Часть 62 (1/1)

Как рассказать, что я разрываюсь На части,Что все мои планы рухнули в тот момент,Когда все было прекрасно.И больше того,Мой разум захвачен, а меня предупреждали, что будет тяжело Из-за этого маленького тела,Которое превратилось в реку.Из-за этого маленького тела,Которое превратилось в реку.Мне тяжело открывать глаза,Но я потихоньку делаю это. Тебя больше не будет рядом,И я храню воспоминания о тебе,Как самую большую тайну. - Bebe - "Siempre me Quedara". Рука смазано стучит в деревянную поверхность закрытой двери, но ногой я уже толкаю ее вперед, из-за чего она со стуком ударяется в стену открывая на обозрение моему ошалелому от страха взгляду темную комнату с зажженным стоящей на тумбочке светильником, под чье тусклое свечение попадают лишь редкие предметы. Внимание сразу привлекает судорожно собирающая раскиданные по комнате вещи в раскрытые чемоданы фигура Линды. Даже при достаточно большом расстоянии между нами я могу разглядеть, что ее брови сведены, а губа крепко до побледнения сжаты. Тем не менее, этот внешний фактор ее явной злости и обиды не останавливает меня, когда, не совсем отдавая себе отчет в своих действиях, а действуя по порыву, я за несколько шагов преодолеваю расстояние до напряженной фигуры девушки и вырываю из ее рук скомканную рубашку голубого цвета, одновременно с этим скидывая наполовину собранный чемодан с кровати. - Какого черта ты творишь?!- Отойди от меня! - внезапно раздавшийся со стороны девушки крик заставляет меня остановиться, в ступоре глядя на ее рваные движения. Линда падает на колени, чтобы поднять чемодан, и снова с остервенением начинает собирать раскиданные вещи, пока я продолжаю молча наблюдать за этим, ощущая, как по спине начинают бегать мурашки, а живот скручивает холодной неприятной судорогой.- Отлично! Давай, вали, как эта дура Кристина, - в ответ на ее молчание я еще больше распаляюсь, чувствуя, что расслабленное наркотическое состояние почти полностью спадает, и "помогаю" своей благоверной собраться, кидая вещи в ее сторону, надеясь ударить побольнее, так как саму меня начинает нещадно колотить, - давай, детка, вали отсюда на хер! - Линда резко поднимает на ноги, когда в ее плечо прилетает скомканная рубашка, и отходит к окну, продолжая сборы, но я следую за ней, - давай, зажги мой огонь и вали отсюда! Ты мне не нужна! - Митчелл резко оборачивается, кидая на пол какую-то вещь, и окидывает меня грозным разозленным до предела взглядом в ответ на мои ребяческие выкрики и глупые пританцовывания, чтобы выбесить ее больше, - зажги мой огонь! Мой гребаный огонь!- Ты обещала мне, Кристен, - вдруг твердо заявляет Линда, замерев у окна лицом ко мне, что вынуждает остановиться и меня, - ты дала мне гребаное слово. Ты обещала мне. - Я дала гребаное слово? - повторяю я, чувствуя, что копящаяся внутри необоснованная злоба на все вокруг и негатив вот-вот выплеснутся и заденут все живое, испепелят, - да, черт подери, дала. Но это охеренно сложно, знаешь ли.- Ты обещала мне, Кристен, и ты прекрасно знаешь, что это значит для меня.- А ты даже не подозреваешь, что это значит для меня! Это наркотики, а не конфеты, и их невозможно бросить с первой попытки! - со злостью глядя на сложившую руки на груди девушку, огрызаюсь я.- Тогда какого же черта ты пошла со мной тогда?! - от ее крика я на секунду замираю, думая, что ослышалась или не поняла, но выжидательная поза Линды, которую слегка потряхивает от испытываемых чувств, разубеждает в этом. - А какого черта я должна была заботиться об этом? Это твои предубеждения насчет наркоманов, ты сама должна была отдавать себе отчет в том, что делаешь. - Видимо, мои "предубеждения" не без обоснованы, - сухо процеживает девушка и отворачивается ко мне спиной, взмахнув волосами. Я безрадостно усмехаюсь, делая это скорее машинально и бессильно опираюсь о стены сбоку от себя, уставляя в нее руку. Через крепко сжатые зубы вылетает сдавленный смех, смешанный с рваным дыханием, когда я чуть опускаю голову вниз, чувствуя, как внутри живота что-то отчаянно бьется о его стенки. Что-то чертовски большое и горячее, заставляющее рвано вздыхать, как в преддверии рыданий; образ комнаты перед глазами слегка плывет видимыми волнами, как бывает во время дикой жары, когда с накалившихся до предела крыш автомобилей поднимается горячий воздух; я опираюсь о стену второй рукой, тут же слабо сгибая ее в локте, из-аз чего щека и лоб прижимается к холодной гладкой поверхности лимонно-желтой стены. Кажется, что я сейчас в действительности нахожусь в пустыне или безводной степи с потрескавшейся под сапогами сухой землей, и испещрившие ее трещины напоминают мелких змей, шипящих испаряющимися с огненной земли каплями редкой влаги, пока над головой высоко в пустом однотонно-голубом небе под испепеляющими солнечными лучами кружат стервятники в ожидании своей добычи, падали, в которую превращается все, что окружало меня, все, что сейчас рушится, уходя, как вода сквозь пальцы. Господи, как же мало воды в этой пустыне, как бы хотелось вернуть ее в себя, охладить горящие изнутри полости тела.- Линда, пожалуйста, - слабо выговариваю я, не в силах побороть растянувшуюся на губах странную полуулыбку - явное последствие принятого в себя кайфа, - всего лишь одна дорожка. Это ведь ничего, совсем ничего. В ответ от замершей у окна со сложенными на груди руками девушки мне не доносится ровным счетом ничего. Внутри буквально ощутимо что-то обрывается, заставляя чувствовать рассыпающиеся по всему телу какой-то крупой под кожей импульсы, бросающие в холодный пот. Я готова сказать, что угодно, сделать, что угодно, но не знаю, что именно, а она продолжает молчать. Воображаемый звук разрывающихся с глухим хлопком нитей растянувшихся до предела связок, что держали нас вместе, оглушает, дезориентируя в происходящем в данный момент. Я снова теряюсь, снова чувствую, словно образы двоятся, расходясь на две половины, а голова с шумом гудит, зрение ослабевает так, что я едва могу разглядеть свои руки, ставшие аномально бледными и какими-то нечеловеческими. Реальность раздваивается, расслаивается, словно разделяясь на эти же две части, в одной из которой я потеряна и дезориентирована, без надежды и сил, беспомощна и с двумя разорванными половинами чего-то целого в руках, а в другой сгораю от невыносимой обиды и злости, которой хочу одарить все встречное, нанести такую же боль, отомстить. Злость на мир, людей, себя.Окончательно отчаявшись, я слабо отталкиваюсь от стены и практически тут же падаю на колени, отшибая их себе о твердую поверхность деревянного пола, но не обращаю на поразившую ноги боль внимания. На ум сразу приходит ассоциация с грешником и великим судьей, от решения которого зависит дальнейшая жизнь провинившегося. В сущности, так и есть. От нее сейчас все зависит, зависит, что со мной станет, и я готова добиться положительного результата любой ценой, уже подсознательно со скрытым ужасом понимая, что это заранее обречено на провал.- Прости меня, - чуть громче обычного шепота проговариваю я, останавливаясь так же на коленях позади девушки и простирая руки в ее сторону, хватая за подол, как за спасательный круг, - ты видишь, что я на коленях? Я извиняюсь, я прошу тебя, прости.- Ты не чувствуешь себя виноватой, - тихо отвечает Линда.- Хочешь сказать, что я лгу? - Нет, - следует такой же тихий ответ, когда она чуть оборачивается в мою сторону, - ты просто не знаешь, что это такое. Ты не умеешь любить.- У нас, видимо, очень разные взгляды на это явление, - Линда без особой веселости усмехается, запрокидывая голову назад, хотя я чувствую, что она сама уже на грани. Я поднимаюсь на ноги, не спуская взгляда с ее светловолосого затылка, который скрываются вьющиеся пшеничные локоны, ярко выделяющиеся на чуть тронутой загаром спине. Спине, которую я гладила совсем невесомо еще так недавно, боясь даже коснуться ее кожи. Сейчас же я не чувствую никакой нежности, лишь потряхивающую изнутри злобу.- Ты кто, мать твою, такая вообще? - схватив ее за локоть, я разворачиваю девушку к себе лицом, - училка или моя преподобная мамаша? Будешь мне нотации о морали и чувствах читать, хотя сама об этом ни черта не знаешь? Тебе самой на меня насрать, ты меня не любила и даже не пыталась этого сделать, - в смотрящих на меня голубых глазах проскальзывает удивление, и державшая голову поднятой девушка отступает чуть назад, - ты же кроме своих этих коровьих сосков и идиота-жениха ни черта не видела, тебе надоело жить в этом болоте, захотелось новых ощущению, а тут, бл*ть, я так удачно подвернулась! Тебе было плевать на меня с самого начала! Чего молчишь?- Что за бред ты несешь?!- Тяжело сознаться, правда? Окей, я тебя не люблю, но ты мне чертовски нужна! - руки Митчелл перехватывают мои в попытке схватить ее за плечи, но я снова вырываю их, - какое право ты вообще имеешь мне указывать на это? Какого хрена ты тыкаешь меня носом в мое же дерьмо?! - на этот раз уже я отпихиваю руки Линды, быстро отходя от нее на некоторое расстояние и не сдерживая какого-то нервного громкого смеха.- Потому что мне не все равно!- Заткнись! - я резко обрываю ее, выставляя вперед указательный палец и чувствуя, что на губах расползается такая же ядовитая, как и интонации голоса, улыбка вкупе с безумием в глазах, - тебя там не было. Тебя не было там, когда я хотела себе грудную клетку вспороть, лишь бы не чувствовать этого дерьма. Тебя не было, когда я мучилась, ты появилась только когда я преодолела это, пришла на все готовое, когда меня зашили и подлатали, починили, сделали пригодную для игры куклу, а до этого побитую и грязную ты брать не хотела. Почему, если тебе не все равно, в ту гребаную ночь со мной был гребаный Кобейн, а не ты?! Почему человек, которому в принципе должно быть на меня по хер, торчал со мной всю ночь, вместо того, кому не все равно?! - Прекрати! - Линда закрывает уши руками, крепко зажмуриваясь, но я уже не могу остановиться, чувствуя необыкновенную чудовищную по своей сути потребность навредить ей, выплеснуть свою боль.- Нет, ты не понимаешь, да и не сможешь понять! Когда ты не разделяешь ни день, ни ночь, ни какие-либо временные рамки, когда не помнишь, чтобы с тобой что-то было в отличие от окружающих! Ты никогда не задумывалась о чем-то помимо своего уютного гнездышка с этим кретином, никогда не пробовала отпустить руль и ехать свободно, никогда не мечтала уйти в дичайшую глушь, где нет всего этого современного дерьма, ты же в тех же мечтах за определенные рамки не уходишь! Ты даже никогда не пыталась жить, потому что ты мертвая! - в комнате воцаряется звенящая тишина, пока между нашими устремленными только друг на друга глазами происходит безмолвный диалог, а я вновь продолжаю, добивая, - ты никогда не жила, как и многие другие. И вся эта поездка, отношения со мной нужны были тебе лишь для того, чтобы почувствовать себя живой хоть на мгновение. Только вот ты не хочешь жить, тебе удобнее быть мертвой. Я права?- Убирайся, - взгляд девушки больше не направлен ни на меня, ни на какой-либо определенный предмет, он пуст и, кажется, слезы вот-вот сорвутся с нижних век, но от этой картин мне почему-то ничуть не совестно, не хочется обнять ее и извиниться. Я лишь киваю, чувствуя внутри себя какой-то наполняющий сквозной воздух, заглушающий боль и дающий какое-то облегчение от конечной разгадки. - Я уйду. Я уйду и надерусь кокаином, пока не полезет обратно, потому что поняла все это только сейчас. Как странно, что все эти иллюзии открыли глаза на реальность, - я делаю пару шагов назад и в конце концов разворачиваюсь, выходя через дверь. ***Темнота тихой чужой комнаты, в которую я завалилась около часа назад помогает почувствовать спокойствие, отпустить свои страхи и психи, растворяя их в темноте, как краску в воде. Я практически могу видеть, как в темном пространстве, как в толще воды, куда не проникает свет небесных светил, взрываются красочные медузы всех моих мыслей, разноцветным туманом красок, развеивающиеся в темной воде. Они не исчезают полностью, но оседаю в темноте склеивающимися от неравномерного движения частицами, которые едва можно разглядеть. Мои мысли, мои страхи никуда не уйдут из этой темной воды, которой наполнена маленькая комнатка, они останутся здесь, но, по крайней мере, больше не будут тревожить меня изнутри. Они рассеются и закрепляться в молекулах воды, отравляя их состав своим ядом. Я же буду продолжать сидеть в темном уголке невидимого дна, наблюдая за ними без возможности вдохнуть в липкой тишине и леденящей темноте. За прошедшее время я слышала множество скрипов из-за стен или же в самой комнате, но не чувствовала никакого страха за себя, лишь чуть крепче сжимала рукой нож, который помог мне войти в чужой номер. Совершенно ни к чему бояться мертвых людей, они уже ничего не смогут сделать, кроме как затянуть в свою братскую могилу все еще держащегося на поверхности человека, затащить в свой душный гроб с тонкого лезвия, по которому ты еще ходишь, едва балансируя. Говорят, что судить предвзято и лишь из-за одного опыта своей жизни - самая большая глупость, но в данный момент я не могу иначе, хотя это даже предвзятостью не назовешь. Мертвецы за стенами, над потолком, под полом, на улице и внутри. Их практически не отличишь от живых людей, которых, кажется, совсем не осталось. Они так же выглядят, так же смеются и улыбаются, любят что-то, радуются, грустят, но стоит лишь заглянуть внутрь их тел, чтобы увидеть, что за прекрасной оболочкой все тлеет и разлагается со стремительной скоростью. Тухлое мясо, вьющиеся мошки над ним, картины разложения и слияния, разрыва связок, сгустки запекшейся холодной крови и мерзкий запах падали. Они продолжают существовать, эти ходячие мертвецы, продолжают поддерживать в себе искусственную жизнь, оправдываясь каким-то нелепым ожиданием чего-то глобального в рамках своих представлений об этом. Без смысла и цели, просто тухнут, тлеют, угасают, полностью умирают изнутри, а когда придет срок биологической смерти, которой так страшатся их мертвые души, тела стлеют и физически, снаружи, показывая всем так любившим этого человека людям, что он был. как и все мы, лишь куском мяса, натянутым на костный каркас, лишь пучком мышц и связок, к которому они так привыкли. Фильтр касается губ снова, и я чувствую, как по легким проходит сухой дым, вылетающий в темную воду незаметной блеклой медузой. Так вылетают все эти глупые жизни из бренных тел. Для каждого человека счастье - такое относительное понятие, такое индивидуальное и определенное, что суждение о человеке по роду его занятий и сути стремлений становится действительно глупым занятием. Разум, мышление, мечты и стремления совершенно различны у каждого человека, независимо от пола, возраста и типа личности. Эти вещи лишь могут задавать определенную программу для будущих целей и стремлений, потолков и пределов определенного человека. Часто бывает что для кого-то счастье - семья и достаток, а для кого-то вольная жизнь и свобода в своих действиях. Наверное, Линда права. Я действительно не умею любить и вряд ли научусь этому. Я чувствую совершенно амбивалентные настроения по отношению к окружающим массам людей, отдельным знакомым и совершенно далеким людям. Я ненавижу их, меня тошнит от осознания всей ущербности и низости этого определения счастья многими людьми, тошнит от непонимания и неприятия других реалий, от их замкнутости в своих рамках повседневной жизни, от страха улететь далеко хотя бы в мечтах, от их желания жить лишь ради того, чтобы увидеть своего внука, похожего на многих других человека, который вырастет и не будет ни чем отличаться, вместо возможности каждый вечер видеть совершенно новый и ни на что непохожий закат. Но в то же время я не могу полностью ненавидеть тех, при виде кого возникает жгучее желание обнять, пусть даже незнакомого, человека, почувствовать, что ты не один, поделиться своим теплом или чем-то таким странным внутри, ощутить это дальнее родство еще со времен первых людей, ощутить хоть на секунду, разделить эти чувства с незнакомцем или незнакомкой, пока не пришло частое осознание, что стена непонимания и чуждости каждому между нами нерушима. И ты пытаешься найти в них что-то светлое и находишь, но все обрывает лишь один маленький недостаток, значащий для тебя многое. Вера утеряна, свет поблек, ты снова в темноте своих размышлений под толщей воды. Я ненавижу людей за их приземленность и однотипность, за их не идеальность. Это же я ненавижу в себе, но отчаянно хочу исправить. Именно поэтому вместо номера подруги, с которой можно было бы придаться наркотикам, я сижу в темноте, истязая свой разум образами и анализом. Я сама не живу еще, а только мечтаю о жизни. Я даже не мертва еще, я всего лишь не родилась. Я не успела родиться для этого мира, я все еще не готова, я - лишь зародыш, эмбрион, который тенью наблюдает за остальными. Не живет сам и, возможно, так никогда и не ступит в этот прекрасный и дикий мир, ведь с каждым увиденным его аспектом он кажется все более пугающим и жутким, мерзким и грязным, остаются только редкие моменты, вселяющие веру. Но их все меньше. - Кто здесь? - темнота вспыхивает от проникшего внутрь луча света с дверного проема, где появилась долговязая мужская тень. Темноту озаряет ослепившая вспышка света, слепящая глаза.- No pasaran, тварь, - рука с ножом в ней устремляется вперед и перпендикулярно двери, словно поблескивающее острие лезвия может проткнуть фигуру вошедшего Эрика, в чей номер я завалилась. - Ты чего делаешь-то? - обеспокоенным голос с явно проскальзывающим подозрением проговаривает он, подходя и присаживаясь на корточки напротив меня. Его руки обхватывают мое лицо, когда голова непроизвольно отклоняется на бок, а глаза закатываются. Порой мне кажется, что в некоторых ситуациях я неосознанно и случайно, как-то автоматически начинаю притворяться, что мне чудовищно плохо, что я ломаюсь, как выброшенная игрушка, что мне больно и грустно, лишь бы нашелся кто-то, кто пожалел, но если это действительно так, то почему же так чертовски болит? Может, это вовсе и не притворство?- Ловлю бабочек рыболовной сеткой, - тихо отвечаю я, выставляя руку вверх, словно разгоняя невидимых мошек. На самом деле я пытаюсь проверить, куда делась темная вода с растворенным ив ней медузами моих мыслей и страхов, но никакой ряби на прозрачной пустой субстанции воздуха не появляется.- Да ты же вмазанная, - я чувствую пальцы на своих щеках, то, как они чуть оттягивают закрытое веко на правом глазу. Я касаюсь широких ладоней своими, ощущающимися чрезвычайно маленькими и слабыми, убирая его руки от своего лица.- Не клевещи. Я в глубокой завязке: с обеда не пью, - последнее слово доносится чуть смазано из-за моего внезапного падения на бок из положения лежа. Эрик, что-то бормоча, тут же пытается вернуть меня в исходное положение, но я лишь продолжаю лежать с закрытыми глазами, хотя чувствую себя вполне пригодно для функционирования. Я просто хочу полежать где-то в тишине и темноте, глубоко, где нет звуков и людей, где очень тесно. Просто полежать. Эрландсон по-прежнему что-то ворчит, но позволяет мне исполнить это желание и подкладывает под мою голову свои колени, за одно из которых я цепляюсь рукой через джинсовую ткань. Мне нужно лишь немного времени, чтобы отдохнуть, просто поспать в тепле и тьме перед тем, как мой ночной кошмар снова вернется, и я забуду, что происходит, где нахожусь, кто я. Нужно лишь чувствовать что-то хотя бы физически живое рядом с собой, что дышит и шевелится. Длинные пальцы мужской руки путаются в моих волосах, разделяя спутанные пряди на более мелкие, пока я лежу практически без движения, лишь тихо и мерно дыша. Я прижимаю руки к себе крестом, собираясь засыпать.- Ты такой хороший, Эрик, - едва шевеля губами, не открывая глаз, проговариваю я. Сзади доносится лишь тишина и едва заметная неловкая усмешка.- Но я все равно тебя ненавижу, потому что не умею любить, а никто не хочет учить... - его рука мягко ложится на мою макушку, когда во всем теле расплавляется приятная тяжесть подступающего сна, который уже очень скоро прервется, так и оставляя меня с жаждой покоя внутри себя. А затем снова произошел раскол. Раскол личности, дня и ночи, моих мыслей и сознания. Я снова брела по бесконечным переплетениям коридоров, пропуская мимо себя бесконечное количество закрытых дверей, пока не нашла силы в себе неосознанно открыть одну единственную и задушить, обернув руки вокруг манящего тела, причину своего затмения и прозрения. Причину, по которой я начала двигаться от своего состояния неразумного слепого зародыша, еще не до конца разбирая дорогу впереди. Никакой нежности или обходительности, только лишь отчаянные попытки надышаться друг другом перед наступлением утра, отчаянное желание склеить эти две развалившиеся части одного, пришить их друг к другу снова. Отчаянное биение и страх перед неумолимо наступающим концом, который несет для нас совершенно разные последствия, сердцевина у которых одна - нужно лишь принять эту неизбежность расхождения наших дорог, пусть пока нет их логического завершения. Она все еще во мне, я все еще дышу ею, завишу от нее в физическом и даже духовном смысле, бракованная и неправильная, лишняя, мешающая. Мы в последний раз держимся за руки, я последний раз чувствую вкус ее бледно-розовых нежных губ, легкий ускользающий и удушающий своей необходимостью. Чувствую ее кожу на своей, обмениваясь температурой и дрожащими импульсами под нашим эпителием. Последний раз чувствую мягкость ее волос, щекочущих руки, понимая, как с самого начала было абсурдно и так сладко следовать за неуловимым и неприемлемым для меня. Как опрометчиво было пускаться в этот колодец чувств и эмоций, забывая о своей реальной дороге, которая давно сформировалась в подсознании на основе образов реальности, опыт других людей, бесконечных наблюдений и размышлений. Как опасно было окутываться, заворачиваясь, словно в одеяло, этим нежным цветным запахом, словно с самих небесных облаков, нежно-розовых, как будто сладкая вата, легкие мазки краски и первые лепестки, легкий запах клевера, едва уловимый. Как опасно было влюбляться, увлекаться тем, чего нет, тем, что никогда не будет моим, тем, что никогда не будет счастливо со мной, не обретет покой. Я не хочу лишать этого человека ее собственного счастья, не хочу разрубать ее судьбу, подобно многим другим своим присутствием в ее бывшей когда-то размеренной и тихой жизни, не хочу позволять этому сквозняку, впущенному в ее затхлое уютное жилище, обосноваться там, жить и вечно напоминать о зияющей пустоте меж нами. Не хочу обрекать ее на жизнь с собой, не хочу мучать обещаниями, которые никогда не сбудутся. Она нужна мне, как воздух, нужна мне, чтобы я могла существовать физически в этой реальности, но никогда не духовно, нужна мне, но я никогда не останусь. Ей всегда будет мало меня, а я не смогу дать большего, мы навсегда будем разделены толстой прозрачной стеной, иона никогда не сможет дать ответа на мой произнесенный запальчивым шепотом на пике болезненного счастья и пугающего блаженства: Почему ты не видишь? Почему ты не понимаешь моей любви? Почему ты не видишь? Почему тебе ее недостаточно? Почему тебе недостаточно того единственного, что я могу дать, чего не сможешь дать мне ты. Никогда в полном размере. Почему не можешь справиться с этой любовью, почему ее слишком много для твоего сердца и фантазий, но настолько мало для разума и реальности? Ты никогда не ответишь, а я никогда не останусь, поэтому нам даны лишь эти несчастные четыре часа до рассвета, четыре часа, чтобы еще раз задать эти вопросы, чтобы еще сильнее прижаться друг к другу, чувствуя каждый выступ и углубление обманчивой оболочки тела, вдохнуть выдыхаемый тобой воздух еще глубже, пропуская через свои легкие, где он непременно останется, но лишь на пару мгновений, которых хватит, чтобы запомнить. У нас никогда не было будущего, прошлого или настоящего. У меня нет ни одного из трех, я не я, ты не всегда понимаешь, с кем ты из этих пугающих своей разрозненностью иллюзий. Мы лишь нашли друг друга, когда весь мир вокруг начал медленно разрушаться, начал гореть в огне наступающего нового времени, где нет жизни для меня, но есть для тебя. В этом охваченном огнем городе, времени и месте, среди обожженных трупов друзей и своих современников мы последний раз держимся за руки и прижимаемся другу к другу. Ты уйдешь, спасешься, как многие другие, а я останусь в тлеющем городе, догорая дотла вместе со своими мыслями и мечтами, оставшимся далеко в несуществующем прошлом.