Часть 61 (1/1)

Люди чужды, когда ты прохожий,Их лица уродливы, когда одинок.Женщины порочны, когда нежеланен,А улицы кривы, когда ты подавлен.Когда ты чужой,Ты видишь лица словно через завесу дождя.Когда ты чужой,Никто не вспомнит твое имя… Когда ты чужой,Когда ты чужой,Когда ты чужой… - The Doors - "People Are Strange".POV LindaИзящные женские пальцы едва двигаются, поглаживая маленькую макушку смешно вытянутой головы набивающего щеки кусками бананов хомяка, красная краска с шерсти которого успела порядком сойти, открывая на обозрение рыжевато-персиковый цвет мягкой шкурки. Светло-розовые губы изгибаются в легкой улыбке, но голубые глаза остаются задумчивыми, словно сознание девушки находится где-то далеко, и мысли заняты вовсе не хомяком. Услышав на секунду разрушавший поток мыслей, стенной отделявших ее от реальности, протяжный гудок за приоткрытым окном, Линда поднимает голову, рассеяно моргая. За стеклом окна на третьем этаже гостиницы, что стоит, прислоняясь боковыми стенами к ближайшим жилым зданиям, выкрашенным в разные мягкие цвета, на краю покрытого зеленой травой берега, виднеется медленно проплывающий вдали одной лишь движущейся точкой, от которой вверх поднимается дым, пароход практически у самого невидимого за смягчающим очертания вдали линией тумана горизонта, где встречается матовая голубизна ясного неба и слой темно-синих вод атлантического океана. Еще на первый взгляд графство Голуэй, расположенное на западе Ирландии, поразило взгляд прибывших в него музыкантов. Тихий, пустынный, отчужденный и такой маняще загадочный за слабо различимой для зрения завесой тумана у поверхности спокойной глади темной воды, он притягивал и мысли и взгляд, не позволяя избавиться от ощущения, словно это какой-то далекий мир, совершенно другой, где все иначе. Словно чертовски маленький мир на клочке земли посреди огромной темной воды за гранью земного существования, за гранью жизни и смерти. Холодные, но на удивление мягкие порывы свистящего в трубах жилых домов, что словно тусклые маячки проглядывали издалека через пелену тумана своими нежно-розовыми, голубыми и бежевыми цветами стен, ветра легко били в лицо, не выражая никакого приветствия чужакам. Даже в прохладном наполненном запахом морской соли и водорослей воздухе чувствовалась не вражда, а настороженность ко всему, прибывающему к берегам тихого отчужденного графства на воде, будь то бутылка из толстого зеленого стекла или же понаехавшие путешественники-экстремалы. После посещенного ранее Корка и Дублина эта местность с ее болотистой землей, в которой увязали сапоги, холодным климатом и свистящим ветром с океана без конца и края казалась действительно дикой. Всего лишь пятачок болотистой земли с тусклыми разноцветными домишками у краев берегов, окруженный бесконечной синевой на удивление спокойных океанских вод. Линда проводила точку проплывающего вдали кораблика взглядом и снова опустила глаза на набившего щеки до предела хомяка на своих согнутых коленях. Абсолютная тишина номера не давила, как это часто бывало с ней, стоило остаться в одиночестве, но помогала поразмышлять о важных на данный момент вещах, вспомнить моменты недавнего прошлого и просто насладиться своим единичным обществом в тихом темном номере. Как Митчелл не напрягала глаза, она не могла разглядеть ничего за туманной линией сине-голубого горизонта, краски в котором не смешивались, нападая слоями друг на друга. Скоро начнет вечереть, на что указывало наличие первых едва заметных на светлом куполе тусклых маячков звезд. Это уже не первый вечер в череде прошедших за последнюю неделю дней, который Линда проводит в одиночестве. Но стоит ли в этом винить фатальные стечения судьбы, саму девушку или же ее постоянно улетающую из-под крыла подругу, которая скрывается за чередой каких-то непонятных закрывающихся за ее спиной дверей в неизведанные миры? Неизвестно. С недавних пор это слово стало самым любимым и частым в мыслях Линды. Неизвестность во всем: в завтрашнем дне, в своих силах, в выкрутасах и намерениях Пфафф. Порой от этого хотелось выть и цитировать так любимого ее девушкой Джима Моррисона, открыть ей глаза, сказать и объяснить: "Ты заблудилась, малышка, потерянная маленькая девочка". Но она молчала, сама не пребывая в уверенности, что понимает ситуацию. Улыбалась и смотрела на все выходки сквозь пальцы, до поры, пока это не дало трещину.При воспоминании о снова упорхнувшей в неизвестном точно направлении подруге на губах Митчелл снова появилась все чаще проскальзывавшая печальная улыбка, а в голове отдельным светлым моментом из недавних воспоминаний послышалась услышанная недавно песня о рок-звезде, которую Пфафф пыталась довести до ума на пару с Кортни Лав еще с самого начала тура до прошедшей около четырех дней назад записи в студии. Выросшей в Колорадо девушке были незнакомы все эти утонченные тонкости звукозаписывающих студий, разнообразия микрофонов и множества кнопок на огромном пульте, но это не имело значения. За долгое время под конец этого тура она почувствовала себя легко и свободно, слушая забавные манипуляции Кристен с какой-то старой гитарой на коленях. Этот образ почему-то сильно вбился в голову Митчелл, несмотря на то, что было множество моментов на ярких концертах и весельях, раскрывавших сущность ее подруги, но запомнился больше всего один, незначительный лишь на первый взгляд. Сгорбленная поза сидящей на полу у стены фигуры с потрепанной обклеенной множеством наклеек и незатейливых рисунков гитарой на коленях, спутанные черные волосы, убранные в какой-то растрепанный странного вида узел на затылке, из которого в разные стороны лезли пряди, "запасная" сигарета за ухом, порядком вытершиеся кожаные брюки и сапоги, длинный черный пиджак с слегка запылившимися полами, а также лениво-несерьезное выражение на лице. Рок звезда. Тогда она впервые услышала эту незатейливую легкую песенку в ее исполнении и еще не больно задумывалась о возникающих ассоциативных образах. В семье Митчелл никто никогда не задумывался о возможности какой-либо карьеры, престижной работы, переезда в большой развитой город и достатка. Все, что приходилось видеть трем детям на глухой деревне на окраине города это сменяющиеся соски на выменях коров и розовые животы свиней. Никто не жаловался на жизнь в горном городке, никто не задумывался о возможности другой жизни, лишь мечтал об этом, а в реальности же оставался в тихом доме в пустынной местности с несколькими соседями и отцом-горняком, порой избивавшим свою жену, но бывшим в действительности просто смирившимся человеком. Там о современных рок-звездах слышали мало, хотя и заслушивали до дыр попадавшиеся пластинки 60-х годов. Линда всегда представляла себе этих абстрактных в большинстве своем рокеров пьяными дебоширами с немытыми волосами, наркотическими зависимостями и беспорядочными половыми связями. Встретившуюся же на пути девушку, которая в итоге всего за пару месяцев стала настолько важной для нее, нельзя было отнести к этой категории рок-звезд. Она видела лишь странную действительно потерявшуюся маленькую девочку с неисчерпаемым внезапно проявляющимся запасом сил и мудрости, жаждой жить, о которой сама Кристен не догадывалась, но со стороны всегда виднее. Митчелл же видела это, понимала и пугалась. Слишком сильно душа ее подруги стремилась куда-то выпорхнуть, куда-то улететь, стремилась жить, а не просто наблюдать за ней. Небольшой в сущности тур неумолимо подходит к своему логическому завершению, и спорить с этим нет никакого смысла. Яркое, неистовое и такое противоречивое путешествие, которое открыло до этого невиданные реалии повседневной жизни заканчивается, оставляя опечаток на каждом, кто его пережил. Скоро снова настанет серая пора рабочих будней в дождливом городе, холодная квартира в глуши и бессмысленные развлечения с парнем вроде просмотра телевизора до самой ночи. Раньше Линда считала, что так и принято жить, а все эти великие дела прерогатива людей не от мира сего, тех, кто не принимает окружающий мир, который, в свою очередь, отвергает и их самих. Но она столкнулась с этим другим недоступным миром лицом к лицу, проникла внутрь его, и вынесла гораздо больше, чем имела ранее. После такого близкого знакомства с Солнцем, своя Земля кажется более блеклой и бессмысленной, как и все последующее существование. Иногда она задумывалась, что не следовало ехать сюда, не следовало доверяться этой девчонке и новому миру, который затмит своей красотой ее прошлую жизнь. Она ведь прекрасно знает, что не сможет смириться с открывшейся действительностью своего мира, но и не сможет жить в новом. Все мысли вновь возвращаются к отсутствующей в номере Кристен, словно роем летая вокруг ее образа. Линда устало прижимается лбом к холодному стеклу, прикрывая глаза, уставшие от слишком ярких цветов океанской глади и вечернего неба. В каждой мелочи видится различие между ее миром и тем, в котором живет Кристен, если такое измерение вообще существует. Она постоянно куда-то летела, пыталась вырваться, делая при этом до ужаса странные и опасные вещи, доставлявшие немало хлопот. Все в ней было странно и непонятно, начиная от частых перемен стилей и настроения и оканчивая совершенно диким внутренним миром, который она не пыталась ревностно скрыть от чужих глаз, а напротив рассказывала о своих взглядах, делилась чувствами, расписывая их настолько точно и метко, что по прошествии времени самой Митчелл сильно хотелось закрыть уши и забиться в угол. Слишком ярко, страстно, непривычно и дико для ее устоев. Слишком непонятно. Она бы хотела жить с ней после окончания тура, хотела бы связать всю свою жизнь с этим человеком, но понимала, что это так и останется неосуществимой мечтой. Однажды Пфафф бы просто упорхнула из их дома, ничего не объясняя, а потом, возможно, появилась бы снова, ничего не объясняя, не сковывая себя клятвами и обещаниями, не ограничивая свою свободу. Вся эта воображаемо прекрасная жизнь с ней превратилась бы из череды одухотворенных наполненных жаждой жизни, новых открытий, постоянного движения и красоты мира дней в настоящий ад. Кристен не умеет любить. На губах Линды появилась легкая грустная улыбка. Раньше она тяжело относилась к своей догадке, посетившей голову еще в середине их путешествия, сейчас же, кажется, смирилась и поняла. Конечно, все бесконечные слова девушки о своей любви к блондинке из Колорадо не были ложью или напыщенными речами, они были правдой, но правду можно понимать совершенно по-разному. Что значит любовь человека к человеку? Подобные вопросы хотя бы раз задавал каждый живущий человек самому себе, но зачастую не находил ответа, ведь чувства нельзя объяснить. Любовь Кристен же понять было невозможно, и это дико мучило вначале. Она проявляла свои чувства настолько наивно и по-детски, что порой приходилось сомневаться, а понимает ли она всю ситуацию, или же это для нее просто увлекательная игра? Игра, в которую она вовлекалась со всей страстью и силами, пока не надоест. Митчелл интуитивно ощущала это отношение девушки к себе, ощущала, что это чувство, которым Кристен ее одаривала, способно было задушить своей непомерной величиной и необъяснимостью. Слишком сильно, слишком непонятно, слишком незаметно, лишь на интуитивном, духовном уровне, который тяжело разгадать. Линда просто пугалась этого. Пугалась этой дикой силы, непонятности для простого разумного заключения, его неизведанности. Джордж любил иначе. Гораздо проще, понятнее и привычнее, как обычно любят люди. Он в меру заботился, обеспечивал достойное существование в мире, оказывал какие-либо знаки своей любви, помогал, когда было нужно, требуя того же от своей второй половинки. И она, так же как он, приносила деньги в дом, чтобы жизнь была достойной, заботилась о нем и их практически семейном быте, ухаживала за домом, пыталась быть красивой для него, участвовала в этом симбиозе, который их обоих устраивал. Но внезапно появившаяся из не откуда девушка, окутанная каким-то природным запахом дождя и дыма, ненормальная, дикая, безответственная, переменчивая, все перевернула с ног на голову; увела в свой мир детских игр и буквально окутала неизведанным ранее чувством, которое приятно душило. Она не могла заботиться о Митчелл даже в ответ на ее бесконечную крайне необходимую заботу, она не могла помогать ей вести бытовые дела, выводившие из себя, не могла даже банально сосуществовать в этом мире, не уходя в свой. Она любила сильно и чисто, как ребенок, но так же беспомощно и наивно. Люди не привыкли к этому, обозвав эгоизмом случай, когда человек, словно паразит или малолетнее дитя, высасывает все силы из другого, не отдавая взамен ничего. Ничего кроме любви и тепла. И этого, к сожалению, оказалось недостаточно. Линда вновь открыла глаза, вглядываясь в темнеющую у туманного горизонта посиневшую мглу вечернего неба. Была еще одна вещь, которая очень сильно озаботила ее за недавнее время. Странное совершенно необъяснимое поведение девушки, которая внезапно просыпалась посреди ночи и начинала молоть всякую чушь про то, что не помнит, где она, кто она, кто рядом с ней, что происходит и происходило. Каждый такой припадок обычно заканчивался ссорой, но по прошествии времени Митчелл начала понимать, что тут что-то не так. Ее глупая маленькая девчонка совсем запуталась в своих реальностях, совсем потерялась и не может найти выхода, утопая в этом болоте собственного сознания. Почувствовав внезапный порыв оказаться рядом с ней, просто обнять и сказать, что все образуется в скором времени, Линда спрыгнула с подоконника, осторожно ссадив с ног хомяка, и направилась к двери, мысленно припоминая, где находится номер Патти, к которой Пфафф хотела зайти вечером. ***POV Kristen - Ты же обещала мне, - коверкая свой голос, передразнила сидящая рядом Патти и, не глядя, передала мне дымящуюся сигарету, - будто можно объяснить левому человеку, что это на самом деле такое.- Дерьмово, - замечаю я и затягиваюсь поднесенной к губам сигаретой, чуть прищуривая направленные на противоположную стену глаза. Через рассеявшуюся никотиновую дымку проступают очертания предметов у выкрашенной бледно-желтым цветом гладкой стены вроде пустой тумбочки, снятой по какой-то причине картины, что приставлена к самой стене, и лежащие в скомканном клетчатом пледе смятые упаковки. Медленно выдыхая дым изо рта полупрозрачной струйкой в воздух, я сужеными глазами пытаюсь разглядеть темные очертания изображенных на картине авторства Здзислава Бексиньски человеческих деформированных тел на фоне горящего постапокалиптического неба. Счет времени был безвозвратно потерян, стоило мне переступить порог номера Патти и отсутствующей в силу крайней обиды на свою девушку Кристины. Последняя уже собрала вещи после произошедшей днем ранее яркой ссоры со своей девушкой и собиралась уезжать еще до окончания тура, не имея, по ее словам, никакого желания находиться рядом с такой жалкой и лживой личностью, как наша добродушная барабанщица. Камнем преткновения в их отношениях уже не в первый раз стали наркотики, к которым Патти время от времени все же возвращалась, не в силах победить зависимость до конца. Этого не объяснить людям сторонним, которые не сталкивались с похожей проблемой, не испытывали такой же ситуации, когда вещества становятся единственным спасением, хотя причины для такого шага у всех разные. Тем не менее, за весь этот вечер, в который мне выпала роль жилетки и невольного слушателя жалоб Патти, не покидало подозрение, что девушка сама лицемерит в некотором смысле.Проигрывавшаяся в портативном проигрывателе пластинка давно перестала играть, и теперь со стороны устройства доносятся лишь тихие шумы, как от помех. Севшее за горизонт солнце лишило маленькую порядком загаженную комнату последних лучей света, погружая в мрак все ее внутреннее убранство, ставшее лишь нечеткими тенями и очертаниями в тусклом холодноватом свете из приоткрытого окна. С улицы веет холодным запахом свежести с оттенками соли и легкой сырости, который хочется вдыхать, смешивая в своих легких с никотиновым дымом. Патти поднимается на ноги и, сделав пару неловких движений, переставляет пластинку в проигрывателе, выудив одну из стоявшей рядом на стуле стопки. Я снова выдыхаю пропущенный через легкие дым, запрокидывая голову назад так, что макушка касается стены за спиной. Тонкая прозрачно-белая струя медленным потоком вырывается из вытянутых трубочкой губ вверх, когда я блаженно прикрываю глаза, чувствуя, как губы, обнажая зубы, расползаются в улыбке от зазвучавших знакомых глубоких и кротких звуков гитары, а затем вступивший в мелодию низкий такой же глубокий мужской голос.- Да, ты чертовски прав, странные люди*, - проговариваю я сама себе, чувствуя, как согласно настроению почти каждой сильно действующей своим плавным психоделическим звучанием песни внутри растекается вязкое ощущение сонливости и расслабленности. Патти снова возвращается на свое место, угрюмо уставляясь в противоположную стену. Вероятно, она ожидала, что вместо курения и кайфа от музыки я окажу ей помощь и как-то выражу свою поддержку, но на деле мне совершенно нечего ей сказать, поэтому я просто продолжаю чуть подергивать притянутой к груди ногой в такт песне. Что может посоветовать человек, который уже сам настолько закопался в своих потоках сознания, ложных образах и рознящихся друг друга мыслях, что просто начинает сходить с ума и добровольно отпускает эту связывающую с реальностью веревку, утопая во всем этом лихом водовороте? Я не могу дать ей совет, не могу убедить, что все будет круто спустя какое-то время, потому что не обладаю полной уверенностью в этом, а врать не хочется. Ложь без смысла действительно омерзительна, да и вряд ли пустые слова могут что-либо дать. Я могу лишь обнять ее в ответ просто без каких-либо условий и следствий, причин, просто обнять, что и делаю, резко закидывая руку на плечи угрюмо сгорбившейся девушки и притягивая ближе к своему боку, разваливаясь, как и она. Патти тихо засопела, вероятно, сдерживаясь, чтобы не расплакаться, что бы несколько подпортило, по ее мнению, репутацию грозной барабанщицы. Криво усмехнувшись, я стягиваю со стоящей правее у стены тумбочки с настольной лампой в торшере сверху темные очки-авиаторы, принадлежащие, судя по всему, Патти, и напяливаю на нос. Глаза скашиваются к носу, когда я, сосредоточившись, пытаюсь выдуть постоянно лопающийся пузырь из жевательной резинки.- Пат, глянь, - бросив это занятие, я подталкиваю подругу локтем, обращая ее кислый взгляд на себя, - я похожа на Джимми? - Ты похожа на укуренную готку, - вяло бурчит Патти и ложится на бок, опуская голову на мои колени, и мои пальцы тут же зарываются в ее темно-рыжие волосы. Мой смех скоро затихает, и комната снова погружается в тишину с звучащей ненарушающей ее композицией. Это, кажется, пока единственный способ отвлечься от всех сумасшествий, которые творятся не только снаружи, но и внутри, в самой голове, в бракованном сознании, где все перевернулось с ног на голову уже несколько тысяч раз. Концерты, переезды, дикая нехватка чего-то необъяснимо важного, разнообразные амбивалентные мысли и настроения, внимание людей в новых городах, крики поклонников и непонимание происходящего. В такие редкие вечера без обычных пьянок или выступлений все вспоминается или напротив забывается, становится незначительным лишь на некоторое время, пока ты расслабляешься в темной комнате, наполненной сигаретным дымом и тягучей музыкой. Сейчас я краем сознания, незанятым образным воспроизведением звучащей песни, вспоминаю недавний приезд в клуб Корка, где должен был проходить концерт. Абсолютное опьянение алкоголем и странным течением происходящего заставляло улыбаться и смеяться, проходя через тесно стоящую толпу поклонников у входа в зал. Множество рук, выглядящих отчего-то через темные стекла очков, как поломанные ветви деревьев, которые тянутся к тебе, трогают и пытаются пожать твою руку, рой голосов и вскриков, какие-то смазанные благодарности и невнятные объятья в череде сменяющегося народа. А также нецензурная брань, посылы в дальние места человеческого мироздания, на которые автоматической реакцией был только смех. - Я бы хотела бросить, но у меня нет сил...- Ты рассуждаешь, как Кобейн, - замечаю я, усмехаясь в ответ Патти, - если бы ты хотела избавиться от этого по-настоящему без оговорок и привязанностей, то уже давно бы это сделала. - Но я не могу, - упрямо отвечает девушка, а я в ответ только на секунду сжимаю пальцами накрученные на них волосы барабанщицы, слыша возмущенный вздох.- Нет, ты просто не хочешь, - фильтр снова касается губ в бесконечном на данный момент обмене никотином, - если человеку хочется заработать кучу бабок за один день, но он ни черта не умеет делать, он идет и грабит банк. Если человек действительно хочет избавиться от боли в желудке, он перестает шманать дурь и ходит по гребаным врачам, тыкая их носом в свою больничную карту, пока не добьется результата. Если человек хочет избавиться от зависимости, он будет жрать со стен побелку и раздирать ногтями кафель, но не притронется к веществам ни пальцем. Все зависит от глубины твоего желания и возможностей, обусловленных особенностями твоей личности и характера. - А ты сама-то легко бросила и до конца ли? - на губах Шемель я замечаю лукавую намекающую улыбку, но не реагирую, снова выдыхая дым струйкой вверх.- Ну, у меня был стимул. Но сейчас, - после паузы признаюсь я, - я бы не прочь забадяжить косячок или что покруче, потому что мозги выглядят похуже "мягких часов" Дали.- В каком плане?- С любого ракурса, мать их, - мою затяжку прерывает мой же непроизвольно сорвавшийся смех, к которому присоединяется Патти, - я просто чувствую себя в какой-то темной невесомости, и не знаю, с чем сталкиваюсь в ней, а объяснить и понять это не могу. - Думаешь, наркота поможет?- Ну, она вроде как расширяет сознание, но это слишком рискованно в моем случае, - я опускаю голову, сталкиваясь взглядом с дергающей меня за пряди волос Патти и чуть наклоняюсь к ней, усмехаясь.- С одной дорожки ничего не будет, могли бы ширнуться вместе, как кокаиновые любовники, - предложение барабанщицы вызывает у меня смех, доносящийся чуть глуше, когда губы шутливо прижимаются к губам девушки на пару секунд, после чего я резко встаю, чуть ли не сбрасывая с себя размякшее тело, и подтягиваю Шемель, обхватив под ребрами, чуть вверх, побуждая встать. Когда этого удается добиться, одна рука занимает место на ее пояснице, а вторую держит уже сама барабанщица, подыгрывающая моим покачивающимся из стороны в сторону движениям. Сквозь шевелящиеся губы вместе с дымом вылетают уже более слышимые слова, вторящие голосу Джима Моррисона из проигрывателя. Ускорившийся ощутимый ритм музыки толчками размеренных барабанных партий отзывается в крови, пульсируя в ней, пока она не взбрыкивает, как вставший на дыбы конь, поддавшись разрезавшему вязкую глубину далеких звуков внезапному мужскому крику. Смех Патти раздается то с одной, то с другой стороны, пока не проникает в голову роем звуков, не позволяя останавливаться.Мой взгляд прикован в лучистой точке, отлитой словно из белого золота, что одиноко мерцает в светло-синем небе, приковывая к себе взгляд. Губы машинально размыкаются, выпуская воздух, когда ты лишаешься сил связно мыслить и осуществлять базовые биологические потребности своего организма, связанная по рукам и ногам этой невидимой сияющей нитью от света звезды далеко за атмосферным слоем и беспрестанно испаряющимся газом в свинцовых облаках, отбрасывающих свои кучные незаметные с земли тени на обширные территории где-нибудь в Канберре, где сейчас ослепительно светит солнце, и все люди ходят вверх ногами. Имеет ли смысл понятие гравитации и временных пространств, когда твое внимание странным образом приковано к звездам? Небо темнеет, пока облака со стремительной скоростью уносятся к бледно-рыжему горизонту, на фоне которого крыши зданий кажутся черными тенями, и вот оно же обрело глубокий темно-синий цвет, в котором проступили точки мигающих звезд. Я вижу созвездие Большой Медведицы и ее несуразный ковш. Голову посещают разнообразные сбивающиеся в рой мысли, только редкие из которых обретают ясное объяснение и четкость. Бесконечность космоса, огромное пространство световых лет, отделяющее нас от приковывающих внимание к себе мерцающих точек, глубина вод небесного океана, где не проложить труб электросвязи, далекие планеты и темнота, невесомость, манящая своей недоступностью в реальном мире тишина и необъяснимые образы далеких существ, ее населяющих. Сердцевина одна - ты жалок и ничтожен в своих стремлениях и мыслях, в своей жизни и глупом существовании по сравнению с огромной вселенной. Она глуха к твоим мольбам и страданиям, твоим мечтам и мыслям, глуха к твоей глупой незначительной смерти и скорби по ушедшему другу. Все, до чего довел тебя твой мысленный анализ, ее не волнует, все, что кажется тебе верхом твоего мышления, является порогом глубокого идиотизма в ее обширном понимании действительности. Ей нет дела. Она огромна и великолепна от рождения, а ты лишь ее незначительное составляющее, отчаянно кричащее, пытающееся обратить на себя внимание, но люди ведь сами не задумываются от клетках своего организма - простых составляющих. А ты продолжай крутиться на воображаемом троне своего господства, мня себя королем всего живущего, пока огромный метеорит из недр вселенной не пришлепнет тебя с твоим гребаным величием к чертовой матери, обличая жалкую сущность из костей и тухлого мяса, а вовсе не из солнечного света и голубизны океанских вод, как думали окружающие. Шумное дыхание прошивает слух, ощутимо протекая по всей напрягшейся шее, когда голова откидывается назад. Рука скользит по выступившим венам и крупным трубам артерий, пока пальцы не зацепляются за выступающие, словно две перекладины, ключицы, проникая в ложбины рядом с ними. Грудь выгибается дугой, пока вторая рука невменяемыми жестами проходит по ребрам и самой грудной клетке, цепляясь за выступы и углубления, словно пытаясь нащупать что-то, одолеваемая желание разорвать плоть, выпустить наружу внутреннее содержимое. Мои клетки ополчились против меня, организм не слушается, словно обретя собственный разум, завладевший слабым телом, из которого пульсирующими толчками в груди рвется наружу что-то несдерживаемое, что-то ничтожно маленькое, пытающееся стать огромным и всеобъемлющим без своей крепкой клетки. Мой внутренний свет и сила, мои солнечные лучи, рой мотыльков с шелестящими крыльями, океанские волны, разъедающие солью рубцы в полостях тела - все рвется ввысь, пробивая ритмичными толчками грудину, пока где-то на краю сознания проносятся отрывочные образы шелестящих крыльев, закрывающей обзор густой черной травы, что тянет на дно темного озера щупальцами водорослей, где едва различимы пульсирующие на поверхности водной глади толчки и крик, разрывающий тишину темнотой томного взора исподлобья. Грудь снова выгибается дугой, а сдавленный выдох, вылетевший от очередного удара изнутри, выходит сквозь искусанные губы. Руки раздирают слабый кожный покров в надежде добраться до источника звуков и толчков, разносящих пульсации по всему телу, пока глаза одолевает едва рассеивающаяся за ветвями кривых деревьев и щупальцами водорослей темнота. Ладони сжимают шею, надавливая на кадык, пока не раздается ощутимая боль, сладкая до безумия. Только после этого грудь опадает, проседая, прогибаясь, позволяя раскрыть глаза и вдохнуть холодный обжигающий изрубленные легкие воздух. Я вижу цвет мнимого счастья.