Часть 7 (1/1)

Позабытая всеми, несчастная девочка...Ты раскладываешь пасьянс,Играешь с тюремщиком, охраняющим твою душу:Ты заперта в темнице,Построенной тобой же...Ты не представляешь, что я чувствую,Видя, как ты плачешь. - The Doors - "Unhappy Girl". Широкие двери замершего с тихим писком лифта с металлическим скрежетом разошлись в стороны, являя на обозрение единственному пассажиру капсулы смерти сонный больничный коридор. Периодически засыпавшая за серой стойкой ресепшена медсестра в аккуратном белом халате, резво вскинула голову, хлопая слипающимися глазами от внезапно вторгшегося в ее дрему звука, а затем, сузив их, настороженно пронаблюдала, как из кабины пустующего лифта вылезает хватающаяся за боковую стену рука, а за ней и полфигуры неизвестного пассажира в капюшоне на голове и здоровых солнечных очках на носу. Фигура, не торопясь, оглянулась по сторонам, подметая воздух выпавшими из капюшона неровно постриженными длинными волосами, и соизволила выкарабкаться, только когда двери начали съезжаться вместе снова, грозя отпахать парню половину туловища и увезти ее на второй этаж. Неловко замерев у дверей уехавшего по чьему-то вызову на следующий этаж лифта, полуночный посетитель реабилитационной клиники, огляделся по сторонам, мысленно сравнивая окружающую обстановку с увиденным ранее в других больницах и постепенно приходя к выводу, что стены на самом деле белые, как и везде, но таковыми не кажутся из-за темных линз. Голый коридор, стерильно-белая краска на стенах, которую, судя по запаху, недавно обновляли, выделяющиеся ярким пятном зеленые растения в кадках, собранные в кучу у какой-либо из дверей, сонная медсестра и заваленный бумагами и папками ресепшен - ничего нового, знакомая картина, запах и атмосфера. Оторвавшись от разглядывания коридоров и ряда ассоциаций в основном с абердинской больницей Грейс Харбор, где чуть ли не каждая муха, пролетая, здоровалась с завсегдатаем больничных коридоров, пришелец обратил внимание на разглядывавшую, в свою очередь, его самого мед сестру с убранными под белую шапочку русыми кудрями. Вероятно, достаточно невежливо было бы просто продолжать стоять, качаясь из стороны в сторону, как на палубе брига в дикий шторм, поэтому посетитель решил все же отметиться у медсестры дабы не повторять недавней ошибки. Кому взбредет в голову кататься на лифте по этажам трехэтажного здания больницы сверху вниз? Только тому, кто, парадоксально для такого места накурившись плодами Ямайки, совершенно позабыл про обязательную процедуру отметки у медсестры и был принят за террориста дежурившим на этаже санитаром, чуть ли не взашей вытурившего невнятно бормочущего что-то под нос и хихикающего "сына цветов" на первый этаж. Мысленно Кобейн корил себя за пренебрежение возможностью поскакать по этажам во благо расшатанному здоровью и пользование лифтом для трипов сверху вниз. В душе надеясь, что медсестра с рентгеновским зрением суженых глаз не заметит явных паров курительных смесей и не направит его самого в компанию обитающих здесь торчков, Кобейн остановился у деревянной стойки и прокашлялся, опустив лицо, чтобы тихо пробурчать приветствие в сторону девушки. - Ну здрасьте, - со мнением протянула медсестра, уже готовясь отправить подозрительного полуночника в палату, ибо выглядел он, как один из сбежавших пациентов, что решил вернуться в родные пенаты.- Забор покрасьте, - тут же нашелся Кобейн, но, наткнувшись на удивленный взгляд девушки, опустил голову, снова вздыхая и хихикая.- Простите?- Прощаю.- Что вам угодно, молодой человек? - сухо поинтересовалась девушка.- Мне бы... отметиться. Не то чтобы я горел желанием соблюдать все правила вашего заведения, но ваш Цербер снова будет меня щупать на наличие бомбы за всякие непотребные места. - Какова цель вашего визита? - бумаги в руках медсестры зашуршали, а опершийся о стойку парень задумался. - Вы читали Коран? - Извините?- Извиняю. Если я скажу, что мне позарез нужно попасть к одному торчку в вашей больнице, вы пропустите меня так или придется раздеваться, чтобы не было подозрений насчет бомбы? Просто ваш большой парень, вероятно, думает, что все люди в черном и с закрытыми лицами обязательно носят с собой канистру пальмитиновой кислоты или пытаются пронести ширню в святая святых всех торчков, - медсестра неловко моргнула, пытаясь уловить суть рассуждений человека напротив, чьих глаз она даже не могла видеть, но прекрасно слышала его невнятное бессмысленное бормотание, - предупреждаю сразу, если я все же вызываю у вас подозрения, то вид моего тела все только усугубит. - Дело в том, что часы посещения уже закончены. К сожалению, многие пациенты уже спят. - Все наши проблемы от долгого сна, да и вряд ли в таком месте можно выспаться. - С вами говорить, себе дороже, - вздохнула медсестра, все же раскрывая журнал больше от нежелания препираться вместо желанного ею в вечернее время сна, - к кому вам нужно?- Пфафф. Которая Кристен.- И кем вы ей приходитесь?- Дело в том, что я ее духовный наставник, и именно по моему наказу она отправилась в путешествие по Тибету, а затем к Ямайским аборигенам, чтобы расширить границы сознания. Так что мне надо бы с ней поделиться мудростью и убедиться, что она еще не превратилась в недвижимость, - медсестра невнятно промычала согласие с его словами, перелистывая страницы журнала записи посетителей.- Вероятнее всего, именно в таком состоянии вы ее и найдете. Она сейчас в палате интенсивной терапии - наглоталась таблеток где-то день назад, вот сейчас и лежит с капельницей, опорожненным желудком и легким отравлением. Во дуреха, надо было что покрепче брать, чтоб эффект был, хотя кто ж их разберет, этих наркоманов, - медсестра в сердцах продолжала увлеченно делиться байками больничных будней, испытывая тягу почесать языком с незнакомцем, лишь бы просто рассказать про здешних психов, шизиков и просто проблемных ребят, закутивших с наркотиками долгой роман. Кобейн же в это время испытывал потребность подогнать медсестру с ее рассказами, чтобы не опоздать на самолет. Навестить бедолагу из группы жены - дело благое, особенно когда на носу тур, но вся благородность подобных намерений трещит по швам, когда рейс начинается через пару часов. Конечно, можно было выйти из дома пораньше, но зеленый змей ненавязчиво подкинул дела поинтереснее, чем согласованный порядок действий. - Так как ваше имя? - поток история окончился, вынуждая Кобейна снова влиться в беседу.- Ну, я... Марк. Марк Арм. Да-да, так и запишите, - ручка в пальцах медсестры замерла на половине записанного имени, а глаза стали подобны блюдцами.- О мой Бог. Это действительно вы? Я одна из самых преданных поклонников вашей группы, - на одном дыхании произнесла медсестра, блестящими глазами вглядываясь в скрытое за очками и волосами лицо. Кобейн же в это время изо всех сил сжимал челюсти, пытаясь не сломать всю свою конспирацию распирающим смехом. Девушка принялась копаться в столе и быстро выудила оттуда небольшой блокнот, передавая его и ручку к объекту своего воздыхания.- Не будете ли вы так любезны, мистер Арм? - Кобейн с готовностью закивал, принимая из рук девушки предметы и склоняясь над столом, чтобы вывести на бумажке липовую подпись.- Как вам наш новый сингл? Я про "Pink It", - стараясь держать голос ровным и непринужденным, поинтересовался музыкант. Девушка замешкалась на секунду, не зная, что ответить на это, но затем закивала, выставляя большой палец вверх.- Тогда, пожалуй, я нацарапаю вам свой телефон для связи. Как-нибудь пересечемся и поболтаем о том, о сем. Всегда приятно видеть преданных поклонников, - обнажив зубы в слабом подобии улыбки, он отдал замершей от восторга девушке блокнот обратно, а затем, чуть приспустив очки на нос, чтобы было слегка видно глаза, подмигнул девушке напротив и немедленно удалился, узнав номер палаты. Медсестра за ресепшеном осталась в самых разрозненных чувствах, подозревая, что ее искусно, если не сказать прямее, разыграли. Однако бумажку с реальным телефоном Марка Арма тут же вырвала и засунула в укромное место в кошельке. Найти нужную палату на втором этаже здания больницы труда большого не составило, хотя и отняло немного больше времени, чем планировалось вначале из-за привлекших внимание больных в рекреационной комнате, где источником света был один лишь работающий экран телевизора, перед которым расселись неподвижные пациенты. На сей раз встречи с Цербером реабилитационной клиники и его нежными руками удалось избежать. Эта самая палата интенсивной терапии находилась на отшибе в конце коридора за поворотом направо. Сероватая из-за падавшей из окна от опустившихся на город сумерек дверь не внушала никакого желания войти внутрь, но голос внутренних ощущений был благополучно заткнут принятым решением. Как и ожидалось, Пфафф оказалась лежащей на какой-то невнятной кушетке с подобием клеенки под простыней и полным комплектом из капельницы, каких-то трубок и синеватой темнотой в палате с зашторенными окнами. На деле было трудновато сразу же разглядеть лежащее на кушетке неподвижное тело, практически слившееся с легким одеялом из-за бледности кожи и сильной худобы. Единственным ярким пятном на фоне светлой наволочки выделялись спутанные черные волосы. Стянув с лица очки, Кобейн медленно прошаркал к койке, вглядываясь в бледное заострившееся лицо с пролегшими под закрытыми глазами тенями. Пфафф не подала никаких признаков жизни, только тихо дышала, из-за чего грудь и плечи слегка приподнимались. Кобейн еще раз окинул взглядом не болящих в мягкой темноте палаты глаз басистку и отошел к окну, вглядываясь через жалюзи в темный двор больницы. Наглоталась таблеток. Музыкант пространно начал размышлять, зачем ей это делать, раз решение избавиться от зависимости было действительно твердым. Логичностью в подобном поступке и не пахнет, хотя где ей взяться у наркоманов в реабилитационной клинике. Кобейн уже проходил лечение в наркологическом диспансере непосредственно во время беременности жены, и, хотя воспоминания об этом были довольно смутные, время было не самое приятное. Ты просто ходишь, как призрак, по коридорам больницы, в остальное время спишь от каких-то снотворных, в другое проходишь групповые и одиночные терапии, а затем мучаешься бессонницей по ночам, когда все сонники перестают "действовать". Словом - превращаешься в подобие недееспособного овоща на ножках. Скорее всего, такие превращения из человека в продукт питания пережила Пфафф. Кобейн просунул пальцы между зазорами в жалюзях, чуть оттягивая металлические пластины вниз, чтобы видеть скачущего по двору парня без нижнего и в распахнутом халате на плечах и бегающих за ним санитаров. Парень резво нарезал круги, путая медработников, пока не скрылся за углом здания женского отделения. Тишина и фактическое одиночество в темной палате дало Кобейну лишнее время проводить медленно рассеивающийся туман от травы и посвятить всего себя занятиям какой-то хренью. Он бродил из угла в угол, измеряя шагами длину от одной стены к другой; поджигал и подкидывал в воздух горящие спички, которые в полете гасли, опадая на пол обгоревшими черными палочками; глядел в потолок, сидя на полу; махал перед лицом неподвижно лежащей девушки руками, хотя не знал даже, что будет говорить и как объяснит свой визит ей, если она проснется. Он смутно осознавал, что привело его в это место, хотя после некоторых размышлений размытое объяснение нашлось. Ее просто стало жаль. Никто из группы, судя по всему, и думать забыл про свою басистку в занюханной больнице на окраине города, а, если поставить себя на место человека, в такой ситуации оказавшегося, то становится неприятно и стыдно самому. Плюс ко всему до посадки на рейс оставалось лишнее время, которое можно было бы потратить на прогулку по городу или такой визит, лишь бы не пересекаться во избежание ненужных ссор со знакомыми людьми. Новый тур в поддержку нового альбома, очередные попытки, толпы незнакомых людей, сменяющаяся вереница городов и гостиниц. Странно осознавать, что ты вроде как свободен от всего того, что сковывает более приземленных простых людей, но, в то же время, пленен гораздо сильнее них; странно осознавать, что ты продаешь свое искусство, как материальную вещь, зарабатывая этим на жизнь. Это представляется в крайне смутных очертаниях. Но это уже стало стилем жизни, неизменным атрибутом существования. Ты поешь свои песни для беснующейся толпы, поставляя им энергию и выплеск эмоций в часовых брикетах, скачешь по сцене, как обезьянка, - получаешь за это деньги, все больше и больше, столько, сколько отваливают приходящие на концерты поклонники. Раньше действительно очень сильно волновал контингент всех этих поклонников, заставляя чувствовать себя неуютно от мысли, что, возможно, где-то там в толпе заслушивается гитарными риффами накачанный анаболиками мачо, гомофоб и сексист. Теперь же вероятность присутствия таких личностей настолько высока, что о ней пытаешься забыть и забываешь. Ты просто знаешь, что должен это делать, и ты делаешь это. Зачем? Неизвестно. Есть какие-то незримые обязательства перед окружающими, какая-то неизвестная ответственность и важность происходящего, но этого невозможно разглядеть, просто знать, что это есть. Но, в то же время, несмотря на все это равнодушное затишье на какое-то время, чувствовалась также и надвигающаяся развязка этой цирковой пьесы. Что-то должно измениться, и наверняка это будет чем-то громадным и неистовым, как ураган.Блуждающий бессмысленный из-за направленного исключительно на внутренние переживания взгляд наткнулся на свисающую с края кровати бледную худую руку. Никаких уколов на сгибе локтя, никаких следов от наркотиков, только выпирающие голубоватые вены под кожей. Чуть привстав на четвереньки, Кобейн потянулся, чтобы перекинуть руку Пфафф на кровать, а затем снова вернулся на место, задумчиво оглядывая тощую, бледную, как труп, и явно изможденную этой клиникой и зависимостью фигуру. С этой девчонкой с самого начала было что-то не в порядке, и, вероятно, нужен был лишь толчок, чтобы вся эта странная дрянь вышла наружу, чем и стал этот новый для нее город и новые люди. Но все равно ее становилось чертовски жаль. Щелчки зажигалки от множества попыток поджечь на ее конце огонек, чтобы опалить скрученный в трубку доллар, глухо раздаются в стенах лестничной клетки. Сидящий на пыльных ступеньках лестницы небритый парень с темно-русыми волосами кутается в несоразмерный с его габаритами перешитый по тысяче раз свитер и угрюмо уставляется взглядом в окно в противоположной стене. Наблюдения за кружащейся в воздухе освещенной лучами солнца пыли не увлекают, из-за чего Кобейн снова пытается поджечь конец косяка зажигалкой, пока это, наконец, не удается сделать слабо сверкнувшим огоньком на конце прибора. Частые мелкие затяжки едва раскуренным косяком делают голову тяжелой, и в чуть покрасневших глазах приятно темнеет, словно наступает предобморочное состояние полной расслабленности и оторванности от происходящего в настоящий момент. Вязкий дым наполнял голову изнутри, делая ее неподъемной, но, в то же время, пустой, как надутый гелием шарик. Практически откинувшись на ступеньки за спиной и уже чувствуя позвоночником их выпирающие грани, Кобейн отчего-то начинает тихо смеяться, размышляя при этом, что же такого смешного произошло за последние две минуты, но через завесу наркотического дыма вдруг доносятся чьи-то шаги, гулко отдающиеся в голове бедственным сигналом. Чувствуя себя школьником, пойманным за курением травки за школой, Кобейн распахивает глаза и уже пытается вскочить на ноги, что не удается сделать и на половину, как прозвучавший сзади незнакомый голос рушит всю тревогу.- Охренеть, тебя развезло, - стук каблуков по лестничным ступенькам становится ближе, пока взгляд музыканта не натыкается на черный массивные туфли с шнуровкой, а сама обладательница ног не присаживается сбоку. Кобейн тут же дергается в сторону от незнакомой девушки, недоверчиво сжимая губы и сводя брови. В ответ он не говорит ничего, продолжая оглядывать девчонку напротив, словно принюхиваясь к чужому запаху, пока сама незнакомка со спутанными черными волосами оглядывает своего оппонента в длинном свитере и со странным выражением на лице. Смутно Кобейн припоминает, оглядывая девчонку, что уже видел ее где-то мельком, хотя вспомнить не может. Возможно, просто образ из многочисленных трипов по чертогам сознания? - Ты мой глюк? - вслух высказывает свои мысли Курт, по-прежнему с недоверием и интересом оглядывая девушку. Жутковато-зеленые глаза расширились, и она снова заговорила с каким-то странным тоном:- Нет, я Крис, а ты - парень, которого нехило вштырило? - А ты что, из инспекции по борьбе с наркотиками? - сузив глаза, беззлобно, но с вызовом заговорил в ответ музыкант, - будешь штрафовать меня? Моя задница готова к полету в тюремную камеру.- Тогда придется отправить туда и всю твою семью, потому что разлучать нельзя.- А может, мне нужен отдых от семейных проблем? Вы обязаны предоставить мне койку-место в одиночной камере, как самому опасному ублюдку штата Вашингтон. - Если бы мы судились в Техасе, то твоя задница сразу же оказалась бы на электрическом стуле. - В Техасе казнят за курение марихуаны? - Кобейн удивленно приподнял бровь, на что девушка пожала плечами.- Чувак, это юг Америки, там всякое может быть, - она поморщилась, а затем продолжила, - и зачем ты вообще куришь эту шмаль? Вид жуткий, глаза, как у вампира на диете, - Кобейн повернул голову прямо, снова затягиваясь порядком истлевшим за время препирательств косяком.- А что остается? Ты либо сидишь в темном углу и забываешься опиатах, чтобы не видеть всей этой анальной бездны, либо берешь ружье и начинаешь шмалить по прохожим. Оба варианта чреваты последствиями, только в одном - ты лишаешь жизни других, а в другом - мучаешь только себя. Все наше существование сводится к нулю и полной бессмысленности, но мы почему-то продолжаем жить, лишь бы не терять эту возможность. Мы просто ходячий биомусор, и когда это постепенно доходит до нас... В общем, я ужасный человек и выбрал курить траву. - Боже, и этого человека называют голосом поколения. Скорее предсмертный хрип 90-ых, - девушка отвлеклась на некоторое время от разговора, копаясь в мелкой тканевой сумке на плече, и снова обернулась лицом к курящему музыканту, всовывая ему конфету, - я покупаю абонемент на твое хорошее настроение, если оно бывает хоть когда-то, чтобы ты не казался мне таким конченным злобным засранцем.Внезапно донесшийся шорох со стороны койки у стены вырвал сидящего на полу Кобейна из размышлений, заставляя поднять глаза на чуть выгнувшую грудь очнувшуюся девушку. Дышать было тяжело и неприятно, словно внутри все раздробили и перемешали в вязкую однородную массу, при этом чувствовался какой-то мерзкий холод в брюшной полости и тяжесть в голове. Слезящиеся, словно горящие, глаза уставились в потолок, пока Пфафф медленно приходила в себя, делая короткие рваные вдохи через искусанные губы. Кобейн молча наблюдал, как Крис часто моргает слезящимися темными глазами, сжимая рукой край шуршащей клеенки под простыней, и пытался перебороть в себе чувство, что он тут совершенно не к месту, что не нужно было вообще приходить сюда, но позы так и не изменил. Кристен, косясь по сторонам для какого-либо ориентира в пространстве, видела лишь размытое пятно чьей-то фигуры у стены с окном, не видя четких очертаний. - Больно? - Кобейн глухо подал голос со своего места, не надеясь на мгновенный ответ, который раздался только спустя несколько минут.- Ты задумывался когда-нибудь, как чувствует себя раздавленная гнилая слива? - не зная к кому обращается, просто проговорила скрипящим голосом Пфафф.- Что? - Переспевшая до гнили слива на земле. На нее наступили, раздавили и размазали по дороге... И вот она лежит неподвижно и преет под солнцем, пока мухи жрут ее.Едва слышно произнеся последние слова, она неловко медленно попыталась перевернуться на другой бок спиной к неизвестному реальному или вымышленному пришельцу в палате. Руки сжали плечи, а ноги прижались к животу, пока клеенка под простыней тихо шуршала от телодвижений. Даже в таком состоянии нет спасения и отдыха от этих обманчивых образов или слишком реальных иллюзий. Когда худая фигура под легким больничным одеялом замерла, Кобейн позволил себе встать и, ничего не говоря, пройти к койке. Стараясь не задеть затихшее тело конечностями, он осторожно прилег позади нее на неширокой кровати, надеясь просто уснуть со звуком едва различимого дыхания Пфафф. Та тихо шмыгнула носом, сжимая свои руки у груди, спиной ощущая второго человека на некотором расстоянии от нее. ***POV KristenУдаривший в глаза с внезапным металлическим скрежетом луч света заставляет резко вздрогнуть и тут же сильнее зажмуриться от раздражителя. Когда цветные пятна перед глазами расходятся, а монотонный гул в ушах сменяется чьим-то радостным мурлыканьем под нос, я сосредотачиваю внимание на фигуре поющей что-то для самой себе медсестры, что пару секунд назад задвинула жалюзи, пропуская свет в палату. Я с трудом приподнимаюсь на локте, с раздражением оглядываясь на мешающиеся трубки капельницы.- Просыпайся, солнце уже в зените, - пропела женщина, все так же стоя спиной ко мне и поправляя жалюзи, - думаю, тебе уже лучше, так что можно отправиться обратно в свою палату. Тут бедолаг хватает.Протерев рукой слипающиеся глаза, в которых словно насыпан песок, я стягиваю ею волосы на макушке, оглядываясь по сторонам. Обстановка знакома, я даже помню, при каких обстоятельствах оказалась здесь: половина флакона Азалептина за один присест, и я уже в совершенстве овладела приемом обездвиженного бревна с бьющим тело ознобом и ослабленным зрением. Кажется, я даже могу припомнить размытое пятно лица психолога Кауфмана, который внезапно появился в палате вместе с медсестрой; все еще чувствую мерзкое ощущение пролезающей в горло трубки. Всю эту дрянь из организма вывели достаточно быстро и без явных последствий для моего организма, а я благодаря этому выиграла лишний день без тяжелых раздумий о судьбах мира. Полагаю, если сказать об этом доктору Кауфману, выпустят меня отсюда еще нескоро.Однако в памяти присутствует какая-то странная деталь, не позволяющая полностью расслабиться и обрести эту завершенность картины. Я нажралась таблеток и практически двое суток пролежала темноте и покое. Я возвращаю взгляд на белую спину медсестры.- Ко мне никто не приходил в последние пару дней?- Вроде бы да, - не отрываясь от своего занятия, ответила женщина, снова напевая себе под нос. Неожиданно под кожей что-то кольнуло то ли от волнения, то ли от предвкушения. Если я помню хоть что-то, значит, комната с желтыми стенами мне еще не светит.- И кто это был? - Без понятия, детка. Тогда была смена Кэти. Она просто сказал, что заходил какой-то чудной парень в здоровых темных очках, - повернувшись, она уставила руки в бока, выжидательно глядя на меня, - ну вставай же, пора переезжать обратно. Или ты себя плохо чувствуешь?- Лучше всех, - машинально отвечаю я, слезая с края кровати и позволяя медсестре пройти к ней, чтобы собрать белье. Кажется, теперь назрел один из первых пунктиков для выполнения после выписки из больницы.