Глава 9. Лунная дорога. (1/1)
Пожалуйста не сгорай,Ведь кто-то же должен горетьЗа углом начинается рай,Нужно только чуть-чуть потерпеть...FleurPov АнреЯ завороженно следил за длинными тонкими пальцами, уверенно касающимися клавиш, кажущимися естественным продолжением черно-белого ряда. Задумчивая и приглушенная мелодия полностью соответствовала неподвижно замершему за фортепиано с хмурым видом Сальери. С самого утра он казался более холодным и отчужденным, чем обычно и обмолвился со мной лишь парой-тройкой слов. Сейчас он полностью ушел в свои мысли и абсолютно перестал реагировать на внешний мир. Я не мог подобрать подходящих слов, чтобы как можно вежливее поинтересоваться, что же случилось. То, что что-то случилось, я был полностью уверен, но еще я понимал, что это совершенно не мое дело. После очередного бала, данного императором в Шенбрунне прошло уже две недели, и за это время я не видел Сальери таким мрачным. Но я молчал, призраком застыв рядом с фортепиано и внимательно прислушиваясь к музыке, словно пытаясь найти ответ в ней. Через несколько минут она начала затихать, и завершив мелодию на тоскливо-безнадежной ноте, Сальери, вздохнув, опустил крышку фортепиано.
- Надеюсь, Вы сможете простить меня, Анре,- сказал он, не меняя позы и не поднимая глаз,- Сегодня я не самый хороший собеседник.- Не укоряйте себя. Я совершенно не падок на светские беседы,- поспешно отмахнулся я,- Мне интереснее наблюдать.- И за чем же сейчас наблюдаете Вы?- За Вами,- признался я, впервые за утро отметив бледную тень улыбки, скользнувшей по его лицу.- Не думаю, что оправдаю Ваши ожидания,- слабо усмехнувшись, Сальери покачал головой,- Моя жизнь нисколько не занимательна. Историки и отголоски сплетен внушили Вашему поколению весьма искаженное мнение обо мне.- Мнений о Вас намного больше, чем вы думаете,- возразил я, прислонившись спиной к стене,- Кто-то считает Вас исчадием ада, а для кого-то Вы святой.- Да? И кем же считаете меня Вы, Анре?- Человеком.Несколько бесконечно-долгих мгновений он пристальным взглядом пронизывал меня насквозь. Не то, что мне было неуютно, но я не мог догадаться, что же он хочет прочитать в моих глазах. Наконец он, мягко улыбнувшись, ответил:- Ваше мнение самое справедливое,- поднявшись из-за фортепиано, Сальери добавил:- Вам же не составит труда подождать меня минут двадцать? Герр директор срочно требовал меня к себе.- Поверьте, я совсем не обижусь,- усмехнулся я. Сальери, улыбнувшись в ответ, скрылся за дверью.***Безлюдный коридор встретил его непривычной тишиной и молчаливым спокойствием. но это, напротив, угнетало, а плотные стены, не пропускающие сквозь себя летнее тепло, вселяли ощущение тюрьмы, окружившей со всех сторон. С раннего утра, особенно в выходной, людей здесь практически не встретишь, лишь тех, кто, погрязнув в работе, хочет сбежать от всего. От этой мысли Сальери передернуло и он, отогнав ее, неожиданно остановился у окна, выходящего во внутренний двор, отчего коридор казался еще темнее. События прошлого вечера пронеслись перед глазами, а тело, вспыхнув на мгновение, похолодело, и холод этот не был связан с промозглостью коридора.***Сегодня он задержался до позднего вечера. Дается сразу несколько концертов на одной неделе, и за каждой репетицией необходимо проследить. Оторвался он от работы, когда за окном окончательно потемнело, а город, сбросив бремя забот, погрузился в сон. Тусклый свет свечей не мог полностью осветить погруженные во мрак коридоры Бургтеатра. Луна, несмело заглядывающая в окно, устало сверкала круглыми боками, крошась пылью на вороное небо. Сальери с удивлением заметил у окна знакомую фигуру, апатично вглядывающуюся в укрытый тьмой горизонт.
- Моцарт? Что Вы здесь делаете?- спросил Сальери, подойдя ближе,- Я не видел Вас сегодня на репетициях...Вы к кому-то пришли?- К Вам.- Я не ждал Вас сегодня. Что-то случилось или же Вы пришли просто побеседовать?- Сальери...скажите...- сквозь долгие паузы выдохнул зачарованный Моцарт, проведя пальцем по оконному стеклу,- Бывало ли у Вас такое, что мелодия, звучащая в голове, не может найти жизни ни в нотах, ни в игре.Когда она живет в Вашей голове - она стройна и прекрасна, но в не ее она умирает... И, скорее всего, ее ничто не способно оживить...- Вас просто настиг творческий кризис, и...-...А знаете, с мыслями так же. Только в голове они звучат логично и правильно, но слова никогда не передадут их суть. И вот Вы остаетесь один на один с ними, не в силах избавиться от навязчивых мыслей, что изо дня в день гложут и не дают покоя, и никто не разделит это бремя.- Не стоит драматизировать. Любую мысль можно понять, какими бы словами она не была высказана,- сказал Сальери, которого разговор с каждой минутой настораживал все больше. Он поежился от холодка, пробежавшего по спине стайкой мурашек, когда Моцарт, склонив голову, обратил к нему взгляд. Светлые глаза не выражали ничего и смотрели будто сквозь него. В свете луны лицо Моцартабыло мраморно-бледным инеживым, словно лицо мертвеца, приоткрытые губы дрожали, продолжая что-то беззвучно шептать. Сделав пару неуверенных шагов, Моцарт оступился и налетел на Сальери, цепляясь пальцами за его плечи и прижимая к стене своим телом.- А Вы? Вы бы могли понять? Вы же всегда все понимаете, но не сейчас, нет, сейчас Вы просто не захотите понять...- лихорадочно шептал Моцарт, обжигая его шею судорожным дыханием.
- Что с Вами, друг мой, что Вы такое говорите?- ошарашено спросил Сальери, пытаясь ненавязчиво отстранить его от себя за плечи. Но Моцарт лишь крепче сжал пальцы и уткнулся лбом ему в грудь, задыхаясь и глотая ртом воздух.- Почему?..Почему так?.. Я...я ничего не могу с этим поделать, это сводитс ума...- слова сливались с приглушенными всхлипами, и с каждой секундой прерывистый шепот становился все тише.- Моцарт, Вы пьяны,- догадался Сальери,- Вам лучше пойти домой и отдохнуть.- Я?!- мгновенно вспыхнув, воскликнул Моцарт, с силой оттолкнув Сальери от себя так, что тот ударился затылком о стену,- Нисколько!- он возмущенно нахмурился, но подернутый туманом взгляд и запах алкоголя говорили об обратном.Пораженный происходящим Сальери пытался отдышаться, чувствуя, как сердце загнанно колотится в груди, там, где только что была голова Моцарта. Тот снова привалился к оконной раме с безучастным видом.- Вы знаете, я скоро умру,- сухо сказал он. Взгляд его остекленел, а лицо вновь превратилось в безжизненную маску.- Что Вы несете?- тихо проговорил Сальери, вздрогнув,- Прошу, не произносите таких слов. Сейчас ваш разум затуманен, Вы сами не понимаете, что говорите.Моцарт покачал головой, горько усмехнувшись.- Нет, я прекрасно все понимаю...Смерть идет за мной. С каждой минутой я все яснее чувствую ее дыхание. Я чувствую ее мертвые руки на своих плечах.- Вы были у врача? Или же Ваше самочувствие...- попытался найти логическое объяснение Сальери, но Моцарт прервал его:- О, друг мой, не надо этих глупостей. Я привык доверять своим ощущениям, и в этот раз чувство это как никогда отчетливо.Сальери молчал, не в силах сказать ни слова. Сердце отбивало шальной ритм, и он всемисилами старался его успокоить. Моцарт пьян, всего лишь пьян, и на утро сам не вспомнит ничего из сказанного. От его слов веяло безнадежным отчаянием и пробирающим холодом, но больше всего пугало безразличие, с которым он говорил.
Сальери неуверенно подошел к нему, мягко опустив ладонь Моцарту на плечо. тот закрыл глаза и, обхватив его руку пальцами, поднес к лицу, прижавшись к ней дрожащими губами.- Объясните же, что с вами,- спросил Сальери, потрясенный этим жестом.- А разве Вы не видите?- шепнул Моцарт, поглаживая большим пальцем его запястье. Сальери, словно загипнотизированный, смотрел на их руки, не смея сделать ни одного лишнего движения. Очнулся он лишь тогда, когда почувствовал влагу, коснувшуюся ладони. Подняв взгляд на Моцарта, он заметил, что по щекам его катятся слезы, серебря глаза лунным светом.- Не беспокойтесь,- выдохнул Моцарт, выпустив его руку и смахнув с ресниц слезы,- Сейчас я покину Вас, а Вы пойдете домой, уснете и забудете об этом вечере. Я лишь хотел спросить...- он снова обхватил плечи Сальери, прижавшись к нему всем телом и тихо шепнул на ухо, дрожа то ли от холода, то ли от переполнявших его эмоций,- Вы будете слышать меня, даже если я провалюсь в ад?А вот после этих слов Сальери отдернулся мгновенно, расцепив его слабые объятия и поспешно отошел на несколько шагов. Моцарт улыбнулся, глядя в его широко распахнутые глаза, в которых плескалось глубокое потрясение. Затем, ничего не говоря, повернулся к нему спиной и медленно зашагал по коридору, скрываясь в зыбкой полутьме. Сальери еще несколько минут стоял на месте, провожая его взглядом и пытаясь осознать произошедшее.
Как он добрался до дома, Сальери не помнил, но в памяти надолго отпечаталась ночь, принесшая с собой сны, в которых он слышал множество голосов, но отчетливее всех лишь только один:"А разве Вы не видите?"Что, что же он должен увидеть?..***В кабинет Розенберга он зашел в отвратительном настроении. В данную минуту больше всего на свете хотелось продолжить репетиции, и меньше всего - сидеть и слушать бессмысленные речи, сверля взглядом до чертиков надоевший комод, замозоливший глаза. Как только Сальери, постучавшись, открыл дверь, его тут же ослепил ярчайший свет десятков свечей, находившихся здесь в избытке. Такое количество свечей можно увидеть только на вечернем балу у императора, но в кабинете Розенберга, нетерпевшего тьму, их зажигали не жалея.- Вы хотели меня видеть?- спросил Сальери, склонив голову в коротком поклоне.- Да, да! Проходите-проходите!- засуетился Розенберг, оторвавшись от бумаг, толстыми кипами застилавших его стол,- Как продвигаются дела? Как успехи?- Спасибо, неплохо,- сказал он, присаживаясь на стул около широкого стола, за которым скрылся Розенберг. Елейный тон, с которым говорил директор, сразу же утомил Сальери, и он взывал к небесам даровать ему немного терпения и старался никоим образом не высказать своего раздражения.
- А что насчет Вас?- явно заговаривал ему зубы Розенберг,- Планируете порадовать нас новой оперой?- Возможно,- сухо ответил Сальери и поспешил сменить тему,- Кстати, о чем Вы хотели со мной поговорить?- Ах да, хотел-хотел!- согласно закивал Розенберг,- Знаете, в последнее время я стал замечать, что в свете появилось так много новых музыкантов и композиторов; новые поражают своим энтузиазмом, старые - опытом. Это так прекрасно, что общество стремится к искусству. И Вы так благородно и самоотвержено помогаете всем и каждому добиться успехов в этом нелегком деле,- льстиво добавил Розенберг, а Сальери поморщился, слушая явные ложь и лицемерие. Чтоб прагматичный и во всем ищущий выгоду Розенберг размышлял о возвышенности искусства? Скорее небо и земля поменяется местами,- И публика так тянется к музыке. Но знаете, у публики есть одна особенность - разнообразие ей может быстро наскучить.Сальери нахмурился, не понимая, к чему он клонит, но заранее чувствовал подвох в этих лживых дифирамбах.
- Вы же понимаете, жизнь Бургтеатра зависит от каждого, кто трудится ему во благо. Но иногда таких людей становится слишком много, появляется, как бы лучше выразиться, лишний баласт, тормозящий работу. И тогда восстановиться Бургтеатр будет уже не в силах. А этого мы допустить не можем, верно?- заметив напряжение в устремленном на него взгляде, Розенберг пояснил:- Я надеюсь на Вашу помощь.- На какую именно?- уточнил Сальери, испытывая крайнюю неприязнь к разговору.- Хм, понимаете,- протянул Розенберг, подыскивая слова,- Я бы хотел, чтобы вы поговорили с Моцартом. Чтобы Вы повлияли на него. В последнее время он не подает никаких надежд, публика не высказывает интереса к его работам. Но он с таким упорством рвется к известности, что все эти недели я только и занят спорами с ним. Что за упрямство! И я подумал, быть может. Вам не составит труда переубедить его?- сказал он и поспешно добавил:- Если что. я так же могу посодействовать, у меня немало запасных вариантов на все случаи.Теперь Сальери все понял, и от этого осознания стало еще отвратительнее. Розенберг попросту цепляется за свое директорское место, а для этого ему надо угодить императору, мало увлеченному музыкой, и избавиться от менее перспективных композиторов, к которым, в силу своей алчности, относил и Моцарта, с которым у него было слишком много проблем. А теперь хочет приплести к этому Сальери, полагая, видимо, что тот действительно способен повлиять на упрямого композитора, или же хочет быть как можно менее причастным к собственным интригам, предпочитая действовать не своими руками.- И Вы решили, что я соглашусь на это?- едва сдерживая гнев, холодно отозвался Сальери, опасно сощурив глаза.- Ну сами посудите: Вы же от этого ничего не потеряете, напротив, Вы могли бы многое возыметь,- начал торопливо оправдываться Розенберг, наклонившись к столу и убеждающе заглядывая в глаза Сальери,- Можете быть уверены, никто ни о чем не узнает...- На меня можете даже и не рассчитывать,- стальным тоном отрезал Сальери,- И к вашему сведению, я предпочитаю работать честным путем, а не заниматься пустым плетением интриг. И Вам не советую. Моцарт ни на что не променяет музыку, ради которой он живет и которой самоотверженно посвятил себя без остатка, что бы Вы ему не сказали. Я никогда не посмею лишить его мечты, и не позволю этого Вам. Думаю, наш разговор следует окончить. Честь имею.И он, более не задерживаясь, вышел из кабинета, до глубины души оскорбленный возмутительным предложением. Сальери знал, что Розенберг, даже если очень постарается, не сможет вставить палки в колеса Моцарту, но раз за разом испытывал безотчетную тревогу, а от воспоминаний лунного вечера и ощущения холодных губ на ладони становилось еще паршивее. Задумавшись, Сальери не заметил, как прокравшись по коридору, за угол скользнула тень, спеша угнаться за своим обладателем.