Часть 24 (1/1)

Удовольствие.Не одинок, ты не одинок,Ожидая у телефона.Что бы ты не сделал, Не звони папе...В моих волосах...Везде, везде, везде.По следам твоим,Лживый папа, - My Bloody Valentine - "No More Sorry". Длинная тонкая ветка в моей руке переламывается пополам, когда я в очередной раз тыкаю ее концом в пыльную землю с редкими высохшими травинками грязно-желтого цвета. Глухой кроткий треск, кажется, все еще отдается эхом от стоящих напротив друг друга в два неплотных ряда деревянных домов. Медленно подняв глаза от грязно-желтой пыльной дороги, у начала которой я сижу, я останавливаю взгляд на чуть поскрипывающей во всеобщей тишине вывеске на одном из домов, являющимся своего рода баром. Вывеска с названием, выведенным уже порядком потрескавшейся тускло-зеленой краской, слегка покачивается из стороны в сторону от легкого ветра, из-за чего доносится негромкий скрипящий звук. Кроме него и легкого шелеста листвы на дереве, под которым я сижу, опираясь спиной о толстый ствол, тишину и полное запустение индейской резервации Шайенна не нарушает абсолютно ничто. Подтянув колени к груди, я упираюсь в них подбородком, уже машинально подкапывая пыльную, укрытую падающей от дерева тенью, землю под собой. Глаза в очередной раз проделывают уже пройденный маршрут слева на право. В поле зрения попадает уже ставшая относительно знакомой за достаточно длительное нахождение здесь своего рода деревня, в чьем образе преобладают тусклые желтоватые и бежевые цвета. Кажется, словно я попала на Дикий Запад, и сейчас дверь одной из тихих таверн откроется, выпуская пьяных жителей, одетых в ковбойские костюмы. Однако этого не происходит, словно эта часть города, расположенная недалеко от городской свалки, удаленной от центра Шайенна, давно вымерла. Слух привлекает тихий шелест высокой сухой травы, что покрывает расположенный сзади правого ряда деревянных строений холм на некотором расстоянии от них. Оторвав взгляд от домов, я перевожу его вправо, вглядываясь в чуть покачивающиеся концы сухой травы на фоне светло-голубого чистого неба, с которого светит большой солнечный круг. Закатав рукав куртки до локтя, я выставляю правую руку чуть вбок, освобождая ее из падающей сверху ажурной тени от кроны дерева. Ложащийся на кожу мягкий свет тут же ощутимо согревает руку своими лучами. Не полностью прикрыв глаза, я тихо и медленно вдыхаю нагретый воздух с легким запахом сена. Теплый ветер мягко ложится на кожу лица и руки, даря какое-то расслабление нервам. Под деревом с густой тускло-зеленой кроной я сижу уже достаточно долгое время, наблюдая одну и ту же запустелую и молчаливую картину, кажется, заброшенной индейской резервации Шайенна. Мысли о том, что я буду говорить отцу, которого, кажется, скоро увижу, как представлюсь при встрече, как он отреагирует на мое появление, уже отошли на второй план, так как ответа на рой вопросов в своей голове я не могла найти. Кажется, придется снова пустить все на самотек и действовать уже по ситуации, а не загадывать план заранее. Снова открыв глаза, я выдыхаю и опираюсь спиной о ствол дерева за собой, почти полностью разваливаясь на земле рядом с ним. Взгляд скользит по периметру резервации. Глаза отрывистыми движениями перебегают с одного тихого дома из обшарпанных деревянных досок на другой, стоящий напротив него через несколько метров, составляющих широкую дорогу, на которой видны словно вытесанные в пыли следы от колес телег или чего-то подобного. Я снова перемещаю взгляд на дальние дома, которые выглядят действительно маленькими даже по сравнению со зданиями таверн и пустующих магазинов. Там, в этих маленьких одноэтажных домах, больше похожих на небольшие коморки, наверное, живут жители резервации. Хотя по дороге в Шайенн приходилось видеть немало обедневших людей, у которых оставался только воздух и земля под ногами, в месте, где живет отец, я ожидала увидеть несколько иное… Не изменявшуюся в течение нескольких часов картину резервации вдруг разбавляет звук звякнувших дверных колокольчиков, разнесшийся тихим удаляющимся эхом по нагретому воздуху, и чьи-то далекие неясные голоса. Не понимая, откуда доносятся звуки, я начинаю поворачивать голову в разные стороны, даже чуть отлепляясь от ствола дерева. Вскоре мне удается заметить движение у одного из магазинов по левой стороне от дороги. Нагруженная сумками худая и достаточно высокая женщина отошла от двери деревянного строения, кивая напоследок мужчине на крыльце магазина. Стараясь унять поднявшееся беспокойство и волнение внутри себя, я чуть вытягиваю шею, пытаясь разглядеть удаляющуюся вперед по дороге, уходящей далеко к горизонту, где начинается пустынная степь, женскую фигуру. Я едва могу разглядеть почти исчезающую вдали женщину, наблюдая за маршрутом ее движения. Минуя стоящие по обеим сторонам от дороги домишки, она проходит вперед, намереваясь, очевидно, дойти до расположенных дальше маленьких одноэтажных строений жителей резервации. Нет никакой гарантии, что это именно тот человек, который мне нужен, но, тем не менее, словно услышав сигнальный свисток, я подхватываю лежащий рядом на пыльной земле рюкзак и, закинув его на плечи, поднимаюсь на ноги, тут же начиная движение в сторону дороги. Женская фигура удалилась достаточно далеко, поэтому есть реальная возможность упустить ее, что означает перспективу стучаться во все жилые дома и спрашивать нужного мне мужчину, что в планы не входит. Уже ускорив шаг, я едва успеваю замереть, когда женщина вдруг останавливается и, кажется, убирает волосы с лица, после чего опускает сумки на землю, позволяя себе отдохнуть. Почти параноидально боясь быть замеченной, я перебегаю взглядом с одного деревянного здания на другое, пытаясь найти временное укрытие, но в итоге не предпринимаю ничего лучше, чем просто присесть на землю и сделать вид, что завязываю несуществующие шнурки на сапогах. Женщина не оборачивается, и это дает мне возможность оглядеть окружающую обстановку уже с такого ракурса, находясь непосредственно между двумя рядами обращенных лицом друг к другу домов. Отсюда дома по обе стороны от дороги не кажутся такими уж маленькими. Стоящие на совсем небольшом расстоянии друг от друга строения отбрасывают темные вытянутые тени на пыльную дорогу, загораживая солнце. В виднеющихся в темных неотесанных деревянных досках квадратах окон царит тьма, и не мелькает даже намека на чью-то фигуру внутри. Вовремя обернувшись обратно, я подскакиваю на ноги, видя, что женская фигура мелькнула в один из дальних маленьких домов. Неслышно прошипев из-за закружившейся от резкого подъема головы, я ускоряю шаг, поднимая пыль вокруг себя из-за частых сбивчивых шагов. Уже почти перейдя на бег, я снова оглядываюсь по сторонам и все же сбавляю скорость, ощущая какой-то молчаливый гнет от недвижимо стоящих с обоих боков домов. Мгновенная решимость пропадает, когда я останавливаюсь в паре-тройке метрах от двери маленького одноэтажного домика, похожего на коробку из светло-желтой ничем необработанной древесины. На улице снова воцаряется тишина, нарушаемая только тихим шелестом травы на недалеком холме. Неловко переминаясь с ноги на ногу и сжимая руки, лежащие в карманах куртки, я перемещаю взгляд с козырька крыши с совсем небольшим наклоном с двух сторон на пару ступенек, ведущих на крыльцо, в лицевой стороне которого расположена захлопнувшаяся недавно дверь. Сглотнув, я мотаю головой, пытаясь прогнать волнение, и делаю несколько широких шагов вперед, преодолевая расстояние, отделявшее от крыльца деревянного дома. Взойдя на скрипящие от каждого шага половицы, я снова замираю, окидывая взглядом дом, который, возможно, принадлежит моему биологическому отцу, если, конечно, верить найденному в справочнике адресу. Еще пару секунд помявшись у входа, я достаю из рюкзака дневник и ручку, на ходу придумывая легенду своего появления здесь. Решившись, я делаю еще один шаг, оказываясь прямо у закрытой двери, в которую тут же стучусь пару раз и отхожу чуть назад, ожидая ответа. Как ни странно, уже через пару секунд с обратной стороны двери слышатся приближающиеся шаги, от звука которых из головы вылетают все мысли. С тихим шорохом ключей с обратной стороны дверь медленно открывается, являя взору стоящую в дверном проеме смуглую женщину с черными вьющимися волосами, убранными в слабый хвост на затылке. Кажется, я могу даже слышать, как в голове доносится протяжный писк, который мешает сосредоточиться и понять хоть что-то. Поднимая взгляд снизу вверх, я оглядываю худые загорелые ноги женщины, до коленей прикрытые расклешенной юбкой белого сарафана в черную клетку, постепенно переходя к шее с четко выступающими под смуглой кожей ключицами. Брови женщины чуть изгибаются, когда мой отсутствующий взгляд сталкивается с ее темными глазами. Ее рот уже чуть приоткрывается, но, опережая ее, я сама начинаю на ходу придумывать какую-то несусветную чушь, боясь погореть на неправдоподобности. - Привет, меня зовут… Виктория, э, - чуть запнувшись в середине предложения из-за внимательного взгляда женщины, я отвожу глаза, пытаясь придумать хоть что-то, - Виктория Коберн, журналистка из местной газеты, - чувствуя себя более спокойно, я протягиваю руку женщине, пожимая ее, - я разыскиваю человека по имени Чезар, так как мне требуется задать ему пару вопросов о жизни людей в резервации. - О, - выдержав паузу после моей реплики, произносит женщина, - я Сара, его жена. Прошу прощения, а какое отношение мой муж имеет к этому?- Ну, дело в том, что… я с ним знакома, то есть не лично, а, - снова метнув взгляд на стоящую в дверном проеме женщину, я быстро пытаюсь сообразить, что сказать в сложившейся ситуации, - босс сказал, что этот человек его хороший друг и может рассказать много интересного для нашей газеты. Вы вряд ли о нас слышали, проект только развивается, так что…- Хорошо, - помолчав, отвечает женщина, а с ее лица, кажется, исчезает напряженная настороженность, вызванная таким странным визитом, что позволяет мне расслабленно выдохнуть, - но дело в том, что мой муж сейчас не дома. - Нет проблем, у меня достаточно времени в распоряжении, - чуть подняв руки, отвечаю я. Сара снова окидывает меня внимательным взглядом темно-карих глаз, после чего кивает, приглашая пройти в дом за ней. Несмотря на то, что это предложение меня несколько удивляет, так как я являюсь для этой женщины совершенно незнакомым человеком, от которого можно ожидать чего угодно, я следую за уходящей вглубь дома женщиной. Чуть замявшись в прихожей, я приподнимаю голову, скользя взглядом по немногочисленным предметам в комнате, образованной парой стен из светлого дерева. В глуби дома, там, куда ушла женщина, слышится чей-то голос, похожий на детский. - Вы проходите, Виктория, чего на пороге стоять, - выглянув из-за стены какой-то из комнат, которая является, кажется, кухней, слегка улыбается женщина, после чего снова исчезает. Вспомнив о своем нелепом маневре с ненастоящим именем, я едва сдерживаюсь, чтобы не ударить себя рукой по лбу, но все же, прислушавшись к Саре, прохожу из прихожей в основную часть дома, которую составляет лишь одна достаточно просторная комната с дверью в одной из стен и несколькими перегородками, которые разбивают пространство на несколько небольших своего рода комнат. Мельком оглядев устройство одной из маленьких комнат, в которой стоит заправленная множеством покрывал, сшитых из разного цвета лоскутов, кровать и висящее под потолком на протянутой от одной стены к другой веревке белье, я прохожу в комнату, из которой доносятся голоса, один из которых принадлежит самой Саре. Сделав пару шагов, я застываю в своеобразном дверном проеме маленькой кухни, где находятся три человека. Стоящую спиной ко мне, у плиты я замечаю Сару, которая полощет какие-то ткани в раковине, одновременно с этим помешивая что-то варящееся в кастрюле на плите. У небольшого окна с множеством прикрепленных к раме безделушек в виде бус и ловцов снов, за стоящим там столом сидят две девочки, похожие на свою, видимо, мать такими же темными вьющимися волосами и смуглой кожей. - Присаживайтесь, - от осторожных наблюдений за занятием сидящих за столом девочек меня отвлекает дружелюбный голос Сары, на которую я перевожу взгляд, - я думаю, Чезар прибудет с минуты на минуту, - отойдя от полной каких-то разноцветных тканей раковины, Сара полностью переключает внимание на кипящую в кастрюле жидкость, после чего поворачивается к своим дочерям, которые уже успели заметить лишнего человека в своем доме и теперь во всю глазели на меня большими темными глазами, от взгляда которых мне становится неловко. - Девочки, познакомьтесь, это Виктория Коберн, - я нервно улыбаюсь и поднимаю руку в приветствии, на которое девочки отвечают таким же молчаливым взором, - она журналистка и, возможно, напишет про нашу семью в газету. А это мои дочери – Ананди и Уэнсдей, - продолжает женщина, после чего, подмигнув детям, отворачивается к плите.Я вымучиваю еще одну улыбку, прежде чем неловко приземлиться на краешек лавки у стола, на которой сидит одна из девочек, та, что старше. Взгляд цепляется за лежащие на столешнице маленькие руки девочек, которые связывают взявшиеся откуда-то птичьи перья в маленькие пучки с помощью разноцветных шнурков с бусинами. Сцепив руки в замок на коленях, я медленно выдыхаю, неловко поджимая губы, и, решив, что лучшее, чем я могу заняться в своем достаточно странном положении, это рассматривание жилища семейства моего биологического отца, приступаю к выполнению этого. Внешне кухня не сильно отличается от остальной части дома: такие же голые стены из светлого дерева, которые скрыты, правда, за присутствующей в этой комнате мебелью типа плиты, полок и столов. Под невысоким потолком, так же как и в предыдущей комнате с кроватью, на растянутой веревке висит белье, с которого иногда стекают капли воды, с тихим стуком ударяющиеся о пластмассовое дно стоящего на полу таза. Оглядев прикрепленные к стене, где висят полки, пучки каких-то трав и растений, я поворачиваю голову вправо, но тут же замираю, чуть отклоняясь назад, когда глаза перехватывают направленный точно на меня темный взгляд сидящей напротив меня и своей сестры девочки. Не двигаясь, как и ребенок напротив, я продолжаю, иногда моргая, вглядываться в ее темно-карие большие глаза, которые, словно пытаются что-то выпутать у меня. - А о чем вы пишете? – прозвучавший справа от меня детский голос прерывает этот безмолвный диалог, так как девочка напротив, которую Сара назвала Уэнсдей, переводит взгляд на сестру. - А-а, - невнятно протягиваю я, обращая взгляд на сидящую рядом со мной девочку, - ну, по большей части об исчезающих народах мира, - несмотря на то, что девочка увлеченно слушает, тем не менее, не отрываясь от своего занятия, я понимаю, что говорю полную чушь, но другого выхода у меня нет. Можно, конечно, бросить все это и уйти, забыть о желании увидеться с этим человеком, чтобы окончательно разобраться с одной из проблем своего прошлого, но это будет слишком мелочным и жалким поступком. Нужно покончить с этим и уже никогда не возвращаться…Я замолкаю, видя, что взгляд девочки напротив снова возвращается ко мне, пригвождая к месту этим непонятным выражением. Очевидно, увидевшая мое замешательство Ананди отрывается от своего занятия и, чуть нахмурив брови, проделывает какие-то странные жесты руками, глядя на сестру, чем еще больше озадачивает меня. - А что с ней?.. – не успевшую ответить на мой вопрос Ананди прерывает повернувшаяся лицо к столу Сара, которая пару секунд смотрит сначала на меня, потом на старшую дочь, после чего подходит к сидящей к ней спиной Уэнсдей и кладет руки на ее плечи.- Уэнсдей от рождения глуха и нема, - медленно и тихо произносит женщина, глядя на меня и чуть поглаживая дочь одной рукой по темным кольцам волос на маленькой голове, - мы пытались с этим что-то сделать, но, когда ничего не выходило, поняли, что это дар. Она не может слышать звуки нашего мира, но зато слышит то, что недоступно нам, говорит на том языке, который простым людям и не снился, - женщина замолкает, чуть шмыгая носом, и наклоняется к макушке своей дочери, целуя ее, - наша Уэнсдей слышит и говорит только сердцем. Не зная, что ответить на это откровение, я просто молча опускаю глаза, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из членов этой семьи. Кажется, вся происходящая в данный момент ситуация доходит до меня только сейчас. В какой-то степени эти дети являются для меня родными, сводными сестрами, с которыми у меня один отец. Возможно, если бы все не сложилось так, как это представилось в реальности, то я могла бы вписаться в эту странную семью из индейской резервации. Отличает меня от этих девочек, по большей части, только то, что мой отец не знает о моем существовании в принципе, хотя глупо винить его в этом, тем более, спустя столько лет. Однако неприятный осадок, подкрепленный еще с детских лет пониманием своей неполноценности по сравнению с другими детьми, для которых отцы были примерами для подражания и героями, остался. Это серьезно подорвало уверенность в своем же собственном будущем, в котором мама пророчила мне крепкую семью, любящего и надежного мужа, с которым я буду чувствовать себя в полной безопасности. Сама она, казалось, только притворялась, что верит в это. Наверное, она всегда притворялась. Что я должна чувствовать, видя счастливую семью своего отца, в которой меня нет и никогда не было? Как ни странно, в ответ на этот мысленный вопрос меня поглощает лишь чувство вины за это вторжение в чужую жизнь, в которой я не имею права появляться вообще никогда. Важность и смысл этой поездки постепенно теряются, становясь совершенно незначительными и глупыми. Наверное, Эрик был прав, эта встреча мне действительно ничего не даст, а все эти глупые надежды на разрешение проблем и вопросов из прошлого терпят крах. Он не узнает меня, не поймет, кто стоит перед ним, ведь я родилась уже после его окончательного разрыва с моей матерью, когда ни она, ни он не знали, что после первой неудачной попытки, которая обратилась смертью первого ребенка, им был дан второй шанс. Его не за что даже винить, я не имею права обвинять его в бессилии и даже в слабости после потери первого ребенка, не имею права судить. Вряд ли, зная, что, по большей части, дочь умерла из-за пристрастия тогда легкомысленной и беззаботной Джэнет к алкоголю, он мог остаться и смотреть на свою жену, вспоминая об истинных причинах постигшего их семью горя. Он не мог с этим справиться, поэтому и ушел, когда его жене была нужна хоть какая-то помощь, нашедшаяся позже в слепом и страстном веровании в Бога вплоть до полного помешательства, с которым она словно пыталась замолить свои грехи. Этого не смог выдержать уже второй муж, почти заменивший мне отца… Тихо сглотнув, я чуть поднимаю глаза, исподлобья глядя на связывающую пестрые темные перья Уэнсдей. Пусть этот неизвестный мне Чезар проявил слабость, покинув жену, когда она в нем так нуждалась, но стоит отдать ему должное, он смог встать на ноги, смог найти семью и по мере сил обеспечивать ее, смог, кажется, сделать этих людей счастливыми и стать таким же сам. И какое право я, как несуществующее проклятие из его давно забытого темного прошлого, имею приходить, вторгаться и разрушать этот устоявшийся покой и счастье? К сожалению, это теперь будет касаться не только меня и отца, но и этих трех женщин, ставших главными и любыми в новой его жизни. Возможно, я имею право увидеть его, узнать ответы на свои вопросы именно от него, не вовлекая никого постороннего с эти разборки, но с людьми, не имеющими никакого отношения к этому, я не имею права так поступать. Шмыгнув носом, я незаметно киваю сама себе, принимая решение уже точно, после чего, вскинув голову, приподнимаюсь из-за стола, в то время как на донесшийся с моей стороны шорох оборачивается Сара и ее дочери.- Знаете, я лучше… - договорить мне не позволяет прервавший предложение в самом начале стук захлопнувшейся в прихожей входной двери. Все еще доносящийся в голове протяжным эхом звук хлопнувшей двери перекрывается густым мужским голосом, произносящим какие-то слова на незнакомом мне языке. Застыв у стола, из-за которого намеревалась уйти, я едва нахожу в себе силы перевести взгляд на глядящую на меня просиявшую Сару. Губы женщины вытягиваются в такт произносимых ею слов, чей смысл доходит до меня только через несколько секунд после того, как Сара уходит в прихожую встречать мужа. Вернулся. И деться мне теперь некуда. Покосившись на сидящих за столом девочек, я поправляю рюкзак на плечах, готовясь уходить при любой подвернувшейся возможности. Слушая незнакомый мне язык, доносящийся из прихожей, я снова пересекаюсь взглядом с темными глазами сидящей с другой стороны стола Уэнсдей. Не знаю почему, но, кажется, что она – единственный человек, который ощущает, что от моего визита им ничего хорошего ждать не придется. Воцарившаяся после удивленного негромкого возгласа тишина в прихожей нарушается приближающимися негромкими шагами, которые раздаются именно в тот момент, когда я быстрыми шагами подхожу к двери, надеясь прошмыгнуть незаметно, что, конечно, не увенчивается успехом из-за столкновения с кем-то, показавшимся в дверном проеме кухни. С зарождающимся где-то внутри страхом, я поднимаю глаза наверх, сталкиваясь с направленным на меня сверху вниз взглядом, от которого я едва не пячусь назад. Словно смотрясь в зеркало, я вижу направленный на меня взор темно-зеленых глаз, достаточно четко выделяющихся на смуглом лице, обрамленном чуть вьющимися черными волосами до плеч. От какого-то наступившего минутного помутнения я почти не различаю лица человека перед собой, пытаясь, тем не менее, держать себя в руках.- Чем обязан? - низким густым голосом спрашивает мужчина, чуть приподняв такие же темные, как усы с небольшой бородкой, брови. В ответ на это я продолжаю молча стоять, словно потеряв возможность говорить. Несмотря на то, что этого человека я вижу в первый и, кажется, последний раз в своей жизни, ощущение какого-то родства, основанного не столько на внешней схожести между нами, сколько на внутренних интуитивных ощущениях, присутствует. И именно по этой причине я не могу поступить с ним так...- Вы извините, но... - кинув взгляд на стоящую рядом с мужем недоумевающую Сару, я проглатываю окончание предложения и, крепко зажмурившись, устало выдыхаю, после чего молча проталкиваюсь вперед, когда мужчина чуть отодвигается, освобождая мне дорогу. Толкнув хлипкую дверь вперед, я буквально вылетаю из маленького деревянного дома, в котором живет семья из четырех человек, включая моего же собственного отца. Быстро перебирая ногами, я стремлюсь, как можно быстрее, дойти до автобусной остановки, чтобы уехать в центр города, хотя еще даже не вышла за пределы территории резервации. Стелящейся под ногами пыльной дороги я почти не вижу, полностью погруженная в проносящиеся в мыслях, как на экране кинотеатра, образы. Перед мысленным взором проплывает лицо Сары с ее ставшей в миг ненавистной смуглой кожей и черными вьющимися волосами; лица ее маленьких деток, один из которых является самым настоящим инвалидом, их темные глаза с опостылевшим внимательным выражением. Все эти совсем недавние воспоминания поднимают внутри чувство жгучей почти детской и самой сильной обиды на весь мир вокруг. Кажется, словно все красивые вещи вокруг созданы только для того, чтобы разозлить меня в этот момент, делая упор на обострившемся чувстве несправедливости по отношению к самой себе и таким же в своем роде брошенным детям по всей планете. Почему именно детям приходится чаще всего расплачиваться за ошибки их родителей, будь то их остывшие друг к другу чувства или простая слабость. Странным образом эта злость на собственных родителей накрывает с головой. Злость на то, что мать пила во время беременности, на то, что она погубила и свой брак и своего ребенка, на ее полную повернутость на всем религиозном, что она тщательно прививала мне все детство, делая веру чем-то обязательным, на слабость и малодушие отца, который просто забил на свою родную семью, найдя новую. В голове навязчиво бьется одна лишь мысль: это должен был быть мой отец, а не тех девчонок, он должен был быть мужем моей матери, а не той индейской дуры. И это должна была быть моя счастливая жизнь с полной семьей, в которой бы царила настоящая любовь, в которой тебя бы никто не попрекал Богом за каждую маленькую провинность, в которой все были бы счастливы. Это должна была быть моя история и моя сказка со счастливым началом и таким же счастливым концом. Мне бы не пришлось выдумывать несусветную чушь, придумывая оправдания перед незнакомыми людьми, чтобы увидеть своего отца. Не пришлось бы бежать в Сиэтл за призрачным шансом каких-то изменений и перспективы. Неужели в прошлой жизни я так нагрешила, что в этой лишилась обычных человеческих радостей? Зачем все это нужно? Кому от этого станет лучше? На чью судьбу, кроме моей и моих родных, повлиял такой ход в истории семьи? Все бессмысленно, все бессмысленны, мир просто лишен этой справедливости, которую найти можно только в словаре под буквой "J" (justice). Погруженная в свои мысли, я не разбираю дороги, по которой иду, слышу, но не обращаю внимания на звуки и людей вокруг, поэтому и мало понимаю происходящее, видя и существуя только в мире своих мыслей и фантазий, совсем не радостных на данный момент. Каким-то образом, шныряя по темноте, мне удается уже к ночи добраться до гостиницы, в которой я остановилась со своим попутчиком пару дней назад. Замерев у достаточно высоких, покрытых тенью, ступенек входа в гостиную, я пару раз моргаю, возвращаясь в настоящее время. Взгляд останавливается на темных очертаниях ступенек, на которых, как какое-нибудь тонкое черное покрывало или платок, лежит моя удлинившаяся исказившаяся тень из-за светящего в спину фонаря на этой стороне дороги. Стоя без движения, я обвожу глазами четко выделяющиеся на серой поверхности лестницы контуры своей тени, на мгновение отпуская мысли о своих родителях и прочих проблемах, которые обычно посещают голову детей или подростков. Наверное, я стала чересчур чувствительна и восприимчива к разным мелочам, встречающимся на пути, стала придавать им слишком большой смысл, накручивая себя этим еще больше. Тем не менее, кажется, что эта тень - и есть я настоящая, без всех масок и прочих вещей, укрывающих запертую внутри душу от окружающего мира. Тень без своего собственного лица, но с формой, которая зависит только от предмета, на который она падает. Зависящая своим размером от расположения источника света относительно меня, исчезающая, когда наступает полнейшая тьма. Жалкое зрелище, жалкое существо. Тень без своего человека, мечущаяся по всем закоулкам, то исчезая, то появляясь вновь. Запрокинув голову назад, я широко раскрываю глаза, вглядываясь в чуть размытый из-за застилающего небо полупрозрачного дыма с фабрик черный купол с невероятно яркой, проглядывающей сквозь смог россыпью холодно мигающих звезд. Глубоко вдохнув носом холодный воздух, я снова опускаю голову и, подтянув лямку свисающего с одного плеча рюкзака, делаю пару шагов к ступеням, пока опережающая меня тень уже скользит по поверхности входной двери. Внутри гостиницы оказывается почти так же темно и тихо, как и на безлюдной улице. Кинув взгляд на опирающегося локтем о стойку администратора консьержа, чей храп оглашает первый этаж, освещенный только тусклым светом лампочки с той же стойки. Пройдя мимо стоящего у лестницы на второй этаж старого проигрывателя, из которого доносится какая-то старая блюзовая песня, прерывающаяся хрипами помех, я поднимаюсь по ступенькам на второй этаж, придерживаясь рукой за стену. Не считая более светлого прямоугольника двери балкона в конце коридора, второй этаж так же погружен в абсолютную тьму, в которой видны лишь невнятные очертания предметов. Замерев на пару секунд в начале темного коридора, я вспоминаю про себя похожую картину такой же темной обстановки, которую я видела в отеле Стратфорда много дней или лет назад. На миг появляется ощущение, что вот-вот хлопнет одна из дверей какого-нибудь номера, выпуская из недр темной комнаты высокую блондинку с ярко-красными, как две спелые вишни, губами. Отогнав расплывчатые образы прошлого, я медленно прохожу прямо по коридору до показавшейся светлой двери своего номера. Нажав на ручку, я толкаю ее вперед, слыша ставшее более различимым бормотание работающего в глубине небольшой комнаты телевизора. Замерев в дверном проеме, я окидываю взглядом освещенную только голубоватым светом от телевизора комнату и останавливаю глаза на лежащем на животе на незаправленной кровати Эрика, что увлеченно смотрит какую-то передачу. Не отрывая равнодушного взгляда от мужчины, я со стуком захлопываю дверь за собой, что тут же привлекает внимание Эрландсона. Переведя взгляд на меня, он тут же раскрывает глаза шире от удивления моим внезапным визитом и, щелкнув пультом от телевизора, слезает с кровати, направляясь ко мне. Я почти машинально перехватываю его руку, когда та тянется к выключателю на стене, прислонясь спиной к которой, я съехала вниз на пол. - Ты как? Получилось? - лицо Эрика оказывается на одном уровне с моим, когда мужчина пытается разглядеть что-то в моем непроницаемом взгляде, направленном куда-то за его голову. Перевести взгляд на Эрландсона меня заставляет только легкое прикосновение его руки к моей щеке. Сфокусировав взгляд на скрытом за ночной тенью лице Эрика, я пару раз медленно вдыхаю и выдыхаю, глядя в его чуть поблескивающие в темноте глаза. - Нет, - я медленно качаю головой, снова переводя взгляд куда-то за голову мужчины, - точнее, я сделала то, что хотела, - увидела его. - Но даже не поговорила? - с какой-то тихой надеждой в голосе переспрашивает он. Я на пару секунд перевожу взгляд на его лицо, после чего снова отворачиваю глаза к стене, в которой виднеется темно-синий квадрат окна. - Мне сейчас кажется, что я его так ненавижу... - тихо произношу я, вкладывая это, наверное, больше мнимое чувство в каждое слово, - но не могу ломать его жизнь. - Значит, все было зря? - услышав это, я снова медленно перевожу тяжелый взгляд на Эрика, долго вглядываясь в его темные глаза с тусклыми бликами, но, оставив это занятие, снова надеваю маску безразличия и пытаюсь подняться на ноги, чтобы дойти до кровати и забыться сном. - С тобой бесполезно об этом разговаривать, - откидывая с кровати край покрывала, произношу я, - все равно не поймешь.В ответ на мои слова за спиной, как ни странно, доносятся быстрые шаги, за которыми я чувствую, как чья-то рука, схватив за предплечье, разворачивает меня лицом в другую сторону. Встретившись с недружелюбным взгляд Эрика, направленным на меня, я сужаю свои глаза, глядя на него. - Руки убери.- Что значит не пойму? - требовательным тоном спрашивает мужчина, пока я пытаюсь вырвать руку, что в итоге все же удается. - То и значит.- Нет, Крис, мне уже это надоело. Задолбало такое отношение ко мне.- Ну, наверное, оно оправдано, - в сторону бормочу я, чуть косясь вбок.- Разве я плохо к тебе отношусь? Почему ты не можешь ко мне относиться так же? - я хочу что-то вставить, но Эрик не дает этого сделать, продолжая говорить дальше, - ты словно специально какой-то барьер между нами выстраиваешь, только я не могу понять зачем. Я могу тебя понять, поверь. У меня тоже было не самое счастливое детство. Мать держала всю семью в узде, даже отец ей ничего не мог сказать против, как собачонка для нее был, прислуживал постоянно. Так что, считай, настоящего отца у меня тоже не было, и если бы ты не строила эту ненужную стену между нами, то знала бы об этом.После реплики Эрика в комнате воцаряется звенящая тишина, в которой я, глядя на него, не говорю ни слова, в мыслях сопоставляя все слова Эрика и черты его характера друг с другом. Отношение к нему, кажется, начинает немного меняться, теперь становятся понятны многие поступки, это постоянное молчание и слабость в критических ситуациях. Бесхребетный отец, подчинявшийся матери и не являвшийся примером для сына, который невольно перенял эти качества. - Почему ты раньше об этом не говорил? - Ни к чему было, - тихо буркнул Эрландсон, садясь спиной ко мне на край кровати. Я опускаю глаза, оглядывая его фигуру, едва освещенную холодным светом с улицы. Наверное, он прав, и этот вполне осознанный барьер совершенно не нужен, так как этим я ни себе, ни кому-либо еще ничего не докажу. Наверное, пора уже спуститься с небес на землю и принять все таким, какое оно есть на деле. Присев позади Эрландсона на край кровати, я кладу руки на его плечи, из-за чего мужчина чуть поворачивает голову вбок, но все еще играет в смертельную обиду. Не придумав ничего лучше, я тяну его за плечи назад и, открыв на обозрение профиль чуть удивленного мужчины, целую в щеку, постепенно переходя к губам, в то время как гитарист замирает, напрягаясь, как в ожидании подвоха. Недоуменно оторвавшись от него, я выгибаю одну бровь в ответ на его опасающийся взгляд, но, поняв в чем дело, выдыхаю. Сунув руку в карман куртки, я достаю оттуда нож и поднимаю руку с ним так, чтобы мужчина видел его, после чего откидываю на пол. Расслабившись, теперь уже Эрик разворачивается и, обхватив мое лицо руками, продолжает начатое мной, не встречая явного сопротивления. ***Сжимая в, кажется, занемевших кулаках край одеяла, под которым лежу, я, почти не моргая, широко раскрытыми глазами смотрю в потолок снятого номера. В тишине темной комнаты с одной лишь полоской света на полу, появившейся от святящей в окно луны, царит густая, буквально звенящая тишина, в которой слышатся увязшие в ней звуки тикающих стрелок, что эхом раздаются где-то в голове, отдаваясь от стенок черепа. Часто заморгав, я поворачиваю голову в левую сторону, слыша одновременно с этим раздавшийся под головой шорох волос на подушке. В темноте мне едва удается сфокусировать взгляд на спине лежащего рядом мужчины, чью бледную кожу чуть освещает тусклое свечение с улицы. Пару секунд я просто продолжаю бесцельно смотреть на его едва вздымающиеся от спокойного дыхания спящего человека плечи, пытаясь понять, что со мной происходит. Я снова не могу ощущать себя, все путается, перемешивается так, что невозможно разобрать, где реальность, а где мои мысли. Кровать тихо скрипит, когда я перекатываюсь на другой бок и сажусь, чтобы встать с постели. Скинув ноги, я перевожу взгляд на лежащую на полу ближе всех других предметов одежды куртку. Еще пару секунд мне требуется, чтобы понять, что именно я собираюсь делать. Голову посещает мысль о том, чтобы собраться и уйти из гостиницы, вернуться на станцию, а уже оттуда уехать куда-нибудь далеко, куда-нибудь, где нет людей, куда-нибудь, где я смогу набраться сил и наконец вдохнуть чистый воздух, отпуская свое безумие. Вместо скорейшего исполнения всех этих манящих мыслей, я встаю с кровати и, накинув на плечи куртку, чуть покачиваясь из стороны в сторону, прохожу по темной комнате к двери ванной. Ухватившись за дверной косяк, чтобы не упасть, я замираю в дверном проеме, на ощупь пытаясь найти выключатель в стене, не используя при этом закрывающихся глаз. На обратной стороне век вспыхивает белый свет, становящийся тут же тише. Поморгав пару раз, я разжимаю пальцы и буквально вваливаюсь в маленькую белую комнату, едва не падая на подкосившихся ногах на ледяной пол. Схватившись за бортик ванной, я стискиваю его край побледневшими пальцами и сжимаю зубы, чувствуя рождающуюся где-то внутри живота горящую боль, от которой хочется сжаться в комок. Это ощущение уже не ново, но в этот раз избавиться от него не так-то просто. Сдавленно прошипев сквозь зубы, я отталкиваюсь руками от бортика ванной и, прижав одну ладонь к заболевшему животу, со стуком распахиваю дверцу висящей на стене полки с зеркалом. Глаза отчаянно перебегают с предмета на предмет, пока рука, скидывая на пол разнообразные баночки, ищет хоть какие-нибудь медикаменты, которых все же не оказывается.Со злостью ударив рукой по стене рядом с полкой, я не могу сдержать доносящегося сквозь крепко сжатые зубы болезненного рычания. Все, что остается, это просто в бессилии опуститься на пол, прислоняясь спиной к одной из стенок ванной. Глубоко вдохнув, чтобы прийти в себя, я прижимаю ладонь к губам, и бесцельно гляжу широко раскрытыми глазами на противоположную стену из белой плитки. Кажется, что чем больше я пытаюсь разобраться во всем происходящем, тем больше запутываюсь, как будто находясь в болоте, где каждое движение гарантирует скорое погружение на дно. В этом болоте долго не протянуть, растрачивая свои силы попусту, но и выхода я из него разглядеть не могу, как бы ни старалась. Пару раз выдохнув сквозь зубы, я пытаюсь унять боль в животе, к которой прибавился еще и легкий озноб от холодности кафеля подо мной. Как бы я ни хотела снова поддаваться этому искушению, но и терпеть это нет сил. Это слабо и жалко, но сопротивляться я не могу, срочно нужно в город, туда, откуда мы приехали. Все мои желания о побеге от людей и реальности накрываются медным тазом, сокрушенные потребностью организма.Вытащив из кармана куртки нож, я высвобождаю его поблескивающее под светом лампочки с потолка лезвие и разрезаю бинт на запястье левой руки. Глазам предстает уже почти заживший ушиб с парой несильных царапин, кровь в которых уже давно засохла. На несколько мгновений, отвлекшись от мыслей о невыносимой боли в животе, я разглядываю свою руку, проводя пальцами по ушибу, из-за чего в голове, как короткометражный фильм, встают какие-то отрывочные образы и кадры. Губы трогает слабая улыбка, которая, впрочем, тут же исчезает, стоит мне снова почувствовать пронзившую живот боль. Крепко сжав зубы и зажмурившись, я резко провожу лезвием ножа линию поверх почти зажившего ушиба, надеясь так переключить свое внимание на другой, менее серьезный очаг неприятных ощущений. Откинутый мной на пол нож с металлическим стуком падает на кафель, отскакивая чуть дальше. Прижав колени крепче к груди и обхватив правой рукой запястье левой, на котором все больше расцветает багровым пятном порез, я сжимаюсь в комок, стараясь отрешиться от реальности и забыться хотя бы до наступления утра, когда можно будет первым же рейсом уехать в Сиэтл.Время лета, лето, лето...Дитя мое, жизнь легка и прекрасна;Рыбы кувыркаются в воде,И хлопок, Боже -Хлопок становится выше... Боже... выше.Твой папа - богач,А матушка - красавица:О, она так хороша!Ш-ш, детка, детка, детка, детка, детка,Нет, нет, нет, нет,Не плачь...Однажды утром, я знаю,Ты запоешь - и взлетишь, взмоешь ввысь,Расправишь крылья -И умчишься в открытое небо, дитя мое.Боже... Небо. - Janis Joplin - "Summertime".