Часть 23 (1/1)

Old man look at my life,I'm a lot like you were.Old man look at my life,I'm a lot like you were, - Neil Young - "Old Man". Мерный стук колес чуть покачивающегося при движении поезда дарит мнимое спокойствие, заглушая этим звуком все рывшиеся в голове переживания. Снова обхватив губами фильтр зажатой меж большим и указательным пальцем сигареты, я делаю глубокий вдох, не сводя глаз с тянущейся уже многие километры полосы горизонта, параллельно которой едет поезд. Дым вырывается в теплый воздух в тамбуре, тут же растворяясь в нем, оставляя после себя только легкий запах никотина. Я на секунду перевожу взгляд на конец сигареты, на котором уже набралось приличное количество чуть свисающего светло-серого пепла. Освободив тлеющий конец сигареты с рыжеватыми обуглившимися краями, я чуть прокашливаюсь и снова прижимаюсь головой, как и спиной, к стене за собой. Тихо выдохнув через нос, я смыкаю отяжелевшие веки, пытаясь абстрагироваться от всех посторонних мыслей и просто вслушаться в стук колес поезда. Вместе с ним, почти сливаясь с этим тихим ритмом, вылезая из дальних закоулков памяти на внутренних сторонах век показываются образы уже давно пройденных за весь долгий день поездки городов и сел, неприметных станций со столпившимися у края в ожидании поезда жителями. На уроках географии учителя говорили, что Америка сильная и огромная страна, которой нужно гордиться. Не знаю, можно ли судить о правдивости этих утверждений со слов учителей, которые, как оказалось, такие же простые смертные, как и все остальные, но, наверное, чтобы узнать страну или что-либо еще в точности и до мельчайших деталей, нужно в это что-то проникнуть, увидеть своими глазами, что и представилось сделать благодаря этой поездке.Мимо, отделенные от пассажиров мчащегося на всех парах в Шайенн поезда прозрачными стеклами окошек, проносились безликие и почти одинаковые станции с практически одинаковыми людьми на них. Вид этих темных навьюченных с ног до головы сумками людей четко отпечатался в памяти, рождая какое-то странное, гложущее изнутри чувство. Было что-то до боли знакомое и одинаковое во всех этих изможденных сморщенных даже несмотря на относительно небольшой возраст лицах, в этих безликих голых станциях чуть ли не в самом глухом поле. Мы уже далеко от Сиэтла и, пожалуй, сейчас становится более ясно, что именно объединяет многих пассажиров этого рейса. Бедность. Выбившийся из общего ритма стук колес заставляет открыть глаза, снова возвращаясь в реальность. Поморгав, чтобы окончательно сфокусировать взгляд, я в последний раз затягиваюсь остатками сигареты и, выпустив дым, сминаю окурок о стену за спиной. Оставшийся бычок выпадает из ослабевших пальцев и откатывается в угол, повинуясь непрерывному движению состава. Я медленно выдыхаю, пытаясь лишить легкие всего кислорода сразу, и снова опираюсь спиной и головой о стену, упираясь ногами в пол тамбура. Поражавшая зрение своей яркостью зелень растущего с обеих сторон от поезда леса множество раз сменялась разнообразными картинами, мигом пролетавшими мимо, оставаясь в памяти лишь нечеткими смазанными пятнами цвета. Тем не менее, я могу вспомнить образ расстилавшегося на многие километры в разные стороны поля со светло-зеленой, а где-то и пожелтевшей травой, устилавшей землю так, что можно было подумать, будто бы это вовсе не трава, а какое-то гладкое покрывало, кончавшееся где-то вдали, где с горизонтом встречалось светло-голубое небо. Я помню огромное, но, кажется, неглубоководное озеро с одной стороны поезда. Его воды были абсолютно недвижимы, даже редкая рябь не содрогала сиреневатой зеркальной поверхности, отражавшей небо и казавшейся им самим. В этом небе на земле отражались кустистые белые облака с сиреневыми и синими тенями на своих объемных гранях, и небольшие зеленые островки суши, представлявшиеся, как порты среди бесконечного океана. На одном из таких небольших островов, похожих на кусочки мха, находился слишком маленький для комфортного проживания дом с сероватыми стенами. Кроме него на том острове не было абсолютно ничего, хотя, наверное, жильцы в нем все же были...Снова моргнув, я в очередной раз засовываю руку в карман куртки и выуживаю оттуда зажигалку и изрядно помятую полупустую пачку сигарет. Схватив зубами одну из оставшихся сигарет, я поджигаю ее конец, чуть не роняя из рук зажигалку от постоянного движения покачивающегося поезда. Снова расслабленно вдохнув никотиновый дым, я чуть запрокидываю голову назад, не отрывая затылка от стены за собой, после чего, немного погодя, снова поворачиваю голову к окну, через которое виднеется тянущаяся параллельно направляющим поезд рельсам темная линия горизонта. На фоне темнеющего вдали неба, которое у самого горизонта все еще сохраняет некоторую светлость, обращающуюся в насыщенно-красный и темно-розовый цвета, разнообразные далекие постройки кажутся лишь черными картонными декорациями, чьи формы четко выделяются на фоне заката. Небо над головой уже успело потемнеть до такой степени, что стали проглядывать первые гвоздики еще слишком далеких маленьких звезд. Ночь уже готовится наступать, борясь лишь с красноватой полосой горизонта, которая словно продолжает мешать наступлению полной темноты, когда все предметы окончательно потонут в ней. Взгляд цепляется за медленно проскальзывающую мимо трубу от какой-то фабрики, из самого конца которой вьется темный из-за слабого освещения дым, уходящий высоко вдаль. Только сейчас я замечаю, что таких труб, разбросанных по всему периметру обширного участка, уходящего к горизонту, где начинается небольшой город, тут еще достаточно. Они торчат, устремляясь дымящимися остриями в черное небо, словно пытаясь достать до него и проткнуть, как иглой. Эта неудачная аналогия приносит с собой не самые радостные мысли, снова относящие меня обратно в Сиэтл, от которого в своей голове, по крайней мере, я бы хотела отделаться на ближайшие дней пять-шесть. Тем не менее, с какой-то врожденной привычкой сравнивать что-то с чем-то другим, я часто вспоминала Сиэтл, видя ту или иную картину быта других людей за гранью штата Вашингтон. Даже со стороны казалось, что их жизнь разительно отличается от повседневной рутины дней жителей Сиэтла. При этих невольных сравнениях за уроженцами Изумрудного Города, к которым теперь, как ни странно, в какой-то степени я отношу и себя, закрепилось определение капризных и избалованных людей, которые сами создают себе свои проблемы и от них же страдают. С людьми, которых приходилось видеть здесь, и в поезде, и на многих станциях, на которых я иногда выходила, чтобы осмотреться, все было совершенно иначе. Этим незнакомцам, продававшим овощи со своих огородов приезжим пассажирам поезда, никто не составлял более-менее приемлемые условия для жизни. Многих из встретившихся на протяжении всей поездки были похожи на каких-то непохожих, но, тем не менее, как-то странно знакомых пришельцев. Казалось, вся их жизнь является сплошной борьбой за выживание и относительно комфортные условия жизни, за которые им приходилось платить самим.Все эти картины воспоминаний в голове заставляли чувствовать себя виноватой перед незнакомыми людьми в поезде, которые, по сути, являются почти беженцами, ищущими лучшей жизни на одной из остановок поезда. Это же ощущение и заставило меня пару часов назад покинуть общество бывшего нашим соседом еврея по имени Адам и его большого семейства. Слишком сильно отличалась я и Эрик от многих других людей, ехавших в Шайенн за лучшей жизнью. Звук открывшейся двери тамбурного вагона, заставляет повернуть голову на этот звук, обращая все внимание на вошедших людей - маленькую девочку в рваном на плечах пальто и смуглого мужчину с черной полоской усов над верхней губой. В вошедших я узнаю своих соседей по купе. Пришедший мужчина кивает в знак приветствия, чуть улыбнувшись, и что-то говорит своей дочери, которая, в свою очередь, неотрывно смотрит на меня. От внимательного взгляда светло-серых, чуть ли не прозрачных глаз хочется забиться поглубже в угол вагона, но я лишь чуть сильнее приподнимаю плечи, держа в правой руке дымящуюся сигарету, дым от которой поднимается к потолку.- Курить вредно, - детским, но от этого не менее важным голосом проговаривает девочка, после чего, наконец, отворачивается от меня, чтобы глянуть в окно тамбурного вагона. Я неловко прокашливаюсь, переводя взгляд на свою руку с дымящейся сигаретой в пальцах. Мягкий смех мужчины, также присутствующего здесь, заставляет снова поднять глаза на пришедших. - Она любит всех учить, - с явным акцентом, но, тем не менее, внятно проговаривает мужчина, с улыбкой поглядывая на стоящую на носках у окна вагона дочь, - Авраам - мой старший сын - говорит, что она врачом станет. Людей будет спасать. - Я дам клятву Ипократа, - несмотря на смех отца, важно заявила девочка, снова повернувшись лицом ко мне.- В твоем возрасте я тоже хотела стать врачом, - решив как-то поддержать разговор, начинаю я, - правда, мои попытки спасения жизней животных успехом не увенчались, - выдохнув дым двумя струйками через нос, отвечаю я, - поэтому я решила, что медицина - это не мое.- Я оперировала своих кукол, - с мелькнувшей на светло-розовых губах улыбкой отвечает девочка, не отрываясь от окна, - на братьях мне этого сделать не разрешили. Снова затягиваясь, я кидаю косой взгляд на наблюдающего то за дочерью, то за мной Адамом. На губах мелькает тихая усмешка от слов девочки. Тамбурный вагон снова утопает в относительной тишине, дополняющейся стуком колес и приглушенными голосами из остальной части поезда. - Если не секрет, - я перевожу взгляд на подошедшего Адама, - зачем вы едете в Шайенн? - я снова выдыхаю дым через нос, опуская взгляд на носы своих сапог. - Мне нужно встретиться там с одним человеком. А вы?- Как и все здесь, - просто отвечает мужчина, сунув руки в карманы, - ищем лучшей жизни. В нашем родном городе жилось тяжело. Слишком маленькое оторванное от цивилизации поселение. Если кто-то чихнет, заболеют все. - Я иногда не прочь оказаться в каком-нибудь оторванном от всего мира месте, - замечаю я, чуть качнув рукой с сигаретой в сторону. На смуглом лице снова появляется улыбка, обнажающая ярко-белые от темноты кожи зубы. - Вы не знаете, о чем говорите.- Ваша правда, - чуть усмехнувшись, киваю я и снова затягиваюсь, вдыхая в себя никотиновый дым. - Тем более, - мужчина крадучись отходит обратно к увлеченной видом за окном дочери, после чего быстро подхватывает засмеявшуюся от неожиданности девочку на руки, - там не учат на врачей!Некоторое время я продолжаю наблюдать за игривой возней отца и дочери, после чего, усмехнувшись, отвожу взгляд к окну, за которым уже почти не видно растворившейся на горизонте красной полосы заката. Ее задавила наступившая на всем куполе неба темнота, в которой уже более явно видны точки звезд. - Обещай, что бросишь курить, - снова услышав детский голос, я оборачиваюсь на него, разглядывая стоящую у входной двери в тамбурный вагон фигуру девочки со светло-серыми глазами через рассеивающийся дым от тлеющей в пальцах сигареты. - Обещаю...