Часть 26 (1/1)

Там, где дорога темна, и засеяны поля Где ружья наготове и хладнокровно свистят пули Где на каждом шагу кровь проливается за золото Ты встретишься мне на пути У меня есть костюм моего старика, что умер, подобие улыбки Мои счастливые сапоги с кладбища и песня Я пою песню, чтобы не замёрзнуть И ты встретишься мне на пути Где-то впереди Где-то впереди Там, где темно и холодные ночи Одним солнечным утром, я знаю, Ты встретишься мне на пути, - Johnny Cash - "Further On Up The Road". (также писалось под Sonic Youth - "Pink Steam") Глядя себе под ноги на серый потрескавшийся асфальт, ловящий на свою мокрую поверхность световые блики с непроглядно серого низкого неба с редкими облаками молочного цвета, я в очередной раз наступаю в лужу и замечаю это только, когда слышу звук разлетающихся вокруг брызг, которые тут же смешиваются с темной поверхностью дороги. Остановившись, я оборачиваюсь назад, безучастным взглядом осматривая оставшуюся за спиной картину опустевшего, словно после Апокалипсиса, города с множеством стоящих близко друг к другу высоких каменных построек из холодного серого камня. Вершины зданий почти упираются в низкое и такое же унылое небо, словно связывая два мира. Машин на проезжей части почти нет за исключением редких лихачей, выждавших возможность погонять по пустынным дорогам. Это позволяет без опасения стоять прямо посреди дороги и бесцельно разглядывать возвышающиеся кругом, как безжизненные каменные джунгли, постройки с множеством ровных рядов темных квадратов окон. Разглядывая один из ближних домов, я запрокидываю голову чуть назад, передвигая взгляд к его вершине. Накрапывающий с неба мелкий холодный дождь попадает на лицо, отдельными каплями скатываясь с подбородка на шею, из-за чего кожа покрывается мурашками от холода. Издалека слышится приближающийся гул работающего машинного двигателя, но почему-то ноги вопреки инстинкту самосохранения организма не двигаются с места, и я продолжаю, как замороженная, стоять и глядеть на серый дом с темными окнами. Кажется, что город действительно вымер, хотя, наверное, это можно объяснить тем, что сегодня первый день осени, а значит, важное событие в жизни многих детей. Воспоминания о моем первом сентября уже почти забыты и отставлены в дальний угол в виде альбома с множеством фотографий внутри. Одно можно сказать точно, каким серьезным и безрадостным было то ветряное утро, такими и стали почти все последующие годы учебы. Пролетевшая в метре от места, где я стою, машина взметает по бокам кучу брызг из луж, под водопад которых попадаю и я, так же неподвижно стоя на дороге. Слыша удаляющийся гул уехавшей машины, я опускаю голову, слизывая с верхней губы прилетевшую воду. Шумно выдохнув, я снова поправляю капюшон на голове и, сунув руки в карманы серой толстовки, ускоряю шаг, увидев интересующее меня сейчас место. В достаточно просторном зазоре между домами, где находится заброшенный склад, торгует один ставший мне знакомым наркодиллер, у которого, по словам Эрика, имеется лучший кокаин во всем Сиэтле.Завернув за угол высокого дома, как две капли воды похожего на множество других, его окружающих, я чуть сбавляю шаг и поднимаю глаза, чтобы видеть открывшее глазам помещение заброшенного склада в пространстве между несколькими домами, образующими подобие двора. Чувствуя зарождающийся внутри страх, вызванный неудачным опытом одной такой встречи, правда, в другом месте, я делаю пару шагов вперед, обегая глазами темное пространство склада, в котором почти не видно окружающей обстановки. Так же медленно шагая вперед, я могу слышать свое же нечастое, но глубокое дыхание, смешивающееся с тихим звуком барабанящих по крыше капель, которые затем стекают вниз, с глухим плеском смешиваясь с лужами. В полутьме склада я замечаю стоящих в нескольких метрах отсюда у светлого угла с разбитым окном людей, лицо одного из которых я могу разглядеть и узнать в нем нужного мне человека. Прибавив шагу, я спотыкаюсь о какую-то лежащую на полу балку, выбившуюся из общей кучи в углу, но, сохранив равновесие, все же продолжаю путь, пока не подхожу достаточно близко и останавливаюсь в метре от человека в капюшоне, стоящего спиной ко мне. Поймав взгляд торговца - невысокого парня с густой аккуратной бородой и волнистыми волосами, убранными в маленький хвост на затылке, я приподнимаю руку в знак приветствия, не желая нарушать беседу между ним и, кажется, очередным покупателем. Заметив меня, мужчина замолкает и, сообразив, в чем дело, кивает, возвращаясь к своему собеседнику в капюшоне, который, почувствовав, постороннего, медленно и осторожно, словно боясь сделать резкое движение или быть узнанным, поворачивает голову чуть вбок. Чуть сощурив глаза, я вглядываюсь в открывшуюся мне совсем малую часть лица, задерживая взгляд на торчащих их-под капюшона намокших светлых волос. Тут же забыв про всю вежливость и тактичность относительно прервавшейся беседы людей передо мной, я за два шага подхожу к человеку в капюшоне и встаю рядом, чуть подаваясь вперед, чтобы разглядеть лицо, но тут же закатываю глаза от раздражения и, тихо выругавшись сквозь зубы, разворачиваюсь вокруг своей оси, отходя от него чуть вбок.- Мать твою, ты следишь за мной? - с удивленной усмешкой произносит слишком знакомый хриплый голос Кобейна, когда я в очередной раз проклинаю про себя весь его род от далеких ирландских предков. Чтоб его, и всю его семейку, и его внуков, и правнуков...- Да на хрена мне это надо? - с негодованием спрашиваю я, разворачиваясь обратно, но тут же, взглянув в его насмешливые глаза, начинаю хныкать, как маленький ребенок, почти подпрыгивая от обиды и возводя руки небу, - Господи, ну почему я не могу просто спокойно ходить, куда захочу, не встречая этого... хоббита доморощенного. Почему-почему!- Наверное, потому что тебе здесь нечего делать, - невозмутимо отвечает музыкант, снова отворачиваясь от меня, - так что беги, пока Всевышний не покарал. В ответ я только хмыкаю и, подойдя ближе, складываю руки на груди, позой показывая, что никуда идти не собираюсь.- Я пришла за наркотой и не уйду, пока не получу ее, - лицо мужчины-торговца напротив вытягивается, пока взгляд бегает, как теннисные мячики с моего лица на лицо стоящего рядом Кобейна, с чьей стороны доносится откровенный смех от моей последней фразы.- Чего ты ржешь, хоббит? - повернув голову к нему, спрашиваю я, скрывая раздражение за пренебрежительным тоном. В ответ Курт бросает на меня колючий взгляд, чуть ли не оскаливаясь, но сказать ничего не успевает, так как в диалог вступает человек, из-за которого, собственно, мы все сегодня собрались. - Так стоп! Баста! - отреагировав на голос диллера, я, как и Кобейн, поворачиваюсь к нему лицом, - вы знакомы, что ли?- К сожалению, - напряженно проговаривает Курт сквозь зубы.- А кого за это надо "благодарить"? - пространно спрашиваю я, не глядя на музыканта.- Того, кому в дыре своей не сиделось.- Как раз в дыру-то меня и позвали! - не выдержав, я снова повышаю голос, все же разворачиваясь лицом к Кобейну, хотя тот продолжает напряженно смотреть перед собой, наверное, даже не видя наркоторговца. - Так все, - раздраженно проговаривает мужчина напротив, нервно начиная доставать что-то из сумки, стоящей на полу перед ним, - вы задрали, гады. Ты, сопляк, - угрожающий перст бородатого хозяина склада утыкается в грудь удивленно поднявшего брови Кобейна, - свое взял и вали, нечего тут ошиваться без дела, - не успеваю я как следует посмеяться над положением Курта, которого, как мальчишку, отчитывает наркоторговец, вынуждая того покинуть склад, как шквал обвинений валится и на меня, обрывая смех, - а ты чего встала? - снова подняв глаза, интересуется мужчина, когда Кобейн, лишь неприязненно стрельнув глазами то ли в мою, то ли в его сторону, отходит к выходу со склада, - бери и катись отсюда, - с этими словами, мужчина пихает мне в живот свернутый несколько раз целлофановый пакет, в котором виднеются лишь два маленьких пакетика с белым порошком героина. Едва успев поймать товар, я поднимаю его на уровень глаз, но тут же вытягиваю руку обратно, заставляя копающегося в сумке мужчину снова поднимать голову.- Но мне не нужен героин сейчас.- Да мне посрать, если честно, - искренне отзывается он, снова наклоняясь к своей сумке с множеством свернутых пакетов, - деньги на бочку и вали, давай-давай, в темпе вальса, - выругавшись про себя, я вытаскиваю из кармана толстовки мятые купюры и кладу на верх черной сумки, после чего, еще раз окинув взглядом копошащегося мужчину, ухожу в сторону белого квадрата входа, по пути снова спотыкаясь о лежащую на полу балку.Проговаривая ругательства сквозь зубы, я кое-как выхожу со склада, попутно смахивая с себя паутину, в которую умудрилась вляпаться, свалив стоявшие в углу доски, и в довершение своего импровизированного путешествия к наркоторговцу попадаю обеими ногами в глубокую лужу, окончательно промочив хлипкие кеды. Снова выругавшись, я с досады пинаю лежащий рядом камешек и запрокидываю голову назад, подставляя лицо холодным каплям дождя. Закрыв глаза, я снимаю с головы капюшон, и чуть взбиваю волосы на макушке, чувствуя, как на них опадают мокрые капли, стекающие на кожу. Пришедшая в голову идея заставляет открыть глаза и обернуться по сторонам в поисках Кобейна, который, если шел пешком, то вряд ли мог уйти далеко. Как ни странно, но я все же замечаю его достаточно быстро удаляющуюся сгорбленную фигуру у другого перекрестка и, решив исполнить свой замысел, быстрым шагом иду вслед за ним, пытаясь нагнать, что получается только, когда шаг почти превращается в бег. - Курт, погоди! - произносить это имя кажется несколько непривычным, но внимания на этом я стараюсь не заострять. Вопреки ожиданиям, музыкант не останавливается, но скорость немного сбавляет, словно позволяя его догнать, что я и делаю, собирая по пути почти все лужи. Чуть не упав, я равняюсь с музыкантом, тут же обходя его и возникая прямо перед ним, преграждая тем самым путь. - Я предлагаю тебе выгодную сделку без процентов и свидетелей, - на одном дыхании выпаливаю я, чувствуя, как в висках начинает шуметь кровь от непродолжительной пробежки. - Ты предлагаешь мне? - с усмешкой в голосе спрашивает Курт. Оторвав взгляд от мокрого асфальта под ногами, куда я уставила глаза, когда пыталась отдышаться, я поднимаю его вверх, встречаясь с темными глазами Кобейна, сейчас кажущимися двумя черными зияющими дырами на фоне бледного лица. По-прежнему вглядываясь в его лицо, чуть прикрытое тенью капюшона, я распрямляюсь.- Это скорее не сделка, а обмен, - уточняю я, а сама скорее как-то неосознанно бегаю взглядом по его лицу, словно стараясь даже не запомнить его таким, а просто рассмотреть, как можно больше, - мне героин сейчас без надобности, - с этими словами, я приподнимаю скрученный целлофановый пакет, - я отдам тебе все, что купила сама, а ты в ответ отдашь свое, и мы разойдемся, как в море ко...- Ты всерьез думаешь, что я соглашусь на такое дерьмо? - приподняв одну бровь, скептически интересуется Курт, вводя меня в удивление. Ничего больше не ответив, музыкант кладет левую руку на мое плечо и отодвигает в сторону, освобождая себе путь. Мне остается только с непониманием смотреть ему вслед.- Да почему дерьмо? От героина ведь кайф больше, - расстроенно продолжаю я, опуская взгляд на сверток в руках и разглядывая его. - Вот и оставь себе, - доносится в ответ от еще не далеко ушедшего Курта. Поджав губы, я перевожу взгляд со свертка в своей руке на постепенно удаляющуюся спину Кобейна. Такого явного и бескомпромиссного отказа я никак не могла ожидать, даже учитывая наши теперешние отношения.- Я же сколюсь, - вяло выкрикиваю я ему вслед, после чего добавляю уже более провокационным тоном, будто бы обещая, что обязательно так сделаю, - и умру.Кобейн останавливается, так и не сделав шаг на перекресток, чтобы перейти дорогу, отделяющую от другой улицы с абсолютно похожими домами и зданиями магазинов. Мне остается только молча наблюдать, как он, чуть покачнувшись, неспешно поворачивается боком ко мне и переводит взгляд на меня. В наполненной хрупким звуком моросящего дождя тишине опустевшего района Сиэтла я, все так же стоя на месте, наблюдаю за Куртом. Его чуть прищуренные глаза на пару секунд метаются куда-то в сторону, к которой он повернут лицом, после чего музыкант, не отрывая повеселевшего взгляда от направления одной из дорог перекрестка, которая уходит куда-то вперед, разделяя две улицы друг с другом, Кобейн вдруг снова заговаривает, сначала слишком хрипло, чтобы я смогла разобрать все в точности. - Тогда у меня есть единственно верное решение этой проблемы.- Какое же? - ленивая веселость неожиданно пропадает с лица Кобейна, что несколько пугает такими резкими переменами. Чуть подождав, он подрывается с места и быстро подходит ко мне, не давая ничего сообразить, и, схватив за руку, тащит за собой, широкими шагами пересекая уже пройденное расстояние и заворачивая в ту сторону, в которую он сам пялился несколько секунд назад. Я несколько раз спотыкаюсь и про себя уже начинаю придумывать, что именно сказать ему, чтобы выплеснуть всю свою злость за такие передвижения, в которых я принимаю исключительно роль балласта. Неожиданная смена освещения заставляет поднять глаза от мокрого асфальта под ногами. Перед глазами открывается вид своего рода набережной, отделенной от территории этого района выставленными чугунными перилами по краю асфальтированного ровного берега, резко обрывающегося и утопающего в бушующей воде. Здесь кажется гораздо светлее из-за открытого ярко-белого неба с каким-то бледно-желтым оттенком облаков вдали, где чернеет пенящаяся пучина залива Пьюджет Саунда. На ходу выпустив мою руку в паре метрах от низкого чугунного ограждения, Кобейн сам преодолевает это расстояние, предварительно стащив у меня из рук сверток с героином, и, замахнувшись, выкидывает оба свертка - и мой и свой - в тут же поглотившие их рокочущие волны. Только поняв, что произошло, я открываю рот и зарываюсь руками в волосы, неотрывно глядя на черные волны, пока Кобейн спокойно проходит мимо.- Фак! - с чувством и негодование восклицаю я, опуская безвольно упавшие вдоль тела руки и поворачиваясь за Куртом, еще не веря, что он так поступил, - потрясающе... Ты только что пожертвовал Пьюджет Саунду мои сто долларов, - взгляд снова возвращается к бушующему заливу, ветер и брызги от которого с шумом долетают до абсолютно мокрого асфальта набережной.- Не обеднеешь, - флегматично замечает Кобейн, прикрывая одной рукой слабый огонек зажигалки, чтобы поджечь конец зажатой в зубах сигареты, хотя с практически неработающей зажигалкой сделать это достаточно проблематично. - Это да, если верить твоей жене, - безрадостно отвечаю я и, чуть покачиваясь, подхожу к чугунными перилам у края набережной и приседаю на невысокий мокрый от брызг с залива бордюр, - мы ведь востребованная группа, - подперев щеку уставленной в колено рукой, продолжаю я, краем глаза наблюдая за тем, как Курт пытается сделать что-то с окончательно сдохшей зажигалкой, но в итоге просто отправляет ее туда же, где оказались свертки с наркотиками, - хотя у меня нет права жаловаться. Она для нас многое делает, как фронтвумен, - вытащив из кармана толстовки практически полный спичечный коробок, я подкидываю его в сторону Курта, который умудряется его поймать, - а вообще она милая...Краем глаза я замечаю вырвавшийся в холодный, влажный воздух дым от подожженной сигареты и то, как Кобейн, затянувшись, запрокидывает голову назад и расслабленно облокачивается на перила, стоя спиной к бушующему заливу. От шумящего и рассылающего всюду ледяные брызги, что с неслышным плеском падают на блестящую мокрую поверхность набережной, залива становится холодно и достаточно неуютно, поэтому приходится натянуть рукава толстовки на замерзшие ладони и прижать их теснее к груди. Очередной порыв ветра сбивает волосы на макушке, перекидывая их на лицо, но я продолжаю неподвижно сидеть и думать, что теперь делать. Благодаря Кобейну мои планы на сегодняшний день разрушились, так как основной сердцевиной всего времяпровождения сегодня были наркотики. Теперь наркотиков нет, делать нечего, и, вполне возможно, что завтра меня припрет к стенке ломка, когда организм уже несколько дней подряд не будет получать необходимой дозы...Самого виновника этой беды, кажется, не волнует ничто в принципе, так как Кобейн, практически не подавая признаков жизни за исключением редких движений, продолжает спокойно курить, не обращая внимания ни на ветер, ни на серьезную возможность того, что в моей голове может назреть план мести. От размышлений меня отвлекает упавший откуда-то сверху окурок, который, чуть подпрыгнув на мокром асфальте, откатывается в глубокую лужу.- Есть не хочешь? - услышав голос Кобейна сверху, я поднимаю голову, чуть сощуривая глаза, чтобы за резью в них от ярко-белого неба разглядеть самого музыканта. Отлепившись от перил и стоя уже лицом к ревущему за заграждением заливу, он смотрит на меня сверху вниз, хотя его глаза почти не видны за волосами, которые сильный ветер укладывает на лицо. Чуть покачнувшись, я поднимаюсь на ноги и хорошенько распрямляю плечи, чтобы быть примерно на одном уровне с так и стоящим на месте с чуть опущенной головой оппонентом. - Платить сам будешь, - показательно вывернув карманы толстовки, я добавляю, пожимая плечами, - у меня денег нет.Из-за полуопущенной головы и занавеса светлых волос я не могу видеть его глаза, но на тонких губах появляется все же немного сдерживаемая улыбка. Не дожидаясь Курта, я разворачиваюсь и бодрым шагом прохожу немного вперед, на ходу разворачиваясь, чтобы посмотреть, идет ли Кобейн. Еще простояв в той же позе боком ко мне и лицом к периллам, музыкант поднимает голову и, развернувшись, неспешно начинает идти вслед за мной, когда я уже разворачиваюсь спиной и иду вперед. *** Высыпав содержимое солонки на гладкую чуть поблескивающую поверхность стола перед собой, я без интереса провожу по черной кучке перца пальцем, вырисовывая странные узоры, через которые проглядывает белая поверхность стола. Идущие как бы фоном голоса посетителей небольшого кафе недалеко от набережной смешиваются с какой-то ненавязчивой мелодией, льющейся с динамиков у потолка. Снова собрав перец в кучку, я оставляю это бессмысленное рисование и поднимаю голову, пробегая взглядом по незнакомым лицам достаточно большого количества посетителей этого заведения. Среди этих незнакомых людей стоящим у кассы я замечаю Кобейна, что все так же скрывается за капюшоном длинной куртки, которая странным образом делает его только меньше и худее. В пространных наблюдениях за ним я снова невольно возвращаюсь к мыслям о том, что совершенно не знаю, что делаю, хотя в прошлый раз, когда я все всегда "знала", напортачить получилось легче легкого. Унылый пейзаж с преобладающими серыми цветами за окном вынуждает отвернуться обратно внутрь теплого и относительно уютного кафе. Будто потеряв свою собственную личность, я отрешаюсь от своих мыслей и проблем, чтобы переключить все внимание на доносящиеся ото всюду преимущественно радостные голоса и смех, их дополняющий. Я вглядываюсь в лицо почти каждого проходящего мимо человека, пытаясь представить причину счастья на его лице и то, о чем он может думать. Иногда попытка стать на мгновение человеком совершенно незнакомым, прошедшим мимо тебя всего за одну секунду, может стать действительно затягивающим занятием. Ты можешь слышать отрывки его слов, обращенные к кому-то из его друзей или близких, а в голове уже додумываешь ситуацию, при которой было сказано то или иное, примеряя на себя его возможные мысли и заботы, отвлекаясь тем самым от своих. Это как мельком заглянуть в окно чужого дома и увидеть жизнь в нем. Наверное, проблемы с таким образным проникновением внутрь другого человека, хоть и больше надуманным, у меня возникают только с одним персонажем.Почувствовав движение рядом с собой, я отрываю взгляд от шныряющих туда-сюда людей с чашками чего-то дымящегося и обращаю внимание на подошедшего Курта, который с глухим стуком ставит на середину стола, где уже стоит взятая мной ранее тарелка с каким-то странным салатом, две банки пива, после чего садится сам и, чуть помедлив, снимает капюшон, ероша рукой волосы. Чуть поджав губы, я беру со стола одну из банок и начинаю возиться с язычком открывалки на ней. Справиться с ней у меня не получается достаточно продолжительное время, пока я бесполезно тяну ее пальцами одной руки в разные стороны под чьим-то внимательным взглядом. В последнюю попытку закрученный чуть ли не в узел язычок открывалки все же отрывается, оставляя банку, тем не менее, закупоренной. Сдавленный кашель рядом заставляет поднять глаза и, сощурив их, уставиться на спокойно отпивающего из своей банки Кобейна, который делает вид, будто занят разглядыванием толпы в углу заведения, где собралось семейство с первоклашкой-сыном в праздничном колпаке на голове. Снова опустив взгляд на стоящую передо мной банку, я, пару секунд подумав, чуть приподнимаю бедра от стула, чтобы достать из кармана джинсов нож. Вытащив его лезвие, я с размаху делаю пару ударов в тонкой металлической крышке, от которых потом вырезаю своего рода отверстие, как консервным ножом. Довольно хмыкнув, я убираю нож обратно в карман и наконец делаю несколько больших глотков, смачивая горло, когда блуждающий по кафе взгляд встречается с направленным на меня взглядом сидящего напротив Кобейна. Отставив банку на стол, я убираю тыльной стороной ладони пену над верхней губой, и, откинувшись на спинку стула, поднимаю глаза на Курта. Музыкант копирует мою позу и, отпив из банки еще пару глотков, кладет держащие ее руки на стол. Мой взгляд на несколько секунд останавливается на контрастно выделяющихся на темно-зеленом фоне банки бледных тонких пальцах, что переплетены друг с другом. Взгляд поднимается выше и наконец пересекается с направленными на меня темными глазами с тусклыми бликами света на поверхности. Уже давно мне не представлялось возможности видеть Кобейна достаточно близко такое продолжительное время. С непривычки кажется, словно я вижу его в первый раз, хотя, возможно, в какой-то степени так и есть. Все снова вернулось к началу, а сам Курт превратился в какого-то знакомого незнакомца. Не отрывая взгляда от него, я подаюсь чуть ближе к столу и, уставив левую руку локтем в белую поверхность, подпираю ладонью голову. Я не пытаюсь что-то понять, разглядывая человека напротив, или что-то решить для себя, это скорее можно назвать знакомством, принюхиванием к новому запаху, потерявшему теперь все инородные примеси, его перебивавшие. На лице Курта почти не проскальзывают эмоции, хотя видно, что он и не горит большим желанием выдать свои мысли и намерения. Я же пытаюсь замечать как можно больше мелких деталей, не пририсовывая к ним что-то несуществующее, как делала это когда-то давно. Слыша доносящуюся с потолка, кажется, знакомую музыку, я наблюдаю за тем, как музыкант напротив дышит, отмечая, что делает он это медленно и слегка тяжело, а может, так кажется. Взгляд проходится по спутанным светлым с темными прядями у корней волосам у лба, переходя затем по всей их неравномерной длине до плеч и обратно. Проследив за биением пульса под кожей сбоку шеи, я снова встречаюсь взглядом с его глазами. Если долго вглядываться, то можно увидеть, что они не такие уж и темные и при желании рассмотреть вокруг маленького черного зрачка оттенок матово-голубого цвета. Моя мысленная связь с его глазами обрывается, когда Кобейн моргает и переводит взгляд куда-то вверх, словно прислушиваясь. Через пару секунд его взгляд, уже лишившийся серьезности и напряжения, снова возвращается на меня.- Sonic Youth, - кивнув головой куда-то вбок, негромко произносит Кобейн. Я киваю лишь после небольшой паузы, хотя и хорошо знаю мелодию одной из песен названной Куртом группы.- Да. Я слышу. Я впервые слышу тебя.Тени домов и деревьев удлиняются, а сам Сиэтл наполняется рыжеватым сиянием заходящего за охваченный бушующим синим заливом горизонт солнца. Наша импровизированная и совершенно спонтанная прогулка как будто на расстоянии продолжается уже пару часов, за которые все же удалось найти тему для разговора и разбавить висящее в воздухе вопросительное молчание. Разговор завязался как-то странно, с упоминания чего-то, к нему совершенно не имеющего отношения. Как-то получилось, что Курт начал рассказывать о недавно снимавшемся клипе на одну из песен последнего альбома. И снова казалось, что барьеров меж нами нет, что все, как прежде, и мы можем запросто говорить обо всех вещах на свете, прогуливаясь по городу, как старые друзья. Хотя, конечно, все изменилось. Теперь я действительно слушала и слышала, что он говорит, понимала и пыталась представить, а не витала в своих облаках, слушая лишь звук его голоса, шедший как саундтрек. Теперь я действительно стала видеть какие-то отдельные мелкие детали его поведения, бывшие всегда. Он говорил на, можно сказать, чисто профессиональную тему, знакомую нам обоим. Как ни странно, это завлекало, позволяло впитывать эту совершенно новую информацию, как губкой, наполняя опустевшие ящики в моем теперь уже совсем пустом шкафу. Теперь все действительно встало на свои места. Я говорю с человеком, которого совсем не знаю, понимая, что когда-то давно мы уже встречались, лишь на краткий миг в той, прошлой жизни, длинной и казавшейся реальной. И жизнь настоящая, длящаяся в данный момент, когда я, недавно "родившись", только учусь ходить, только пытаюсь встать на ноги, ожидая помощи хоть от кого-то из взрослых, кто это уже умеет. А Он и сам едва умеет ходить по этой Земле, но, тем не менее, несколько раз спасал от болезненного падения меня. Может быть, наблюдая за ним, я смогу пойти и сама?..Слегка приглушенно Курт рассказывал о новом клипе и встретившихся на его съемках сложностях. Больше внимания в своем рассказе он уделял все же практической части съемок, рассказывая о многочисленных декорациях и их ролях, о том, какие образы ему удалось воплотить, а какие пришлось убрать, потеснив идеями режиссера. С его слов, казалось, что картина клипа больше похожа на иллюстрацию к эпизоду из сказки о Стране Оз, в котором герои были в буквальном смысле сражены пьянящим запахом цветов, лишивших их способности двигаться. В ответ я упомянула о том, как однажды сама имела честь принять участие в клипе своей первой группы. В нем все было выполнено в черно-белых тонах закрытой маленькой комнатки, а если быть точнее, гаража Мэтта, что любезно его предоставлял и для репетиций, и для съемок клипа.Солнце почти зашло за горизонт, оставляя после себя, как напоминание о своем существовании, темно-рыжую ржавую полоску у самого края, там, где виднеется, словно картонная декорация, центр города, своими пиками стремящий вверх и утопающий ими же в темноте уже ночного неба с россыпью звезд. Здесь они не кажутся такими близкими и яркими, как это было в Шайенне, но и штат Вайоминг не мой дом.На потемневших улицах зажглись фонари, мягко освещающие пустынные дороги с тускло поблескивающим рыжеватым светом асфальтом. Несильный ветер изредка срывает листья с чуть покачивающих шуршащими ветками деревьев, отправляя их, как стаю мотыльков, в полет по воздуху до окончательного приземления в какую-нибудь лужу. Идти к себе домой мне не хотелось, о чем я и сообщила снова ушедшему в себя Кобейну. Слишком много противоречивых и еще свежих воспоминаний у меня сейчас связано с тем местом.Таким образом, уже в полном молчании мы дошли до места, где пару дней назад виделись в последний раз. Небольшой бар с гостиницей над ним стоит все так же в паре метрах - ширине тротуара - от пустынной проезжей части. В завешенных зачем-то окнах виднеется приглушенный рыжеватый свет каких-то ламп. Все, как было в последний раз. Не знаю зачем, но, не сговариваясь, мы оба заходим внутрь и, минуя первый этаж с множеством веселых, но достаточно тихих людей с бутылками алкоголя наперевес, возвращаемся в ту комнату, в которую Кобейн притащил меня в бессознательном состоянии. Как и в прошлый раз, в глаза особо бросается цифра тринадцать с облезшей на своей поверхности позолотой. В номере царит тишина и относительная темнота. Я могу наблюдать за картиной происходящего вокруг, лежа поперек кровати на спине. Из такого положения многие предметы не видны, скрытые за тенью, падающей от более объемных вещей вокруг. Переведя взгляд на потолок, я замечаю подрагивающую на нем на бледно-рыжеватом фоне от фонарного столба внизу ажурную тень занавески, которую едва заметно треплет ветер. Чуть съехав с кровати вниз, я свешиваю голову с ее края, глядя на стену с правой стороны постели, где виднеется приоткрытое окно. На его темно-синем фоне с белыми перекладинами рамы виднеется худая темная фигура застывшего у одного края окна Кобейна. Еще некоторое время я продолжаю наблюдать за ним, но музыкант не двигается, ничего не говорит и даже не оборачивается, смотря, кажется, куда-то на улицу. Я уже начинаю чувствовать сонливость, вызванную еще и темнотой в комнате, когда Курт все же медленно отходит от окна и почти не слышно подходит к краю кровати, поперек которой я лежу. Его фигура обретает четкость в моих глазах, только когда Кобейн тихо садится на край кровати, поворачиваясь спиной ко мне. Я не знаю, что творится в его голове в этот момент, не знаю, о чем он думает, да и не хочу знать. Единственное, что я знаю, это то, что я устала, смертельно устала и потеряла почти все свои силы. Это проявляется по-настоящему только сейчас, когда нет сил даже сказать хоть что-то, поэтому я просто чуть перекатываюсь на бок со спины и, осторожно подняв левую руку, чуть помедлив, опускаю ладонь на плечо сидящего ко мне спиной музыканта. В груди ничто странно не дрожит, пока несколько прядей волос проходятся по внешней стороне моей ладони, когда Курт, почувствовав мое движение, его, кажется, не удивившее, слегка поворачивает голову вбок, скашивая видимый для меня глаз в мою сторону. Я почти не вижу его лица, снова скрывшегося в темноте комнаты, но моей руки он почему-то не скидывает и не начинает делать саркастичные комментарии. - Почему ты впустил меня тогда? - я вдруг вспоминаю о интересовавшем меня вопросе, которого я еще не имела возможности задать. - Потому что я знаю, что это значит, - тихо и достаточно глухо отвечает его голос, словно откуда-то издалека. Хотя предложение явно закончено, я замечаю, что он не договорил, что именно это значит. Наверное, думает, что я понимаю, о чем говорит он сам. На самом деле догадаться не так трудно. За такой достаточно короткий срок я поняла, что значит быть брошенной самыми близкими людьми, что значит видеть, как люди уходят, даже не оборачиваясь назад, пока ты бессильно падаешь на дно, увязая в глубоких водах...- Людям надо учиться на своих ошибках, - услышав голос Курта вновь, я снова поднимаю глаза на его чуть светлеющую в темноте макушку, после чего немного сильнее сжимаю его плечо под грубой тканью куртки и слегка тяну на себя, хотя он не двигается, - всем советую, и прежде всего себе. - Я свинья, - услышав его последние слова, я разжимаю пальцы и даже опускаю руку, снова падая на кровать и пялясь в потолок, - я такая свинья...Боковым зрением я замечаю, что Курт снова чуть повернул голову вбок, вглядываясь в мое лицо. На моих губах мелькает тихая улыбка, за которой я пытаюсь спрятать от самой же себя снова всколыхнувшееся внутри чувство вины, небольшое, но ощутимое. Теперь я имею более четкую картину того, почему в прошлом он так болезненно воспринял мое то отношение. Кто-то там сверху наказал меня, заставляя почувствовать почти то же самое.Скрип кровати справа от меня заставляет перевести взгляд в ту сторону, где сидел на краю Кобейн. Чуть подвинувшись, я освобождаю ему место, когда вижу, что музыкант закидывает ноги на кровать и, ворочаясь, ложится на спину рядом со мной. Сглотнув, я тихо вдыхаю и поворачиваю голову в его сторону, останавливая взгляд на светлеющем в темноте комнаты профиле Курта. Взгляд раскрытых почти не двигающихся глаз направлен вверх, а тонкие губы чуть сжаты. В абсолютной тишине номера я могу слышать свое собственное глубокое дыхание и видеть, как его грудь чуть вздымается и опадает в такт вдохам и выдохам. Очевидно, почувствовав мой взгляд, Кобейн тоже поворачивает голову в мою сторону, останавливая взгляд точно на моих глазах. Не двигаясь и дыша очень тихо, я пытаюсь смотреть точно ему в глаза, но взгляд фокусируется только на одном из них. В его взгляде присутствует какое-то смешанное с сомнением размышление, словно он не уверен до конца, стоит ли снова наступать на одни и те же грабли, ударяясь еще больнее. Но он не уходит, не убегает, боясь нового предательства, даже прекрасно зная, что когда-нибудь это убьет его. Наощупь проведя правой ладонью по части кровати между нами, я наталкиваюсь на его руку, но так и замираю, не смея сделать и движения. Через пару секунд я сама чувствую прикосновение к своей руке его ладони, которая сразу достаточно крепко берет ее, сжимая. В ответ я так же крепко сжимаю его пальцы, наверняка, делая больно, как и он мне, но по-другому не получается понять, что все же это происходит в реальности, убедить самих себя в происходящем. Не знаю, можно ли это посчитать за прощение, но я, снова сглотнув, все так же продолжаю без движения лежать поперек кровати, отчаянно вглядываясь в светлеющий вокруг зрачка бледно-голубой ореол, переходящий в темно-синий по краям радужки, в которой плавают тусклые маяки бликов. Я вижу тебя... Лето вдохнуло И задержало дыхание слишком надолго. Казалось, что зима одна и та же, Словно она никогда и не уходила. И в открытом окне, На котором не было занавесок, Я увидел тебя. Увидел тебя, Возвращавшуюся ко мне, - Jefferson Airplane - "Comin Back to Me".