Часть 10 (1/1)

Это лучшее место для грехопадения. Здесь мы построим наш алтарь. Сделай меня своей Марией. Я уже на коленях. В твоем дыхании был Иисус — Я уловила его своим. Потом проливаются наши исповеди, Незавершенный и божественные. Вот его тело. Вот его кровь. - Florence + The Machine - "Bedroom hymns". Присмотри за моей женой. Эти слова звучат в моей голове, пока я мешаю пластиковой ложкой кофе в стаканчике из дьюти-фри в ожидании объявления посадки на рейс; я предельно четко слышу этот голос, проговаривающий эти слова, когда в многолюдной толпе сиэтлского аэропорта Си Таки следую за остальными пассажирами, придерживая рюкзак на плече одной рукой; я слышу эти слова, находясь в апатии во время прохождения таможенной службы; эти слова звучат, пока я поднимаюсь по трапу к открытой двери лайнера; мне казалось, что именно эти слова вылетят из моих разлепившихся губ, когда лицо женщины, которой я подала паспорт, в окне губами изобразило какие-то буквы, задавая вопрос. Вопроса я не слышала и просто кивнула, вызывая шок на лице женщины, спросившей, вероятно, о перевозке чего-то запрещенного. Наркотики, алкоголь, оружие? Нет, спасибо, все с собой, все во мне. Легкая концентрация алкоголя в моей крови от смешанного с дешевым кофе виски, не до конца вышедшие из организма наркотические вещества, сомнительное оружие больше для уверенности в себе.Когда ложка выходит из покачивающейся в стакане жидкости, закрутившаяся в середине воронка, будто соскакивает, превращается в кусочек пены из нескольких пузырьков, мечущийся от стенки к стенке, как кусочек брошенного в воду натрия. Вероятно, шум толпы в международном аэропорту Сиэтла достигает шестидесяти децибел, но слышен каким-то фоновым звуком, словно кто-то просто включил телевизор в другой комнате, а ты занимаешься своими делами, например, пытаешься читать. Назойливый звук, но не сильно раздражает. Я все равно слышу слегка искаженный выступающим в качестве посредника между двумя говорящими телефоном голос. Удивительное изобретение человечества - телефонная связь. Огромный прыжок в развитии мира, давший ход множеству других изобретений, окружающих нас и по сей день в усовершенствованном виде. С другой стороны, сколько несчастных осталось бы в сладком длительном неведении относительно той же смерти живущего далеко близкого человека, если бы не один телефонный звонок. Меня бы не донимал никакой другой, кроме моего, голос в голове, снова и снова проговаривающий эти слова. Механические голоса вокруг, оповещающие о задержке\прибытии рейсов. Горящие на табло расписаний цифры. Лица незнакомых людей, освещающиеся улыбками или искажающиеся гримасами раздражения от вынужденной задержки, поднимающийся шум. Где-то вдали мелькает шапка выбеленных кудрей, снова скрывается в пестром море серой толпы. Пальцы сжимают переносицу, перемещаясь на лоб; сощуренные глаза закрываются; воздух медленно выходит из легких с неслышным шумом. Пожалуйста. Так уж вышло, что в данной ситуации ты - единственный человек, на которого я могу положиться. Звучит двусмысленно. Ты понимаешь, что я имею в виду. Он имел в виду, что мои непростые отношения с Кортни Лав могут выйти ему своеобразной выгодой, что если выбор падет, то я скорее буду на его стороне, чем стану защищать и прикрывать Кортни, как это делают двое ближайших друзей. Лишь предположение. Мне просто не по себе. Нет, не так. Меня это чертовски бесит. Я ждала, что он скажет что-то вроде "не хочу, чтобы меня выставляли идиотом", но этого не случилось. Он даже не употребил это слово в относительно недавнем телефонном разговоре. Я не могу ничего утверждать сейчас, я просто чувствую что-то не то. Можешь назвать это паранойей или чем-то вроде, но это ведь не значит, что такой исход невозможен. Может, у меня просто открылся третий глаз. Третий глаз, который якобы подарил ему дар предчувствия, на что он и положился, если сказать грубо, не углубляясь. И тебе от этого станет легче? По крайней мере, я либо смогу назвать себя идиотом и успокоиться, либо назову себя полным идиотом и больше не буду мучить ни ее, ни себя. Жаль, он не позвонил позже, после устроенного для меня разноса в гримерке, когда его же жена божилась вышвырнуть к чертям собачьим крысу, всех обманувшую. Такое поведение совершенно не соответствует женщине, которая сама изменяет мужу. Мне кажется, у тебя переутомление на почве всех этих концертов. Если ты болтала с врачами в клинике, еще не значит, что ты можешь выдавать рекомендации и ставить диагнозы. Это лишь предположение, Курт. Мне просто не по себе. Нет. Не так. Меня чертовски бесит такого рода предложение от внешне вменяемого человека.Я в полном дзэне. Как можно приглядывать за взрослой женщиной, которая, к тому же, старше и опытнее меня? Верховные властители наших судеб смиловались. Посадка на рейс Сиэтл-Атланта начинается через пятнадцать минут. На трапе мне все же удается выудить взглядом шапку выбеленных кудрей, маячащую рядом с черноволосой головой на более высоком уровне из-за роста ее владельца. Собираюсь ли я "присматривать" за Кортни Лав двадцать четыре часа в сутки, ожидая когда у нее появится или не появится потенциальный конкурент, то есть чужой мужчина? Определенно нет. Но я ведь дала обещание сделать это? Сейчас это не имеет значения. Сейчас ничто не имеет подлинной ценности и значения. Ты садишься в кресло в салоне самолета, становясь одним из множества одинаковых пассажиров вовсе не потому, что ждешь каких-то кардинальных изменений в своей жизни после этой поездки, не потому что ждешь каких-то приключений и встреч в новом городе, а потому что так надо и ты от этого никуда не денешься. Пока. Основная борьба у Кобейна проходила вне глаз посторонних, где-то там, внутри него самого, где он пытался примириться с происходящим вокруг, а если не получалось, пытался уже бороться с этим. Вероятно, его третий глаз несколько нарушил равновесие в кобейновской вселенной благополучия и дзэна, поэтому поспособствовать возвращению всего на круги своя отчего-то выпало мне. Дело лишь в том, что я не была и не собираюсь быть его мамашей, приятелем в борьбе против возможных измен или личным шпионом. К счастью, как оказалось, я не обязана ему жизнью, а все свои долги, помнится, уже кое-как отдала в несуществующем прошлом. Дело вовсе не в том, что мне не хочется никому помогать. Возможно, помощь людям - это очень хороший выход из любой жизненной ситуации, ты как бы очищаешься, делая добро другим. Но в этом цирке из их отношений я собираюсь участвовать в самую последнюю очередь. Сидя в кресле, я скрещиваю вытянутые ноги; я закрываю глаза; я запрокидываю голову чуть назад и чувствую тяжесть своих же волос. Человек может устать без видимой на то причины. Без влияния каких-либо внешних факторов вроде долгого бега или нагрузок на тело. Тем не менее, эта усталость существует, ее можно назвать моральной усталостью. Ты чувствуешь себя, словно иссушенная шкура когда-то спелого плода; ты словно несколько часов бродил по пустыне. Это чувство опустошенности изнутри, ощущение какой-то подвешенности в воздухе относительно земли и окружающего пространства, которого ты не касаешься. Толпы людей, их слова, лица, жесты, меняющаяся погода, меняющиеся города, вид за окном иллюминатора. Вид, в который ты вглядываешься, но будто не видишь. Усталость такого рода, когда ты словно находишься в стороне от происходящего, но являешься и участником, влияющим неким образом на ход событий. Ты смотришь красочный сериал с собой в главной роли. Ты называешь себя по имени, обозначая свои действия в социуме. Ты обозначаешь свои действия, словно играющий на полу ребенок. Кристен устала, Кристен закрывает глаза, Кристен чувствует себя страшной ведьмой, из которой высосали силы, и ее волосы стали блеклыми и ломкими. Я была очень близка к своей цели, но она снова ускользает. Чертову свободу нужно заслужить. Без жертв не бывает победы. Мое медленное саморазрушение повлечет за собой свободу. Все проходит мимо тебя: лица, в которые ты смотришь, действия, которые ты выполняешь, руки, которые ты пожимаешь, глаза, в которые смотришь. Все кажется плоским и одинаковым, пока ты стоишь на конвейере, а по ленте едут одинаковые, как будто дети инкубатора, люди. Ты просто ставишь штамп на их боках, обозначая так свою принадлежность к ним, свое общение с ними. Ты - работник конвейера. Ты ждешь окончания смены, чтобы уйти в лес, изгнать из головы навязчивые образы миллиона идентичных друг другу деталей общества. Похожие проблемы, похожие стремления, похожие идеалы. Это могло бы объединять нас, сделало бы сильнее и выше, но все это превращает нас только в серую массу. Наши стремления бракованы, идеалы уже проданы кем-то другим за высокую цену, и мы боимся, что продешевили. Наши похожие проблемы вроде третьего глаза, который мешает плыть по течению, постоянно становясь причиной подводных камней. Ты цепляешься то за один, то за другой, пытаясь разобраться с предметом неживой природы, пока в душе надеешься задержаться на этой мели подольше. Просто из страха плыть дальше, из страха слететь с края земли в водопад, из страха плыть, не цепляясь ни за прошлое, ни за несущественные проблемы. Никто не умрет, не почувствует боль, если ты вдруг не станешь цепляться за обыденные проблемы вроде проблем с начальством на ненавистной работе. Плыви. Плыви и скоро все это останется позади. Я лежу на спине и плыву по течению. Мои глаза закрыты. Я слышу журчание летящей воды, которая несет мое тело, обволакивая его лишь на несколько сантиметров, начиная со спины. Мне легко и спокойно, я ровно дышу, я чувствую движение, которое невозможно остановить. Меня не заботит заработок от будущих продаж записывающегося альбома, меня не беспокоит голос в голове, искаженный наличием телефонной трубки, меня не волнуют проблемы с приятелями по группе, меня не заботят отношения двух молодых супругов, меня не волнует, что мой дом начинает постепенно превращаться в забытый богом и людьми жуткий сарай с радующим глаз внешним обликом. А волнует меня лишь то, что если я не выберусь из этого чертового круга, то стану одной из зомби, пожирающих поданные на борту самолета обеды. И тогда меня не будут волновать уже несправедливые людские смерти в огромных масштабах, войны, страх прячущихся под столом от своих ночных кошмаров детей, трата потенциала и сил, вложенных в человека с рождения, впустую, трата на хлам и мусор, продажа себя всем подряд. Если я не выберусь - увязну в этом.За прозрачным иллюминатором самолета медленно проходит густая пена кремовых облаков и неподвижный шар солнца, увязший в этом белесом мареве. Скорее всего, мы уже пролетели штат Миннесота, оставив его где-то внизу. Штат Джорджия, где располагается Атланта, находится на юго-востоке США, недалеко от Джексонвилла и Саргассова моря. Сбоку от меня похрапывает под пледом пожилая худая женщина с накрашенными "бантиком" губами и зубными протезами. Члены группы разбросаны где-то по салону самолета вместе с представителя технического персонала вроде гитарных техников и прочего. Мне удается натолкнуться взглядом только на торчащую впереди через четыре сидения от меня макушку Эрика и виднеющиеся в просвете между креслами выбеленные кудри прижавшей голову к его плечу Кортни. За время полета я не видела ни одной птицы, а может, просто недостаточно внимательно вглядывалась. Земли не было видно под пеленой облаков, в которой самолет летел, словно в вакууме, словно в трубе из ваты. Мы летим высоко в небе, и мне хочется узнать, что может чувствовать человек, падающий из открывшейся двери лайнера. Что он чувствует, когда порывы ветра бесконечное количество раз ударяют ему в грудь, и кажется, что каждый последующий просто пробьет грудную клетку насквозь? Что он чувствует, когда, расправив руки, словно крылья, падает вниз, зная, что разобьется, мысленно готовясь к неминуемой гибели, от которой его отделяют километров десять? Что он чувствует, понимая, что он лишь маленькая незначительная часть природы, неспособная взобраться на вершину и не упасть? Когда осознает, что как бы высоко он не поднялся, без своего уютного приспособления он не сможет задержаться здесь, его будет тянуть к земле. Возможно, тянет нас вовсе не гравитация, а безоговорочная уверенность в том, что полет для человека без крыльев просто невозможен. Дело не в крыльях. Дело в дерьме, которое набилось по всем щелям наших тел такой плотной массой, что его не поднять. Физически ты можешь взлететь куда угодно; физически, используя научные законы и учитывая их, ты можешь взлететь на любую высоту; физически, используя все возможные материалы, ты можешь сделать надежную кабину для передвижения вверх, в небо. Физически ты никогда не коснешься неба. Физически ты навсегда останешься своим духом на земле, привязанный к подводным камням, стабильности, уюту и теплу своего дерьма. Физически ты взлетишь только телом, а все остальное останется внизу. И этого не сможет изменить никакой летательный аппарат. Наши великие развитые умы мешают нам взлететь.С трапа самолета мы сошли, когда небо Атланты, штат Джорджия, уже успело принять лилово-синий оттенок. В воздухе чувствовался грозовой душный запах, словно весь кислород выкачали, оставив лишь малую его часть. Тем не менее, ветер порывисто дул на ветви деревьев, заставляя их дрожать и сталкиваться друг с другом с тихими щелчками. Услышать это было достаточно проблематично из-за шума мигающей смазанными огоньками фар автострады совсем рядом с аэропортом. С трапа самолета на пока еще сухую землю Атланты мы сошли вместе, но разделились уже у той самой автострады, где ловили такси. Я не видела смысла идти сейчас в гостиницу, потому что очень сомнительно, что смогу уснуть ночью вообще. Бессонница - явление неожиданное и зачастую не особенно приятное, если проводить его в кровати в бесплодных попытках уснуть. Все мои вещи находились в небольшом рюкзаке, который остался со мной, бас же пришлось повесить на рассудительную подругу Патти. Помимо меня в гостиницу также отказался ехать наш новый гитарный техник. Он хотел просто навестить друга и пропустить по пиву в задушевных разговорах о школьных годах. Так мы и расстались на шумящей автостраде. Они уехали вместе с мигающими огоньками машин куда-то вдаль, скрываясь за небоскребами. Я осталась на обочине дороги с рюкзаком за плечами. Ощущение дежавю. Но в этом случае мне показалось, что такая картина еще только случится в будущем. Мы уже не были группой. Какое-то время в прошлом, которое я благополучно пропустила, мы действительно были друзьями, приятелями, собратьями в общем деле, союзниками, семьей, но это длилось совершенно ничтожное количество времени. Ровно до того момента, когда все стало проглядывать более ясно, когда ситуация обзавелась более четкими очертаниями. Сейчас между нами до сих пор существует связь, я чувствую ее. Нас связывает не общее дело, не общие стремления и идеалы, не общая мысль. Нас связывает время, в котором мы внезапно все оказались. Нас связывает предстоящий выбор, который у каждого из двух возможных будет свой. Не более того.Прогулка по незнакомой для меня Атланте. Холодный ветер и незнакомые люди. Неоновые вывески на баннерах с наиграно счастливыми лицами в рекламе нового магазина ослепляют, чувствуется резь в глазах. В таком большом городе с трудом можно найти тихий угол, где сама Атланта предстает в более живых, реальных цветах, а не как один из нескольких десятков аналогов Нью-Йорка на том же побережье штатов. Всегда было интересно, зачем люди посещают курортные страны вроде Египта, города вроде Нью-Йорка и прочее множество двойников с одной лишь родинкой на другой щеке. Когда ты с полными карманами денег, чтобы чувствовать себя уверенней, приезжаешь в чужой город, то видишь ту же картину, что и городом ранее, что и городом ранее, что и городом ранее. Небоскребы, автострада, баннеры, брендовые магазины, люди. Картина неизменна. Ты довольствуешься этой картиной, даже не замечая, что побывал, как в филиале Диснейленда в другом городе, в совершенно идентичном предыдущему месте. Ты приехал в Атланту и увидел Нью-Йорк, а затем решил, что такой великолепный город нужно посетить еще раз следующим летом. Смысл в том, что города вовсе не одинаковы, как не могут быть абсолютно одинаковы люди. Фишка в том, что никто не собирается углубляться в сам настоящий город, когда перед его носом лежит блестящий аналог Нью-Йорка.Я бродила по городу с засунутыми в карманы руками и думала, думала, бесконечно много думала. Мысли летели в голову от любого встретившегося на пути предмета. Я бродила между проходившими мимо людьми, шаркая подошвами сапог по сухому асфальту тротуара у шумной автострады, и вдыхала тяжелый душный предгрозовой воздух. Я шла куда-то, когда шум автострады стал глуше, когда случайно, не замечая, продолжала шагать прямо, не сворачивая влево, куда, махнув разноцветным неоновым хвостом, улетала вся светящаяся шумная жизнь Атланты. Дождь начался внезапно, когда раскат грома незаметно раздробил облака, проделав в них широкие трещины. Они скрипели, нависая опасной тяжелой пеленой над полупустынной серой полоской дороги, уходящей вдаль. Она стелилась между двумя пустынными местностями по обеим сторонам с высокой колышущейся от ветра травой. Скоро весь этот пейзаж потемнел, когда небо стало тяжелым, свинцово-лиловым, как будто в синяках и кровоподтеках. Стебли травы хлестали друг друга, перебрасывая падавшие крупные капли друг другу. Серая дорога стала грифельной. Воздух вдруг очистился, стал свежим, холодным, словно лишился горячего душного плена. Я смогла глубоко вдохнуть и просто стоять под дождем, чувствуя, как одежда мокнет, тяжелеет. По коже бегали мурашки, зубы приходилось сжимать, а волосы слиплись и опали черным занавесом на лицо. Но я стояла практически без движения, чувствуя просто необыкновенную потребность доставить себе какой-то физический вред, легкие мучения. Начинать надо с простого. Очищение и свобода. Ты теряешь свои темные источники, наполняясь дождевой водой изнутри. Мокрые приоткрытые губы синеют, ловя капли дождя, ресницы на прикрытых веках слиплись от влаги, уши заложило монотонным шумом хлещущего по земле ливня. Скоро стало совсем темно. Желтая разметка на дороге потонула в темной дождевой воде.Кажется, было уже глубоко за полночь, когда я вернулась в гостиницу, промокшая до дрожи. Губы не отогревались, даже когда я сжимала их. Группа моя коллективно поселилась на четвертом этаже горевшей желтовато-рыжими огнями гостиницы. Консьерж любезно посоветовал мне не задерживаться так надолго в следующий раз и предложил носить зонтик для осеннего сезона дождей. Я в полном дзэне. Я освобождена от мрачного пласта мыслей, прибившего к берегу с утра. Кажется, ощущается даже некая легкость внутри, словно ты и правда наполнилась свежей дождевой водой с примесью запаха травы и асфальта. За окном все еще гремело, когда я, роняя капли на ковровую дорожку на лестнице, поднималась наверх, к номеру Патти, которая предупредила консьержа, что меня нужно подселить к ней. Из каких соображений она это сказала - мне неизвестно. Возможно, теперь я могла бы уснуть крепко и быстро. Наверное, это размножившиеся рыбки в моем животе так влияют на поменявшийся настрой. Я - пустой сосуд с дождевой водой. Я могу взлететь.Кроме звука грома на освещенных рыжеватыми лампочками в стенах этажах не слышно ни звука больше. Я еще раз сверяюсь с номером на своем ключе, глазами выискивая нужную цифру на прикрытых дверях. Взгляд не зацепляется ни за что, шаги неслышны. Кажется, словно вся гостиница уже давно спит. Если бы только в аналоге Нью-Йорка такое было возможно. Я снова сверяюсь с цифрой на номере и прохожу очередную дверь, пока ноги сами не останавливаются. Механизмы в голове начинают работать, воспроизводя запоздалую мысль на экран моего внутреннего зрения. Мой третий глаз. Я должна плыть по течению. Это камень. Камень - ничто. Что бы ни мелькнуло, что бы тебе не привиделось - это ничто, тебя это не касается. Отпусти свои камни, плыви, черт бы тебя подрал. Плыви. Забудь про камни. Неживая природа, преграда, бессмысленная трата времени и сил. Уходи. Плыви вперед. Нам нельзя застревать в этом круге. Уходи. Призрачный шепот рождается в разных полушариях моей головы, соединяясь и расходясь в стороны вновь. Я переношу вес на правую ногу, слышу, как плитка под ногами скрипит песком под собой. Я делаю шаг назад. Мой камень. Моя преграда. Мы не можем взлететь. Земля тянет вниз, нам дороги наши проблемы, мы все прирожденные мазохисты, наслаждающиеся своей слабостью и страданием, возможностью проявить жалость к своей мелочной душонке. Шаг назад. Цифра на приоткрытой до щели в сантиметров десять двери тускло блестит под попавшими на нее лучами света с потолка. Мой камень с выбеленными пушистыми кудрями заметен в тусклой полутемной обстановке в глубине комнаты. Она сидит на кровати с невидимым лицом, шеей, животом, коленями. Ее бледная кожа скрыта за ласкающей ее осторожно и очень медленно тенью. Тень обретает человеческие очертания благодаря свету тусклой лампочки. Ее пальцы зарываются в тонкие черные волосы, нос утыкается в макушку, руки сжимают шею и голову, цепляясь за тело скрывающего ее собой от посторонних глаз человека. Я не произношу ни звука, чувствуя, как в глазах отчего стало странно горячо, а дыхание перехватило. Рука цепляется за стену, пока я отворачиваюсь, видя перед собой даже в коридоре бледные от недостатка освещения руки, зарывшиеся в черные волосы. Я резко с шумом выдыхаю, пытаясь сопоставить все и справиться с шоком от излишней внезапности этого подводного камня. Моя спина касается стены за мной, потолок становится все выше, колени прогибаются. Я оказываюсь сидящей на полу. Выпирающие позвонки моей спины упираются в стену. В единственную преграду, разделяющую меня и двух призрачных людей внутри полутьмы. Невнятный шепот внутри стихает и становится громче, как качающиеся волны на море. Я не могу взлететь. Внезапно, с приоткрытым ртом невидящим взглядом пялясь в противоположную стену, я понимаю, что третий глаз не врет. Внезапно я чувствую, как дождевая вода испаряется из моего тела. Замершие на стенках брюшной полости капли замерзают, стягивая ткани в мелкие узлы. Происходит конденсация. Третий глаз не ошибается. Это не просто предположение. И мне не по себе. Нет, не так. Это чертовски бесит меня. Я в полном хаосе. Внезапно я вспоминаю слова консьержа. Я вспоминаю, что Эрик Эрландсон живет в номере пятьдесят восемь. Через три номера от двери, у которой я сижу.Он стал моим наваждением.Тенью в каждом моём сновидении,В каждом зеркале отражением,Самым тайным моим откровением.Он оставил меня в невесомости,Вне запретов, табу и условностей,Разнёс вдребезги купол скромностиИ загладил в душе все неровности, - Страна О.З - "Море Любви".