Часть 54 (1/1)

Оседлавшие шторм,Оседлавшие шторм...Мы рождены в этом доме;Мы брошены в этот мир. Словно собака, у которой отобрали кость,Словно актёр, игры которого никто не видит.Оседлавшие шторм... - The Doors - "Riders on the Storm". (также писалось под "Banme No Eki" от Joe Hisaishi) Люди на вокзальной станции создают какой-то странно необыкновенный шум, характерный лишь для разномастной толпы. Здесь можно услышать чьи-то выкрики, зовущих по имени людей, долетающий до ушей незнакомый смех, неразборчивый разговор с вырванными, будто из общего контекста какой-то мысли фразами - вся жизнь людей в одном только звуке на станции. Слышен гул проезжающего недалеко по ржавым рельсам поезда, который затем, подъезжая к пункту назначения, окутывает сероватым стелящимся по полу дымом окружающее пространство и незнакомые фигуры, стремящиеся попасть в вагоны. Гул, шум, отрывистый стук колес, голоса, шорохи проходящих мимо человеческих ног занимают внимание, но, тем не менее, можно, прислушавшись, различить больше надуманный какой-то слуховой галлюцинацией звук капающих с крыши похожего на сарай здания касс капель тающего под лучами болезненно-желтого солнца снега; слышен робкий шипящий звук тлеющего обуглившегося ярко-рыжим ободком конца сигареты с опадающим время от времени от тяжести или легких порывов ветра серовато-черным пеплом. Дым врывается в легкие, стоит губам только коснуться фильтра, а затем обратно в воздух, взмывая вверх сначала стремительной беловато-серой торпедой, а затем рассеивающейся полупрозрачной медузой. В этом году выдалась странная осень. Своим тающим укрывшим землю лишь тонким слоем снегом она напоминает весну, словно зиму просто вырвали из общего течения времени, как страницу из книги. Незакончено. Но кажется, этот недостаток осенних холодов, дождей, серых дней и белых ночей с объятым пеленой низких облаков небом еще возместится в будущем, к тому же, не стоит забывать, что мы сейчас слишком далеко от штата Вашингтон, где подобная погода обычное дело практически для любого времени года. Очередной, мягко касающийся кожи прохладный порыв ветра приносит с собой какой-то нежный запах свежести, дыма и гари от каких-то далеких костров, которые, бывает, разводят, чтобы сжечь листву, оставляя целые черные проплешины в сухой желтоватой траве на склонах лесов. Взгляд останавливается на темнеющих на беловато-бежевом фоне галечной насыпи внизу полосках рельс, редкие камешки на которых начинают чуть-чуть подрагивать, словно вибрируя. Поезд, издав протяжный глухой гудок, возобновляет движение, вскоре исчезая вдалеке, оставив за собой лишь поднимающий полы плаща и волосы в воздух порыв ветра. Дымчатая медуза снова медленно рассеивается в прохладном мягком воздухе, позволяя прищуренным глазам разглядеть зашедший за светло-серые рваные облака круг солнца. За полупрозрачной пеленой можно более четко увидеть его ровные контуры, но вскоре глаза начинают болеть и от этого, так что приходится зажмуриться, видя на внутренней стороне век цветные пульсирующие пятна, которые затем воображаемо переносятся и на мутно-голубой купол неба с словно разбавленными в этом цвете молочными мазками. Взгляд медленно проходится горизонтально по открывающейся на вид панораме на другой стороне станции, где через черные сливающиеся друг с другом ветви видно широкое поле с проглядывающими сквозь тающий снег черными кочками, поселение из множества домов у горизонта вдали. Дым в очередной раз вырывается в воздух, когда глаза перемещаются на мелкий издающий мелодичный писк комок на крыше здания касс. Передразнивая птицу, я тихо насвистываю похожий мотив, вытянув губы. - Вот ты где! - свист резко обрывается, когда рядом раздается знакомый женский голос, и чья-то рука оказывается на плече, сжимая коричневую ткань куртки. Взгляд сталкивается с искрящимися каким-то блеском голубыми глазами.- Наши уже в поезд заваливаются, только Эрика от столба еле оторвали, - оповещает девушка, пока я, в спешке пару раз затянувшись остатками сигареты, откидываю окурок в сторону и разворачиваюсь к Митчелл, чтобы поднять нелегкую сумку, которую она держит в руке. Линда только смеется, запрокидывая голову, с моих джентельменских замашек. Кому-то нужно занимать такую позицию в отношениях, и уж лучше это буду я. Держась за руки в толпе проходящих к вагонам остановившегося с обратной стороны станции, на которой я стояла, поезда, мы пытаемся осторожно протиснуться между людскими телами. Потенциальные пассажиры и люди, их провожающие, обнимаются, машут друг другу и снова воссоздают все тот же определенный шум толпы людей, смешанный с шумом подъезжающих по другим путям поездов. Этот образ заполненных вокзалов, людей с чемоданами, стремительно пролетающих мимо окон под аккомпанемент из мерного стука колес картин местной природы - образ дороги стал настолько привычным и естественным, что иногда становится странно представлять, что вот-вот все это кончится, и мы снова будем сидеть в Сиэтле, встречаться на пьянках и репетициях, каких-то собраниях по производственным вопросам. Конечно, скоро так и будет, ведь тур не может длиться вечно, и я подозреваю, что в скором времени опять что-то произойдет, но почему-то это не пугает. Возможно, после стольких приятных и спокойных, полных счастьем, молодостью, свободой и музыкой дней моя карма очистилась и сознание открыто для новых приключений на место, где спина теряет название. Это ведь жизнь, так что ее нужно просто проживать по-настоящему, а не прятаться в углу, просто плыть вперед, как этот поезд по рельсам, с которых он не свернет. Должно случиться что-то по-настоящему жуткое и грандиозное, чтобы поезд сошел с рельс, и тогда все его пассажиры умрут. Я поезд. Я чертов поезд. - Ну наконец-то, черт бы вас побрал! Опять любовным утехам предавались? - усмехается Лав, попутно отпихивая Эрика от бутылки на небольшом столике у окна в купе вагона, в которое мы вошли секунду назад, пройдя по коридорам вагонов. - Зависть - грех, Кортни, - закинув сумки на верхний ярус, где, как предполагалось, будет спать кто-то из нас пятерых, я падаю на сидение рядом с Линдой.- И как же Господь накажет меня за это?- Отсечет у твоего мужа всю возможность к репродуктивной функции, - криво усмехнувшись, отвечаю я, глядя на сидящую напротив Лав. Глаза женщины сначала расширяются на мгновенье, а затем на лице проскальзывает улыбка, перерастающая в смех.- Почему всех так интересует репродуктивная функция моего мужа? - со смехом, недоумевая, спрашивает Кортни, оглядываясь на сидящего рядом Эрика.- Потому что ты постоянно об этом говоришь в каком-нибудь контексте.- О, ладно, я поняла. Обещайте заткнуться, если я позволю вам опять нажраться в хлам! - с этими словами, женщина вынимает из-под стола припрятанные там заранее бутылки с темной жидкостью - портвейн, которым мы затарились еще во Франции. - Другой разговор! - сразу оживился Эрландсон, протягивая стакан к Лав, которая, закатив глаза, все же приняла посудину.- Гарсон! Повторите, пожалуйста, - не отставая от мужчины, я протягиваю за пойлом уже руку, в которую Лав всучивает бутылку, пролив некоторую часть ее содержимого на пол, что вызывает вихрь вскриков: Эрика от такого расточительства и Линды от почти попавших на светлые брюки капель. В это время поезд пару раз дергается, издавая глухой стук где-то под полом, и медленно начинает движение, постепенно наращивая ритм стучащих колес. Опустевшая светлая станция, залитая холодным светом с туманного неба, медленно уходит из виду.- Такими темпами, мы останемся единственными вменяемыми людьми среди этих алкашей, - облокотившись щекой о руку с притворным ужасом и безысходностью на лице, проговаривает Кортни, обращаясь к Линде в шуме нашего хилого дуэта тостов, после которых стакан Эрика и бутылка в моей руке сталкиваются.- Вообще-то бутыли у тебя были, - замечает Эрик, из-за чего Лав несильно ударяет его какой-то книжкой в черной обложке.- А кто к нам с чем зачем, тот от того и "того", - на мою долю выпадает только негодование Кортни, закатившей глаза и поднявшей растопыренные пальцы к потолку в немой мольбе. Отпив из горла бутылки несколько глотков, я откидываюсь на сидение спиной, сжимая свободной рукой ладонь Линды и переплетая ее пальцы со своими, как будто в какой-то игре.- Вы, кстати, Марвина не забыли? В следующий раз он не будет мелочиться и продаст наши почки друзьям Джерри. - Он с остальными в соседнем купе, - отмахивается Лав и утыкается в книжку на столе со своей стороны. Поезд уже набрал привычную скорость и, покачиваясь, двигался вперед по уходящим вдаль рельсам через все редеющие жилые постройки тихих поселков, что постепенно сменялись разрастающимися лесами...Когда в купе зашел ехавший изначально с нами, но отошедший на заработки Джеронимо, вернувшийся, к слову, с пятью долларами и полными карманами конфет в уплату за значки и прочий паленый "антиквариат", мы отъехали уже на приличное расстояние от вокзала и прочих жилых районов. За окнами до самого горизонта, встречаясь там с мутно-голубым полотном неба, простирается лишь широкое поле без конца и края. Желтоватая сухая трава с зелеными оттенками покрывает мелкие овраги, кочки, стелясь сплошным ковром до самых далеких похожих лишь на остроконечные маленькие фигуры сосен от начинающегося вдалеке леса. На сухой желтоватой траве видно убранное сено, похожее своей формой на круглые катушки. И ни одной живой души. Уже около месяца мы провели в непрерывном туре по Европе перед записью второго альбома группы. За плечами на тех рельсах, по которым наш состав уже проехал, осталась Франция с ее холодным сырым климатом, но горячей публикой, Чехия и ее сказочные средневековые улочки в скверах между домами с разноцветными стенами, Берлин и его чумовые вечеринки в отеле, поражающая воображение природа Англии и приключения юных алконавтов в ней. И, наконец, Ирландия, в которую мы прибыли лишь три дня назад посредством двух пересадок на поезде, в одну из которых пришлось ехать зайцами из-за шалости Марвина, и небольшой поездки на пароме. Первый концерт на Зеленом острове уже был отыгран с большим успехом, во многом из-за какой-то особой энергетики молодой ирландской аудитории, беспрестанно качавшейся в ритм музыке, трясшей кудрявыми шевелюрами и без смущения общавшейся с группой. Наверное, это был один из лучших наших концертов: лишенный всякой нервозности и спешки, легкий и свободный, веющий энергией молодости и яростью музыки. Не нарушая сложившуюся за этот тур традицию, некоторые участники группы в лице моем и Эрика накатили перед выступлением и чуть не прозевали его, ведя ожесточенные баталии в морской бой, однако даже с этим небольшим опозданием на пять минут концерт оказался на высоте. Оглушающий глубокий стук барабанов за спиной, заставлявший подпрыгивать от каждого удара, словно кто-то дергал за веревки, как марионетку, рев гитары, под который подстраиваешься, выводя собственную замысловатую линию, доводя это до последней капли, последнего звука, писка, треска, выжимая все имеющиеся соки из себя и своего инструмента, доводя себя до пика этого музыкального взрыва энергии. В такие моменты кажется, что на свете не существует ничего главнее и важнее, чем настоящая музыка и связь человека с ней. Кажется, словно это - единственное, ради чего стоит вообще жить. Жить, чтобы заниматься бесконечным совершенствованием самого дорого и важного в своей жизни, того, что задает ритм всему твоему существованию на этой гребаной планете. То, что выплескивает твои эмоции наружу, выворачивает чувства наизнанку, заставляет добивать себя до конца, истязать в попытке выразить и выпустить все, что таится внутри, почувствовать легкость и воздушную пустоту внутри после этого. Пустоту, которая поднимает чуть выше над землей, лишает любых темных чувств, как боль или страх, уничтожает все отрицательное, оставляя внутри лишь тихую гавань, покой, нирвану. А затем появляется то самое чувство голода, требующее немедленного насыщения, которое ты снова должен обеспечить, выматывая себя по полной, вырывая все свои внутренности, выворачиваясь наизнанку, вытягивая все из себя, чтобы этот цикл никогда не замедлялся. Смысл существования настоящего музыканта в этой постоянной добровольной борьбе с созданным им же самим штормом внутри, постоянное движение. Только вперед, ввысь, до самого конца пути, до самого горизонта своих возможностей, пока что-то непобедимое не иссушит все идеи и страсть внутри. А это неведомое, вероятно, только смерть, если ты по-настоящему предан только своему делу, видишь свою жизнь и ее смысл только в нем, дышишь и живешь только этим, только одной возможностью получать эти эмоции снова и снова. За окнами стремительно летящего вдаль поезда проносятся сухие желтые поля, простирающиеся на многие километры в стороны; они, в свою очередь, сменяются лесами, оврагами, на обратной стороне которых видны жилые тихие дома, бьющиеся о каменные стены берегов океанские волны, бурлящие в черном мареве белой пены, зеленые скалы и склоны гор вдали. Иногда становится странно от мысли, что человек сидит практически всю жизнь в одном месте и за все отписанные ему семьдесят или больше или меньше лет не видит даже сотой доли всего мира, а если и видит, то зачастую лишь ту его часть, которую предоставляют туроператоры, которую можно наблюдать из окна гостиничного номера. Лишь обертку, но не реальность, скрытую за этой завесой. Что сказать, мы и сами путешествуем в поездах, видим новых людей, пьем, дебоширим и смотрим на мир через окна поезда, автобуса, фургона, номера, дома. Как через стекло защищенного аквариума на мир и жизнь снаружи. Не очень большая разница, и с этим нужно что-то делать. Человек может умереть в любую секунду, но так и не поймет, куда именно его отправили, где он прожил какие-то незначительные несколько лет, не увидит мир или хотя бы его часть. Может быть, все существование человека и заключается в этом бесконечном учении об окружающем его мире, который беспрестанно меняется день ото дня. Ты можешь объехать всю планету, потратив на это несколько лет, но за это время то место, которое ты посетил первым, изменится до неузнаваемости, так что станет своего рода новым для тебя. Можно провести всю жизнь в дороге, не останавливаясь и встречая все новое. Почему же многих, как и меня, надо признаться, хватает лишь на эти размышления о большом и великом? Ведь я сама продолжаю сидеть в своей конуре. Ответ прост: не хватает повода, такого ощутимо пинка под зад, который даст сигнал к действию. Возмущенный вскрик Кортни, на которую Эрик в шутку плеснул портвейном, но не попал и его последующие тихие хрипы от мести Лав в виде удара книжкой по голове, рождает машинальную улыбку на лице, хотя я все еще смотрю в окно на пролетающие мимо поля и лес вдали, и приносит новое воспоминание о прошедшем вчера концерте. Уже изрядно подуставшие, вымотанные и напившиеся, по крайней мере, я и Эрик, мы отыграли еще несколько песен, на которых я должна была подпевать Лав в качестве бэк-вокала. Мой вокал представлял из себя одни лишь завывания* и невнятные слова в такт задаваемой мелодии, из-за чего песни, наверное, звучали несколько дерьмово, однако народ был в восторге. Может, дело в том, что они были просто не в состоянии соображать и отличать стоящее исполнение от пьяной лажи, лишь бы что-то играло, подпитывая их, как вампиров, кровью. Но какая разница? Я получила колоссальное удовольствие от обмена этой энергией и взаимодействия с самой группой. Словно концерт игрался больше не для тех людей, что собрались под сценой в тесноте да не в обиде, а для нас самих, что подтверждала необыкновенно расслабленная атмосфера вечера и спокойный настрой группы. Мы говорили между собой, перекрикивались и чуть ли не вступали в шутливые споры посреди концерта в перерывах между песнями. В основном, весь разговор шел от лица Кортни, рассуждавшей или поднимавшей ту или иную проблему ее жизни, связанной с общественным вниманием и известностью, а я или Эрик вплетались в эту беседу, пока Патти только смеялась, сидя за барабанной установкой. Доля барабанщика тяжела, как говорил Ринго Старр, он вынужден вечно пялиться на три задницы перед собой. Зато на самих концертах громче Патти участника в группе не было. Темы разговоров Кортни ограничивались обращением к слушателям, когда те, по ее мнению, не достаточно яро реагировали на выступление, или же она поднимала тему отношения к ней окружающих, в основном поклонников группы ее мужа, которые не гнушались считать саму Лав шлюхой. Не знаю, как, но я и сама втянулась в эту перебранку с Лав, когда та начала называть себя в ответ на все эти обвинения "невинной"**. Я же приняла противоположную позицию, шутливо скандируя в ответ на ее все повышающиеся в своей громкости крики "шлюха". Закончился этот интеллектуальный разговор взаимными объятьями двух сторон и ярким погромом сцены, в котором Кортни почти не принимала участия, сразу кинувшись в толпу. Кажется, я даже на секунду успела испугаться за нее, когда фигура в светлом коротком платье исчезла среди воздетых вверх рук толпы, раздиравших на ней одежду, однако кайфующая улыбка на лице женщины страхи развеяла. Я задумалась тогда о чем-то, решив развить эту мысль позже, но теперь не могу вспомнить ничего. На пару с Патти мы разбили ее барабанную установку: пока девушка колотила тарелку об пол, я пыталась разрезать ножом мембрану малого и басового барабана. Затем, уже покинув сцену, мы дружно напились в ближайшем баре, где Лав извивалась на столе и вздыхала, где же ?король ее сердца?, уже сидя непосредственно за столом. Эрик быстро исчез с какой-то не больно молодой мамочкой с рыжими волосами, как говорила Патти, от безысходности бытия. Сама же барабанщица, захватив Кристину, присоединилась ко мне и Линде в медленных танцах посреди толпы в середине бара. Последнее, что я помню, это то приятное, ощутимо разогревающее кровь внутри чувство чего-то бесконечно теплого, правильного, свободного и свежего. Чего-то приятного и привычного, спокойного. Понимала затуманенным алкоголем мозгом, едва стоя на ногах, что так и должно быть, и продолжала бессмысленно покачиваться на мягких ногах, целуя смеющуюся девушку рядом с собой и пачкаясь в ее помаде. Я не успеваю сообразить, когда ночь успела объять мутно-голубой купол неба, а расплывчатый шар желтоватого солнца сменила идеально круглая ослепительно-белая с причудливыми тенями луна. Окно чуть запотело, однако, это не мешает, чуть потерев влажную холодную поверхность рукой, на коже которой остаются мокрые следы, беспрестанно вглядываться в проплывающие мимо едва освещенные лунным сиянием тени. На темно-синем фоне, в котором, как в смоле, увязли далекие круглые точки звезд, среди которых особенно выделяется та, что рядом с луной, едва заметны очертания невысоких черных гор. Они не так уж далеко, от рельс, по которым стремительно летит поезд, их отделяет лишь широкая полоса озера и засохшего будто пустынного поля с сухой землей и загнувшимися редкими ростками в ней. По темной зеркальной глади недвижимой воды тускло стелется свет от фар поезда, легко и неуловимо расстилающийся по сторонам. Сонное постанывание вырывает из мыслей, заставляя обернуться вглубь купе, превратившегося в сонное царство. Чуть поворочавшись, Линда снова пристраивает голову на моем плече, сложив руки на худом боку свернувшегося на сидении калачиком между нами Джерри, чья голова лежит на моих коленях. Я тихо усмехаюсь, кладя руку на его макушку, когда в голове раздается мысль, что мы похожи на полноценную семью с ребенком старше нас самих. Конец двадцатого века - время чудес. Глубоко и тихо выдохнув через нос, я расслабляюсь, пристраивая голову у макушки Линды; глаза перемещаются вперед, останавливая свой взгляд на сидящем напротив Эрике. Его тоже оккупировала в качестве спального места Кортни, на плечах которой лежит пиджак мужчины. Я некоторое время наблюдаю за спокойным полутемным из-за темноты в купе лицом лежащей на коленях Эрландсона Лав, чьи волосы чуть сбились, превращаясь в облако, а затем поднимаю глаза чуть выше. Сам Эрландсон еще не спит, но находится на пороге сна, постоянно клюя носом и внезапно просыпаясь, сонно моргая.Без наполнявших вагоны поезда днем звуков голосов соседей, звона чокающихся стаканов и каких-то левых песен сейчас, ночью, стал слышен звук самого поезда. Глубокий ритмичный стук колес где-то глубоко внутри, оглашающий темные тихие вагоны, размеренно успокаивающий мягкими покачиваниями в такт. Редкие моменты спокойствия, в которых хочется утонуть, их так мало, но каждый на вес золота. Иногда просто хочется остаться в этой последней ночи, проживая ее бесконечное множество раз без перерыва, снова утопая в этом покое и тишине, уюте дальней дороги и чужой земли... А затем ты просыпаешься в холодном поту в душной комнате, понимая, что это был лишь сон.*Реально существующая аудио-запись одного из концертов 93-ого года, где Кристен натурально воет, получая после окончания песни похвалу от Кортни и многообещающее: ?What a fox!?**Также существующая на этих ваших ?твой труба? аудио-файл с шутливой, судя п овсему, перебранкой дам.