в шею мужчины Лика, щекоча кожу тёплым дыханием.—?Да уж,?— Пастырь, чуть слышно хмыкнув, словно ребенок мягкую игрушку, обнял Лику и продолжил перебирать старые воспоминания,?— Одна девушка, моя невеста… Она ждала от меня ребёнка. Девочку, которую потом назвали Люси… И однажды я мчался к ней в гости, но не рассчитал времени. Солнце село. И я умудрился наткнуться на поисковый отряд вампиров. Две твари… А когда нас нашли пастыри, я был без сознания, изодранный, как половая тряпка, с которой играл щенок. Но рядом были трупы двух вампиров. Которых я умудрился, сам не понял как, уничтожить. Очнулся я уже в корпусе. Мне даже не дали попрощаться со своей невестой. И меня учили. А я дичился. Наставники в лицо мне говорили, что давно не встречали такой благоприятной почвы для обучения делу пастырей физически и такой неблагоприятной?— психологически. Пять лет. Пять чертовых лет, которые были хуже ада. Меня звали Волчонком. Сначала. Пока не покорился. А потом, когда мне подарили это,?— мужчина коснулся рукой креста на лбу,?— мне даже прозвище не смогли придумать. Я был настолько образцовым пастырем, что так меня и стали называть. Смешно… Я тогда, во время обучения, так цеплялся за своё мирское имя, за свои грехи… А теперь даже не могу вспомнить, как меня тогда звали…—?Айван. Сокращенно?— Айв… —?вздохнула Лика. Мужчина вздрогнул, словно его кнутом вытянули вдоль хребта, как тогда, в учебном центре, и Лика поспешила объяснить,?— я читала твое дело… Когда готовилась к заданию… Тебя сломали. Как ломают диких жеребцов?— бьют, пока они не подчинятся. И ты подчинился… Запомни, пожалуйста, запомни! —?Слова из девушки лились, она глотала часть звуков, торопясь высказать все, что накипело,?— Больше тебя не сломают! Пожалуйста, не ломайся! Пообещай мне, что не сломаешься!—?Обещаю,?— в противовес лопотанию девушки чётко и медленно выговорил Айв,?— Ради тебя?— никогда не сломаюсь.