Глава 3, в которой Альдо Ракан дает обещания, а Ротгер Вальдес откровенничает (1/1)

Перезвоны, созывающие на полуденную службу, лились над Стетфордом. Конец лета в этом году на юге Надора выдался жарким и душным, поэтому колокольный звон болью отдавался в висках. Казалось, еще чуть-чуть — и можно будет невооруженным глазом увидеть, как колышется воздух от этих звуков. Хотя, скорее всего, банально не стоило столько пить накануне вечером.Еще и проклятый гоган осуждающе косился, благо пока не приближался. Робер Эр-При, младший сын одного из наследников старика Эпинэ, правителя самой взрывоопасной во всех отношениях планеты Кэртианы, отвернулся от рыжего толстяка в странном черно-золотом балахоне, обливавшегося потом около запряженной парой гнедых повозки, которая очень странно смотрелась во внутреннем дворе фабрики посреди металла.Как бы то ни было, но Стетфорд Роберу нравился. Красивый, живой город, не такой чопорный, как Надор, и не настолько строгий, как Бадд. Он больше напоминал родную Эпинэ в редкие годы, если не месяцы, перемирия. Здесь даже были прекрасные маковые поля в предместьях.— Прошу простить недостойного, — Робер едва удержался от брезгливой гримасы, услышав вкрадчивый голос гогана, — но не мог бы первородный сказать, когда все-таки прибудет сиятельный Альдо Алати. Светлые, почти желтые глаза гогана смотрели на него выжидающе и насмешливо, как бы говоря: ?У меня-то терпения и времени предостаточно, а вот что вы будете делать без моих денег?? И как бы противно ни было это признавать, но он был прав — без денег Организации готовящееся наступление на Надор обречено на провал.— Альдо скоро появится, — сглотнув злобу, проговорил Робер.И едва не шарахнулся, услышав противный пронзительный визг. Оглянувшись, он увидел, как рабочие, ругаясь на чем свет стоит, поднимают упавший лист металла, который пытались настелить на обычный грузовой тягач.К сожалению для Альдо, настоящие боевые бронетяги на Надоре не производили — эту монополию с самого начала поделили Дриксен и Торка, здесь же только добывали руду. Поэтому и приходилось делать тяжелую военную технику из подручных средств. Конечно, с настоящими бронетягами эор Окделла эти самоделки не сравнятся — и металл хуже, и собрано все чуть ли не на сопли.Но Альдо был уверен в победе и заражал этим окружающих. Рабочие Стетфорда его обожали. Но важнее всего было то, что его во всем поддерживала жена.Даже для Робера, выросшего на всегда объятой войной Эпинэ, такая горячая ненависть между братом и сестрой была удивительна. Айрис, будучи на три года старше Ричарда, а еще имея довольно жесткий характер, стала бы прекрасным правителем, родись она мужчиной или же будь разрешена коронация женщин, но…Девочки надорский трон не наследуют. Ни в коем случае, даже если планете будет угрожать уничтожение. Робер плохо знал историю, но смутно помнил, что это пошло еще с Этерны. Может быть, тогда свой резон был, но сейчас именно это спровоцировало горячую ненависть между братом и сестрой.Альдо же, всегда мечтавший о власти, жену только поощрял. А будучи на несколько лет старше, успешно вертел семнадцатилетней девочкой как ему заблагорассудится. Айрис Алати оказалась прекрасным знаменем разгорающейся гражданской войны.Робер доподлинно знал, что Ричарду уже отправили ультиматум от имени сестры — либо он передает в ее полное владение южные земли, фактически позволяя появиться новому государству, либо ему придется воевать. Юный эор Окделл ответил предсказуемо — он категорически отказал. Роберу было жаль мальчишку — как бы то ни было, но нехорошо, когда между собой воюют настолько родные люди. На Эпинэ гражданская война уже давно стала чем-то вроде национальной всепланетной традиции, Надор же был слишком благополучен для этого.Робер знал, что юг всегда не любил столицу, а слухи о найденной в пустыне Мон нефе тем более подогревали свободолюбивые настроения. Порой в кабаках слышались крики: ?Мы можем обойтись без Надора!? И тем более уверенности добавляла нестабильная обстановка на севере. После смерти Эгмонта там все стихло, удалось обойтись малой кровью. Но вот грянувшая этим летом засуха спровоцировала голод. Ричард открыл амбары короны, но недовольство людей росло. И достаточно будет малейшей искры, чтобы мир вспыхнул лучше сухой лучины. И Альдо хотел высечь эту искру, чтобы смести эор Окделла и на волне недовольства сесть на трон самому. Робер был уверен — как только это случится, Айрис будет убрана, если не физически, то как реальная политическая сила точно.— Первородный, — вновь услышав голос гогана, Робер отвернулся от рабочих — такие подобострастные нотки в голосе рыжего появлялись только в присутствии Альдо Алати.— А, это вы, Жаймиоль, — усмехнулся Альдо. Гогана он не выносил. — Здравствуй, Робер. Так что вы хотели?— О, первородный, сын моего отца хотел бы знать: когда ты планируешь поход?Почему Жаймиоль звал Альдо первородным, Робер не понимал. Вроде бы гоганы откопали какое-то родство то ли с исчезнувшей правящей династией Этерны, то ли с Великими домами Ожерелья. Альдо их не исправлял. Кажется, ему это даже нравилось.— Скоро, дорогой мой Жаймиоль, очень скоро. Не волнуйтесь, я исполню обещание. Организация получит и Мон, и реликвии эор Окделлов, хоть я и не понимаю, зачем вам понадобилось это старое железо.— Забывшие родство свое и кровь свою недостойны владеть старыми вещами, — мягко ответил гоган.Робер тихонько фыркнул. Вот кого-кого, а эор Окделлов точно нельзя было обвинить в забвении прошлого.— Что ж, меня это не касается, — отмахнулся Альдо. — Мне от вас нужны только деньги. И я исполню свое обещание, а вот когда и как — это уже вас волновать не должно.— Хорошо, первородный. Надеюсь, и ты не забудешь о нашем разговоре.Гоган вернулся к своей повозке, куда забрался с поразительной для своих внушительных габаритов ловкостью. Золотая вышивка на черном балахоне тускло блеснула. И как ему не жарко?Альдо, одетый в этот раз подчеркнуто просто — легкая рубашка да заправленные в сапоги брюки — с усмешкой обернулся к Роберу.— Поразительно, как страх за не свои даже деньги способен погнать гогана по такой жаре в фабричный район города.Робер ухмыльнулся:— И не говори. Но ты, я смотрю, доволен?— Более чем. Мы уже почти закончили с бронетягами. Я думаю выступать завтра. К слову, как тебе твои солдаты?— Нормальные наемники, не хуже тех, что у эор Окделла.— Боишься, что столкнешься с равным противником? Не волнуйся, у дражайшего Ричарда и без нас будет о чем подумать, как и у его армии.— Трудовики?— Они тоже не любят клювом щелкать. Робер, — Альдо приобнял его за плечи, доверительно глядя в глаза, — приведи меня ко дворцу, и обещаю…Еще один пронзительный визг прервал его. Во двор выскочил бригадир и принялся вдохновенно орать на растяп-рабочих.— Ты все-таки собираешься отдать нефу гоганам?— Нет. И старые цацки тоже оставлю себе.— Но как?..— Пустыня Мон так опасна и неизведанна… Кто знает, что ждет там исследователей.Робер смотрел на безмятежную улыбку друга и понимал, что совершенно его не знает.***— Ведьма, ты знаешь, с чего всегда начинается Пустота? С сирены. Если ты ее не слышишь, значит, ты либо летишь на древнем корыте, либо ты уже поддался Зову Пустоты. И неизвестно еще, что хуже. Астролог же никогда не слышит сирену. Она ему просто не нужна. Либо ты проводишь цеппель от точки до точки, либо тебя сжирает какой-нибудь Клещ или Паук.И знаешь, ведьма, я всегда завидовал простым цепарям или пассажирам. Они считают переходы романтикой, а марикьяре тем более живут в этой романтике — Пустота вообще не способна их зацепить. Астролог не имеет права ни на такую наивность, ни на такую защиту, потому что он должен почти впустить в себя Пустоту, почти поддаться ей, позволить захватить часть своего разума.И порой, ведьма, мне очень хочется полностью отдаться ей, уйти следом за Старым другом или дать, наконец, Клещу вырвать мне глотку. Но я не могу, потому что за мной стоит пара десятков жизней. Я не верю во всю эту чушь святош про Закат. После Пустоты я знаю: Закат — это она и есть, и я живу в нем. Я не боюсь посмертия. Но я не хочу умирать, зная, что погубил других.В Пустоте нет романтики, как думают желторотики, как когда-то думал и я сам. Там есть только безумие и смерть. Иногда переход длится полторы минуты, а иногда десять. Больше двенадцати нельзя — цеппель не выдерживает. Мой последний переход длился две минуты, но я его не помню. Я только успел вывести цеппель в Пустоту и накинуть трос.Многие думают, что астрологи зазнаются, что начинают глушить саккоту или мох от безделья и фактической вседозволенности. Мол, что в этом сложного — сесть в кресло астринга, накинуть трос и потерпеть пару минут. Это их право. Но саккота, даже самая ядреная, не помогает. Даже под ней я продолжаю видеть, как мой цеппель погибает, а команда уходит за какой-то очередной дрянью. И я ничего не могу сделать. Слышишь, ведьма, ничего!Но я благодарен тебе и твоим сестрам. Вы помогаете мне не свихнуться окончательно и не уничтожить корабль. Знаешь, позавчера я продержал цеппель на пороге больше получаса. Ты ведь понимаешь, что это значит? Кошкин Паук решил порезвиться у точки. Моя девочка выдержала, хотя, кажется, после этого перехода мы оба поровну потрепаны. И ты будешь смеяться, ведьма, но когда я очнулся сегодня утром, я хотел выть. От счастья, что выжил и вырвался, и от боли.Тебе знакомо это, ведьма?Говорят, вся твоя жизнь — это боль, своя и чужая. Это правда? Нет, не отвечай. Не хочу знать. Не хочу, чтобы Пустота в следующий раз вытащила это. Как? Словно кто-то залезает в твою голову и медленно вытягивает все самое больное, что в тебе есть.Они… Кто они? Команда. Они считают меня веселым безумцем. Знаешь, вроде тех клоунов, что сейчас кочуют по мирам — все эти шуточки, смех, сумасбродство. Думаю, когда-нибудь капитан окончательно взбесится и пристрелит меня за дурость. А я не могу по-другому. Я хочу знать, что я жив, даже если для этого надо накачаться саккотой и устроить драку в трущобах или полезть в закатное пекло.Я хочу жить, ведьма!***Звонко хлопнула дверь.Олаф оторвался от нового исследования взрывчатых свойств веществ, глянув на часы. Как только цеппель приходил в мир, их переводили на местное время. Они показывали половину одиннадцатого вечера. Солнце уже почти село, только на горизонте горела тонкая золотая линия.Оглушительно стрекотали сверчки. Олаф отложил книгу, поднялся с кровати и выглянул в коридор. В его темноте он не сразу увидел сгорбленную худую фигуру, прислонившуюся к стене, обшитой панелями темного дерева. Олаф уже не раз пожалел, что послушался Хорхе, поддался на уговоры очнувшегося Вальдеса и отпустил того в город к ведьме.Конечно, это необходимо астрологам, но Ротгер был слишком слаб для таких визитов.Олаф точно не знал, где эти ведьмы (кэцхен, теперь в приличном обществе их принято звать так) обитают. Ведьмами могли стать только раттоны — несчастные, кого Мор в свое время, можно сказать, пощадил, навсегда изувечив. Они выжили после болезни, но и им, и их детям, и внукам передалось что-то, что навсегда оставило их за гранью ?нормальной? жизни. Кто-то из раттонов мог быстро передвигаться, но был слабее котенка, кто-то, напротив, был силен, но мог умереть от насморка. А еще были ведьмы. Они единственные могли облегчить боль астрологов после переходов. Раттонов не любили и боялись, старались максимально отгородиться от них, потому что они были живым напоминанием о Море.— Вальдес, — окликнул астролога Олаф, — вам нужна помощь?Тот дернулся и выпрямился. В тусклом свете фонаря, висевшего к тому же на другом конце коридора, блеснула улыбка, когда он откинул волосы с лица.— Нет, помощь мне не нужна, я в порядке. Ночные прогулки, знаете ли, бодрят, — он приблизился.Олаф успел перехватить его взгляд прежде, чем Вальдес нацепил привычную маску, и в который раз задумался — какой ценой дается ему знаменитая безбашенность и веселость?— А приятная беседа замечательно облегчает душу. Как вам ?Каммориста?? — без перехода спросил Вальдес.— Прекрасный цеппель.— Вы правы. Поверите ли, но мы все немного ревнуем ее друг к другу. И уверен, каждый из нас называет ее своей. Она коварна, как и все женщины.— Надеюсь, ее чары не приведут к кровавым поединкам? — Олаф нашел в себе силы улыбнуться.— Что вы, мы все лишь смиренные поклонники, готовые исполнить любую прихоть. Даже соберано. Но не говорите это при нем, он этого не любит.Олаф хотел сказать, что такой разговор вряд ли состоится, но промолчал. Вальдеса чуть качнуло.— Вам помочь добраться до каюты? — обеспокоенно спросил Олаф.— Не стоит. Это всего лишь пришвартованный цеппель, а не Люлька Праведника под обстрелом.