Часть 58 (1/1)

Keep it down to the one more species One more high and I'll free my savage Someday I gonna run my way to something It's not hard to believe my service Come inside of her inner circles Someday I walk behind away it's over She seems to read minds And I'm deaf dumb and blind Weigh a frame I use She's the same, - Nirvana - "Old Age"(старая версия)POV Kristen Я еще раз моргаю, прогоняя с слипающихся глаз сонливость, и распахиваю их, снова лицезря перед собой лежащую на коленях потрепанную тетрадку с вклеенными с разных сторон листами. Бессонная ночь дает свои плоды, и голова кажется какой-то ненормально огромной, опухшей изнутри, словно мозг воспалился и налился какой-то жидкостью, которая вот-вот вытечет, когда чердак разорвет окончательно. В ушах что-то тихо и мерно звенит и трещит, словно рядом на потолке мигает лампочка, какие бывают в бедных государственных больницах, где собираются сонные мухи и собравшиеся умирать бедняги. И это при том, что прошлым вечером я не выпила ни капли. Трудно вспомнить, почему я не могла заснуть всю ночь, но из-за хождения по номеру и потрошения вещей в нем же Линда сильно раздражалась, в очередной раз получая отказ от уже приказа лечь и заснуть. Меня же подмывало куда-то уйти, но обязательно прихватив с собой Митчелл, которая напрочь отказывалась от такой перспективы. Возможно, просто спала влюбленная завеса, показывавшая все исключительно в розовом цвете, а может, это просто обязательный кризис любых отношений, но в последние дни в голове засело какое-то странное наблюдение, исходя из которого я порой избегаю Линду. Иногда она начинала напоминать своей заботливой строгостью старшую сестру или даже маму, и это немного перекрывало кислород, но не заставляло любить меньше. Однако именно я сейчас сижу на полу, подпирая спиной стену и чиркая в тетради в ожидании ушедших куда-то хозяев двадцать четвертой комнаты. - Подрастет немного, и уедем на Багамы. Белый песок, солнышко, море и целый остров для нас, только представь, - отведя ото рта дымящуюся сигарету, я медленно поворачиваю голову в сторону звука. Из-за последней ступеньки ведущей на этот этаж высокой лестницы постепенно начинают выглядывать две светлые макушки, чье движение сопровождается стуком каблуков и невнятным детским лепетом. Я снова затягиваюсь и перевожу взгляд на противоположную себе стену, когда шаги становятся глуше из-за коврового покрытия на полу, но раздаются уже гораздо ближе. Чувствую себя беженкой или каким-то бедным бездомным родственником, у которого никогда нет денег и постоянного жилья, поэтому в своей жизни он задействует друзей. - И снова здравствуйте, - раздается женский голос над головой, когда шаги стихают, а на полу появляются удлинившиеся из-за света с потолка тени, на которые я заглядываюсь без обоснованной причины, - Линда снова вышвырнула тебя?- Я бомжую, у меня нет денег, моя девушка хочет отправить меня на свидание с психологом, но все это может стать чуть лучше, если вы приютите меня на вечер, пока за окнами дует холодный ветер, - под конец изречения я поднимаю голову в сторону замерших надо мной супругов, с слабой улыбкой глядя на их переглядывающиеся лица. Я только сейчас замечаю в руках Кобейна, чьи глаза скрыты за здоровенными темными очками в белой оправе, глядящего, в свою очередь, на меня ребенка. Стоящая же рядом с остатками семьи усмехающаяся моему рассказу Кортни кажется наиболее презентабельным составляющим троицы, выделяясь и ростом из-за каблуков, и уверенностью в позе. - Черти что, - со смехом заключила Лав, легонько ткнув молчаливого и, судя по всему, упоротого чем-то Кобейна в бок, однако он лишь тихо прокашлялся и кивнул, пребывая, видимо, в нирване, - ладно, заползай, бродяжка, - провернув пару раз ключ в замочной скважине, Кортни входит в номер. Я с готовностью поднимаюсь на ноги и, проводив взглядом долбанувшегося плечом о косяк Курта, заворачиваю в темное помещение, тут же посветлевшее после щелчка выключателя. Кортни тут же скидывает с плеч легкое пальто и запрокидывает голову, ероша волосы, когда я замечаю, что на боку черное с белыми маленькими кругами платье слегка порвано, хотя это неудивительно. - Тетя Крис опять накосячила, - обращаясь к покачивающейся у кровати Фрэнсис, большими глазами оглядывающейся обстановку вокруг и снимающего с нее верхнюю одежду отца на коленях, усмехнулась Лав.- Накося-ячила, да-а, - пришиблено-довольное выражение в голосе раздевающего дочь Кобейна заставляет почувствовать дикий прилив смеха.- Он совсем укурился, - проговаривает в сторонку Кортни, постукивая по виску указательным пальцем. Курт в ответ что-то невнятно мычит, усмехаясь при этом. Судя по всему меня ждет тихий и спокойный вечер в семейном кругу, пусть семья и не моя вовсе, поэтому я, заприметив уютный угол, где недалеко от прикроватной тумбочки стоит плетеное кресло в качестве предмета интерьера, усаживаюсь в него с ногами, упираясь подбородком в колени. Заняться больше нечем, поэтому меня, как это часто бывает, увлекают наблюдения за находящимися в комнате людьми, одним незначительным вечером из их жизни, скрытой от общественности и чужих глаз. Сейчас единственный чужой человек - я, но что-то неуловимое и в поведении и в каких-то незначительных будничных словах, произносимых расстегивающей пуговицы платья Лав, заставляет почувствовать себя частью этого вечера. Эта женщина порой могла быть до невозможного громкой, бескомпромиссной и тщеславной, но в то же время ее окутывала какая-то необъяснимая аура уюта, тепла и гостеприимства. Иногда просто при взгляде на нее парадоксально представлялась картина, мало соответствующая ее внешнему облику: теплый дом, легкий, но не мешающий беспорядок, какая-то тишина в незначительных мелочах, ощущения своей собственной важности, хоть ты и не принадлежишь к ее семейному клану. - Дикие цены за какой-то ширпотреб. Этого барахла навалом и в Сиэтле, но по меньшей цене. И чего Курт эту Ирландию все нахваливает, - Кортни все продолжает говорить о каких-то обыденных вещах, стягивая с себя платье и оставаясь в одном нижнем белье, и часто переходит на какие-то посторонние темы вроде своих знакомых в музыкальном или кинематографическом бизнесе, если это приходится к слову. Я не очень вникаю в суть ее речи, больше слушая голос и наблюдая за ее непринужденно оголяющейся фигурой в мягком матово-рыжем свете настольных ламп. Какой бы жизнью человек не жил, ему всегда будет чего-то не хватать. Если у тебя есть деньги, ты порой можешь почувствовать тоску по настоящему счастью, которым обладают люди бедные; они же, в свою очередь, мечтают о большем достатке, чтобы легче было сводить концы с концами; люди свободные от власти денег и чужих косых взглядов вроде вольных бродяг часто задумываются о том, что, сколько бы мест они не посетили, они не смогут увидеть всего, что-то все равно останется неизведанным; поэты, философы и прочие люди с тонкой душевной организацией, высоким уровнем мышления и большими моральными ценностями иногда скучают по чему-то простому и донельзя обыденному вроде простого вечера в компании телевизора и ужина. Я с трудом могу определить, чего не хватает мне в сложившихся обстоятельствах. Весь тур прошел под знаменем невыносимого солнечного и всепоглощающего счастья, которое заполняло все полости тела и каждую темную улицу любого посещенного города. Мир в мыслях, любовь в сердце и легкость в теле. Это не исчезло со временем, но к этой идеальной формуле жизни прибавилось уже знакомое, но все же отдающее некой новизной ощущение. Голод. Тянущий изнутри голод по чему-то мне непонятному, словно того, что есть снова не хватает. Я задумываюсь: чего же не хватает Кортни, прямо на моих глазах пару раз складывающей свое платье на кровати? Возможно, доброты со стороны окружающих? Глупое предположение, если учесть, что она прекрасно справляется с давлением со стороны не уважающих ее людей. Семья и друзья у нее есть, но она вряд ли полностью довольна жизнью, как и каждый из нас. За исключением, быть может, Фрэнсис, которую Курт, так и не сняв очки, унес в ванную некоторое время назад. Сейчас она, как пустой сосуд, который в течение всей жизни будет наполняться информацией извне, сейчас у нее чистое и открытое сознание, которое потом либо, скорее всего, наполнится, как чаша, до краев обыденными и привычными для людей вещами, как те же большие цены, всемирный кризис, страх смерти, обязательства перед окружающими, либо останется наполненным только на половину, вторая же будет занята выдумками и фантазиями из ее собственного внутреннего мира, в котором она будет проживать не менее реальную жизнь. Невозможно предугадать, что случится с ее мышлением в будущем, пусть первый вариант гораздо более популярен, настолько, что только единицы подвержены иному. У ее отца, например, чаша сознания не только наполнилась, но и переполнилась, судя по всему, причем переполнилась информацией из его собственного мира каких-то идей, фантазий и мечтаний. Хорошо ли это? Если рассуждать с точки зрения реальной жизни, то определенно нет; если же принимать во внимание внутреннее устройство и душу человека - определенно да. Далеко ли в реальном обыденном мире пойдет человек, который не в состоянии даже чай себе заварить? И далеко ли пойдет приспособленный к реальности человек в мире, где законы физики, математики и формулы успешной жизни не действуют? Все слишком относительно, чтобы судить об этом сразу.Кортни уже успела скрыться в ванной комнате вместе с Фрэнсис, которая невнятно голосила на пару с Куртом, когда тот опускал ее в набранную воду. Теперь же пришибленный мирянской радостью музыкант расположился прямо на полу, раскинув в стороны руки и, наконец, стянув с лица очки. Я отрываюсь от записей в тетради, вглядываясь в его профиль с такого ракурса, что позволяет разглядеть едва заметное беззвучное шевеление его губ. Мысленно мне представляется, словно он посылает какой-то неразличимый для человеческого слуха сигнал на свою родную планету где-то очень далеко, там, где звезды соединяются в целые сверкающие пояса вроде млечного пути и светят ослепительно-ярко. Осознание этого приходит только сейчас, но, кажется, подсознательно мне всегда казалось, что Курт с другой планеты. Может, он и не человек вовсе, по крайней мере, не был им, пока не прицепились обыденные человеческие грешки и ошибки. Слишком странный представитель расы, чтобы быть одним из ее составляющих. Лишь один из семи миллиардов, которые забудутся после смерти? Почему-то именно эта мысль кажется сущим бредом, а не моя выдумка про другую планету. Возможно, так кажется из-за особого отношения к нему, и так, может быть, происходит очень часто и с другими людьми, имеющими действительно важных для себя друзей. Может, это всего лишь очередная попытка заслонить реальность. Чуть выдающийся вперед кадык на его шее раз подпрыгивает вверх и снова возвращается вниз, после чего Курт шумно выдыхает, словно резко выпуская весь воздух из наполненных легких. На лице его при этом замирает какое-то странное выражение, близкое к тому, что проскальзывает у некоторых детей, когда им говорят подождать еще чуть-чуть, и им приходится ждать. Может мы все с другой планеты, переселенные сюда уже очень давно. Может, когда-то мы все были другими, красивыми и изнутри и снаружи, никогда не старели, не были рабами низменных чувств и банальных вещей, относились друг к другу, как к братьям и сестрам, и были очень похожи. Возможно, так и было когда-то, но сейчас основная разница лишь в том, что кто-то после череды испытаний выдержал их и может вернуться на родную планету, а кто-то стал рабом этого мира и останется здесь навсегда. - Знаешь, а я кольцо свое обручальное одному ирландцу проиграла, - тихо заговариваю я, обращая на себя внимание отвлекшегося от рассматривания потолка Курта.- А зачем оно тебе? - я пожимаю плечами в ответ - я и сама не знаю, зачем хранила его все то время, - считай, это счастливая случайность. От барахла нужно избавляться, тем более, если оно ни черта не значит уже. Я тихо хмыкаю, невидяще глядя вперед с чуть наклоненной набок головой. Взгляд как-то случайно сталкивается с глазами лежащего на спине Кобейна. Мне уже не раз, как и многим, приходилось отмечать их красоту и странность, но, тем не менее, что-то в их выражении, где-то очень глубоко продолжает поражать. Как бы он ни был одет, как бы сильно не зарастал щетиной, какие бы чувства и эмоции не переживал, каким бы усталым и серьезным не выглядел со стороны, во взгляде все равно неизменно за множеством эмоций читается то непонятное выражение. Что-то совершенно неясное, что-то без названия, что действительно заставляет думать, будто он с другой планеты, будто он сам другой. Поджав губы, Курт моментально скашивает глаза к носу, сморщив нос, и отворачивается, тихо улыбаясь своим же действиям. Из ванной доносится плеск и псевдо возмущенный тон Кортни, на который я отвлекаюсь, но уже скоро вновь возвращаюсь к своим мыслям. На секунду появляется желание прилечь на полу рядом с Кобейн, без объятий, разговоров, игр в гляделки и взаимных подколов. Просто лечь рядом и утонуть в этом уютном молчании, когда кажется, что весь чертов мир заткнулся хотя бы на десять минут, отказавшись от вечной спешки, гудения проводов и неоновых вывесок, бессмысленной болтовни только для того, чтобы не повисала пауза. Словно все электричество разом вырубили, все люди онемели от шока, заснули или даже умерли, и вся замолчавшая, потухшая планета вдруг увидела свет звезд, не приглушенный огнями больших городов, услышала стрекот насекомых в высокой нежно шепчущей что-то от ветра траве, глухой треск гравия под подошвами ботинок и чье-то дыхание. Так удачно окажется, что это дыхание будет принадлежать твоему другу, но, к сожалению, это невозможно. Мы оглушены мертвой "тишиной" мегаполисов и ослеплены бездушным "мраком" неоновых огней. Я все так же остаюсь в кресле, чуть скрестив лодыжки, из-за чего послышался легким скрип сапог друг о друга. Похоже, Курту очень уютно лежится на полу, но я не подхожу, не ложусь рядом, не только потому что знаю, что это вряд ли принесет действительно ожидаемый воображаемый результат. Иногда случается, причем все чаще в этом туре, что я не могу точно вспомнить того, что было несколько дней назад или же даже несколько часов назад. Я осознаю, что это было, я вижу результат, но сам процесс словно вырван из череды последовательной связи. Началась какая-то мерзкая бессонница, во время которой, как и в этот недавний раз, я думаю о каких-то странных вещах, не имеющих отношения к прошедшему дню, всем мыслям за него и устоявшемуся мышлению, настроению. В этот раз я проснулась действительно резко, прямо посреди ночи, хотя на то не было никаких причин, проснулась и явно чувствовала, что ресницы и небольшая площадь вокруг глаз намокла, как от слез. Я не плакала, мне не снились кошмары, ужасы и прочее. Я не вспоминала о прошлом, не чувствовала обиды или злости на кого-то, не боялась и не радовалась - ничего, что могло бы привести к такому эмоциональному всплеску. Я просто проснулась и не могла осознать, что происходит, почему я в этой комнате, и что произошло до. Словно человек, который спал много лет, я проснулась в совершенно странном и незнакомом месте, совершенно потеряна, без связи с реальностью, словно вырванная из череды прошедших дней в новую реальность. Я отчего-то ощущала себя каким-то потерянным существом, которого до этого держали в клетке, не выпускали на волю и долго мучили. Страшно представить, что это за припадки, которые случались практически каждую ночь и дико пугали просыпавшуюся Линду. Я, кажется, приставала к ней с расспросами, что произошло, металась от непонимания происходящего, пугала ее и себя. Я была бы даже готова наведаться к психологу, к которому она меня в шутку направила, но не уверена, что именно этот человек поможет мне разрешить проблему. В этом я могу разобраться только сама, вдруг это лишь от резкой смены климата или от внезапно нахлынувшего счастья. Почему-то именно в эти моменты, когда я просыпалась резко ночью, или же когда с трудом могла вспомнить, что происходило ранее, я чувствовала себя и размышляла совершенно иначе. Сейчас, сидя в плетеном кресле в углу тихой комнаты, я размышляю о личностях моих друзей, о своей собственной, обо всем этом уютном молчании, но уже завтра что-то снова переклинит, словно переключится соединение проводов, и я буду снова бездумно веселиться, ждать возможности выпить на халяву и побалагурить на широкую ногу. Даже думать не буду обо всем этом анализе прошлым вечером или же посчитаю саму себя мрачной занудой. В самом начале это пугало, но сейчас я уже не удивляюсь и просто жду этого, как чего-то нормального и привычного, словно восход солнца. Это кажется диким, но какой смысл пытаться что-то перемкнуть в себе, если я даже не понимаю причины и природы этих превращений? Это может казаться даже забавным, потому что в голове уже в качестве предисловия звучит фраза "город засыпает - просыпается мафия", произнесенная голосом Кортни, когда мы играли в эту фигню уже достаточно давно. Скорее всего, так выходят мои темные помыслы и источники, требующие крови, жертв и груды изрезанных тел взамен счастью и радости весь прошедший день. Кобейн перекатывается на живот и кое-как встает на четвереньки, чтобы потом, пошатываясь, подняться на ноги и проследовать до камина в стене. Там он снова приседает на колени и, почти засунув светловолосую голову в сам камин, пытается поджечь лежащие там пару поленьев, предоставленных гостиницей. Со своего места я могу наблюдать лишь, как вспышка от разразившейся огнем искры озарила лицо и волосы Кобейна рыжеватым светом и затем поглотила одно из поленьев, слизывая гладкий слой дерева, обугливая его. Я не легла рядом, когда захотелось, а теперь он ушел к огню. "Они приплясывали на улицах как заведённые, а я плёлся сзади, как всю жизнь плетусь за теми, кто мне интересен, потому что интересны мне одни безумцы, те, кто без ума от жизни, от разговоров, от желания быть спасённым, кто жаждет всего сразу." Так говорил Джек Керуак устами своего героя, и я все чаще возвращаюсь к подобной фразе во времена отчаянных приступов непонимания, когда кто-то из друзей или знакомых людей оказывается рядом. Кобейн беззвучно бормотал что-то на своем языке, общаясь, кажется, со звездами, видимыми для него даже через потолок, а я была поглощена наблюдением за ним. Я сидела вдали и получала свою дозу этой жизни, лившейся в нем, никак не вредя ему самому, ее источнику. Это словно пассивное курение: ты получаешь только дым, но он хранит в себе остатки самой сути курения. При этом ты даже не просишь сигарет. Правильно ли это и существует ли вообще в такой ситуации подобное понятие? Сомневаюсь. Иногда для человека это единственный путь почувствовать жизнь другого или определенные ее моменты, которые не случатся с ним самим. Я не могу оторваться от этих наблюдений, но при этом чувствую себя, словно безногий в инвалидной коляске, который с трепетом в груди и замиранием сердца наблюдает за футбольным матчем, буквально ощущая, как и его собственные мышцы в отсутствующих ногах наливаются свинцом от быстрого бега. Вероятно, по этой же причине я и оказалась в этом номере. Я пришла, чтобы наблюдать и хотя быть чуть-чуть прожить жизнь интересных мне людей. Людей, кажется, счастливых и незаурядных. Насладиться теплом и уютом их семейного счастья, побывать в этом маленьком, сокрытом от глаз мирке, словно в надежном гнезде. Они живут сейчас, смеются с каких-то непонятных для постороннего шуток, переглядываются, ведут себя непринужденно и по-настоящему, что относится прежде всего к Кортни. Мне еще не доводилось видеть ее полностью домашней в кругу семьи, хотя намекающие на это моменты часто случались ранее. Интересные мне люди идут впереди, а я плетусь сзади, словно тень, поглощающая уже пройденный ими путь, записываю свои мысли, молчу и наблюдаю. Молчу и наблюдаю. Как тень. Тень жизни и событий, которую наполняет чужая вера и счастье, которое она чувствует, как свое собственное. Долго наблюдая до этого за сидящим практически без движения Кобейном у горящего камина, я поднимаюсь с кресла и практически бесшумно прохожу к нему, садясь рядом. Подбородок снова утыкается в подтянутые к животу колени, а взгляд устремляется к танцующим в камине светло-рыжим у краев и матово-желтым в середине языкам пламени. От каждой новой кроткой и импульсивной волны, раскатывающейся по всей длине огненных хвостов, вверх взлетают мелкие искры, тут же исчезающие в темноте трубы. Неравномерное движение, чуть скачущее и игривое, завораживает, не позволяя оторвать взгляд, хотя в глазах уже расцветают перекрывающие изображение камина цветные круги. Оторваться невозможно, кажется, словно, чем сильнее ты вглядываешься, тем яснее понимаешь строение огненных языков и их странную структуру, кажущуюся на взгляд мягким полупрозрачным шелком. - Так, что-то там подозрительно тихо стало, - из ванной донесся голос Кортни, - мне искать киллера, потому что вы трахаетесь в шкафу, или кто-то умер от балдежного передоза? - Тут нет шкафа, дорогая, - усмехается Кобейн, тыкая в дрова кочергой, и я оборачиваюсь назад, проверяя действительное отсутствие шкафа. Одни только тумбочки.- Кто занимался планировкой номеров? Есть камин, но нет шкафа...Вверх под треск горящего дерева вздымается столб красновато-рыжих парящих по воздуху в беспорядочном движении искр, разлетевшихся от скатившегося с кучки дров обуглившегося полена. Не замедляя своего движения, искры опадают на каменную поверхность камина, утопая и угасая в пепле. Кобейн чуть отклоняется, почти ложась на бок, чтобы выудить что-то из-за кровати, а затем возвращается обратно, с невозмутимым видом протягивая мне гитару Кортни. - Чтобы не волновалась, - сипит Курт и тихо прокашливается, снова зачем-то натягивая очки. Я несколько минут смотрю на отражение огня в черных линзах, а затем перетаскиваю гитару себе на колени, опираясь спиной об угол кровати сзади. Пальцы ложатся на струны, перебирая их, из-за чего доносится тихий звук с едва различимым дребезжанием. Взгляд переходит с дрожащего в камине рыжего костра на сидящего сбоку от меня Кобейна, что неподвижно сидит, обнимая руками притянутые к груди колени, и смотрит в камин, а затем на черный квадрат окна в стене за его головой. На черном фоне вечернего неба вдруг начинают появляться белые кружащиеся точки, похожие на медленно падающие звезды, но гораздо белей и невесомее, словно пух. Словно снег.- Смотри, - киваю я, чуть ткнув локтем в бок уже задремавшего Кобейна, который тут же встрепенулся и обернулся по указываемому направлению. - Ноябрь наступил, - криво усмехнувшись, он оборачивается назад и протягивает мне один из скрученных косяков, который я, не подумав, принимаю. Излишняя самоуверенность в себе снова подрывает мою жесткую завязку в отношении любых наркотических веществ, и, зажав зубами косяк, я наклоняюсь к огню зажигалки в его руке, тут же чувствуя, как после первого же вдоха дыхательные пути наполняются сладковатым дымом. С непривычки челюсть слабо сводит, когда я выдыхаю дым в воздух, держа гитару за гриф только левой рукой. - Что за рифф? - из ванной выходит Кортни. Она выглядит до странного непривычно расслаблено после водных процедур с дочерью, которая теперь обосновалась на ее руках, завернутая в полотенце. Светлые влажные на вид волосы завернуты в небрежный узел на макушке, распаренное теплом воды в ванной тело скрыто за толстым махровым халатом, а на лице, лишившемся вечного яркого-горящего смазанного макияжа, застыло расслабленное мягкое выражение. Она кажется просто невероятно теплой, словно в одной этой женщине сосредоточен весь уют и все понятие тепла. - Это итальянская колыбельная.- Эх, я уж понадеялась, - без большого сожаления вздохнула Кортни и, отдав уже практически спящую Фрэнсис сидящему на полу Курту, сладко потянулась, зажмуриваясь. Светло-розовые губы застыли в мягкой полуулыбке. - Итальянский фолк мы мешать в общую кучу не будем, продажи это вряд ли увеличит.- Это так важно? - спрашиваю я, глядя на лежащую на коленях Кобейна девчонку, что запрокидывает голову в попытке посмотреть на меня, а затем отворачивается, заливаясь смехом.- Важно? Конечно, важно, - отвечает Лав, отойдя от прикроватной тумбочки, у которой налила себе что-то в бокал и, сглотнув какие-то таблетки, запила этой желтоватой жидкостью, - от продаж зависит популярность группы и благополучие ее участников.Кровать слегка скрипит под весом тела взобравшейся на нее Кортни, которая, добравшись до края, где на полу сидим мы, свешивает с нее ноги и наклоняется к голове своего мужа, обнимая его руками за плечи и утыкаясь носом в взлохмаченную макушку. Со стороны парочки доносятся тихие смешки, когда Лав наклоняется к губам запрокинувшего голову назад Курта и чуть сильнее сжимает его плечи. Я поворачиваю голову прямо, чтобы не вмешиваться хотя бы в такие личные детали их жизни, однако усмешка все равно растягивается на губах против воли. Через некоторое время из-за дергающей отца за волосы взревновавшей Фрэнсис супруги отрываются друг от друга. - Так что там у вас с Линдой случилось? Она изменяет тебе с Патти? - уткнувшись подбородком в макушку корчащего рожи заливающейся дочери Кобейна, интересуется Кортни. Я пожимаю плечами, не зная, что ответить, глядя в мутно-зеленые естественные без обилия макияжа, по-доброму глядящие глаза женщины. Отсутствие боевой раскраски обнажило некоторые недостатки ее кожи вроде мелких прыщиков на щеках и морщинок, но почему-то это не делает ее менее привлекательной, а даже наоборот. - Я не знаю, - снова повторяю я, поджимая губы и машинально дергая пальцами струны лежащей на коленях уже ненужной гитары, но молчание и явное ожидание продолжения со стороны Кобейнов мне молчать не позволяет, - у бурных чувств неистовый конец, он совпадает с мнимой их победой, - по мере тихого проговаривания цитаты, я чувствую, как глаза, чей невидящий взгляд направлен на огонь, постепенно сужаются, а от собственных слов по спине пробегает какой-то холодок, я не могу ее потерять, - разрывом слиты порох и огонь, так сладок мед, что, наконец, и гадок... Избыток вкуса отбивает вкус.- О-о-оу, - многозначительно протянула уставившаяся на меня, как и Кобейн, чьих глаз мне не видно из-за очков, Кортни, - ты думаешь, она собирается тебя бросить?- Нет, - неожиданно для себя громко заявляю я, - я просто... что? - пытаясь подобрать слово, спрашиваю я у засмеявшейся Кортни, что, переглянувшись с запрокинувшим голову Кобейном, отрицательно качает головой, подбивая продолжать, - я не хочу, чтобы она волновалась из-за меня. - Кури, - с проскользнувшей на губах обнажающей зубы странной улыбкой советует Курт, кивая на тлеющий в моих пальцах косяк, и затягивается сам. Я шумно выдыхаю, поджимая губы, а затем, зажав сигарету в зубах, ложусь на спину и закидываю ноги на край кровати. Рука Кортни тут же проходится по моей левой ноге, чуть сжимая лодыжку через сапог, а в глядящих на меня глазах и улыбке появляется какое-то странное выражение. Словно я сейчас самый важный человек, словно ей действительно не все равно, что со мной происходит, как складывается моя жизнь, словно она действительно беспокоится. Возможно, это лишь мнимое ощущение или очередная игра, но я не могу знать этого наверняка, поэтому предпочитаю думать, что действительно важна для этой женщины, которую я действительно люблю. Люблю как человека, как старшую подругу и наставницу, с идеями которой порой не согласна, люблю за то, что я нужна ей или за ее возможное притворство в этом ощущении для меня. Кобейн чуть запрокидывает голову назад, упираясь затылком в обнаженное колено жены и выдыхает дым тонкой струйкой через рот, тихо улыбаясь куда-то в потолок. Фрэнсис уже уснула, уткнувшись носом в сгиб локтя его правой руки. Я протягиваю руку к руке Кортни, передавая косяк и ей, от которого та, как ни странно, не отказывается, а лишь медленно затягивается, позже выпуская дым через нос. Наблюдая за ней, я кладу голову ближе к ноге Кобейна, пальцами проводя по грубоватым швам и торчащим ниткам от пришитых к джинсах на уровне коленей разноцветным порядком выцветшим заплаткам. Со стороны наше положение может показаться странным и даже аморальным для кого-то, кто увидит лежбища людей на полу и кровати с косяками и ребенком. Но почему-то именно сейчас я чувствую себя в своей тарелке, словно в тихом семейном гнезде, где есть понимающие меня и заботящиеся люди, к которым можно просто прийти и отдохнуть, провести тихий ни к чему необязывающий вечер, почувствовать себя до невозможного наивной и уставшей. Возможно, это лишь видимость, лишь завуалированное под реальность притворство, но оно безотказно действует. И мне чертовски тепло, и я бы хотела остаться в этой дымке рыжеватого цвета еще на немного, чтобы привести в порядок расшатанные моими же припадками без причины и сути нервы. "Последний кайф, чтобы залечить мои нервы"...*Через некоторое время молодые родители уложили на счастье спящего ребенка в кровать, после чего Кобейн, отвечая на все мои заверениями лишь картавыми передразниваниями, замотался в плед и самоотверженно отправился ночевать в ванную, предоставив неширокую кровать мне и Кортни. Когда дверь его нового спального места закрылась, Кортни сказала, что он иногда уходит куда-нибудь просто так и дома, чтобы побыть одному, хотя ссор до этого иногда и не случается. Мне осталось только молча прислушаться к ней и лечь на поскрипывающую поверхность матраса, подкладывая руки под щеку. Сон долго не шел, не отпускало ощущение какой-то недосказанности только с моей стороны. Мне хотелось что-то сказать уже посапывающей женщине, но вместо этого, уже мысленно готовясь, я только молчала, чувствуя спиной через ткань футболки тепло ее лежащей рядом руки. - Как ты с ним живешь? - в ответ доносится тишина, но, как мне кажется, Лав открыла глаза.- Ты имеешь в виду "как я могу с ним жить" или просто бытовой вопрос? - сонным голосом все же отвечает Кортни. - Бытовой, - я медленно переворачиваюсь на спину лицом к профилю лежащей с прикрытыми глазами Лав, - я имею в виду ваш уклад жизни. Как ты живешь с ним?- Ну, - протягивает Кортни, не открывая глаз, и продолжает дальше уже практически на одной ноте и без особых эмоций, словно уже сотню раз говорила все это только в мыслях, - иногда это действительно вгоняет в депрессию и действует утомляюще. А иногда нет. Иногда это наполняет меня молодостью и силами, а иногда высасывает все, что было... Я бы хотела, чтобы мой муж был более серьезным и взрослым, более реальным. Но любила ли бы я его так же без всего этого детского дерьма в нем? Не знаю...- Ты действительно любишь его? - разглядывая ее темный из-за отсутствия освещения более бледный, чем обычно профиль, спрашиваю я.- Конечно, - через паузу следует ответ, - если бы я его не любила, то вряд ли бы жила с ним и терпела все его тупые выходки и странности. Я люблю его и окружаю заботой по мере возможности, чтобы все было хорошо.- И для него этого достаточно? - Кортни впервые открывает глаза, уставляя в потолок, и молчит.- Я не знаю.- А достаточно ли этого для тебя? - снова спрашиваю я, не позволяя Кортни перевернуться, - я имею в виду его любовь. Это ведь единственная вещь, которую он может дать тебе помимо денег. - Просто заткнись и спи, Пфафф, окей? - беззлобно ворчит Кортни, все же переворачиваясь и накрываясь одеялом по самую голову, - ты не хотела волновать Линду, но волнуешь меня. Спи, бродяжка.Я молча следую совету женщины, затихая на своей стороне кровати. Мне остается только ждать, слушая тихие шорохи в темной комнате вроде дыхания Кортни, далеких гудков машин с улицы и тиканья стрелок, когда придет сон. Из-за посетивших голову мыслей, однако, сделать мне это удается очень нескоро.*Old Age.