Часть 6 (1/1)

Ведь эта жизнь — горько-сладкая симфония, Пытаешься свести концы с концами, Ты раб денег до самой смерти. Я проведу тебя по единственному пройденному мной пути. Ты знаешь того, кто отведет тебя в места, Где все артерии соединяются, - The Verve - "Bittersweet symphony".Как чувствует себя птица, потерявшая крылья? Каково это: зайти в дремучий лес темной ночью и потерять тропинку, по которой заходил в самую его чащу? Ты оглядываешься по сторонам, видишь детали новой окружающей тебя местности, но не можешь припомнить, как попал сюда, какой дорогой следовал, прежде чем остановиться. Ты просыпаешь в парке Виретта, окруженный ветвистыми деревьями с толстыми стволами в кривых бороздах коры; ты засыпаешь в дешевом мотеле - просыпаешься на крыше незнакомого дома, а над тобой лишь бесконечное рассветное небо, и ты не имеешь ни малейшего представления о причине своего конечного местонахождения; ты падаешь на кровать, утопая в ворохе пыльных подушек, но, открыв глаза от сотрясающего воздух гула, обнаруживаешь себя на загаженной лавочке пустого вокзала. Поезд приближается к станции стальной гусеницей с прорезями окошек по бокам. Непонимание происходящих без твоего ведома перемещений начинает пугать, путать и сбивать с толку, из-за чего ты начинаешь злиться. Нужно изо всех сил стараться, чтобы понять свой путь из пункта "А" в пункт "Б", концентрировать все внимание, проговаривая каждое свое действие, но вот тебя резко сбивает выехавший из пункта "Б" автобус. Бам! Ты просыпаешь в парке Виретта. Кажется, это трагичное сравнение с птицей и ее обломанными крыльями не подходит под случившуюся ситуацию, ведь если отбросить все метафоры и сравнения, произошедшее кажется куда более банальным и обыденным, хотя и эти слова недостаточно точно описывают мой случай. Скорее всего, самое подходящее слово - "типичный". Типичный случай для человека с расшатанной с детства психикой, оказавшегося в незнакомых условиях в совершеннейшем одиночестве без большого запаса душевных сил и желания борьбы. Если ты не можешь достаточно стойко встречать встающие на пути препятствия, а скорее пытаешься забиться в угол, когда что-то идет не по твоему сценарию, и повторять, как бесконечную мантру, свое идеальное развитие событий, превращая это в свое жизненное кредо, то вполне возможно, что шизофрения и раздвоение личности встретят тебя, как дорогого гостя, с распростертыми объятьями. Можешь смело помахать рукой реальному миру и уходить в какие-то трущобы темноты и иллюзий под руки с новыми друзьями своего сознания. К черту болезненную реальность, к черту борьбу, к черту весь этот скатывающийся в кипящее дерьмо мир с его жителями, ты не хочешь здесь существовать, и ты уходишь. В идеале этот уход обусловлен самоубийством, которым все мучения и "непомерные" страдания оканчиваются. К слову, "в идеале" предусматривает, что ты либо законченный эгоист и идиот, либо просто отчаянный сорвиголова, не боящийся смерти. Внезапное прозрение посредством препаратов и врачей, а также наличие белых стен вокруг намекает, что я не отношусь ни к одной, ни к другой группе. Будучи умненькой и осторожной девочкой, по крайней мере, внутри, я предпочла послать все к чертовой матери и свернуться калачиком в своем темном бреду, отдаваясь безумию. Как ни странно, но именно это безумие и защищало меня от окружающего мира. Ты повторяешь: "Это неправда, это сон, реальность - иллюзия, это не моя жизнь". В итоге все мысли и образы накладываются друг на друга, и получается огромный кокон, в котором прячется относительно сознательная часть личности, живущая в воображаемом мире с бумажными цветами на полях и ватными облаками в небе. Там нет войн, нет боли, разврата, страхов, за исключением случаев, когда реальный мир все же пробивает брешь в толстом коконе. Весь идеальный мир, до ужаса похожий на реальный, но с большими оговорками. Мир, который завещал Джон Леннон в одной из своих песен. Только представь, это легко, если попытаешься. Подобные представления привели меня в палату с белыми стенами и кучкой наркоманов с психическими отклонениями в рекреационной. Пожалуй, самое дикое в сложившейся ситуации - это мое внезапное упущение и потеря контроля над происходящим. Мне всегда казалось, что я была в состоянии соображать достаточно четко и рационально, чтобы не запутаться в измерении своих мыслей и том месте, где нахожусь физически. Сейчас же я даже не могу точно понять, когда запустила всю свою жизнь, и это вызывает отвращение к себе самой. Насколько же надо бояться окружающего мира и населяющих его людей, насколько слабым человеком нужно быть, чтобы закутаться в какой-то несуществующий кокон фантазий и отдыхать там, пока реальность, сделав ручкой, проходит мимо. Теперь, идиотка, тебе понятно, куда делось все твое долбаное время? Никто не будет ждать, пока ты просиживаешь задницу в темном углу, воображая себе каких-то единорогов и прочую мишуру; жизнь идет по своим законам и не ждет никого, нет исключений и льгот даже для таких долбанутых на голову. С остервенением осматривая свои дневниковые записи, я прихожу к выводу, что возникает это самое ощущение раздвоенности, потому как записи разительно отличаются друг от друга, словно их писали разные люди. И для этого у меня нашлось собственное объяснение: у меня придуманный мною же самой ?синдром Доктора Джекилла и мистера Хайда?*. Услышав подобное заявление на недавнем сеансе, доктор Кауфман рассмеялся, обозначив это восхищением моей самоиронией. Только вот самоиронией тут и не пахло, о чем психологу можно было долбить целую вечность, но он же знает лучше, так как у него есть ученая степень, грамоты в рамочках и портреты врачей на стенах. На объяснении моей проблемы его помощь, похоже, закончилась, из-за чего меня все чаще посещала мысль приколоть степлером одну из грамот на лоб мистеру Мудаку. Он не обязан мне помогать, и какой-то частью себя, той, что, вероятно, проспала все свое существование, я это понимаю. Другая же упорно присматривается к степлеру и другим предметам для применения в качестве орудия пыток. Надо заметить также, что мое состояние после объявления диагноза, заставило несколько побеспокоиться доктора Кауфмана. Мне нужно было уединение и тишина, чтобы все переосмыслить и не пугать окружающих внезапными вспышками гнева на саму себя, поэтому в рекреационную я больше не выходила, чтобы не слышать бубнежа и раздражающего пиканья от работающих электроприборов, как и в столовую. Брюхатый доктор решил, что я чокаюсь из-за открывшейся правды и выражаю свои страдания в виде голодовки, и черта с два можно объяснить врачу, что тебе нужно использовать любую минуту, чтобы понять все самому. К черту социум, я эгоцентричная язва с чемоданом психических расстройств. Еще один заставивший серьезно задуматься и приведший в подобие какого-то кататонического состояния момент - это так называемое расстройство личности, раскол одного сознания на два. Две личности, одна из которых валялась в углу душной комнаты, воображая себя на берегу моря с кем-либо из знакомых, и вторая, которая творила что-то в реальном времени и мире с реальными людьми. Находясь под влиянием одного из этих состояний, я не могу вспомнить того, что в это время делало другое. Если раскол произошел, грубо говоря, посередине, то остается только гадать, что же натворила за все это время та более сильная, наглая, жесткая и хитрая моя сторона. Мысли об этом вводят в какой-то необъяснимый приступ смеха, попахивающий "клиникой". Однако с этим открывшимся фактом можно понять, почему происходило так много конфликтов между мной и окружающими людьми, которые мне прямо указывали, что я больная, хоть и не догадывались о причинах моего поведения, а я лишь непонимающе хлопала глазами. Теперь у меня есть оправдание. В психических расстройствах все же есть плюс: если ты натворишь какую-нибудь необъяснимо глупую хрень, всегда можно оправдаться тем, что на тебя напал дьявол, что у тебя приступ, началась эпилепсия, ты видишь будущее и веришь в незримый свет откуда-то свыше. Думаю, это бы могло прокатить в любой ситуации. Странные шалости и проступки, не достойные устоявшейся общественной морали, прощают только детям, старикам и психам. На этот раз точно в яблочко. Так ли плохо быть этой птицей без крыльев или, проще говоря, без прошлого? В каком-то смысле это может означать даже обретенную внезапно свободу. Человек без прошлого волен в своих действиях, хотя на другой чаше весов - проблемы недопонимания с окружающими людьми. Жаль, что нельзя стереть всем знакомым память. Перерождение моего сознания, реинкарнация жизни, смерть всех полученных ранее знаний, полная чистота и пустота, открытая для пополнения новой информацией. Чтобы обрести полную свободу, нужно лишиться всего, что имел. Всего, что пленяло, что мешало и сдерживало. У меня теперь нет прошлого - есть только это странное неощутимое "сейчас". Я не могу доверять воспоминаниям - их нет. Все встречи, разговоры, мысли, события - лишь павшая декорация, иллюзия существования, словно в кинотеатре. Сеанс окончен, экран опустел, погрузив зрительный зал во мрак и пустоту. Ничего нет. Теперь я уже не вернусь туда. Остается лишь один вопрос: как мне ориентироваться в этом? Где гарантия, что я не попаду в эту сеть снова, если не смогу различить реальность и фантазии? Все эти размытые лица в коридорах больницы, медленно проплывающие смазанными темными пятнами, пялящимися на тебя невидимыми глазами; фигуры без идентификации личности; ворох сотрясающих воздух голосов; разноцветные таблетки и сеансы терапии. Реально ли все это? Происходит ли это сейчас, или же это снова чересчур реальная иллюзия? Жаль, что нет никого, кто бы сказал: ?Черт возьми, это все реально. Это происходит сейчас, ты можешь это видеть, ты дышишь этим воздухом в этом гребаном месте, где находишься. Это реально?. Или наоборот грубо одернуть, указав на мою очередную отвлеченность. Но во время всей этой путаницы не оказалось никого, кто бы мог сказать так, и кому бы я поверила со стопроцентной уверенностью. Утром - звонок матери в Миннеаполис с целью узнать, было ли что-то подобное вроде этих расстройств в прошлом. Она ответила лишь, что у меня были бредовые идеи по поводу воображаемых друзей еще в первый год школы. В остальном наше общение лишь слегка сдвинулось с мертвой точки, на которую встало в прошлый мой звонок в первые дни. Ее радости не было придела, ведь дочь оказалась реабилитационном центре для психованных наркоманов. На поддержку рассчитывать не приходилось, однако внутри я все же надеялась, что меня хотя бы словесно пожалеют, но толку в этих надеждах не оказалось. Обругав на чем свет стоит "от стыда за все это и мое нарушенное обещание", она пожелала удачи и отключилась. В тот момент еще в начале лечения я готова была разрыдаться от обиды и несправедливого лицемерия с ее стороны, хотя последнее было вполне объяснимо. Имея в прошлом подобную моей проблему, она вряд ли прыгала бы от радости, что дочка унаследовала ее зависимые от разного рода веществ гены. Моя новая философия о жизни исключительно настоящим моментом без оглядки на прошлые события, которых, согласно этой же философии, теперь нет и не будет, пропагандировала забыть прошлые обиды, к коим относился и неудачный звонок, перестать ругать с ней и остальными знакомыми. Стоит ли говорить, насколько тяжело было всех простить? А именно это сделать и нужно было, а не просто притвориться, что все хорошо, а внутри накапливать злость и обиду. Конечно, не простила. Не простила своих любимых друзей, которым, судя по всему, откровенно посрать друг на друга вне сцены и записи альбома; не могла до конца простить мать за многие вещи; не могла простить себя, а также всех окружающих людей за их тупость и приземленность. Я вдруг внезапно превратилась в скалящийся из-за угла комок злости и обиды на все живое, на все, что ходит и дышит, разговаривает и здоровается при встрече. Так недалеко и до мизантропии. От этих дорогих друзей, товарищей, приятелей и просто знакомых я не получила ни звонка, хотя, кажется, все прекрасно знали, где я нахожусь, ведь своего рода отпуск от работы в группе мне давали именно на реабилитацию. Следовательно, многие должны быть в курсе, что Кристен Пфафф - больная наркоманка в обществе таких же зашитых шизиков, которые не лечатся от своих проблем. Причины их пофигизма оставались загадкой, несмотря на многие прошедшие в голове идеи относительно этого. Еще вначале терапии мне наивно думалось, что они могли быть заняты, уехали в какой-либо тур или пытаются записать альбом без басиста или с кем-то другим. Может быть, как бы странно это не звучало, они увидели какое-то предательство в решении покинуть их наркотическую коммуну, вроде как мне не хочется быть частью их болота и квакать на одной кочке. Может, это нарушало их философию относительно такого лечения в клиниках, черт знает. С трудом можно припомнить, что, кажется, Кобейн сам говорил что-то типа бессмысленности и даже неправильности лечения человеческого организма, аргументируя тем, что каким человек родился, таким должен и умереть, что нельзя ничего искусственно менять. Бесящий меня иногда проскальзывающий в его речах фатализм и чисто хипповские настроения относительно жизни. Правда, кажется, то высказывание пришлось на тему его болячек, несвязанных напрямую с наркотой или выпивкой. Очень сомнительно, что все друзья-товарищи придерживались похожей философии. Таким образом, исключив их придуманное желание ограничить мое общение с наркоманами во имя продуктивности лечения, я пришла к выводу, что им просто насрать. Мы семья лишь на сцене, в студии и на редких попойках. Все кончается сразу после прекращения всех трех компонентов. Мы можем выступать, как семья, записываться и делиться идеями, как семья, нажираться, как семья свиней, но за пределами этих мероприятий - ничего подобного. Пока ты не придешь к кому-нибудь домой и прямым текстом не скажешь, что тебе нужна помощь, пока не заставишь тебе помочь или поддержать, все впустую. Еще одна упавшая иллюзия, за которую я, в принципе, не особенно держалась.В связи со всем свалившимся на голову, я пыталась внушить себе, что нельзя злиться ни на них, ни на мать; нельзя держаться за прошлые обиды и таить в себе, подогревая, но и отпустить я их не могла. Особенно истинное отношение к матери вылезало наружу на сеансах с психологом, который, вероятно, уже пометил в своем журнале, что мое эго и самолюбие разрослось до таких размеров, что я имею наглость осуждать свою же мать. Он просил дать характеристики членов моей семьи на одном из первых сеансов, принимая за возможную причину моей зависимости прошедшее детство, которое, как и у многих моих сверстников, было не самым легким. Люди разводились, изменяли, их ничто не интересовало, и со временем семейная жизнь, так расхваленная старшими поколениями, превратилась просто в обыденную необходимость, от которой все ждали какого-то чуда. При любой другой ситуации я, вероятно, начала бы скалиться и нарываться на выяснение отношений с потенциальным обидчиком моей вовсе не идеальной семьи, но во время разговоров с доктором, который на некоторое время будто пропадал, я пыталась больше разобраться с этим сама, делая достаточно резкие суждения и выводы о своих родных. Таким образом, моя мать представлялась человеком исключительно легко внушаемым и имеющим двойное дно. Она готова была часами доказывать, что божественная сила существует, хотя повернутость на религии со временем поутихла; что Бог наблюдает за нашей жизнью, знает всех людей, живущий и умерших, читает наши души и всем воздаст за грехи и праведную жизнь. В то же время, приходилось несколько сомневаться в искренности ее веры, так как это стало больше похоже на привычку. Неудачу с первым ребенком она списала на божественную силу, лишь бы обвинить кого-то кроме себя, из-за чего и принялась замаливать грехи через следующих детей и приверженность Богу. Сейчас дети выросли, могут соображать сами, поэтому, скорее всего, она просто привыкла к такому образу жизни. Ее двойное дно заключалось в том, что за всей этой наружной будничной мишурой обычной белой женщины из штата Миннесота скрывалась другая сторона личности, которая могла выслушать, понять, принять, повеселиться, сделать что-то странное и необъяснимое, что-то тихо вдохновлявшее, однако эта сторона преобладала редко.Мой единственный брат Джейсон, который всегда мечтал о карьере баскетболиста или музыканта. Пожалуй, его можно назвать лучом света в нашей семье, ребенком, который был желанным и оказался более приспособленным к окружающей среде. Он мог двигаться к своей цели, терпеливо отмеряя и просчитывая шаги, пока не достигал ее. Его мечты, желания, цели и поведение во многом соответствовали образцовому примеру молодого человека конца 20-ого века, который знает, чего он хочет, знает, куда он стремится, не питает пустых надежд и инфантильных идей. Ответственный, серьезный, умный и милый парень, к которому в старших классах начали тянуться люди. Джейсон оказался удачным продуктом союза моей матери и мужчины, чью фамилию мы носим. Удачным и совершенно непохожим на меня. Он преданный друг, сочувствующий человек, но совершенно простой и приземленный, зависимый от чужого одобрения. Такой скованный внешними обстоятельствами изнутри, такой плененный окружающим миром, который проник в него. На Джесси все возлагали большие надежды, знали, что он продолжит род, что на такого парня можно положиться, что он будет жить в реальном мире успешно и счастливо. Ни обо мне, ни о моей матери такого сказать было нельзя. Джейсон должен жить счастливо, и он это обязательно сделает; моя же дорога с его пересекаться не будет, мы уйдем в разные стороны, как и делаем это уже сейчас.Не кажется, словно я страдаю социопатией или чем-то подобным, но находиться в социуме, постоянно видя, слыша и оглядываясь на его пороки, его вопиющую неидеальность, слепоту и глухоту, ты начинаешь все чаще поддаваться мрачным настроениям, видя солнце только сквозь облака в линиях твоих пальцев над головой. Закрываешь глаза руками, пытаясь представить все иначе - попадаешь в ловушку мыслей и пропадаешь в нереальном; открываешь глаза и пытаешься взаимодействовать с реальностью - в голове все чаще проносятся сюжеты возможных убийств и самоубийств. Без возможности существовать и там и тут, без возможности найти свои ошибки в несуществующем прошлом, без возможности найти ответы на вопросы, без возможности смириться с окружающим. Ты поднимаешь лапы кверху, оказавшись на лопатках, и пытаешься отталкивать от себя падающий сверху пласт неба, но понимаешь, что ничего сделать не можешь. Одна часть твоей личности умоляет бросить все это на плечи другой и снова спрятаться в коконе, другая же упрямо твердит сражаться и перегрызть всем глотки, чтобы отомстить самой себе.Около трех дней назад в ежедневной порции своих медикаментов в пластмассовых стаканчиках я обнаружила какие-то странные белые таблетки, которых раньше не было. Антипсихотическое средство для "моей проблемы". Тяжелая голова утром, сонливость и вялость прилагаются вместе с сомнительным действием препарата, который каким-то образом влияет на нервную систему, якобы избавляя от психического расстройства или уменьшая его прогрессирующие масштабы. Через часа два после отбоя свет в коридоре гаснет, и помещение хранит в себе лишь тусклый свет фонарей с улицы. Дежурные медсестры уходят на посты, где часто засыпают, пялясь в работающий телевизор. Все рассчитано за несколько минут моих напряженных раздумий в потемневшей изнутри палате. Мои мысли и желания шли в совершенно ином направлении моим действиям, но что-то все же заставило выйти из палаты, когда больница погрузилась в тишину, и, прокравшись в комнату с окошком в стене, стащить с полки рядом с работающим телевизором, перед которым заснула медсестра, так неосмотрительно оставленные на виду таблетки в пластмассовой баночке. Я глотала их с чрезвычайной скрупулезностью, считая, сколько из белых таблеток уже оказалось в моем желудке, оставив ощутимый при глотании след где-то в пищеводе, словно встав там комом. Кончать жизнь самоубийством? Нет, меня ждет свобода и дорога, одиночество в мире без людей, друзей, знакомых и привязанностей. Мои мысли съедают меня, чем больше я анализирую свое состояние, тем больше кажется, что я не выйду отсюда, что вернусь в эту или другую больницу снова, так как не смогу жить в реальном мире, снова не запутавшись. Уверенность в силах падает, я не могу уснуть, закрывая глаза и тихо нервничая от возможного провала в будущем. Я не могу отвлечься от этих мыслей, словно они взвешены в воздухе вместе с молекулами воды. Искусственное отвлечение, практически тот же наркотик, к которому я не собираюсь привыкать. Нужно только переждать эти последние дни. Эта дрянь от психических расстройств не убьет меня, сколько бы я ни приняла, она просто отравит, лишит возможности мыслить, отправит в забытие, от которого я очнусь, только когда длинная трубка пройдет в пищевод, как червь, вызывая тошноту. Меня вырвет воздухом и остатками белых веществ. Я буду опустошена и больше не проснусь, пока не смогу почувствовать запах свежескошенного сена на поле ранним утром.Мое темное прошлое наполнено разбитыми мечтами. Двадцать баксов должны дать мне продержаться неделю. Никогда не говорила слов недовольства, Боролась с этим тысячу раз, но сейчас Я покидаю дом. Здесь, в тени, Я в безопасности, я на свободе. Мне больше некуда идти, Но я не могу оставаться там, где никому не нужна. - Evanescence - "Exodus".*Повесть Роберта Стивенсона о докторе, отделившем свою светлую сторону от темной. Последняя в итоге начала расти и брать верх.