Свобода или подчинение. (1/2)

Только Вам я доверить смогу,То, о чём всему миру солгу;Сто дорог я прошёл, но нигде не нашёлЯ сеньора Вас лучше.Только Вы мой поймёте рассказ,Только Вам я поверю сейчас.К чёрту память и страх,Вы сегодня монах,Я подстреленный лучник.Тёмная ночь опустилась на узкие улочки Вены, отравляя старый, таинственный город своим отвратительным ядом, несущем страх, смерть и разрушения. В окнах давно погашен свет, шторы задёрнуты, задвинуты створки и ставни. Холодный ветер одиноко проходил по улице, скрипя ветвями старых дерев и вывесками лавочек.

Светловолосый молодой мужчина шёл по пустынным улочкам, ёжась от зыбкого холода. Тьма, окружающая его, была невыносима. Она казалась тяжёлой и сдавливающей, он чувствовал себя так, будто находится под водой. Каждый вдох давался тяжело, словно из-под толщи воды он кусками ухватывал свежий воздух.

Моцарт панически оглядывался по сторонам. Он не знал, что делает здесь в столь поздний час, когда на улице полно опасных людей, в час, когда бесы властвуют, а ангелы молчат. Улица казалась безлюдной призрачной, это сильно пугало его. Луна тоже не внушала доверия. Огромный алый диск, освещающий это место, внушал ещё больше опасений, нежели полное отсутствие людей.

Вольфганг вздрогнул, услышав где-то вдалеке отвратительный крик птицы, что чем-то напоминал предсмертные хрипы больного. Кое-где горели фонари, но смотреть на них он не хотел, потому что видел, как страшные тени, словно змеи, клубятся под светом, обхватывая своими мерзкими телами железные столбы.

Музыкант вновь вздрогнул, чьи-то шипящие, ледяные, безжизненные голоса раздавались со всех сторон, отражаясь от каждого дома и поглощаясь темнотой. Неожиданно сзади раздался громкий топот копыт. Топот становился всё громче, пока Амадей не почувствовал, что кто-то находится за его спиной. Конь побежал на него и неожиданно перепрыгнул, пролетев стрелой над головой. Конь и всадник остановились напротив Вольфганга, словно каменное изваяние, призванное пугать мужчину. Конь выглядел ужасающе. Чёрный, как уголь, он стоял с видом короля, гордо держа грациозную голову по ветру, что развеивал его гриву как флаг. Его глаза были ярко-алые без зрачков или бликов. Но больше всего Моцарта пугал седок, скрывающий свою внешность. Нечто ужасное восседало на сильной спине животного, пришедшего из глубин Ада. На лицо его была надета маска доктора чумы, а тело скрывало черное домино.

Всадник не двигался, он пристально смотрел на свою жертву, крепко держа поводья нетерпеливого коня. Амадей замер, его ноги словно приросли к земле, мысли стали слишком тяжёлые и туманные. Неожиданно седок поднял руку и властным голосом произнёс:

- Подойти ко мне.Вольфганг против воли сделал шаг вперёд, его собственно тело не слушалось его, оно шло на зов ужасающего всадника-призрака, что разъезжал верхом на демоне.- Ближе, - тихо произнёс он, склонив голову в маске набок.Композитор вновь сделал шаг вперёд, чувствуя, как что-то толкает его в бездну. Конь громко фыркнул, смотря на музыканта злым взглядом, раздраженно переминаясь с ноги на ногу. Липкий страх сковал сердце Моцарта и в отчаянье он крикнул: ?Господи, спаси!?.Конь дико заржал и сорвался с места, Вольфганг еле успел в панике отпрыгнуть в сторону. Бешеного зверя немного занесло, но он не собирался останавливаться, развернувшись, демон помчался в погоню, а призрачный всадник даже не пытался его остановить.Моцарт бежал по улицам, что сливались в одно больше черное пятно. Дома исчезали в пустоте, а огни фонаря гасли, словно спички от дуновения ветра. Луна стала светить в разы ярче, но свет от неё был ал, как кровь. За спиной звонкие копыта стучали по мостовой, а в руках всадника блеснул тонкий голубой клинок, готовый снести голову с плеч музыканта. Вольфганг вновь мысленно взмолился Богу и ангелу, прося уберечь его от смерти. Но ничего не происходило.Амадей бежал вперёд, тени от фонарей вились под его ногами, пока наконец она длинная тень не схватила его за ногу, роняя на холодную землю над которой клубился туман. Меч всадника уже почти коснулся мужчину, но небесное сияние преградило ему путь. Между жертвой и охотником возник светлый луч, что разделил их, ослепив своим сиянием коня, что с болезненным ржанием встал на дыбы, уносясь прочь вместе с седоком.Моцарт поднял глаза на луч света и увидел перед собой немолодого мужчину с умными глазами, высоким лбом и сединой в тёмных волосах. Черты лица этого человека чем-то напоминали ему отца, но это был не он. Из одежды на нём была просторная роба, но он сиял мягким светом.- Спасибо, ангел! – искренне воскликнул маэстро, падая на колени рядом со спасителем. Но спаситель строго глядел на него, что-то обдумывая. И эти глаза, так похожие на глаза отца в минуты сильного недовольства, напугали музыканта.- Вольфганг, - строго произнёс мужчина, укрытый небесным светом, - ты слишком часто подходил к границе недозволенного. Твоя душа полна искушений и соблазнов, а потому я более не в праве тебе помогать. Отныне всё это – твоё испытание, и выдержишь ли ты его или нет – зависит только от тебя.Мужчина исчез, оставив Моцарта одного в полной тьме.Амадей резко открыл глаза, тяжело дыша. Голова жутко болела, а перед глазами всё плыло. Отдышавшись и сфокусировав взгляд на окружающем пространстве, он успокоился. Он был дома, а в другой комнате спала его любимая жена, с ней же в комнате в детской кроватке спал Томас, что совсем недавно увидел этот свет.

Моцарт встал с кровати, подходя к окну, занавешенному тяжёлыми шторами. Этот ужасный сон. Сколько раз демон на коне преследовал его во снах? Почему он всё гонится за ним, чем согрешил он, Моцарт, что призрак смерти всё жаждет его крови? Ужель его грех столь страшен, что сам ангел отвернулся от него? Но чем? Да, он был шутом, пошлил, пуская неприличные шуточки, да, он любил женщин и что скрывать, до женитьбы воровал юные сердца, но сейчас он ведёт прилежную жизнь семьянина. Быть может, Богу противны масоны, что ищут его вдали от церкви? Моцарт не знал ответа на этот вопрос.На улице горели фонари, ночь выглядела спокойно, но совсем не пугающей. Серебристая луна ровно освещала каменные плиты дороги, отражаясь в окнах соседних домов. Вена дышала спокойствием.Вольфганг не решался ложиться спать, ему казалось, что стоит закрыть глаза и ужасающий всадник пронзит его своим острым мечом. Не найдя чем себя успокоить, он зашёл в свой кабинет, раскрывая шторы, запуская лунный свет и зажигая свечи. В кабинете было прохладно, но мужчина не обращал на это никакого внимания. Бильярдный стол был завален многочисленными рукописями, письмами и нотными листами. Взяв в руки нотный лист с не недописанным концертом, музыкант стал ходить по комнате вперёд-назад, насвистывая незатейливый мотив. Раньше ему сочинялось намного проще, а сейчас, кто-то будто проклял его и музы всё реже посещала своего гения. Это убивало Моцарта. Но всё же он нашёл в себе силы бороться. Мужчина просидел в кабинете до четырёх утра, когда время ведем, бесов и духов закончилось, а темнота начала понемногу отступать.Утром измученный и усталый он заснул, падая в пучину сна.

Сальери неприятно поёжился в мягком кресле, недовольно переводя взгляд на окно. На улице лил холодный октябрьский дождь, мрачный и противный, как настроение у темноволосого мужчины. Как же он ненавидел ужасную венскую осень! В его родной Италии дожди были не редки, особенно в островной Венеции и южной части провинции Ровиго. В Веронской провинции дожди были более редки, да и холод там чувствовался намного меньше. И всё же смешно думать об этом, если вспомнить, что на родине он не был уже целую вечность. Пламя Ада никогда не обжигало его, а в самых низах он никогда не был и был рад этому.Сальери знал, что на последнем кругу находиться ледяное озеро Коцит, в которое несла свои притоки река Ахерон, что на пятом круге впадала в болото Стикса, а из него текла кровавая река Флегетоном и он был искренне рад, что его путь никогда не спускался ниже седьмого круга, где некогда Вергилий вел блуждающего во тьме Данте*.

Демон устало провёл рукой по своим волосам, чёрный парик был откинут в сторону. Сегодня он вновь пытался достать Моцарта, но видимо его ангел решил внемлеть молитва человеческим. Да, так ему никогда не достать свою жертву, но сильного разочарования от проигрыша музыкант не испытывал. Если жертву так легко поймать, то разве игра стоит того, чтобы в неё играть? И всё же, всё было печально.Сальери разрывался между Веной и Францией, его требовали на званых вечерах и императорских приёмах, как же это утомляло! Не будь бы он демоном, то давно бы загнулся от всей этой суматохи. А Моцарт радовался рождению сына и давал уроки богатым дочерям купцов и аристократов. И всё же дела гения шли очень хорошо, если верить словам Графа Орсини. Да, этот надменный индюк олицетворял одну из самых неприятных черт человеческих – любовь к различного рода сплетням. Как же Антонио ненавидел всё это! Какое ему дело до жалкого существования ничем не примечательных людей, о которых говорят только от того, что в их карманах лежал миллионы флоринов.

Дождь неприятно забарабанил по стеклу, в комнате стало намного холоднее, поэтому демон приказал зажечь огонь. Слуги молча повиновались, разводя в камине пламя, что мгновенно нагрело воздух в комнате. Демон с наслаждением потянулся в кресле, прикрывая глаза. Сегодня у него уроки с ученицами, а погода такая ужасная! Нет, Сальери не мог пропустить урок, пусть хоть небо извергает пламя. На кону стояла не только его репутация, но и честь. Ещё будучи человеком, он никогда не позволял себе оплошностей, всегда был предельно сдержан и горд, трудолюбив и терпелив, и сейчас, опустившись в Тартар, он не мог позволить нарушить себе эти принципы, что остались от его бывшей жизни вместе с именем, которое так сильно ненавидел Мефистофель. Сальери тоже ненавидел своё имя, наверное, потому, что никто не любил набор из нескольких букв. Порой для человека этого достаточно, а про демонов и говорить не стоит.Выпив перед выходом чашку ароматного горячего шоколада, в последнее время он пристрастился к людским сладостям, мужчина надел тёплое чёрное пальто на овечий шерсти и кожаные перчатки, не забыв, однако, про классический английский зонт, подаренный ему в Лондоне во время концертов.Желания идти пешком не было, но ловить извозчика было хлопотно. Наставник отказывался вернуть ему карету, а во всей Вене было не сыскать достойной замены. Впрочем, одного жеребца для прогулок и охоты с Императором он приметил – это был молодой мустанг, который почти не слушался узды, несмотря на все старания объездчиков. Вороной дикарь метко поднимался на дыбы, сбрасывая со своей спины всех лучших мустангеров в Техасе и здесь, в Европе. Демону нравился необузданные характер жеребца, его свободолюбие и непокорность. Животное бросало всем вызов, каждому человеку, что только осмелился бы кинуть на него лассо и одеть кожаную узду. В чем-то это животное напоминала ему Моцарта. Да, пожалуй, он именно так и назовёт этого красавца, когда выкупит его у старого торговца лошадьми.Дождь и ветер яростно обрушились на него, словно желая хоть как-то отыграться на ?нечистой? природе демона. Гремел гром и молнии пересекали тёмное тревожное небо.Ветер цеплял парик и атласный платок, повязанные на шее. Кажется, сегодня небесным оркестром заправлял сам Герр Бах*, а на ударных инструментах у него стояли ангелы мщения и ярости, что навсегда остались на страницах Ветхого Завета.Чуть больше получаса Антонио потратил на дорогу до дома знаменитого венского купца, члена гильдии торговцев и почётного горожанина – Керна Миллера.Заниматься учениками, по мнению герра Глюка, было глупо, ведь сейчас Сальери вкладывал все силы в подготовку ?Данаиды?, но композитор не тревожился. Он вложил в эту работу всего себя, весь свой талант, всю свою жизнь, оживляя мифический сюжет о преступлении и наказании.Быть может подобная тема была слишком странной для того, кто олицетворял преступление против природы. Особенно её финал – кара грешных дочерей, что убили своих мужей под покровом ночи. Наверное, Мефистофель снова будет снисходительно улыбаться, смотря ему в глаза насмешливым издевательским взглядом, сказав в конце, что он – всего лишь пародия на демона и не удивительно, что в его душе живёт и гниёт человеческое восприятия мира. Но Сальери было не важно, что скажет его наставник, сейчас не важно. Когда-то давно, лет двести назад, когда его душа только окрасилась в черный, он прилежно служил своему новому господину, но господин лишь насмехался над слугой, изобличая едкими болезненными словами. Теперь же, он продолжает служить старшему демону, но делает то, что считает нужным сам.

Дойдя до нужного дома, Сальери громко чопорно постучал в дубовую дверь молотком в виде львиной головы. Звук был довольно неприятным, молоточек было бы неплохо смазать. Дождь не прекращался, но под крыльцом, выполненном в греческом стиле, противные ледяные капли не дотрагивались до него. Дверь с лёгким шумом открылась, стоило смазать ещё и петли. На пороге стояла молодая девушка, на вид её было лет двадцать. Её лицо выглядело усталым, а бледная кожа пугающе гармонировала с белоснежным чепцом и светлыми прядями волос, что выбивались из-под головного убора. На ней было платье горничной тёмно-синего цвета из очень грубого материала, который вдобавок ко всему слишком хорошо впитывал грязь и неприятный запах.

- Герр Сальери? – слабым голосом произнесла она.Демон лишь кивнул, кажется, эта девушка серьёзно больна.

- А Вы? – произнёс мужчина, чувствуя, что молчание затягивается.- Я Фредерика, служанка герра Миллера, простите, что заставляю Вас ждать. Госпожа заболела и не может сегодня заниматься, но Вы проходите, господин. Я налью Вам вина, ведь Вы…- Не стоит, - прервал её музыкант, - мне не следует задерживаться, поэтому передайте своей госпоже всего самого лучшего.- И Вам тоже, герр Сальери, - произнесла она, закашлявшись.Демон с лёгким раздражением окинул взглядом улицу, что ж, Лаура Миллер была не единственной его ученицей, только вот вторая девушка – Марлен уехала с отцом и матерью в Париж ещё три дня назад, а больше двоих учеников в один день Антонио старался не брать. Порой он занимался с учениками и ученицами по два часа, а если говорить про особо талантливых бесспорно подающих надежды -с теми занятия могли затянуться часа на четыре. А ведь Сальери не следует забывать про ?Данаиды?, уж слишком грандиозный размах приняла его новая опера в честь Глюка. Конечно, Антонио понимал, что его великому наставнику осталось жить не так уж и много, но он не испытывал сожалений или радости. Маэстро знал то, что не должен знать никто ныне живущий, впрочем, он не помнит этого. Да, гипноз демона – страшная и чарующая сила, эта связь столь прочная, что порой её не разорвёт даже отчаянная молитва. Признаться, итальянцу было даже интересно, а может ли хоть кто-то вспомнить всю правду. Его великий наставник Гассман, кажется, даже не знал её. Вспомнит ли он всё или так и будет умирать, ?помня? как подобрал молодого итальянского юношу, обучив его всему самому лучшему, вложив всё, что знал сам. Жаль, что последнее время о нём почти ничего не слышно. Память порой обманывает, да, демон знал это слишком хорошо.Итальянец вернулся на улицу, надеясь поймать хоть одного извозчика, но улица была слишком пустынной. Раздраженно поджав губы, мужчина двинулся в сторону дома, проклиная себя за дурную привычку выполнять всё безукоризненно, всегда помня о статусе.Дождь усиливался, а пальцы замёрзли и обветрились, так хотелось попасть домой, где на журнальном столике дымиться ароматное кофе в изящной чашечке, а рядом лежит старая, местами потёртая книга, что пахнет стариной, перед которой люди испытывают трепетание. Но как назло добраться быстро не получится, улица как будто вымерла. Будто этот молочно-серый туман впитал в себя самые сильные яды, уничтожив всех людей лёгким призрачным прикосновением, а дождь стёр следы его преступления, впитывая отраву в свои большие частые капли.Задумавшись над этой несправедливостью, итальянец не услышал окрик человека, шедшего позади, поэтому, когда совсем рядом с ухом раздалось хриплое ?Герр Сальери?, музыкант чуть не выронил из замёрзших рук английский зонт.Антонио резко повернулся на каблуках, как солдат в полуобороте, разворачиваясь к мужчине лицом. Перед ним стоял Моцарт. Да, этого человека он узнает из тысячи, в парике или без, в ярком камзоле или без него, с улыбкой на губах или неподдельной грустью в глазах. Сейчас Вольфганг выглядел усталым. Бледная кожа казалась в разы бледнее, словно её посыпали пудрой, а под глазами залегли тени. Парик был снят и спрятан в широкий карман серебренного камзола, должно быть он не хотел, чтобы парик промок, ведь потом придётся его чистить, сушить и пудрить. Маэстро изрядно промок, наверное, он тоже давно находится под дождём, но отличие от итальянца, у австрийца не было в руках совсем никакого зонта.Демон, чуть приподняв зонт, подошёл к своей жертве ближе, придерживая его так, чтобы на Моцарта не попадали холодные капли дождя.- Добрый день, Герр Моцарт, - произнёс Антонио, оглядевшись. Нет, улица продолжала безмолвствовать, что ж, сейчас это было намного предпочтительней, чем несколькими минутами раньше.- Добрый день, Герр Сальери. Рад видеть Вас, - устало улыбнувшись, произнёс юный гений.- Я тоже рад видеть Вас, но мне кажется, что Ваш наряд не соответствует погоде, - с лёгким упрёком произнёс итальянец. На самом деле ему было всё равно как одет Амадей, но правила приличия диктовали ему совсем другое.- Признаться, Вы правы, я выскочил на улицу, не посмотрев на погоду, - чувствуя сильную неловкость, произнёс музыкант.- В таком случае я могу Вас проводить, извозчики видимо решили сегодня как следует отдохнуть на тёплой соломе, предпочитая старую крышу амбаров холодному дождю улиц.- Герр Сальери, да Вы – романтик! – рассмеялся Вольфганг, широко улыбаясь.- От чего же Вы так решили? – удивлённо произнёс демон, которому казалось, что назвать его романтиком мог бы только полоумный, впрочем, Моцарт был совсем другой песней. Такие песни не поют на земле, нет, он выше, он там, где человеческий рассудок бессилен.- Такие сравнений, Герр! Сказать такое мог бы только поэт или писатель, а тот и другой как известно – романтики, а значит и Вас не обошла очередная сестра таланта и души человеческой.Сальери растерялся. Моцарт обладал удивительным талантом – задавать провокационные вопросы, ставить всех в тупик и сочетать такие предложения, что, слыша их, Розенберг рискует каждые раз умереть, задохнувшись от возмущения.- В таком случае, герр Моцарт, поэт или романтик живёт в каждом человеке. Особенно, когда он влюблён.- Так что же, Вы, Герр Сальери, влюблены? – весело произнёс гений, стараясь придать своему лицу серьёзность, правда безуспешно.- Нисколько, во мне романтик просыпается в дни моего неудовольствия, как например, сейчас, когда небесная какофония не хочет смолкать не на минуту.Моцарт задумался, а после заливисто засмеялся. Увидев удивлённое вытянувшиеся лицо собеседника, он, отсмеявшись как следует, произнёс.- В таком случае, если следовать вашим словам, то самый романтичный человек, которого я знаю – Герр Розенберг.

Сальери еле заметно улыбнулся, снова этот шутник выдал очередную остроту, как жаль, что рядом нет самого Графа Орсини, это было бы забавным. Скорее всего невысокие мужчина с зализанным безвкусным париком покраснеет, из-за чего его и без того некрасивое лицо станет ещё более неприятным, а маленьких поросячьи глазки будут в ярости метаться туда-сюда, сам же Граф будет задыхаться от гнева, хватая ртом воздух перед тем, как противно повысить голос.- И всё же погода действительно неприятная, - произнёс итальянец, удерживая зонт от резкого порыва ветра, - думаю, что нам следовало бы поторопиться.- Конечно, простите, что отвлёк Вас своими остротами, я живу здесь совсем недалеко. Идёмте же.Они молча двинулись в нужном направлении, а дождь продолжал зверствовать, принося мужчинам некоторые неудобства. Это было действительно странно – идти под одним зонтом, прижимаясь друг к другу плечами. Одежда промокла и было ужасно холодно, но ощущение чужого тёплого тела сглаживало это отвратительное чувство. Моцарт молчал, погрузившись в свои тревожные думы, а Сальери просто шёл рядом, сейчас ему было спокойно, когда Вольфганг отдыхает от своих проделок, рядом с ним можно находиться длительное время, не уставая от него. От Амадея можно было легко устать, он был шумным, весёлым, задиристым, словно петух, но вот странно, самому Антонио всё это не было в тягость. Конечно, и он мог устать говорить о чём-то, всё же близость с людьми давалась ему одинаково плохо, что в человеческой жизни, что в своей тёмной ипостаси.И всё же было в молодом мужчине что-то притягательное, что-то, от чего находится рядом с ним было гораздо проще, чем с остальными. Быть может их характеры просто красиво звучали? Так бывает, когда люди дружат, влюбляются и делают глупости вопреки всему, потому что их души идеально звучат. Почему так происходит – демон не знал, да и зачем ему тогда всё это было, его не интересовало звучание человеческих душ, а лишь переливы органа и виолы.Кажется, они шли целую вечность, но дорога заняла всего минут двадцать. Дом на Гроссе выглядел весьма прилично. Пятиэтажное строгое здание из белого известняка резко выделялось на фоне старых потёртых домов выглядело невероятно притягательным. Вольфганг, поднявшись на второй этаж, достал из намокшего кармана толстые медные ключи, покрывшиеся тонким слоем патины, вставляя замёрзшими пальцами ключ в замок, поворачивая его с неприятным скрежетом. Щелчок замка и дверь открыта, хорошо хоть она не скрипит. Хозяин дома первый прошёл в комнату, внутри было прохладно.

- Станции, у нас гости, - позвал жену Вольфганг, но в ответ была тишина. Недоуменно оглядев квартиру, музыкант хлопнул себя по лбу, вспоминая, что ещё утром Констанция, взяв с собой сына, уехала к матери и сестрам, кажется, у Джозефины вскоре будет свадьба, поэтому Сисилия Вебер попросила приехать всех своих дочерей. Амадей не хотел быть там, среди сестёр, находясь во власти тёщи. Да и к тому же, там будет Алозия, его Алозия, которую он так любил. Даже сейчас ему будет больно её видеть.- Простите, герр Сальери, - произнёс мужчина, возвращаясь в гостиную, - я совершенно забыл, что на сегодня я одинокий волк во власти странных грёз.- А говорили, что я романтик, а сами опускаетесь в метафоры, - произнёс гость без раздражения или упрёка.- Как жить без романтики, mon cher ami? Без любви человек ничтожен, а человек, в чьём сердце живёт любовь, волей-неволей пускается в метафоры и аллегории.

Сальери усмехнулся. Как далеки были ему все эти земные понятия. Любовь. Смешное чувство, сколько её жрецов населяют все круги Ада, от Лимба, где обитают великие философы - слуги Эрато, до предателей, навеки оставшиеся во льдах девятого круга Ада.* И все они возносили любовь, совершая преступления с её именем на губах. А сколько Дон Жуанов знает второй круг Ада?

Вольфганг тем временем достал бутылку красного полусладкого вина, которое продаётся почти в каждом более-менее приличном трактире. Лучшего у него не было, но Сальери не возражал. Он оказался здесь, в доме своего ?друга? случайно и высказывать своё неудовольствие было верхом бестактности, грубости и наглости.- Присаживайтесь, герр Сальери, - произнёс Моцарт, забрав у гостя влажный камзол, повесив его на кухне, где было теплее всего из-за тяжёлой печи, которая палилась гораздо чаще, чем камин в спальнях или его кабинетах. Нынче древесина была совсем дорогой, впрочем, в Париже дела обстояли совсем плохо, зимы там были гораздо грубее, а цены взлетали, словно птицы. Золото во Франции почти обесценилось, и самые умные аристократы стали вывозит его в Испанию, где за золото давали больше всего монет. Династия Бурбонов совсем разорила страну, впрочем, Габсбурги тоже не щадили казны на развлечения.Антонио сел за обеденный стол, на котором стояла бутылка вина и два пустых бокала с тонкими высокими ножками. Стол выглядел весьма элегантно. Белая тонкая скатерть покрывала его поверхность, приятно радуя глаз. Сейчас Вольфганг был знаменит, как никогда раньше. Он даже купил себе фортепьяно за 900 флоринов и бильярдный стол за 300 флоринов. И это с учётом того, что за квартиру юный гений платит 460 флоринов!- Вы голодны? – как радушный хозяин, произнёс композитор. Нет, Антонио не хотел есть, но вот его собеседник выглядел весьма голодным, а если гость откажет, то и хозяин не сможет есть, всё же некоторые правила приличия Вольфганг соблюдал.

- Признаться, только если совсем немного. Но я не смею доставлять Вам хлопоты.- Что Вы! Вы не можете доставить мне хлопоты, скорее это моё призвание, особенно, когда дело касается не самых далёких от музыки и аристократии лиц.Мужчина рассмеялся, но как-то не искренне.- Надеюсь, Вы не возражаете, что я могу предоставить Вам лишь штрудель с мясом?- Нет, что Вы, я уверен, что Ваша супруга замечательно готовит любое блюдо.Моцарт растеряно кивнул, ставя на стол тарелку с штруделем и две чистые тарелки, вилки и ножи. Разлив вино по бокалам, он без слов, приподнял бокал с алой жидкостью, смотря в глаза сотрапезнику, кивнул, делая глоток.- Как Ваша опера, герр Сальери? – спросил Моцарт, допив кровь Христа из своего бокала.- Не могу дать однозначный ответ. Скажу лишь то, что возлагаю на неё большие надежды.- Как я мог забыть! Тайна покрытая мраком? – понимающе улыбнувшись спросил австриец.- Можно и так сказать, - уклончиво ответил итальянец, после чего добавил, - парижане непростая публика. Они, пожалуй, сами не знают, чего хотят, опер-сериа или оперы-буффа*.Моцарт хмуро посмотрел на гостя, после чего вполне серьёзно спросил:- А что же хотите Вы?- Я? – удивлённо произнёс демон, уж сколько лет никто не интересовался его мнением. Отец, старые друзья, дож, у которого он при ?жизни? был музыкантом, Мефистофель и все обитатели царства Аидова, Глюк, чьи музыкальные вкусы Сальери так высоко ценил, Граф Орсини-Розенберг, да и Сам Император. И единственное существо, что задало ему сталь странный, но от того не менее важный вопрос – был Моцарт, человек, которому он пророчил гибель.