Часть 3 (1/1)

Надежда витает в воздухе.Надежда есть в воде.Но нет надежды для меня - твоей пожизненно приговоренной дочери.Говори то, что думаешь, - эта способность данаЛожью, зарожденной твоей правдой.Твои ангелы, пляшущие по твоему желанию,Скроют твою карабкающуюся молодость. - Laura Marling – "Hope In The Air". Когда ты наблюдаешь за текущим временем через окно в комнате, кажется, словно в мире ничего не меняется, сколько бы времени не прошло. Деревья все так же покачиваются от легкого ветра, роняя на застеленные прерывистым лиственным ковром в пестрых цветах свои листья, что сливаются с общей массой, смешиваясь еще сильнее от ветра или ног прохожих, которые все также неторопливо переходят дорогу. Сидя в своем наблюдательном пункте на подоконнике у окна, я смотрела за тем, как солнце садится за горизонт, как оно поднимается по утрам, как освещается широкое поле с изрытой темно-коричневой землей, из которой торчат примятые сухие стебли, как время от времени появляющийся на пустынной дороге грузовик останавливается у этого же поля, и из него выходят люди в невзрачной одежде, похожие на каких-то рабочих, что вскоре скрываются за линией, где небо встречается с землей. Я смотрела на это и постепенно чувствовала, как внутреннее начинаю отделяться от окружающих меня людей, знакомых или чужих. На фоне этой неизменной картины из окна моей палаты все их проблемы становились глупыми и бессмысленными, а они сами значительно преуменьшались в размерах, такие зависимые от благ комфортной жизни в пещерах своих домов, заставленных глупыми вещами. По вечерам медсестры включали телевизор в рекреационной комнате, где собирались пациенты. Несколько раз я и сама выходила из своего добровольного заточения, оставаясь после необходимого принятия метадона и прочих таблеток для снижения привязанности к веществам в общей комнате вместе с пялящимися в освещающий полутемную комнату ящик пациентами. Некоторые из них угрюмо сидели в углу, кутаясь в теплые свитера поверх больничных рубашек или собственных пижам, все еще ощущая последствия своего воздержания от наркотиков; остальные же слушали вечерние новости, просто чтобы что-то смотреть. Одним информационным пластом из бесконечной болтовни шли сообщения о ходе боснийской войны, убийстве в центре города, об установленных дипломатических отношениях между двумя государствами, лесных пожарах и чьем-то Дне Рождения. Весь этот противоречивый поток время от времени прерывали рекламные ролики, где люди с широкими улыбками рекомендовали именно этот диван, именно эту новую модель телевизора, и готовились театрально продать душу за кусок гамбургера в новой сети ресторанов. Ролики были действительно забавными и креативными, но производили какой-то пугающий эффект на сидящих перед экраном. В моем сознании начинает формироваться образ шагающих стройным рядом однотипных людей, которые скандируют речевки о покупке новых вещей, которые им не нужны. Мы чертовы потребители, которым абсолютно плевать, что преподнесут, главное, чтобы это было красиво упаковано и завуалировано под что-то стоящее и богатое. Такие мысли заставляют чувствовать себя старой, но смысл этого окружения себя баррикадами якобы характеризующих личность вещей не становится более понятным от этого. Кажется, словно с развитием и прогрессом в области науки, техники и обустройства жизни, в чем мы преуспеваем все больше, мы становимся только тупее. Без сомнения, для создания каких-то немыслимых всемирных сетей требуется несметное количество разума и терпения, но в то ли русло они направлены? Стремление все материализовать, стремление упаковать в ощутимую оболочку все неощутимые понятия и чувства, желание докопаться до истины всего существующего, узнать и использовать все ресурсы окружающего мира. Так умирает чертова жизнь. Стоит лишь оглянуться по сторонам, и можно увидеть, что ты уже давно не слышал тишины, что не дышал чистым настоящим воздухом, каким он должен быть на деле без примесей газов, не видел настоящей радости на лицах людей, которых не заботят смерти, болезни, страх, чувства, а только лишь их собственная жизнь, ее наиболее комфортное обустройство и материализация всего сущего. Если ты не согласен с порабощающим все прогрессом, тебя снисходительно назовут глупым и наивным, а затем снова уставятся в голубой экран, твердя, что они пытаются получить важную для своего внутреннего развития информацию. Эволюция в обратном направлении с иной визуализацией. Столько бездумных жалоб на судьбу и беспросветность настоящего, столько жалости к себе самим, стоящим у конечного порога, который должен был поглотить еще раньше, но был задержан на некоторое время внезапной вспышкой в темном царстве, но абсолютное нежелание что-то изменять. Мы ждем несуществующей революции, а сами даже не пытаемся поспособствовать ее развитию. Эта война на два фронта уже идет, но ее ощущают только те единицы, которые не потеряли чувствительность к едва заметным колебаниям атмосферы духовных состояний общества. Жаль только, что эта война с самого начала была обречена на провал, а последние бунтующие единицы с самого начала были предупреждены о своем поражении. Весомая половина пациентов больницы оказалась здесь по собственному решению, и решение это было обусловлено только желанием снова почувствовать себя живыми. Когда ты чувствуешь боль, ты понимаешь, что еще жив; когда за тобой бегают медсестры с метадоном в стаканчиках на подносе, ты понимаешь, что еще нужен; когда ты отказываешься принимать таблетки и агитируешь всех на восстание против больничного персонала, тебе кажется, будто ты поднимаешь бунт, словно настоящий вождь. Правда в том, что на этом мини-бунт и заканчивается, а после выписки ты снова встаешь в тусклый ряд слепых и глухих потребителей. Но такие люди вроде Эрни Гартмана, который устроил настоящую сцену, вопя и брызгая слюной во все стороны, когда его пытались увести с прогулки, заявляя, что эти больничные черви уничтожают свободу в нас, что пытаются сломить, все еще помнят уходящий вкус этой жизни и пытаются ощутить его снова хотя бы иллюзорно, раз за разом, словно за новой дозой, возвращаясь в чудесный симулятор жизни для психов и наркоманов, которых можно просто назвать падшими людьми, как тут любили выражаться. Под этот относительный термин можно было отнести и врачей, прописывавших нам препараты, проводивших с нами групповые и одиночные терапии. - Хм, очень мрачные настроения и даже нигилистические взгляды на жизнь, - произнес этот представительный мужчина, который всегда протягивал глубокомысленное "хм", видимо, неосознанно пытаясь увеличить весомость своих слов, прежде чем высказать какую-то мысль или заключить что-либо, когда я рассказала ему о своих взглядах на происходящую ситуацию в мире и моем собственном сознании. Это были единственные темы, на которые я охотно разговаривала, игнорируя все вопросы мистера Роберта Кауфмана о моей семье, детстве и прочем, что было прямо связано с прошлым. Этот достаточно полный мужчина с усами и намечающейся лысиной в коротких черных волосах за свои двадцать лет работы уже собрал на бирюзово-зеленых стенах в своем кабинете около десяти наград, грамот, рекомендаций в области психоанализа. Также у него, судя по фотографии на захламленном бумагами и книгами по психологии столе, имелась семья из рыжеволосой жены и трех мальчишек, двое из которых казались близнецами. - Как ты считаешь, - я лежала на кушетке в его кабинете, пялясь в потолок на пальцы на своих поднятых вверх руках, разгибая и сгибая их, когда он проводил очередной сеанс, - чем вызваны такие мысли и настроения?- Вероятно, бесповоротным движением общества вниз по лестнице эволюции, - руки снова разошлись в стороны, открывая на обозрение аккуратно выкрашенный белым потолок. Когда измеряешь прошедшее время днями, месяцами и годами, кажется, словно оно тянется очень долго, как капля меда, чья основная масса уже спала с ложки, но остатки все еще продолжают, переливаясь, тянуться вниз сладким хвостом. Но когда ты начинаешь измерять отрезки прошедшего времени изменившимися за определенный период мыслями и убеждениями в своем сознании, кажется, что прежде чем взгляды поменялись, прошло лет двадцать, однако это заняло лишь пару дней. Удобно считать время мыслями, но в объяснении, как и со всем, это становится причиной недопонимания.- Ограничимся тем, что я просто вижу все меньше привлекательности в жизни, смотря на то, каковыми стали ее основные каноны. Везде семья, бла-бла-бла, высокооплачиваемая работа, бла-бла, красивые вещи и уютный дом, бла-бла. Если пойдешь против системы этих современных ценностей, ты, считай, пропал и подписал себе приговор быть навечно одиноким в своих стремлениях.- Разве такие ценности были не всегда? Семья, благополучие и надежность жизни всегда ценились.- У этого был иной смысл. Давайте просто опустим часть, где я изливаю свою душу, и скажем, что я просто не хочу жить в таком мире, каким он становится.- Можно ли это расценивать, как суицидальные настроения? - сказал он, снимая очки и протирая толстые стекла краем рубашки. - Не цепляйтесь к словам. Да и кто же ответит правдиво, если действительно хочет убить себя? Для этого нужно либо быть немножко идиотом, либо подсознательно хотеть, чтобы тебя спасли.- К сожалению, цепляться к словам - это часть моей работы, - он улыбнулся уже знакомой улыбкой, растягивая губы и чуть приподнимая брови, - кстати, о словах, - в широких ладонях оказался лист бумаги, шрифт на котором просвечивал лишь едва, и его нельзя было различить, - я бы хотел провести с тобой несложный ассоциативный тест. Я назову несколько слов, к каждому из которых ты должна высказать первую же ассоциацию.- Как скажете, Док, - с закинутыми за голову руками отвечала я. Я муха в паутине своего сознания. Густой голос начал сотрясать серебристые хрупкие нити, разнося вибрации по узорчатым переплетениям моей ловушки, оседая на них каплями тянущейся, как слизь, черной жижи. Слова помогут понять, что со мной происходит? Но если я не знаю, что со мной творится, если моя личность раскололась на две странные ее части, то можно ли доверять ассоциациям, привязанным к ложным образам моего сознания?Мои глаза открываются, когда тело обретает чувствительность в просторной светлой комнате с запертыми дверями и мягким светом из окон от солнца, зашедшего за одну из граней больницы. Больница - коробка; коробка - четыре угла, пол, потолок; коробка - жизнь. Мой ассоциативный ряд вряд ли понравился бы доктору Кауфману, но сейчас он кажется гораздо более правдивым и осознанным, чем все вместе пройденные нами тесты и беседы. Я обнаруживаю себя сидящей в круге среди людей с унылыми лицами и сгорбленными плечами, словно на них лежит тяжесть всего мира. Групповые терапии. Поистине самый изощренный способ рассорить людей, несогласных с потоком слов, льющихся сквозь раскрывающиеся согласно произносимым словам искусанные обветрившиеся губы. Здесь все имеют право высказаться вне зависимости от желания или нежелания это делать, а остальные должны слушать и выражать свое участие, дожидаясь очереди, чтобы выплакаться на внимающую публику. Основной мыслью подобных терапий была возможность дать людям, которых в обычной жизнь не слушают, относясь с пренебрежением к их проблемам с теми же наркотиками, высказаться, уверить других, а заодно оправдать и себя. Довольно интересно наблюдать за попытками людей самим поверить в свои истории, шедшие родом из глубоко детства, когда их родные матери подливали им в суп жидкий героин и мазали хлеб ЛСД в виде растворимого геля. Постепенно, когда круг начинает сужаться по мере течения терапии, все эти желания высказаться постепенно превращались в соревнования в самом печальном рассказе о детстве, жизни и своем состоянии, когда каждый пытается додумать свои неведомые ужасы, сидя в круге в просторном зале со светлыми стенами и мягко падающим из окон на растения в кадках светом.Эти встречи с групповой психологической помощью проводила худенькая невысокая женщина с мелированными волосами чуть выше плеч, и казалась, что она сама прекрасно знает о частых выдумках и приукрашениях в историях своих подопечных. Однако это не тот сеанс психотерапии, где выдумки и возможная ложь наказуемы. Тут не нужно быть предельно честным с другими, как на одиночных сеансах с доктором Кауфманом и его пышными усами. Если такие одиночные сеансы с глазу на глаз направлены скорее на выявление проблемы и ее корней, то групповые сеансы подразумевают под собой попытки нормально существовать в условиях окружающей среды и социума после выписки из больницы, а оказавшись на свободе, кто же будет вести праведную жизнь и никогда не врать? По прошествии времени мне в голову начала приходить забавляющая мысль, что я, судя по всему, не могу спокойно жить в этом социуме, просто наслаждаясь жизнью, обществом и людьми. На деле же - ничего нового, если у тебя есть глаза, и ты держишь их раскрытыми, то наверняка не сможешь не заметить, что в любом человеке, в том числе и в тебе самом, предмете, живописном виде существует изъян, что все это далеко не идеально, но если не зацикливаться на извечных проблемах с этим можно существовать. Вопрос только в том, как это сделать? - Я всегда хотела иметь троих детей. Мальчиков. Я бы назвала их Джорджем, Майклом и Эйданом, - я выныриваю из безвоздушного пространства внутри себя на поверхность и вижу заплаканное лицо сидящей напротив среди унылых сочувствующих лиц девушки по имени Эрин. Перед отправлением в больницу у нее была затяжная депрессия в связи с невозможностью забеременеть, что привело к определенным последствиям вроде частых нервных срывов, приступов агрессии, беспричинных слез и прочего, к чему добавлялась еще и наркомания. Настоящая находка для Ил-Марш.- Я бы хотела жить в домике с палисадником, где я бы выращивала розы, а мои мальчики играли бы и ловили бабочек, - ее плечи часто вздрагивали под руками приобнимающей ее медсестры, - у меня был бы красивый муж, который бы любил меня и заботился о своей семье. По вечерам мы бы смотрели французские комедии и вместе жарили бы тосты с повидлом.Так выглядит ее идеальная воображаемая вселенная, от рассказов о которой появляется улыбка на бледных губах изможденного лица. Она словно погружается туда, в мыслях уже представляя, как будет выбирать занавески с любящим мужем и детьми для своей гостиной. У каждого из нас есть эта вселенная со своими правилами и законами, которая не знает никакого Ньютона и его теории о всемирном тяготении. Там все может изменяться, расширяться, углубляться, взлетать и уходить под землю на самое дно океана. Иногда тяжело покидать эту воображаемую реальность с полем из бумажных цветов и облаков из сладкой ваты, где ты лежишь в одиночестве, наслаждаясь исключительно своим миром и своим же обществом, проецируя на небесном экране свои идеи и мысли, как будто реального мира с его законами гравитации и грядущего краха вовсе не существует. Кажется, я уже задумывалась на подобную тему, подразумевая определенного человека. Но у меня такой воображаемой реальности, куда можно сбежать, похоже, нет. Два рознящихся внутренне, но несколько схожих внешне мира по обе стороны от стены восприятия смешались. Воображаемое перенеслось в реальность, и наоборот, поэтому все спуталось и начало рушиться изнутри. Теперь мне некуда сбегать из реальности и некуда возвращаться из воображаемого мира. Фразы из диалогов путаются с мыслями в моей голове, принимая реальный вид в прошлом; события из жизни переходят в воображаемую вселенную, обрастая новыми несуществующими подробностями; все в тумане и темноте, и ты не чувствуешь себя вообще нигде, словно тебя нет ни там, ни там, ты не жив и не мертв, ты просто бродишь где-то в тумане, водя руками в белесой мгле и наполняя этим никотиновым ядом свои легкие. - Я очень расстроилась, когда врач сказал, что у меня вряд ли получится забеременеть, - туман расступается лишь на секунду, показывая в окошке лицо Эрин и ее вздрагивающие плечи в окружении смазанных фигур вокруг, - он сказал, что у меня... кажется, фиброма или что-то в этом роде, - только моргнув, я проваливаюсь в густой туман вновь, быстро выныривая на поверхность, где слышна болтовня рыдающей пациентки, чьи слова уже пошли в направлении пережитого в детстве изнасилования, какой-то жуткой болезни с возможным летальным исходом и дурной наследственности еще от бабушек. Фантастические виражи были обычным делом, поэтому многие на них уже не реагировали, просто уставившись себе под ноги.- Но это ничего, - тыльной стороной ладони она вытирает свои слезы, - я думаю, что Бог просто посылает мне испытание, чтобы проверить мою веру и силу души, - воображаемый туман тут же расступается, выпуская из своего плена наружу в просторный зал. Религиозный бред и те же самые слова, которыми с детства нас пичкала мать, успокоившись только годы спустя. Эрин все болтала с какой-то фанатичной верой в свои же слова, что Бог испытывает ее, а затем воздаст за все страдания, что она чувствует особую связь с Создателем и сделает все, чтобы выстоять в этих сваливающихся на ее голову бедах. Мое фырканье в сторону не укрылось от слуха обнявшихся женщин, тут же замолчавших и оглянувшихся на меня.- В чем дело? - приподняв тонкие брови, поинтересовалась медсестра.- Все в норме, но... Извини, какого черта ты здесь делаешь? - я задаю этот вопрос скорее из чистого любопытства, усмехаясь при этом, - ты ведь верующая, верно? Почему бы просто не пойти в церковь и молить Всевышнего, день и ночь стоя на коленях, в пустой надежде, что он снизойдет до тебя? - Кристен, - осторожно, но настойчиво предупредила медсестра.- Что? Что я сказала? - Ты никогда не поймешь, каково это, - скрипучий голос Эрин заставляет перенести внимание на нее, - хотеть чего-то всем сердцем и терять это раз за разом. Ты никогда не станешь хорошей матерью, да и вряд ли хочешь этого.- Да, ты права. Я не стремлюсь тратить важные годы на заботу о детях и мужлане-муже, теряя силы и смысл жизни в общем, чтобы потом просто умереть.- Кристен, у нас уважают чужие мнения, - с явным нажимом произнесла медсестра, заставляя меня закатить глаза.- Мисс Ричардс, я даже не с вами говорю, окей? Я уважаю мнение Эрин. Я просто не могу понять, - взгляд снова столкнулся с красными злыми глазами напротив, - какого черта ты здесь, а не в церкви или какой-нибудь больнице, специализирующейся на болезнях женского организма? Они могли бы вырезать эту фиброму, или что у тебя там в матке. - Еще одно слово, девочка, и...- Господь пошлет тебе испытание однажды! - О, ради Б... - я запинаюсь, закатывая глаза, пока вставшая Эрин продолжает свою проповедь, обращая внимание всех сидящих в круге на себя.- Однажды ты сама лишишься чего-то очень важного с таким отношением, и ты поймешь каково это! В тебе нет веры, и ты не выдержишь этого испытания, а я смогу это сделать.- Я не верю в это, так что вряд ли Богу понадобиться посылать мне какое-то испытание.Групповая терапия закончилась быстрее обычного, так как разозлившаяся Эрик начала поносить каждого в комнате, упрекая в безверии и слабости духа, с которым нам не выжить на грешной земле и не вознестись к небесам. К ней присоединилась еще парочка пациентов, гордо называвшими себя Свидетелями Иеговы, и вместе они начали проповедовать остальным несогласным или просто сохраняющим молчаливый нейтралитет. Во всеобщей шумихе медсестра оставила одного из санитаров в комнате и выволокла меня за локоть из зала, оторвав от наблюдений за словесными баталиями. - Еще одна подобная выходка с твоей стороны, и я пишу докладную! - шипя мне в лицо и тряся при этом вытянутым указательным пальцем со здоровенным перстнем на нем, с раздражением проговорила медсестра, изредка косясь в сторону шумящего голосами и выкриками зала.- Я пытаюсь жить и общаться с социумом, как и говорил доктор Кауфман. Выполнение предписаний является нарушением? - с излишне беззаботным, как мне самой показалось, тоном ответила я, вызывая еще более озлобленную эмоцию на лице медсестры.- Общаться - не значит провоцировать такие скандалы.- Вы считаете, я спровоцировала ее на скандал? Но посмотрите сами, - рукой я указала в сторону приоткрытой двери, за которой мы стоим в полутьме, прижавшись к углу коридора, где изредка проходят оглядывающиеся пациенты, - по-моему, именно сейчас она вместе со всеми говорит действительно то, что думает, а не убеждает себя и других в какой-то несуществующей херне. Если, по-вашему мнению, я не умею жить в социуме, то выпишите мне справку о трудностях общения с людьми и оставьте в покое в палате. - Зачем ты сюда пришла? - оглянувшись на прошедшего мужчину в больничном халате, спросила медсестра, сдвигая брови сильнее, - эти люди полностью безнадежны, им уже некуда больше идти, у них тут второй дом. Ты еще далеко не такая, что же ты сама тут делаешь?- Мне нужен отдых.- Это не санаторий, - сквозь зубы процедила женщина.- Тем не менее, многие люди думают иначе. - В общем, ты меня поняла. И мне пришлось понять. Пришлось кивнуть и отвесить полный молчаливого сарказма поклон в сторону медсестры. Стоит ли превращаться в копию психованного Эрни из мужского отделения, чтобы поддаваться какому-то призрачному порыву и желанию изменить устои больницы, сохранявшиеся годами? Без сомнения, корни всех устоев общества в целом, морали поведения людей в определенных группах произрастают из подобных заведений, где люди ожидают помощи и получают ее, но помощь эта только лишает их возможности видеть и чувствовать себя. Я не смогу изменить общество, не смогу изменить людей, да и, в принципе, права на это не имею, хотя хотелось бы. При всех этих условиях мне остается лишь засунуть свою строптивость и непримиримо идеалистические взгляды в задницу и снова внушать себе, что я пришла сюда не за этим, мне нужно понять, что происходит, избавиться от этого и уйти. Все. Именно эти слова нужно будет повторять, как мантру, каждое утро и во время каждого приема медикаментов, пока преподобная Эрин и "свидетели" насвистывают свои молитвы в надежде на помощь и спасение прежде всего от себя. Медсестра была права: я не сумасшедшая настолько, чтобы приходить сюда из года в год, как к себе домой, в надежде на кров и понимание, и нельзя позволять себе стать именно такой.