Часть 20 (1/1)

Иногда мне было страшно,Несмотря на то, что я молилась. Теперь я потеряла свою веру,Вы каким-то образом забрали и ее.Кровь на ваших руках, Снова кровь на ваших руках, - The Cranberries – "God Be With You, Ireland". (также писалось под Mychael Danna – "Tiger Vision") Присев на колени, я почти ложусь животом на пол, вытягивая руки вперед, шаря ими под диваном, пока не натыкаюсь на лежащий там довольно большой предмет. Ухватив его, я вытаскиваю покрытый не одним слоем пыли старый рюкзак, который был случайно закинут и забыт под диваном еще в день моего переезда. Положив его на колени, я опускаю руки, несколько минут просто глядя на пыльный рюкзак, чьи очертания не слишком четки из-за относительной темноты в комнате, вызванной поздним временем суток, когда даже летом уже начинает темнеть. Медленно выдохнув, я прижимаю обе ладони ко лбу, после чего быстро вдыхаю через нос и, схватив собачку рюкзака, расстегиваю молнию на самом маленьком кармане, где спрятаны отложенные на непредвиденные траты деньги. Вытащив из кармана несколько скрученных вместе бумажек, я пересчитываю их, буквально на секунду задумываясь, нужно ли мне столько именно на такие траты, но тут же отмахиваюсь от этой мысли, закидывая рюкзак обратно под диван и поднимаясь на ноги.По-прежнему не включая света во всем доме, чьи комнаты наполнены мягким полумраком, скрывающим детали предметов, я накидываю на плечи куртку и, еще раз оглянувшись на мертвую тишину, наполняющую живущий, кажется, своей жизнью дом, что продолжает сводить с ума день ото дня, выхожу на улицу, захлопывая входную дверь. Кожу обдает приятным прохладным воздухом, благодаря которому мне, наконец, удается сделать полноценный вдох, наполняющий, словно покрытые пылью, легкие. Замерев в паре-тройке метрах от своего же дома, я запрокидываю голову назад, выпуская в ночной воздух полупрозрачные завитки пара, тут же растворяющиеся и предоставляющие взору картину раскинувшегося над головой темно-синего неба с россыпью на удивление ярких точек звезд. На горизонте со стороны кукурузного поля, виднеющегося с такого ракурса в небольшом зазоре между домами, видны размытые темно-красные почти бордовые линии от недавно севшего солнца. Кажется, словно в стакан с разведенной в воде черной краской попали темно-красные капли, мягкими взрывами красного дыма, разбавившие кромешную темноту. Все так же глядя на небо, едва моргая при этом, я чувствую какое-то нарастающее внутри несильное беспокойство, словно предчувствие чего-то недоброго. Вряд ли таким ощущениям, особенно в свете последних событий, можно доверять, но, тем не менее, это не просто так. Конечно, вряд ли что-то может кончиться хорошо, если ты идешь в логово наркодиллеров, имея при себе такую сумму, что на нее можно было бы приобрести дозу для убийства целого слона. Не знаю, зачем мне понадобилось брать столько денег, хотя не без задней мысли я полагалась на то, что куплю про запас. Правда, при всех этих оправданиях, существует так же и непреодолимое желание покончить со всем этим, для чего понадобится действительно большая доза.Опустив голову, я слегка морщусь, ощущая несильную боль в виске и левой руке, которую так и не удосужилась перевязать, придя сегодня вечером домой после вчерашнего происшествия. Сунув одну руку в карман, я неспешно иду прямо по уходящей вдаль параллельно пустынной проезжей части дорожке тротуара. Мимо незначительными смазанными пятнами проплывают соседские дома, выкрашенные в какие-то дикие цвета типа грязно-розового, похожего на цвет старой жвачки. Раньше я не слишком большое значение придавала этим деталям, но почему-то именно сейчас все эти цветастые дома наводят жуткую тоску и желание застрелиться от странной иронии, исходя из которой в этих веселеньких домиках с аккуратными садиками, кажущихся почему-то какой-то неудачной пародией на радость, живут люди, к этим радостным цветам никакого отношения не имеющие. Дело не в городе и в его проклятье, о котором без умолку твердила мама, дело даже не в опустошающей погоде, вечных ливнях и серости. Просто такие люди. Равнодушие и безразличие, витающее в воздухе, выдыхаемом чуть ли не самыми настоящими роботами, поддерживающими свои чувства и эмоции с помощью наркотиков и прочих глупых и ненужных вещей. Кому нужна такая жизнь? Лишь тому, кто привык и смирился, а если этого сделать нельзя, то выход один - уходить... Но куда, если идти некуда?Множество аккуратных домиков незаметно сменяется маленькими продовольственными магазинами в один этаж. Окружающая запустевшая местность, лишенная источников света, больше походит на центр какой-нибудь рыбацкой деревни с недокрашенными стенами деревянных магазинов без неоновых вывесок и других излишеств большого города. Абсолютная тишина, нарушаемая только редким шумом проносящихся где-то далеко машин и шорохом ветра, запутавшегося в высокой траве, растущей на склоне уходящего вниз от потрескавшегося тротуара оврага с темным непроглядным от множества переплетающихся растений дном, заставляет почувствовать какой-то почти равнодушный ко всему вокруг покой и решимость в дальнейших действиях.Некуда идти... В такие моменты чувствуешь себя растением, которое вырвали из среды его естественного обитания, пересадили в новый неудобный горшок и перенесли в совершенно другое место, где это растение просто вынуждено было приспосабливаться и расти, привыкая к новым условиям. Но стоило этому произойти, как его снова вырывают из привычной среды и так по кругу, делая невозможным пребывание уже ни в одной из этих сред. Выставив ноющую от плеча до локтя руку перпендикулярно пустой проезжей части, я продолжаю медленно идти вперед, глядя под ноги на отлетающий от носков моих сапог камушек, делающий по несколько прыжков по потрескавшемуся тротуару. Мимо, шурша шинами по асфальту и освещая на секунду полутьму улицы, проезжает машина, за движением которой я не слежу, глядя под ноги. Звук уходит вдаль, полностью исчезая за возобновившимся стрекотом кузнечиков на самом дне оплетенного темными растениями оврага. Я останавливаюсь на секунду и медленно поднимаю голову, обращая взгляд вбок, в сторону оврага. За растущими на его дне достаточно высокими деревьями, чьи очертания, как черные кружева, выделяются на фоне освещенного огнями города вдали сиреневато-синего неба, виден центр Сиэтла с полумесяцем омывающего берег города озера Вашингтон. Огоньки проносящихся очень далеко машин мигают, как маленькие искры, попавшие в замерший вихрь таких же, принадлежащих уже высотным домам, в которых люди расслабляются, отдыхая в компании своих семей после долгого дня. От представившейся в голове картины наваливается какая-то тоска и грусть. Я никогда не мечтала о простой жизни среднестатистической американской женщины с ее заботами и обязанностями. С ранними подъемами, чтобы приготовить завтрак своей семье, с мужем, которого видишь на протяжении долгих лет, засыпая и просыпаясь, живя тихо и спокойно, просто и однотипно, словно в фильме "День Сурка", каждый раз проживая одно и то же заново. Однако иногда возникает сильная тоска от невозможности такой жизни для меня. Жить просто, не возводя никаких идеалов и несбыточных мечтаний, не следуя за своими порывами, не пытаясь действительно жить. Просто наслаждаться однотипными днями и вечерами, простыми земными радостями, не зная страданий в их полной мере, не создавая себе же проблем, просто жить обыкновенно и приземленно. Иногда очень сильно не хватает этой уверенности в будущем, в котором ничего не изменится, кроме взросления твоих детей, не хватает этого глупого бессмысленного счастья. Извечная проблема от слишком больших планок для своей жизни и людей вокруг. Просто горе от ума...Автомобильный гудок, раздавшийся за спиной, заставляет обернуться. В поле зрения попадает остановившаяся у обочины дороги старая машина с облупившейся синей краской, в опущенном окне которой показывается лицо мужчины с щеткой черных усов. - Вас подвезти, сударыня? - с усмешкой интересуется мужчина, глядя на меня. Еще раз обернувшись на город за спиной, я делаю шаг к пассажирской двери машины, дергая за ручку и на всякий случай проверяя наличие ножа в кармане куртки. Проседающее старое сидение чуть поскрипывает от веса моего тела, когда я устраиваюсь рядом с водителем, захлопывая скрипящую дверь. - Куда едем? - с новой улыбкой спрашивает мужчина, пока я смотрю вперед, наблюдая за его действиями боковым зрением.- На University District, - коротко отвечаю я и с тихим стуком кладу на приборную панель пару купюр, снова убирая руку в карман.- Ого... - негромко произносит мужчина, поправляя чуть съехавшую на бок кепку, - как скажешь, дорогуша. С тихим шорохом шин и звуком зарычавшего старого двигателя машина медленно трогается, отъезжая от тротуара к середине неширокой асфальтированной дороги, которую делает видимой лишь свет фар, двумя лучами сходящийся вдалеке. Темные кружева листвы деревьев на дне оврага приходят в движение, медленно пролетая и исчезая из поля зрения. На обозрение открывается лежащий вдали город, опутанный, словно сетью светящихся новогодних фонариков. Из-за постоянного движения машины, в окне которой мелькает этот ночной образ, центр Сиэтла можно увидеть с другого ракурса, с которого становится более видимым полумесяц озера Вашингтон, неподвижно лежащий рядом с контрастным черным полукругом берега. Машина неожиданно заворачивает влево, минуя второе ответвление главной дороги, из-за чего картина ночного города скрывается за возвышающимся между двумя дорогами, как забором, небольшим холмом с пожухлой высокой травой, кажущейся вздыбившейся шерстью. Оторвав взгляд от окна со своей стороны, я медленно поворачиваю голову на ведущего машину с легкой улыбкой водителя. С его стороны, почти сливаясь с монотонным гулом мотора, доносится какая-то ненавязчивая мелодия, которую мужчина бормочет себе под нос. Мой взгляд на некоторое время останавливается на его лице, которое изредка освещается одиноко стоящими по одному краю дороги почти не горящими фонарными столбами. Я не знаю этого человека, но, возможно, может получиться так, что он будет единственным и последним, кого я увижу в этой жизни. Каждый человек в определенные моменты задумывается о том, что пора покончить с земной жизнью. Показатель ли это слабости? Показатель ли это того, что общество и самым близкие люди могут просто растоптать и убить человека, сами того не ведая? Наверное, возможны обе ситуации, правда, в моем случае я не знаю, как охарактеризовать эти настроения. Усталость. Смертельная усталость...Прислонившись лбом к ледяному стеклу машины, я наблюдаю за чаще мелькающими по обратной стороне дороги машинам, быстрыми смазанными пятнами, окутанными светом фар, проносящихся мимо. Иногда кажется, что люди сами закрываются от себе подобных же, и потом, приходя домой, жалуются на одиночество в огромном мире. Но к чему тогда эти забаррикадированные со всех сторон машины, надежные дома вдали от людских глаз, вдали от людей? Возможно, объяснение этому кроется в привившейся человечеству со временем неспособностью быть друг с другом, помогать и отдавать себя кому-то еще. Вышедшая как следствие неспособность к доверию к окружающим, из-за которой такие настроения и настигают многих людей. Почему-то в детстве все представляется в совершенно ином свете, в свете доверия всем вокруг и любви ко всем же. По сути, кроме возраста за этот период так называемого взросления мало, что меняется. Проблема лишь в том, что ты, благодаря полученному опыту и знаниям, начинаешь видеть иное, в искаженном виде, как сквозь кривое зеркало злого тролля из "Снежной Королевы". Начинаешь понимать что-то, что дети не принимают, не видят и не понимают, как взрослые, накручиваешь себя несуществующими проблемами, у которых есть на самом деле просто решение, невидимое из-за опыта и знаний. Получается, что чем больше живешь, тем больше разочаровываешься в жизни и себе. Нужно ли доводить это до момента полного осмысления своей жизни, если этот анализ не прекращается, не отпускает и сводит с ума? Можно ли найти решение для этих проблем? Просто уйти куда-то, где нет знаний о науках и правил, объясняющих законы всего живущего. Где все потакает лишь твоей вере в это что-то, силе твоего желания увидеть это, твоему воображению. Есть ли такой мир на Земле? - У вас есть семья? - глядя прямо перед собой на виднеющийся через лобовое стекло черный горизонт вдали, куда уходит дорога, спрашиваю я.- О, да, - с оживлением начал мужчина, - две дочери. С женой мы, к сожалению, развелись. Неприятная история, - с неловким смешком добавляет мужчина, после чего, прокашлявшись, чтобы как-то заполнить снова повисшую тишину в салоне, с энтузиазмом продолжает, постепенно сам вливаясь в свой же рассказ, - одной дочке уже восемь, а другая на семь лет старше. Так время летит, оглянуться не успеешь, а уже замуж выскочат.Мои губы трогает машинальная улыбка, хотя мысли сейчас далеко за пределами летящей по полупустынной темной дороге машины. Этот человек не знает меня, я не знаю его, но, кажется, иногда гораздо легче говорить с совершенно незнакомыми людьми нежели с теми, кто с подозрением вслушивается в каждое твое слово, ища подвох. Сейчас для этого человека я могу быть, кем угодно, могу стать на некоторое время тем, кем хочу быть в данный момент, придумать жизнь, которой никогда не было и не будет.- ...а она так смешно изображает наших соседей! - я поворачиваю голову на засмеявшегося густым басом мужчину, - они и не обижаются вроде, такой уж талант у моей Сары. Ох уж эти дети! А вы зачем в этот районо-то едете? - почувствовав взгляд мужчины на себе, я поворачиваю голову, растерянно глядя на него, не зная, что ответить. Выдохнув, я снова обращаю взгляд на лобовое стекло, на ходу фантазируя на тему картины ночного Сиэтла, которую я имела возможность увидеть сегодня. - К своей семье. У нас есть такая традиция: каждую среду мы, не заезжая домой, собираемся вместе в... - я запинаюсь на пару мгновений, но продолжаю так же тихо, словно делясь сокровенным, - мы снимаем домик в лесу, всегда один и тот же, под номером тринадцать. Собираем хворост, костер зажигаем и просто проводим вечер на природе безо всяких вторжений извне. - Ого, хорошая традиция, - одобрительно замечает мужчина, пока я кусаю губы, чувствуя всю ту контрастную разницу между тем, что представляется в воображении и тем, что происходит на самом деле, - типа вечер освобождения от всей этой чепухи? - Да, верно, - киваю я, глядя на свои колени, - это действительно сближает. Треск поленьев в огне, его ритуальный танец, искры, уносящиеся в черное небо к звездам... - в моей же голове вопреки рассказываемому представляется совершенно иное: холодная темная улица без единого источника света, шумящий дождь, который, срываясь с козырьков крыш домов, струясь и переливаясь холодным светом, падает на землю, наполняя ямы водой, образуя лужи. - ...запах хвои и абсолютная тишина, только стрекот кузнечиков в ней, - холодный асфальт и шум машин, доносящийся со стороны дороги, в паре метрах от которой, сидя под аркой в одном из многоквартирных домов прямо на мокрой земле, я дожидалась окончания того жуткого дня, молясь, чтобы мои устрашающие галлюцинации не возвращались, - а потом теплый деревянный дом со скрипящими половицами и запахом древесины во всех комнатах, - долгое ожидание хотя бы первого луча солнца, с которым можно будет выбраться из этого убежища и бесконечно долгое время вплоть до вечера следующего дня бродить по городу. Странно, я так и не удосужилась хотя бы перевязать пострадавшую при вчерашнем столкновении с машиной руку, а пришла домой только за деньгами на наркотики... - Я сегодня немного припозднилась, искала фильмы с Чарли Чаплиным, чтобы посмотреть сегодня перед сном. Обычно так заканчивается вечер - просмотром каких-нибудь фильмов или работ Диснея, - говоря все это, я чувствую себя невероятно глупой и недалекой женщиной, волнующейся о своих детках, как курица-наседка, хотя именно о таком спокойствии и обыкновенной жизни я мечтала некоторое время назад. Выйдя из остановившейся, по моей просьбе, у темного переулка машины, я, не прощаясь с незнакомым мне мужчиной, успевшим рассказать почти все о своей жизни и как-то подбодрить, направляюсь прямо по идущей между двумя темными дворами домов растрескавшейся по всей длине асфальтированной дороге. Шаги гулко отдаются от стен мертвых строений без единого маячка света в квадратных окнах. Как и в последний мой визит сюда, атмосфера бывшего когда-то слишком хорошо знакомым района вселяет ощущение, словно вся его территория мгновенно вымерла, оставив эту часть города на попечение редких бесшумно пролетающих птиц. Завернув во двор одного из домов, я чуть ускоряю шаг, стараясь не обращать внимания на протяжно скрипящие ржавые карусели, скрытые за мраком и напоминающие о своем присутствии только этим звуком и поблескивающими в темноте каплями дождя на своих темных очертаниях. Налетевший вдруг ветер заставляет этот скрип разноситься еще громче, отдаваясь от стен и заставляя поежиться. Миновав темный двор, я выхожу на своего рода пустырь за домами, где остались старые постройки, о которых решили благополучно забыть, застопорив все строительство новых домов, ставших теперь развалинами, на первом-втором этаже. Неплохое место для сборов наркоманов и их диллеров. Укромное, спрятанное за высокими домами в центре района, никому ненужное и забытое, сюда никто не сунется без особой нужды. Как ни странно, но именно в этом месте пустынность и гробовая тишина всего University District разбавляется слышимыми голосами с недостроенных зданий домов в один этаж. Оттуда же виднеются и маячки горящих в железных бочках огней, использующихся, видимо, для тепла и света в это время суток. Не сбавляя шага, я подхожу еще ближе, уже явственно различая острый запах дыма, но от него в носу неприятно щекочет, словно от запаха паленой резины и прочих неприятных вещей для сожжения. В относительной темноте можно различить валяющийся на этом пустыре в разных сторонах хлам типа старых и никому ненужных, кроме наркоманов, диванов и других предметов мебели. Обернувшись чуть влево, я замечаю стоящего у бочки на заложенном фундаменте бывшей постройки, уже порядком исписанной граффити, мужчину в длинном, но старом по виду пальто и толстых перчатках на замерших у огня руках.Мои шаги уже начинают привлекать внимание и безучастные не интересующиеся происходящим вокруг взглядами закинувшихся веществами людей, которые в небольшом количестве, но все же собрались в одной из одноэтажных построек с разложенными внутри по бетонному полу драными матрасами и выброшенными кем-то одеялами. Кинув косой взгляд на расслабляющихся наркоманов, я откидываю со лба волосы, пытаясь прогнать нарастающее беспокойство внутри от совершенно безучастных лиц, которых здесь словно и нет, и продолжаю идти к зданию старого двухэтажного с выбитыми стеклами магазина, занимающего достаточную площадь. - О, какие люди, - возглас сошедшего с железной лестницы одной из построек коротко стриженного смуглого парня в кожаной куртке заставляет обернуться и чуть замедлить шаг, узнав знакомое лицо. - Привет, Эрнесто здесь? - кивнув мужчине, я останавливаюсь, засунув руки в карманы в ожидании ответа на свой вопрос.- Нет, - незнакомый на этот раз голос доносится из открытой двери старого разрушенного магазина, когда из темноты здания выходит какой-то незнакомый парень в черной шапке, наспех нахлобученной на голову. Отличительным моментом в его виде становится козлиная бородка, чуть прикрывающая острый подбородок, и излишняя вальяжность в движениях.- Он уехал за новой партией, - продолжает мужчина, останавливаясь в паре метрах от меня и облокачиваясь на висящую диагонально с какой-то крыши трубу, - я его брат и работаю вместо него сегодня.- Вы не очень-то похожи, знаешь, - замечаю я, наблюдая за мужчиной. Тот усмехается, чуть опустив голову, из-за чего из-под шапки выглядывают доходящие до линии нижней челюсти жидкие волосы русого цвета. - Ты можешь прийти в следующий раз, если нужно увидеть его, - облокотившись о висящую трубу так, словно ноги не держат, продолжает мужчина, лукаво ухмыльнувшись. - Мне нужны наркотики, а не он. Неважно, кто мне их продаст, - голос звучит на удивление серьезно и твердо, словно бы этот разговор я репетировала часами про себя. Мужчина с козлиной бородкой что-то прикидывает в голове и полностью выходит из тени, кивая. - Сколько тебе нужно? - остановившись на некотором расстоянии от меня, снова спрашивает мужчина. Увидев его лицо уже ближе, я понимаю, что, на вид, если не брать в рассмотрение чуть пораженную наркотиками кожу, ему не больше тридцати. Запустив руку в карман, я вытаскиваю оттуда зажатые в пальцах скрученные вместе купюры, взятые сегодня из рюкзака, и показываю мужчине.- Все, что можно купить на это, - мужчина на пару секунд останавливает взгляд светло-серых глаз на зажатых в моей руке деньгах, после чего кивает и подходит ближе, собираясь взять их. В ответ на это я убираю руку чуть назад.- Сначала наркотики, потом деньги, - проговариваю я, смотря в глаза мужчины. На его губах снова мелькает усмешка, после чего перерастает в тихий смех. Отлепившись от одной из построек, он обходит меня сзади, кидая взгляд на своего, очевидно, партнера в лице знакомого мне по прошлым приходам к Эрнесто парня. Благодаря развязным и излишне вальяжным движениям при ходьбе, за мужчиной уследить несложно, правда, такое странное поведение вводит в тупик. Возможно, мне еще не знакомы все причуды наркоторговцев, но вряд ли кто-то будет противиться такой суммы. - Так что? - наблюдая за остановившимся в паре метрах от меня, но уже с другой стороны, мужчиной, снова спрашиваю я, пытаясь не закатить глаза от его неумелого способа торговаться, если это именно он. Парень чешет в затылке, поправляя шапку и словно раздумывая над моими словами, и медленно оборачивается, неторопливо оглядывая окружающую местность, задерживая взгляд на черном небе с россыпью звезд. - Даже не знаю, - протягивает мужчина, но едва сдерживаемые смешки со стороны парня, на которого он бросает косые взгляды, выдают всю его неумелую и ненужную игру, - вдруг у тебя будет передоз с такого количества, и начнутся все эти претензии и...- Если у меня будет передоз, - не дав ему договорить, перебиваю я, - то я тебя точно не потревожу. Мужчина снова смеется и запрокидывает голову, выдыхая пар изо рта в прохладный ночной воздух, испорченный только примесью дыма от жженых шин где-то в дальних и уже пройденных мной постройках. Сунув руки в карманы, он возвращается обратно ко мне и, обойдя сбоку, вынуждая снова поворачиваться вслед за ним, останавливает, склоняя голову так, что за упавшими из-под шапки волосами лица становится не видно.- Ладно, дорогая, как пожелаешь, - я едва успеваю сообразить что-либо, когда парень, резко вытащив левую руку из кармана, со всей силы ударяет ею же по моей щеке, сбивая с ног от неожиданности. Споткнувшись от силы удара о выступ на земле, я падаю на неровный асфальт, больно ударяясь уже пострадавшим ранее левым виском и скулой о шершавую поверхность. Левую половину лица прожигает резкой болью, усиливающейся еще и от удара о твердую поверхность, из-за которой в глазах потемнело, а в голове поселился звенящий шум, лишающий слуха на время.Сцепив зубы, я пытаюсь приподняться на одной руке, чувствуя, что влипаю в дерьмовую ситуацию, другой, в это время, нащупывая в кармане нож, что, конечно, не остается незамеченным. - Извини, дорогуша, но мне нужны деньги, - ставшее на секунду четким лицо парня с русыми волосами снова теряет свои очертания, когда живот пронзает неожиданная боль от удара с чем-то тяжелым. Все мысли о борьбе и сопротивлении тут же становятся поглощены ощущением сконцентрировавшейся в центре живота боли, от которой поднимается тошнота. Свернувшись в позе эмбриона на холодном асфальте, я крепко прижимаю дрожащие ладони к животу, пытаясь унять таким образом пульсирующую боль внутри. В поле потерявшего свою четкость зрения на секунду попадает чья-то опустившаяся к земле рука, что, подняв выпавшие из моих пальцев деньги, тут же исчезает, снова оставляя все окружающее пространство в темноте. Плохо ориентируясь в пространстве, я пытаюсь, игнорируя болезненные ощущения в брюшной полости, подняться на руках, но тут же получаю удар чем-то твердым по правому боку, из-за чего, сдавленно прошипев от боли, я, прижав к, кажется, онемевшему животу ноги, невольно перекатываюсь на спину, почти не чувствуя за всепоглощающей болью впивающихся в спину выступов на асфальте. - Лучше вали отсюда, - в ослепившей темноте вдруг появляется размытое пятно чьего-то смуглого лица, постоянно теряющего свои очертания. На мгновение изображение становится четким и, поняв выражение этого лица, я едва успеваю закрыть лицо ладонями, когда на него обрушивается еще один обжегший щеку удар, от которого я снова перекатываюсь на бок, крепко стискивая зубы и не чувствуя боли в челюсти от этого.- Иначе в следующий раз мы с тобой славно повеселимся! - смех на последнем слове, произнесенном мужским голосом, заглушается звоном ушах, когда я снова получаю удар в уже почти онемевший от боли бок. Руки непроизвольно метаются к животу, сжимая ткань кожаной куртки, хотя это мало помогает. Опасаясь нового удара, я цепляюсь одной рукой за выступ на асфальте, подтягивая вслед за ней лишившееся способности к движению тело, болезненные ощущения в котором нарастают с каждым новым движением. Тяжелое дыхание, прерываемое хрипом и частым кашлем, из-за которого живот болезненно сокращается, словно наливаясь обжигающим кипятком, отдается в голове вместе с пульсирующей в висках кровью. С трудом подняв отяжелевшую голову от асфальта, я пытаюсь вернуть себе более-менее четкое зрение, хотя выходящие из темноты предметы никак не могут собраться в единое целое, смазываясь и расслаиваясь. Очередной приступ кашля оцарапывает горло, но, до ломоты в челюстях стиснув зубы, я все же упираюсь в согнутые с локтях дрожащие руки, едва держащие ставшее невероятно тяжелым тело. От боли на глазах выступают слезы, когда я рывком, не сумев подавить сдавленный стон, поднимаюсь на колени и с "горящим" животом нетвердо встаю на ноги, тут же пошатываясь и чуть не падая на пол, отчего спасает стоящая рядом пустая бочка. Едва держась на дрожащих ногах, я прижимаю к животу одну руку, а другую выставляю вбок для ориентира в шатающемся темном пространстве с редкими мазками тусклых цветов. В висках продолжает глухими толчками пульсировать кровь, разрывая голову изнутри, но, пытаясь подавить все болезненные ощущения в словно лишившемся кожи теле, болезненно реагирующим на каждое дуновение ветра, я стараюсь передвигать ноги чаще, стремясь покинуть это место, как можно скорее... ***С третьей попытки вставив ключ в замочную скважину двери, я без сил наваливаюсь на нее и тут же падаю на пол через открывшийся проем. Из горла выходит только сдавленный хрипящий стон, когда живот снова встряхивает, словно выворачивая наизнанку, от очередного столкновения с твердой поверхностью. Силы абсолютно покидают и единственное, о чем я сейчас мечтаю, это просто заснуть и не вставать, пока раны не залечатся сами собой. В чувства меня приводит только ощущение чего-то теплого, снова потекшего по виску. Кое-как выровняв дыхание, я замираю и закрываю глаза, понимая, что даже не чувствую своего тела. Кажется, словно чувствительность абсолютно потеряна или же все мои конечности просто отделились от тела, оставив только бессильно лежащее туловище.В темноте на обратной стороне моих век начинают проявляться, кружась, какие-то бессвязные размытые образы, похожие на стайки быстро мелькающих в темноте океана рыб, что, стремительно проплыв мимо, оставляют после себя лишь смазанные яркие тени своих цветов. Наблюдение за этими смазанными каплями красок, отпечатавшихся на обратной стороне моих век, немного успокаивает нервы, приводя сознание в состояние спокойствия и, кажется, абсолютного освобождения от всех забот, окружавших меня ранее. Все становится абсолютно неважным, незначительным, таким крохотным по сравнению с тем, что ждет впереди. Мне кажется, что еще чуть-чуть и это свободное падение, в котором я уже даже не пытаюсь удержаться за какие-нибудь предметы, просто отдаваясь во власть гравитации, притягивающей вниз, кончится. Я разобьюсь о дно черной норы, навсегда разбиваясь вдребезги, чтобы улететь из этого заточения тела куда-нибудь далеко. Открыв слезящиеся глаза с незаметно вытекающей из их уголков влагой, я вижу лишь пол и низ стен в прихожей, скрытой за почти непроглядной тьмой, хотя перед глазами стоят совершенно другие образы. Смазываясь, как в каком-нибудь непостоянном вихре, перед взором проносятся лица членов моей семьи и места, где произошли самые последние важные события, образы, связанные с моими мыслями. Какие-то бессвязные картины залитой белым светом комнаты, что перерастает в образ какого-то полностью покрытого кровавыми мазками существа, креста с могилы, качающиеся сами по себе качели, чьи веревки скрипят, словно петля висельника, дверь, закрывающая с тихим стуком, который раз от раза начинает нарастать, становиться все громче, назойливо ударяя в голову, как стук сердца, чуть не разрывая ее.Моргнув от неожиданной громкости стука, поразившего голову и вернувшего меня в реальный мир, я еще пару раз часто мигаю глазами и чуть поворачиваю голову, оглядывая окружающее пространство, оставленное в точности таким, каким я его видела несколько часов назад, мельком заглянув в дом. Взгляд привлекает лежащий в паре метрах от меня неясных очертаний черный комок. Прищурившись, я понимаю, что это, судя по всему, спящий котенок, с которым я уже дня три не была, занятая совершенно другими вещами. В горле застывает комок от осознания, что я все же здесь не одна. Чуть вытянув руку вперед, я кладу ее на пол и слегка постукиваю пальцами по его поверхности, подзывая кота, хотя тот не отзывается.- Спуки, - из горла вырывается сдавленный хрип, лишь отдаленно напоминающий голос молодой девушки, когда я снова чуть громче стучу пальцами по полу, - ты, мать твою.. прикалываешь? - запнувшись на середине предложения, я сглатываю, чувствуя возобновившуюся боль в саднящем горле. Схватившись за ноющий живот одной рукой, которой я почти не чувствую, я слегка пододвигаюсь к спящему на полу коту, пытаясь растормошить его хотя бы так. Прошипев от боли, я все же дотрагиваюсь до спины котенка пальцем, но, как ни странно, на это животное тоже не реагирует. Подняв чугунную голову, я чуть сужаю глаза, проверяя: не ошиблась ли в том, что это кот, а не что-то другое. - Спуки? - медленно проговариваю я, ясно увидев в расплывчатых очертаниях своего кота, - ты меня слышишь? - дотронувшись до его живота, я пальцами пытаюсь перевернуть животное лицом к себе. Словно безвольная игрушка, животное, повинуясь моему движению, перекатывается на другой бок. Эмоции на лице постепенно застывают, когда, оглядев кота прояснившимся взглядом и ощупав пальцами неподвижное исхудавшее тело, я понимаю, что что-то случилось. - Спуки! - горло начинает болеть с новой силой, но я не прекращаю попыток расшевелить котенка, остекленевшими глазами глядящего куда-то прямо, - нет.. нет, не может быть, - я слегка мотаю головой, снова слыша шумящую в висках кровь, что заглушает звук моих собственных мыслей. На скуле чувствуется что-то мокрое, из-за чего боль на коже усиливается, снова начиная пульсировать. Уже не чувствуя ни боли, ни своего тела, ни чего-либо вообще, я с трудом приседаю на колени и, бережно подняв в ладонях безжизненное тело кота, чья голова безвольно опала вниз с края моей руки, прижимаю его к груди, утыкаясь носом в макушку и чуть покачиваясь с крепко зажмуренными глазами...Не найдя в кладовке лопату, я вышла на улицу, мало понимая, что делаю, с лежащим на руках, замотанным в одну из своих футболок, мертвым котом, больше походящим теперь на игрушку. Мысли путались, перебивая друг друга, в глазах все плыло, когда я своими же руками, сбивая костяшки пальцев об попадающиеся на пути камни, рыла в земле за домом рядом с потонувшем в абсолютной тьме кукурузном поле ямку для будущей могилы котенка. В этой темноте и тишине, нарушавшейся по большей части только стуком крови в моих висках, в голове билась только одна мысль: я его убила. Я убила существо, которому дала эту призрачную надежду на спасение, подарила хоть и очень скоротечную, но любовь, подарила веру в жизнь, а теперь сама же отняла ее. Не уберегла, не помогла, забыла, вспомнив только, когда он, нуждавшийся все эти три дня беспомощный котенок, умер. Последний раз прижав его у груди, я уложила его в выкопанную яму, после чего, сунув в ее изголовье кривую черную палку, отломанную от ствола какого-то дерева, закопала беспомощное жалкое существо навсегда, скрывая его под толщей земли, где его тело съедят трупные черви, выедая в нем ходы, пока не останутся только кости, которые тоже скоро исчезнут. Сидя около закопанной ямки, словно находясь в каком-то сне или очередной галлюцинации, я очень четко осознала вдруг то, что, возможно, такая же судьба ждет и меня, если я, твердя, что мы должны выжить, ассоциировала это слабое животное с собой, то мой конец может оказаться похожим. От этого меня, превратившуюся в, казалось бы, абсолютно бесчувственное и разбитое на части жестокими людьми существо, настиг приступ страха и паники, который подрывал идти хоть куда-то, жалко цепляясь за свой ускользающий шанс, хотя я все также сидела на месте, понимая, что все рушится. Рушится по моей вине...Ветки поднявшихся почти черных от ночного освещения всходов цеплялись за руки, пока я, стараясь не глядеть никуда кроме виднеющегося вдали абсолютно черной полосой горизонта, почти бежала через кукурузное поле, чудом не спотыкаясь о попадавшиеся под ноги комья земли. Дыхание сбивалось, накрывая еще большим ощущением страха и вместе с ним и ощущением какого-то равнодушия, с которым, понимая, что в такое время суток в таких забытых Богом местах со мной может случиться, что угодно, повторяющее события недавнего времени, я все же шла куда-то, не разбирая дороги и не понимаю, что происходит. Просто хотела уйти, как можно дальше от этого проклятого места, в котором за пару дней случилось столько кошмарных событий, что хватило бы на всю жизнь. Уйти от чувства вины и собственной никчемности. Просто уйти, умереть в этом черном море, задохнуться и умереть... ***Пошатываясь, я уже еле передвигала прогибающиеся от каждого шага ноги, спотыкавшиеся даже на ровной поверхности. Мозг требовал немедленного отдыха и погружения в сон, хотя сейчас эта необходимость только страшила перспективой того, что я могу увидеть, закрыв глаза хотя бы на секунду. Лучше истязать свой же организм до конца, пока он сам не сдастся, чем попасть в психиатрическую лечебницу с тяжелой формой шизофрении, которая, кажется, уже начинает развиваться...Потерев глаза рукой, из-за чего в виске снова раздалась острая боль от недавнего удара, я еще шире открываю их, оглядывая окружающую местность, чтобы не заснуть прямо на ходу в совершенно незнакомом месте, в какое вывело меня кончившееся уже давно кукурузное поле, за которым была пустынная местность и начинавшиеся, постепенно учащавшиеся постройки чьих-то домов. В ночной темноте и без единого фонаря на улице нельзя было разглядеть достаточно многое, но тот факт, что хозяева живописных коттеджей по обеим сторонам от гладкой асфальтированной дороги уже спали, а я на улице нахожусь совершенно одна, неоспорим. Медленно бредя куда-то вперед, я слегка вытягиваю шею, пытаясь игнорировать боль во всем теле от этого движения, чтобы разглядеть за высоченными заборами чьи-то дома с темными окнами. Замерев на пару секунд посреди дороги, я похлопываю себя по карманам куртки, ища в них пачку сигарет, но вместо этого нахожу смятый, но, тем не менее, не потерявший привычную форму косяк с закрученной в него марихуаной. Слабо усмехнувшись, я засовываю найденный предмет в рот и, найдя зажигалку, поджигаю появившимся огоньком конец зажатого в зубах косяка. Вряд ли это прибавит мне сил или ясность мысли, но раз уж, кажется, осталось недолго, то это неплохое окончание.- И она затянулась косяком марихуаны в последний раз, - с усмешкой прохрипела я, закашливаясь от попавшего в легкие дыма и тут же прижимая руку к левому боку, которого почти не чувствую. Пропустив сладкий дым через легкие, словно выполняя сказанные мной же слова, я чуть сощуриваюсь и, запрокинув голову, выпускаю дым вверх, туда, где над головой раскинулось черное небо с увязшими в нем звездами, что чуть сверкаю отходящими от серединок серебристых лучами. Шутливое настроение все же пропадает, оставляя какое-то непонятное чувство, которому я не могу дать точного определения. Оторвав взгляд от ночного неба, я снова поднимаю руку с зажатым меж пальцев косяком к губам и хочу продолжить свой бессмысленный путь в никуда, но тут же замираю. Глаза останавливаются на открывающемся вдали, куда уходит, чуть снижаясь, асфальтированная дорожка, виде. В темноте нельзя разобрать всех деталей, но, слегка поморгав, я явственно вижу отличающийся от всего остального черного неба на пару тонов синий цвет, ограниченный с двух сторон растущими в конце дороги, где она разбивается надвое, уходя в разные стороны, деревьями. Из горла вырывается судорожный вдох и, так и не опустив поднятую на уровень лица руку с косяком, я, не отрывая взгляда от виднеющегося с такого ракурса озера, делаю пару шагов в бок, пытаясь разглядеть больше. Нервно прокашлявшись, я опускаю голову вниз, не двигаясь с места, после чего перевожу взгляд влево, где находится какой-то роскошный дом из белого камня, наполовину скрытый за высоким метра в два забором. Картина кажется знакомой и, словно уходя на пару секунд в прошлое, я вижу этот же самый дом, но скрытый за стеной дождя, пока в ушах, мгновенно стихая, звучит мелодия ставшей как-то ненавистной песни. По спине проходит холодок, но, пару раз тяжело и медленно выдохнув, я все же нахожу в себе силы и поворачиваю голову в противоположную тому дому сторону. Едва выделяясь на фоне темно-синего неба, из-за здоровых деревянных ворот меж двух кирпичных колонн выглядывает верхушка находящегося в глубине участка дома с выделяющимися в темноте белыми рамами больших окон. Так и не донеся руку с зажатой в пальцах сигаретой до рта, я замираю и со снова начинающимся ощущением паники и отчаяния, не мигая, оглядываю виднеющуюся часть знакомого дома. Значит, каким-то образом поле у моего дома смыкается с этой частью города, что стало большим открытием. Я не преследовала даже и цели, чтобы прийти сюда, не хотела этого, не хотела видеть вообще кого-либо в свой, казалось бы, последний день, хотя все сложилось иначе. Все дороги все равно привели туда, откуда, грубо говоря, все и началось.Передернув плечами, я выпускаю из пальцев тлеющий косяк, что, упав на асфальт, откатывается на некоторое расстояние от меня, и обнимаю себя руками за плечи, крепко стискивая их, чтобы задушить в себе эту съедающую изнутри потребность, которая не дает сделать и шага с места. Пустота и леденящий холод внутри груди, в которой снова появляется это ощущение сквозной дыры, что засасывает в себя все чувства, оставляя только равнодушие ко всему вокруг, включая собственную жизнь, напоминает о себе, заставляя съеживаться еще плотнее, чувствуя потребность в чем-то, чем можно было бы заполнить это пустое пространство. Неловко переминаясь с ноги на ногу в паре метрах от массивного забора, я, кусая губы и часто моргая, чтобы прийти в себя, отчаянно пытаюсь уцепиться взглядом за любой предмет окружающей меня обстановки темной улицы, лишь бы это помогло побороть эти всколыхнувшиеся чувства абсолютного страха перед открывающейся неизвестностью, в которую продолжает засасывать. Шмыгнув носом, я крепче обнимаю руками туловище, сжимая ладонями кожу на отбитых боках, и запрокидываю голову назад, крепко зажмуриваясь слезящимися глазами. Из горла вырывается судорожный выдох, когда глаза приоткрываются, фокусируясь на раскинувшемся над головой далеком необъятном небе с россыпью холодно мигающих звезд. Сдавлено выругавшись себе под нос, я за пару шагов преодолеваю отделявшее меня от ворот расстояние и буквально падаю на них, прижимаясь всем подрагивающим телом к прохладной поверхности дерева. Подняв руку на уровень своего лица, я слабо стучусь кулаком о твердую поверхность ворот, слыша, как слишком громкий из-за приложенного к воротам уха звук отдается в голове, пробуждая в ней неприятный звон и писк. Тяжело дыша, я еще раз ударяю рукой по воротам, хотя ничего не происходит, и на улице по-прежнему царит тишина, в которой вязнет даже мой отрывистый стук. Прижавшись горячим, как при простуде, лбом к холодной деревянной поверхности ворот, я чуть отстраняюсь от них, упираясь только головой, и открываю глаза, тяжело дыша и часто моргая в поражающей зрение темноте, в которой очертания пушистых кустов и кривых деревьев кажутся какими-то фигурами людей, притаившихся в ожидании добычи. Уперев руки в ворота, я отталкиваюсь от них назад, едва удерживаясь на ногах, после чего с разбегу ударяюсь плечом в их середину. Секундное падение через внезапно распахнувшиеся ворота оканчивается болезненным столкновением с мокрой от росы землей. Открыв рот в беззвучном стоне от поразивших плечо и голову неприятных ощущений, я кое-как поднимаюсь на ноги, но тут же отхожу назад, спиной впечатываясь в острый угол одной из кирпичных колонн. Грудь начинает сильнее расширяться от углубившегося чуть хрипящего дыхания, вырывающегося сквозь искусанные губы, пока глаза отчаянно бегают с предмета на предмет, не задерживаясь ни на чем. Темный двор снова погружается в тишину, словно не было никакого грохота от внезапно открывшихся ворот. Свет в окнах так и не зажигается, словно хозяев там и нет, причем достаточно давно. Глубоко выдохнув и опустив голову, я отталкиваюсь от кирпичной колонны за стеной и, чуть пошатываясь, прохожу вперед, стараясь не глядеть по сторонам, где загадочно поблескивают мокрыми листьями кусты, тихо шуршащие от несильного ветра. Кажется, что абсолютно весь город вымер, лишившись людей, и осталась только я. Не может быть...Почти бегом взойдя на ступеньки темного крыльца, я дохожу до закрытой входной двери и, подняв правую руку, пару раз стучу о холодную поверхность, дожидаясь, пока кто-нибудь услышит, но этого не происходит и после второй попытки. Решив, что мои действия выглядят слишком глупыми, я шумно выдыхаю, запрокидывая голову, и уже хочу уходить, но тут же возвращаюсь назад, буквально опадая на дверь из-за ослабших ног. - Вы там все вымерли, что ли! - горло обжигает от хрипящего крика, как и руки, раскрытыми ладонями которых я продолжаю ударять в закрытую дверь, - эй, есть кто живой?Мои бесплодные попытки достучаться продолжаются еще несколько минут, в течение которых паника усиливается, заставляя стучать еще чаще и громче, сбивая кожу на костяшках исцарапанных рук. Никто так и не отзывается, хотя в душе, пусть и продолжая добиваться своего, приходит понимание, что никто не откроет. Не потому что не хотели, а просто из-за того, что дом, кажется, пуст. Там никого нет... - Кто-нибудь откроет эту долбанную к чертям дверь? - вопреки моему желанию из горла вырывается холодный едва различимый сип, прерываемый всхлипами. Сейчас уже никто не поможет, никто не откроет. Мне остается только, после еще нескольких отчаянных попыток достучаться хоть до кого-то, неважно, кто это был бы, сойти с крыльца, принимая свое поражение. Ноги подгибаются под коленями, не в силах держать тело, когда я все же останавливаюсь обеими ногами на земле, пытаясь унять дрожь в конечностях и груди. Поддавшись какому-то секундному порыву, я вскакиваю на ноги, тут же на мгновение забыв про боль во всем теле, и, схватив с земли лежавший там небольшой камень, кидаю в скрытый под тенью ночи дом. В абсолютной тишине слышится негромкий звук битого стекла, когда брошенный мной предмет разбивает один из шести небольших квадратов, составляющих окно. Глаза снова застилает полупрозрачной пеленой, а из груди, заставляя вздрагивать все тело и в особенности руки, которые я запустила в волосы, крепко сжимая голову. Я обессиленно опускаюсь на колени на холодную влажную от росы на траве землю, прижимаясь животом к коленям. Из горла вырывается сдавленное хриплое рычание от безысходности сложившейся ситуации. Крепко сжав пальцами волосы у самых корней, я сильно зажмуриваюсь, мотая головой из стороны в сторону, чтобы заглушить поражающие ее навязчивые мысли, змеиным шепотом разносящиеся внутри. Сжавшись на траве в беспомощный комок, я еще крепче зажмуриваюсь, игнорируя боль в глазах, и замираю, дрожа всем телом, пока над головой смыкается, обволакивая каждую клеточку тела и убивая все образы реальности вокруг, удушливая густая темнота… To be continued... Моя девочка, моя девочка, не надо лгать мне.Скажи, где ты спала прошлой ночью?Там в сосновом бору, в сосновом бору, куда не проникает свет солнца,Я дрожала всю ночь напролет… Моя девочка, моя девочка, куда же ты пойдешь?Я собираюсь туда, где дует холодный ветер.Там, в сосновом бору, в сосновом бору, куда не проникает солнца свет,Я дрожала всю ночь напролет… - "Where did you sleep last night?" in the style of Nirvana.