Часть 21 (1/1)

Где же агнец, который дал тебе имя? Он должен был уйти, хотя я молила его остаться... Оставил в одиночестве, когда я нуждалась в свете.Упала на колени и рыдала о своей судьбе.Если бы он остался, ты должен понять,Если бы он остался, ты бы никогда бы не держал моей руки.Мы пишем: все в порядке. Я скучаю по его запаху. Мы говорим, когда все уже сказано, это нам подходит. Это хорошо нам подходит... - Laura Marling - "What he wrote".В искусственно созданной темноте на обратной стороне моих век на этот раз не проносится ни единой цветной точки, напоминающей проплывшую в толще воды рыбу. Я чувствую себя ослепшей, совершенно ослабленной и разбитой, лишившейся последних сил и поэтому сдавшейся. Роса на холодной земле уже успела промочить колени за все то время, которое я провела, сидя на них с прижатым к ногам животом, который чуть сжимала руками, словно пытаясь остановить кровотечение. Правда, уже слишком поздно. Слишком много этой крови безвозвратно потеряно в самых разных уголках города, разобрано незнакомыми чужими людьми. Нет места, где можно было бы залечить свои раны, восстановиться, остается только, сжавшись беспомощным жалким комком, с абсолютным безразличием ждать, что будет дальше... До ослабшего слуха, как сквозь толщу воды, которой меня прижимает к земле, не позволяя подняться или сделать хоть движение, доносится какой-то постепенно приближающийся шорох. В плохо соображающей из-за вторых суток без сна голове проносятся смазанные отрывки множества мыслей относительно источника этого звука. Мысленно я уже готовлюсь к какому-нибудь очередному удару, которого, наверное, уже не почувствую. - Твою мать... - я с трудом чуть приоткрываю глаза, через узкие щелки невидящим взглядом глядя перед собой на расплывающиеся едва заметные контуры травинок на земле. Прокручивая в мыслях донесшийся пару секунд назад тихий мужской голос, я прихожу к выводу, что все же здесь не одна. От этой мысли становится смешно, хотя внешне мое "веселье" никак не проявляется. Вот уже во второй раз за сегодняшнюю ночь мои попытки отползти куда-нибудь в темный угол и тихо исчезнуть с треском проваливаются под весом непредвиденных обстоятельств. - Что ты здесь делаешь? - на этот раз все тот же голос обращается уже непосредственно ко мне. Судорожно сглотнув, я чуть зажмуриваю заболевшие от этого глаза, чувствуя возобновившееся першение в, кажется, исцарапанных вдоль и поперек стенках горла. - Я стучала, - тихим и абсолютно безжизненным, словно у робота, голосом отвечаю я, упираясь взглядом в землю в десяти сантиметрах от моего лица. В таком положении кажется, будто бы я нахожусь в какой-то тесной маленькой коробке, куда почти не проникают лучи света и информация из окружающего мира. Мир слишком большой, слишком чужой и необъятный. Иногда нужен до невозможности маленький уголок, в котором можно сложиться в три погибели, чтобы чувствовать себя. Почему-то на ум приходит только одна вещь по типу этой маленькой и темной коробки лишь для одного человека. Гроб.Гладя сквозь щели на расплывающееся от переизбытка влаги в глазах изображение находящейся подо мной земли с беспорядочно торчащими скрытыми за ночной тенью травинками, я замечаю, что тень на земле стала еще черней, словно ее прикрыли еще одной такой же. Метнув взгляд в левую сторону, через висящие отдельными спутавшимися прядями волосы я замечаю лишь ноги опустившегося рядом со мной на корточки человека, чье лицо мне пока недоступно. - Я вся в грязи, - тихо прохрипела я, имея в виду не столько налипшую на ладони и колени землю и пыль, сколько все то дерьмо, просочившееся внутрь меня и занявшее там прочное место. Все эти пороки и грязь, сопутствующую мне на пути, как собственная тень, тянущийся за мной мерзкий шлейф множества ошибок, приведших к такому странному исходу. Сделавших из меня подобие на человека, ничтожество в оболочке "венца всего живущего", просто бесполезное существо, которое пора бы уже выкинуть из-за его жуткого внешнего вида, абсолютной недееспособности и поломанных частей тела, которые никто не собирается чинить. Это не нужно. Движение с левой стороны снова привлекает взгляд, хотя я продолжаю, неподвижно сжавшись, сидеть на холодной земле. Висящие, как какие-то нитки волосы, скрывающие мое лицо с двух сторон, вдруг начинаю шевелиться, словно их кто-то убирает. Покосившись слезящимися глазами влево, я замечаю осторожно убирающую мои волосы с лица на шею знакомую руку с тонкими пальцами и чуть выступающими на внешней стороне ладони венами. Все тело невольно вздрагивает, когда, убирая волосы за ухо, чьи-то кажущиеся ледяными по сравнению с моей горящей кожей пальцы касаются кожи шеи. Лишившись своеобразной защиты в виде занавеса из своих же волос, я, сжавшись в комок еще крепче, пытаюсь чуть отодвинуться в противоположную сторону от подошедшего, что не получается из-за затекших от долгого нахождения в такой позе конечностях. Шмыгнув носом от подступившего к горлу комка из-за своего же бессилия, я поворачиваю голову в другую сторону, скрывая лицо в тени. По щеке все же стекает что-то мокрое, когда я замечаю проследовавшую за моим отвернутым в противоположную сторону лицом руку. Крепко зажмурившись, не ощущая, тем не менее, касания, я еще сильнее сжимаюсь, надеясь, что от этого ожидаемый удар не будет таким болезненным. Я с трудом могу контролировать дрожь во всем теле, как от озноба, и разрывающие изнутри безмолвные рыдания, которым я пытаюсь не давать выхода. Если он пришел, чтобы добить, то нельзя показывать страха, нельзя проявлять слабость, еще один рывок и все будет позади. Я с готовностью зажмуриваю глаза еще сильнее, видя закружившиеся на обратной стороне век белые пятна. Из горла все же вырывается тихий невнятный звук, когда холодные пальцы касаются подбородка, но тут же исчезают, стоит мне отвернуть лицо еще дальше. Неужели ему приятно доводить меня? Почему нельзя просто покончить с этим сразу?- Спокойно, - с левой стороны глухо доносится снова зазвучавший голос, - я только посмотрю, - сумев подавить в себе накативший страх, я медленно выдыхаю весь кислород из легких, чуть приоткрывая закатывающиеся глаза, которыми не могу почти ничего видеть. Уже почти не сопротивляясь, но все еще недоверчиво с опасением, пытаясь отвести лицо в другую сторону, я чувствую едва касающиеся щек холодные руки на своей, кажется, горящей коже. От этой разницы температур по всему телу проходят мурашки, заставляющие неуютно поежиться, снова ощутив ломоту во всем теле. Почти не видя ничего происходящего вокруг, я, ощущая прохладу на коже с болезненными невидимыми ожогами, слепо следую за ускользающими в темноте руками.Очевидно, не чувствуя сопротивления с моей стороны, невидимый для меня человек уже более явно обхватывает мое лицо ладонями, вытягивая из тени на свет, чтобы рассмотреть, во что я превратилась. Неожиданно осторожное обращение вместо ожидаемого мной болезненного удара или пощечины, коей я до сих пор не исключаю, вызывают вырвавшийся из груди глухой всхлип. Кажется, словно от таких лишенных грубости и злобы прикосновений я успела серьезно отвыкнуть, действительно одичать, не доверяя никому после всего случившегося.Шумно втянув носом холодный воздух, сковавший ноющие легкие, я чувствую, как холодные пальцы на долю секунды задерживаются на разбитом виске, из-за чего тот снова начинает болезненно пульсировать изнутри. Снова уже чуть громче всхлипнув и открыв закатывающиеся назад глаза, я уже сама стала прижиматься к невидимым из-за темноты в глазах рукам, утыкаясь носом, судорожно дыша в поисках противоядия от поразивших меня болезней, которое странным образом все же находилось. Дрожь в теле усилилась, но уже не столько от скрытого внутри страха, сколько от этой неожиданной... заботы? Или чего-то напоминающего ее. Пускай убьет меня, пускай всадит пулю в лоб или сломает шею, но только не лишает хотя бы еще пары минут этой неожиданной и кажущейся чуждой непривычной ласки и последних светлых моментов в кромешной тьме. - Ясно, пошли, - снова произносит голос, все же лишая меня опоры в виде своих рук, из-за чего голова безвольно опадает вниз, чуть не сталкиваясь с землей, - давай, поднимайся, - от подхвативших под ребра с обоих боков рук по телу разносятся болезненные ощущения, концентрирующиеся в брюшной полости, снова налившейся раскаленным железом. Сцепив зубы и не открывая глаз, я все же, с помощью поддерживаемого меня под руки, человека нетвердо встаю на ноги и делаю пару шагов, шатаясь из стороны в сторону и чуть не падая. Кажущаяся слишком тяжелой голова заваливается назад, оказываясь на плече идущего за мной человека. В поле зрения попадает размытый купол ночного неба с нечеткими белыми мазками звезд. Ноги снова подгибаются, и я, как безвольная тряпичная кукла, держусь на не идущих ногах только благодаря крепко обхватывающей поперек живота руке. Я чувствую себя сломанной игрушкой, чьи ноги ударяются о попадающиеся на пути предметы, а голова случайно задевает дверной косяк, из-за чего сбоку слышится сдавленное шипение. Как ни странно, эти удары уже не приносят действительно сильной, затмевающей все вокруг боли. Она есть, но доходит до обессиленного разума, как через доску, не позволяя почувствовать все это в полной мере. Вдруг это странное шествие завершается и, почувствовав секундное падение, я спиной ощущаю что-то неожиданно мягкое. Мозг почти сразу отключается, а невидящие глаза закрываются сами собой, позволяя телу безвольно соскальзывать куда-то вниз, но снова появившиеся откуда-то руки возвращают в исходное сидячее положение и слегка шлепают по щекам.- Эй, - я с трудом, но достаточно широко открываю глаза, хотя видеть могу лишь какие-то размытые очертания и неясные пятна, скрытые тенью, которые только спустя несколько секунд обретают относительную четкость. Очередной щелчок пальцев перед моим носом заставляет вытянуться по струнке, снова широко распахивая слипающиеся глаза. На небольшом расстоянии от себя я начинаю различать знакомые откуда-то черты лица молодого человека, на лице которого четко выделяются большие глаза какого-то темно-синего цвета. - Не пропадай, - рот молодого человека приоткрывается в такт произносимым им словам, после чего этот смазанный образ снова исчезает, оставляя меня в темноте с размытыми более светлыми пятнами окружающих предметов какой-то просторной комнаты. Необходимость снова находиться в слишком большом пространстве в одиночестве заставляет подтянуть ноги к животу, снова сжимаясь в комок, со страхом ожидая дальнейших событий. В голову снова приходит мысль, что это было лишь временным кусочком какого-то мазохистского счастья, которое сейчас окончится с одним метким ударом. У меня есть достаточно оснований, чтобы не думать так, но, тем не менее, с непрекращающимся страхом и недоверием я продолжаю ждать худшего. Вздрогнув всем телом, я чувствую, как мягкая поверхность дивана рядом со мной чуть просела. Открыв глаза, я пытаюсь сфокусировать взгляд на каком-нибудь предмете в темноте, одновременно ощущая, как кто-то медленно тянет меня за предплечье на себя, вынуждая повернуться лицом к нему и сесть боком. Взгляд останавливается на сидящем напротив молодом человеке, чье лицо сейчас скрыто за спадающими на него длинными прядями светлых волос. Я медленно перевожу взгляд с шеи на плечи под большой белой футболкой, а затем на руки, одна из которых придерживает стоящую на коленях глубокую тарелку, а другая копается в лежащей на диване рядом коробке с разнообразными баночками и блестящими упаковками с медикаментами. Подняв лицо и откинув одним движением волосы со лба, Кобейн, перехватив мой безучастный взгляд, на пару мгновений останавливает тускло поблескивающие в темноте комнаты глаза на мне, после чего, чуть сведя брови, придвигается ближе, касаясь коленями моих подогнутых под себя ног. Его взгляд направлен на его же руку, в то время, как я почти без эмоций на лице смотрю в его глаза. Поднеся руку к моему лбу, он убирает с него челку, открывая на обозрение левый висок и, чуть повернув мою голову вбок, осторожно начинает касаться ушиба с засохшей кровью на нем чем-то мягким и мокрым, стирая потемневшие разводы. Мне остается только, чуть наклонять голову вбок, следуя за его действиями, и наблюдая за сосредоточенным лицом, с которым он оказывает "первую помощь". В глазах становится предательски горячо от ощущения этой душащей нежности и странной реальности всего происходящего. Трудно поверить, что после всего, что было, несмотря на всю эту пропасть между нами, он так просто впустил меня, абсолютно молча, ничего не говоря, не напоминая. Мне приходится с силой сжать челюсти, чтобы сдержать рвущиеся наружу чувства и накопившуюся в глазах влагу, из-за которой окружающее пространство становится расплывчатым. Улучив момент, когда Курт снова отворачивается вбок, чтобы достать что-то из стоящей на диване коробки, я пару раз судорожно, но неслышно вдыхаю, чувствуя, как по всем сосудам и нервам внутри меня проходит ток, неожиданно ощутимо разгоняющий кровь по телу, чего я не чувствовала уже достаточно давно. Кобейн снова обращает лицо ко мне, стараясь не смотреть в мои глаза, а только на ссадины на моей щеке, по которым он проводит чем-то мокрым, стирая кровь с кожи. По мере этих прикосновений в голове почти сразу же встают воспоминания о том, как все это было получено. Картина темной улицы, горящего в бочках огня, холодный асфальт, на котором я сжимаюсь, в ожидании очередного удара от незнакомого мужчины, чьи действия довели до шока, поразили своей неожиданной жестокостью, окончательно убив последние зачатки доверия. Часто заморгав и больно кусая губы изнутри, я стараюсь сдержать разрывающие изнутри эмоции, наблюдая за человеком напротив. На этот раз его опущенного вниз лица почти не видно, но я могу, не опуская глаз, почувствовать, его руки на своих. Отпустив их на пару секунд, он что-то ищет в коробке, но на этот раз я не вижу, что именно. Взгляд прикован только к не полностью видному из-за упавших на лоб спутанных волос лицу. От разности картины из моих воспоминаний и того, что я чувствую и наблюдаю сейчас, горло сдавливает еще сильнее, в то время как из глаз все же катятся слезы, которые я не сумела сдержать. Пытаясь успокоиться, я фокусирую взгляд на чуть подрагивающих темных ресницах, что хорошо видны с такого ракурса. Это все же не помогает отвлечься, поэтому приходится сжимать и разжимать задеревеневшие пальцы левой руки, пока на правой чувствуются осторожные прикосновения, от которых меня трясет внутренне еще больше. Так нельзя делать. Нельзя так резко перекидывать человека, словно из огненной печи в ледяную метель. От такой разницы может разорваться голова, от этого можно умереть, не успев переключиться с одной ситуации на другую. Я все еще не могу отойти от произошедшего на темном пустыре и в своем же доме, видя при этом совершенно иную, отличную от тех событий картину. Это разрывает, заставляет в бессилии кусать губы, пытаясь остаться незамеченной, буквально умирая при этом от душащего ощущения тепла, пришедшего слишком неожиданно и резко. Из горла вырывается тихий всхлип, тут же замолкающий, когда на сжимавшуюся левую руку ложится ладонь Кобейна. Теперь уже я пытаюсь задержать взгляд на чем-то другом, но не нахожу никакого подходящего предмета. - Курт, - грудь продолжает вздрагивать, когда я пару раз чуть приоткрываю рот, делая только рваные выдохи, - я умираю, кажется...Расплывчатое изображение окружающей обстановки становится чуть четче, когда мои глаза останавливаются на лице Курта, пересекаясь с ним взглядом. Снова вздрогнув от рвущихся наружу рыданий, я сглатываю ком в горле, из последних сил и остатка разума вглядываясь в до боли знакомое лицо. Кобейн еще несколько мгновений, почти незаметно передвигая взгляд тускло поблескивающих в темноте синих глаз, оглядывает мое лицо, после чего неслышно выдыхает через нос и опускает голову чуть вниз. Выпустив мою дрожащую руку из своей, он снова поднимает голову, откидывая с лица волосы, и медленно протягивает левую руку ко мне, будто боясь спугнуть. Положив ладонь на мое плечо, он тянет меня на себя, вынуждая лечь, из-за чего я все же не сдерживаю снова доносящиеся судорожные всхлипы. Подтянув ноги к вздрагивающей груди, я ложусь на правый бок, кладя голову на колени Курта, чья рука сжимает мою правую ладонь. Слезы уже без каких-либо преград стекают по щекам, пока из горла не доносится ни единого звука кроме редких всхлипов. У меня впервые получается по-настоящему плакать, чувствуя себя маленьким обиженным на весь мир ребенком, без рычания, без истязания самой себя, без пугающих галлюцинаций. Просто выпуская накопившиеся эмоции наружу, освобождая себя из этой созданной мной же клетки, которая сводила с ума.Крепко сжимая руку Курта, я, прижимаясь губами к фалангам его пальцев, невидящим взглядом смотрю перед собой, не видя ничего, что находится в этой комнате в действительности. Я могу видеть лишь нечеткие изображения этих вещей, но смысл их и предназначения до мозга не доходят. Никакие образы не посещают голову и совершенно ослабшее воображение. Я вижу лишь темноту, впервые за долгое время кажущуюся самым безопасным и уютным местом. В голове нет никаких мыслей, я словно сплю с отрытыми глазами, из которых все же текут нескончаемые слезы. Да, я сплю, ощущение именно такое. Ощущение долгожданного крепкого сна, в котором чувствуешь только тепло и уют. Долгожданный отдых и покой...Глядя в темную пустоту перед собой, я чувствую, как ладонь Кобейна осторожно касается моей левой руки, проводя по всей ее длине, как гладит по голове, убирая спутавшиеся волосы с лица и шеи, словно залечивает этими прикосновениями многочисленные видимые и невидимые ушибы, синяки, ожоги, прожигавшие дыру в коже, добиравшиеся до самого основания, отравлявшие кровь и сердце, замораживая его и обездвиживая. Он иногда наклоняется ко мне, чтобы понять, что со мной происходит. Боковым зрением я могу видеть лишь нечеткие очертания его лица и свисающие светлые пряди, чувствуя лишь чуть больше окутывающее тепло от его тела, которое словно размораживает заледеневшие клетки моего сердца, растапливая этот айсберг и заполняя сквозную дыру в груди.Кажется, впервые за все время с того дня, как наркотики прочно вошли в мою жизнь, став ее неотъемлемой частью, я по-настоящему чувствую, что живу, что дышу, чувствую. Избитая и израненная, только сейчас могу понять, что происходит и происходило, хотя мозг уже почти полностью отключается, отправляя убаюканное теплом от тела еще одного живого человека в этой темноте, где я привыкла быть одна, его почти неслышным дыханием, текущей жизнью и непривычной нежностью сознание в крепкий сон... ***Нацеленный прямо в сомкнутые веки луч солнца заставляет открыть болящие из-за чего-то глаза и, часто моргая, попытаться сфокусировать взгляд на окружающей обстановке. Спустя пару секунд я могу различить стоящий в паре метрах от того места, где я нахожусь, экран телевизора, тумбочку и стол с картонной коробкой, набитой какими-то баночками с медикаментами. С трудом узнавая в видимой для меня части комнаты свой дом, я опираюсь на локоть правой руки, но, почувствовав что-то не то, опускаю взгляд, замечая лежащую на чьем-то колене свою руку, чьи пальцы переплетены с пальцами чьей-то другой руки. Чуть зашипев от раздавшейся во всем теле боли и ломоты, словно вчерашний день я провела на ринге для сумоистов, превращаясь в отбивную, я кое-как поднимаюсь, принимая сидячее положение и тут же поворачивая голову в сторону сидящего на диване человека. Откинув голову на спинку дивана, державший одну из моих рук в своей Курт продолжает спокойно спать, даже не двигаясь, если не брать в рассмотрение вздымающуюся и опадающую от дыхания грудь. Я невольно приоткрываю рот, оглядывая его, словно пытаясь что-то сказать, но все равно храню молчание. В голове выстраивается ровная последовательность событий вчерашнего дня и в особенности ночи, вследствие которой я и оказалась здесь.Отвернув голову от спящего Кобейна, я скольжу взглядом по обстановке гостиной, в которой заснула вчера. Кажется, с моего последнего визита сюда здесь мало, что изменилось за исключением появившихся на полу и столах исписанных и изрисованных листках бумаги, некоторые из которых смятыми клочками валялись по углам вместе с разбросанными кое-где вещами. Такой вид гостиной, сейчас залитой мягким светом восходящего солнца, в чьих золотистых лучах, проходящих сквозь кроны деревьев, кружится пыль, наталкивает на мысль, что Кортни дома нет. Видимо, Эрик был прав, и женщина, прихватив дочь, действительно уехала к одной из своих подруг. Чуть вытянув шею, я кидаю взгляд на настенные часы в кухне и, узнав время, снова приседаю обратно, опуская взгляд на свои колени. Вряд ли это будет самой лучшей благодарностью в такой ситуации, но оставаться до того момента, когда Кобейн проснется, чтобы потом сбивчиво объясняться в чем-то и прятать взгляд, тоже не самая лучшая идея. Наверное, эту ночь я буду помнить вечно, постоянно напоминая себе о том, что он сделал для меня, но обсуждать ее не имеет никакого смысла. Чуть поморщившись от кольнувшей в затекших ногах боли, я скидываю их с дивана, после чего, слегка покачнувшись и прижав к закружившейся голове руку, хочу тихо покинуть дом, но останавливаюсь, снова оборачиваясь на спящего Курта. Взгляд медленно скользит по его откинутым назад свисающим со спинки дивана светлым волосам, сейчас снова чуть порыжевшими у корней от солнечного света, по спокойному лицу, шее с четко выделяющимся из-за такого ракурса адамовым яблоком и худым рукам. Я стою так еще несколько минут, пытаясь в мельчайших деталях запечатлеть его образ в своей памяти, открывая действительно заново. Чуть подумав, я отхожу к стоящему неподалеку креслу, на котором помимо акустической гитары лежит свернутый кое-как клетчатый плед, и, подняв последнюю вещь, подхожу обратно к дивану, останавливаясь за его спинкой. Кое-как расправив клетчатый материал, я перекидываю его на колени музыканта и, распрямившись, подтягиваю за края на себя, укрывая им Кобейна, хотя не знаю точно, есть ли в этом необходимость. К сожалению, сейчас это самое большее, что я могу сделать. Прикрыв пледом плечи чуть заворочавшегося Курта, я замираю, сверху вниз глядя на его лицо. Не знаю, когда мы увидимся в следующий раз и увидимся ли, но все это, кажется, произошло не зря. Может, это положит начало чему-то новому, другому, может, наоборот убьет все на корню. Сейчас нет ни времени, ни желания думать о будущем, тем более, что, как показывает опыт, это бесполезное занятие. Сейчас, пока у меня есть возможность, время и силы, благодаря этой своеобразной передышке, нужно разобраться с проблемами и вопросами прошлого, чтобы оно уже никоим образом не страшило и не мешало в настоящем. Чуть наклонившись к расслабленному лицу Курта, я еще пару секунд вглядываюсь в него, после чего распрямляюсь и направляюсь к выходу из его дома.По инерции в облаке светаНеживые шагают тела.Выдыхаю воздух согретый,Но я слабый источник тепла.Холодею у светофора,Выпуская пар изо рта...Отвернись, потому что скороРазорвет меня пустота.Сохрани мое фото на книжной полке,Там я в старом пальто, с сигаретой во рту.Через миг разорвусь на осколкиИ наполню собой пустоту... - Fleur - "Пустота".