Часть 27 (1/1)

Do you remember a guy that's beenIn such an early songI've heard a rumour from Ground ControlOh no, don't say it's trueThey got a message from the Action Man"I'm happy, hope you're happy tooI've loved all I've needed loveSordid details following," - David Bowie - "Ashes to Ashes".Вырвавшаяся из горла темно-зеленой стеклянной бутылки красновато-рыжая струя, разлетаясь мелкими брызгами, ударяется о прозрачную стенку бокала на высокой ножке. Изредка приподнимая взгляд на прихорашивающуюся у небольшого зеркала на стене в паре-тройке метрах отсюда Кортни, я снова опускаю глаза на булькающую жидкость, что постепенно доходит до краев бокала, и отмечаю про себя, что он достаточно мал. Отвлекшись на разглядывание обстановки достаточно просторной, но всячески заставленной комнаты, я едва успеваю заметить переполнившую края бокала жидкость, пятном собирающуюся уже на поверхности деревянного стола. - Твою мать, - тихо прошипев ругательство, я убираю бутылку и бокал со стола, - извиняюсь, - поднявшая на меня взгляд девушка в черной шляпе с загнутыми красными полями и длинными рыжими волосами, что копалась в механизме своего фотоаппарата, отвечает лишь легкой улыбкой, словно не заметив легкой порчи имущества. Незаметно для нее я смахиваю пятно на пол, оставляя мокрые разводы на столе, которые, впрочем, тут же оказываются скрыты под небольшой вышитой салфеткой. Слева от меня доносится сдавленный смех сидящего рядом Эрика, который тут же обрывает свое веселье, охая, когда получает несильный толчок локтем в ребро. Зажав бутылку с портвейном коленями, я откидываюсь на спинку красного дивана, делая глоток из бокала, который почти тут же опустошается из-за своего ничтожного размера. Взгляд скользит по освещенной множеством стоящих в высоких кованых канделябрах свечей комнате, где находится наша группа и девушка-журналистка, что в данный момент разбирается со своим фотоаппаратом. Нарисованные по стилю фресок портеры каких-то святых и античных персонажей на стенах навевают странные мысли, хотя это, наверное, просто задумка интерьера. По всем углам видны коробки с неразобранными вещами, всякие безделушки типа очередной партии канделябров у одной из желтоватых стен и, конечно, стоящий почти посередине комнаты стол в окружении предметов мебели, а именно: дивана, где уже находимся я и Эрик, и отдельно стоящего рядом кресла с какой-то кружевной черной накидкой сверху. Именно сюда после состоявшегося недавно концерта нас провела девушка с длинными рыжими волосами, представившаяся как Кэтлин. Концерт на одной из местных и достаточно востребованных сцен в нескольких километрах от Сиэтла прошел на удивление тихо и даже как-то спокойно. Может, дело было в сдержанной публике, может, еще в чем-то, но чувство легкого неудовлетворения внутри все же присутствует, словно тебе после долгого томления не дали выразить все накопившееся, разрядить свою энергию и выпустить ее наружу. Закрывая глаза, я все еще могу видеть в темноте внутренней стороны век пляшущие в ней огоньки света, источником которых на сцене являлись лучи софитов у края сцены и под потолком. Этот разноцветный свет скользил по полу сцены, по людям на ней, изредка задерживаясь на лицах, затем нырял в гудящую внизу толпу, окрашивая ее составляющие - зрителей - в свои цвета. Единственным неудовлетворительным фактом стало то, что и без того начавшие звучать достаточно глухо струны постоянно расстраивались, что способствовало постоянной перенастройке, бесившей каждый перерыв между песнями. Если не напьюсь до потери сознания, нужно будет зайти в музыкальный магазин где-нибудь...Закончив припудривать покрытую не одним слоем пудры кожу лица, Кортни, наконец, отходит от зеркала и, громко смеясь над чем-то, что сказала Патти, проходит вместе с ней к столу и присаживается в то отдельно стоящее кресло. Мой изучающий взгляд останавливается на ней, так как весь концерт и прошедшую до этого получасовую репетицию разглядывать ее у меня не было времени из-за постоянной борьбы со струнами. Теперь я могу более детально разобрать облик этой женщины, которую не видела около месяца. В общем и целом Кортни не особенно изменилась, хотя, возможно, я просто давно с ней не общалась и еще всего не вижу. Светлые волосы так же доходят своей длиной чуть ниже прикрытых рукавами кремового платья плеч женщины, губы так же густо накрашены, а макияж чуть смазан, все в стиле фронтвумен нашей группы. Однако какое-то отчуждение за это время все же неуловимо произошло. Перед тем, как окончательно согласиться на это небольшое интервью, Кортни тщательно проинформировала нас относительно того, что следует делать и говорить на нем. Все ее рекомендации и даже, грубо говоря, приказы в конечном итоге сводились к тому, что делать не нужно ничего вообще. Просто молча сидеть, заниматься своими делами и говорить что-то только, когда она - Кортни - сама спрашивает мнения кого-либо из нас о том или ином предмете, хотя, конечно, лучше не высказываться вообще, изображая просто предметы интерьера. Такая диктаторская политика уже не казалось новинкой, но, конечно, заставила что-то возмущенно зашевелиться внутри, хотя вслух я так ничего и не высказала. Не потому что боялась, а потому что на данный момент перспектива посидеть в теплой комнате, потягивая портвейн, казалась самой заманчивой идеей проведения остатка вечера. Эрик и Патти отреагировали молча и смиренно, с улыбками и шутками соглашаясь с этим, так что не было абсолютно никакого смысла поднимать бузу по этому поводу. Но, конечно, не стоит забывать и о возможности того, что Кортни со своими бескомпромиссными принципами пойдет еще дальше, принимая все как должное. Наверное, стоит поговорить об этом позже, когда мозг будет в более вменяемом состоянии. Возможно, мы снова придем к соглашению, как в ситуации с песней в Стратфорде. Сделав знак рукой стоящему в углу и достаточно сильно напрягающему оператору с камерой перед собой, Кэтлин, попутно здороваясь со всеми присутствующими, проходит ближе к сидящей в кресле Кортни и, обойдя ее, присаживается на подлокотник дивана рядом с Патти. Отсчитав от трех до одного, женщина обозначает этим начало интервью и, с улыбкой глядя в камеру переместившегося ближе к середине комнаты оператора, начинает проговаривать заранее заготовленный текст приветствия. Мое желание побыстрее напиться и забыться становится заметно меньше, когда в голову приходит мысль, что в настоящем интервью на телевидении я еще не участвовала, а это прекрасная возможность узнать, как все это происходит на самом деле. В сущности, ничего космического так и не произошло. Сидящая на подлокотнике дивана девушка с рыжими длинными волосами проговаривает краткое своего рода предисловие, в двух словах рассказывая о гостье своей программы Кортни Лав и ее группе. Заодно это дает возможность и мне лишний раз узнать, что происходило в жизни Лав до моего прихода в ее проект. После слов о недавнем замужестве певицы и беременности, Кэтлин многообещающим голосом заверяет, что теперь Кортни вернулась, и начинает непосредственное интервью, сперва задавая вопрос о новом готовящемся альбоме. Некоторое время я продолжаю с интересом слушать голос Лав, вещающей о процессах написания песен, тесно переплетая это с какими-то личными трагедиями и радостями семейной жизни. Так например, я чуть больше узнаю о том, что случилось в начале лета, та ситуация с оружием в доме Кобейнов, которое в итоге конфисковали. Так же Лав упоминает о своем отношении к журналистам и известности ее собственной и ее мужа, при которой люди, по ее словам, просто готовы штурмовать их дом. Переглянувшись с Эриком на этих словах, я едва сдерживаю усмешку, понимая основную причину, по которой Кортни не хотела, чтобы хоть кто-то что-то произносил. Большинство из ее историй, по крайней мере, те, о которых я знаю достаточно, правдой на все сто процентов не являются. И, похоже, почти все об этом осведомлены. Возможно, такое вранье и приукрашивание не лишено смысла, если нужно использовать его в своих целях для достижения большего внимания к своей персоне. Тем не менее, слушать Кортни было довольно интересно, так как она рассказывала о чем-то, о чем ты совершенно не знаешь, так как с ее слов в этих историях нет почти ни одного правдивого слова. К этому все привыкли, все знают, что эта женщина может и всегда готова приукрасить свое имя или наоборот сделаться более несчастной в глазах людей в зависимости от ситуации. Все об этом знают, только вот не всегда легко распознать, когда она врет...Устав уже без большого интереса наблюдать за смеющейся со своих же слов Кортни, которая, надо отметить, выглядела в эти моменты особенно привлекательно, я снова возвращаю свое внимание на зажатую коленями бутылку и, подумав, отставляю бокал на стол с уже стоящими на нем перед каждым чашками дымящегося чая. Отдохнуть после концерта в тихой, теплой комнате и выпить практически на халяву? Почему бы нет.Снова приложившись к горлышку темно-зеленой бутылки с бордовой эмблемой, обещающей богатый букет и аромат настоящих портовых вин, я делаю пару глотков уже нагревшейся жидкости, что немного портит впечатление от самого вкуса, но в общем оставляет довольной. Вдруг на своей левой руке я чувствую прикосновение чьей-то чужой, медленно перебирающей мои пальцы. Кинув косой взгляд на едва сдерживающего улыбку Эрика, я снова поворачиваю голову прямо и вырываю свою ладонь, не убирая далеко. Как и ожидалось, мужчина снова ловит мою руку, но на этот раз, вместо того, чтобы убрать ее, я перехватываю его четыре пальца, сплетая со своими, а большой оставляя в покое, после чего пытаюсь, не глядя, подмять его под свой. Кажется, поняв условия этой игры, Эрландсон пытается всячески предотвратить порабощение своего большого пальца и даже нападает в ответ. Стараясь делать это незаметно, я продолжаю заниматься на пару с Эриком этой фигней, едва сдерживая доносящиеся из горла смешки. Возможно, отчасти в этом веселье виноват алкоголь, но разве это важно?Чувствуя, что палец Эрика почти подгибает мой под себя, я, делая вид, что увлеченно, как и все, слушаю рассказ Кортни о том, как добрые соседи однажды вызвали копов в ее же дом, чуть пододвигаюсь к мужчине, надеясь задавить так его руку, чтобы не допустить его победы. Несмотря на все усилия, я все же терплю поражение и досадливо, но тихо пихаю мужчину кулаком в бок. В знак окончания борьбы он протягивает ладонь для рукопожатия, что я и делаю, пытаясь снова завалить его, что опять не получается. В голову закрадывается мысль, что выглядит это со стороны глупо и забавно, но, наверное, это даже неплохо - иногда почувствовать себя просто обычной "парой".Следующие полчаса я, переключив все внимание на оставшийся в бутылке алкоголь, доканчиваю портвейн, краем уха прислушиваясь к веселой болтовне Кортни и словам интервьюерши. Когда жидкость в бутылке из темно-зеленого стекла достигает лишь пару сантиметров от дна, я уже с трудом могу держаться прямо и сдерживать рвущийся наружу смех, вызванный всем, на что падает взгляд. Предметы интерьера, которые я вижу на удивление четко и целостно, почему-то вселяют мысли о чем-то веселом. Дожидаться окончания интервью становится веселее, особенно ловя подозрительные взгляды сидящей справа Патти. ***Сияющий неоновой вывеской в темноте безлюдной улицы музыкальный магазин постепенно исчезает, становясь лишь ярким размытым пятном на фоне темных строений вокруг. Сжимая в руке упаковку с купленными пару минут назад струнами, я неспешно шагаю по мокрому поблескивающему асфальту, намеренно наступая в самые большие лужи и развлекая себя таким образом. Окружающие здания с множеством светящихся рыжеватыми огоньками окон чуть скрыты за поднимающимися высоко кривоватыми линиями дыма из приоткрытых люков. Мысль о том, что все вокруг может в эту же секунд взлететь на воздух, разрываясь на множество кусочков, вызывает только смех. Привалившись спиной к изрисованной стене одного из жилых домов, я пытаюсь стянуть с себя сапоги, что все же с небольшим трудом, но удается. Взяв их в обе ладони, я раскидываю руки в стороны и, закрыв глаза, запрокидываю голову назад, чувствуя, как по нетвердо стоящим на земле ногам даже через ткань кожаных штанов проходится холодный осенний ветер, забирающийся и в волосы, растрепывая их. Лето прошло, оставив после себя только воспоминания в виде страниц моего дневника и редких теплых солнечных дней. В Сиэтле медленно, но верно продолжала вступать в свои права осень, обрывавшая с деревьев листья, что отправлялись в недолгий полет по холодному воздуху, после чего рассыпались, подчиняясь силе притяжения, на черном влажном асфальте. Если вдохнуть достаточно глубоко и сконцентрировать все внимание, то можно уловить легкий запах преющей на земле листвы, укрывающей ее рыжим ковром. Моя первая осень в Сиэтле, и почему-то именно сейчас мысли начинают течь совершенно бесконечно быстро, так что невозможно точно уследить за их постоянно меняющимися потоками. Я не могу уследить за своими желаниями, мыслями, страхами и прочими чувствами, которые меняются, кажется, каждую секунду. Было по-прежнему неясным только одно: чего ждать от следующих трех месяцев осени? Лето принесло огромные изменения в мою жизнь, но значит ли это то, что смена времени года никак не замедлит этот неукротимый поток событий? Возможно, времена года тут вообще не при чем, а причиной всему изменения в восприятии мной окружающего мира с этим приездом в Сиэтл. Едва не споткнувшись и не угодив в большую лужу, я перескакиваю на относительно сухой бордюр, шагая вперед по узкой его полоске и балансируя вытянутыми в разные стороны руками, хотя получается это из-за количества алкоголя в крови не достаточно удачно. Пройдя несколько метров, я уже могу видеть чуть расплывающиеся световые пятна стоящих по обе стороны от удаляющейся в четыре разных направления проезжей части, у которой на углу среди стройного ряда жилых строений выделяется небольшой трехэтажный бар с почти погасшей неоновой вывеской с названием заведения. Дальше мой путь идет прямо вперед к проезжей части и бару у нее. Почти не глядя по сторонам, я перехожу пустынную дорогу, направляясь к входу в шумный бар, из-за приоткрытой двери которого доносится достаточно громкая мелодия. Только зайдя внутрь, я чуть отшатываюсь назад от горячего чуть спертого воздуха внутри небольшого помещения первого этажа. Прыгающие с разных сторон в такт доносящейся со сцены музыке люди почти закрывают выступающих на самой тускло освещенной софитами под потолком сцене. Осторожно лавируя между подпрыгивающими людьми, я пытаюсь пробраться к лестнице на второй этаж, что находится у стены. Кое-как сделав это, я на пару минут замираю на последней ступеньке, после которой начинается маленькая своего рода смотровая площадка. Глаза находят сцену, виднеющуюся словно островком посреди одолевающих его ревущих волн. Тряхнув головой и чуть постояв, чтобы вернуть себе четкость зрения и равновесие, я толкаю находящуюся в стене дверь второго этажа, за которой располагается тихий едва освещенный коридор с пестрым красным ковровым покрытием на неширокой полоске пола. Горящие приглушенным желтоватым свечением редкие лампочки в желтоватых стенах коридора едва освещают неширокое пространство, уходящее только в две стороны. Неспешно двигаясь вперед, я подхожу к каждой двери, разглядывая номер на ней, пока не натыкаюсь на цифру тринадцать. Еще пару минут я в раздумьях стою у закрытой двери, не решаясь войти. Куда бы я ни шла ранним утром, где бы ни пропадала весь день, вечером мой путь все равно, словно в свой же дом, лежит в эту гостиницу в комнату под номером тринадцать, где несколько раз я уже засыпала не одна. С того раза, когда между мной и Кобейном, кажется, все разрешилось, прошло уже больше недели. Таким же образом уже больше недели, хоть и далеко не каждый день, и он и я приходили в эту же самую комнату, чтобы переждать ночь. Конечно, и у него, и у меня имеется свой дом, но мне к себе идти совершенно не хотелось в виду известных причин, а Курт просто составлял компанию моему одиночеству и разбавлял свое, когда Кортни задерживалась. Правда, каждое утро я неизменно просыпалась одна, не заставая даже намека на его недавнее присутствие, что указывало на то, что Кобейн обычно уходил рано утром. О прошлом мы не говорили, да и вообще почти не говорили. Приходя достаточно поздно вечером, когда время переваливало за полночь, на разговоры не оставалось ни сил, ни времени, которое планировалось потратить на сон. О своем отношении ко мне Курт не упоминал, а я не спрашивала. Как ни странно, эта неизвестность не напрягает.Выдохнув, я все же берусь за ручку двери, не зная точно, там ли он. Глазам открывается уже знакомая картина темной комнаты с синим квадратом окна и небольшим количеством мебели, включающим в себя старый шкаф с почти отвалившейся дверью, стол, наверняка, неработающий телевизор и маленькую незаправленную кровать, примыкающую изголовьем к боковой стене. Сделав шаг вперед, я снова замираю, рукой закрывая за собой дверь. На белеющем в темноте пятне кровати я замечаю свернувшуюся с краю темную фигуру. Почти неслышно подойдя ближе к кровати, я слегка прохожусь пальцами по сбившейся с одной стороны простыне, после чего поднимаю глаза, разглядывая виднеющуюся в темноте светлую макушку с разметавшимися по белому материалу наволочки волосами. Возможно, смысла в таких достаточно рискованных "встречах" мало, но, тем не менее, мысль о том, что ночь мне не придется коротать, закидываясь наркотиками, чтобы не чувствовать и знать о своем одиночестве в холодном доме, каким-то образом помогает. Курт как-то обмолвился, что за этот "курс реабилитации" он подумывает взять с меня какую-нибудь чисто символическую плату. И хотя было понятно, что он шутит, это определение плотно засело в моей голове. Действительно похоже на какой-то курс реабилитации после потрясения, пережитого от открывшейся реальности жизни в общем и в Сиэтле в частности. Как бы там ни было, "лечение" действительно идет на пользу.Скинув с плеча сумку, что с глухим стуком приземлилась на пол, я стягиваю куртку, после чего тихо, стараясь не привлекать к себе внимания скрипом, ложусь на бок на кровать, поворачиваясь лицом к спине Кобейна. Закутавшись в снятую куртку, как в одеяло, я прижимаю ноги тесно к животу, сжимаясь в позе эмбриона, и, чуть подвинувшись к спокойно дышащему Курту, утыкаюсь носом в теплую спину, отогреваясь после прогулки по осеннему Сиэтлу.