Неверие (1/2)

И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -Ты пророк неустрашимый! В край печальный,нелюдимый,В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"Каркнул Ворон: "Никогда".Темная глухая ночь висела над поместьем одного небезызвестного композитора Вены. Черные клубы дыма поднимались вверх из дымохода, отравляя звезды своим пепельным дыханием. Луна давно скрылась в мятежных тучах, сбиваемых и гонимых ледяным зимним ветром.Старые деревья неприятно скрипели, издавая мучительные стоны, ветер не давал этим растениям покоя уже несколько часов, обрушивая на них свое раздражение. Но буйство природы было ничто в сравнении со злостью и раздражением хозяина дома.Темный силуэт склонился над письменным столом в своем кабинете, освещаемым яростным пламенем камина и чуть дрожащим огоньком свечи.Жаркий, яростный огонь походил на какое-то злое существо, которое скалилось и шипело, выгибало спину, показывая свое недовольство и злость, но мужчина, что так старательно выводил на листе изящные буквы, не замечал угроз со стороны комнатного светила. Лишь странные тени легко скользили по потолку, прячась от огня, которое казалось живым стражем преисподние.

Мужчина выпрямился, окинув оценивающим взглядом свою работу, тонкаявязь букв сплеталась в слова, как змеи. Удовлетворительно хмыкнув, он вложил исписанные листы в конверт,запечатав его. Вскинув голову к потолку, он щелкнул длинными изящными пальцами, подзывая к себе одну из теней. Тень спустилась и, покосившись на злобное пламя, внимательно посмотрела на хозяина ярко-алыми глазами.

- Отнеси это господину, - холодно произнес музыкант, протягивая конверт застывшему пред ним слуге.Силуэт протянул свою, очень похожую на птичью лапу руку, и почтительно склонив голову, слился с полом. Неожиданно створки окна распахнулись, впуская в комнату бушующий ветер. Ветер пронесся вихрем по комнате, кидаясь на разъяренное пламя в камине, на секунду две стихии сцепились как стая голодных псов за кусок мяса, а после стихия свободы отступила, раздразнив стихию разрушения и тепла.Музыкант закрыл окно, скривив свои губы в странной улыбке, он не мог не заметить, как тень, что схватила письмо, намеренно впустила ветер, вспорхнув черной птицей в небо.Выпрямившись, мужчина сел в глубокое мягкое кресло, кидая задумчивый взгляд в огонь. Все его мысли уже давно прибывали вблизи некой персоны, что сейчас так тяжело застать где-либо. Моцарт. Этот наглый, глупый юнец, что, казалось, был отмечен самим Богом вечным вдохновением и чем-то совсем непонятным, но ужасно раздражающим демона. Почти полгода прошло с того знаменательного провала на банкете в поместье Антонио Сальери, но злость, что вспыхнула как искра, упавшая в стог сухой соломы, не желала гаснуть. Что-то в этом юнце злило саму сущность демона, дразнило и смеялось над ним и эту ярость не смог бы затушить Аквилон своими могучими дождями.Моцарт. Даже это имя смеялось над ним, легко и игриво, как будто он - Моцарт, всесилен, а Сальери всего лишь жалкий смертный. Нет! Это было не допустимо, ни один человек никогда не сравнится с демоном и итальянец приложит все свои силы для того, чтобы доказать это всему миру.

Демон раздраженно вздохнул, правда, вздох его больше походил на досадный рык льва или быка. Одно воспоминание об этом, с позволения сказать, гении - выводило его из себя.Мысленно подозвав себе слугу, он приказал принести вино красное, полусладкое, сицилийское. Темный силуэт появился из ниоткуда с бутылкой вина и бокаломв руках. Поставив все необходимое на тонкий изящный стол, что стоял возле кресла хозяина, слуга исчез, лишь тень змей заскользила по каменной кладке пола. Вино было дурманящим, легким и невероятно вкусным, оно играло в свете огня, переливаясь всеми оттенками алого, даже кровь не могла сравниться своим цветом с этой ароматной жидкостью.

За размышлениями Сальери не заметил черного ворона, недовольно царапавшего длинными когтями стекло. Впрочем, птице это стекло было не помехой, поэтому, громко каркнув зловещим голосом, ворон исчез, но в следующее мгновение пред господином снова стоял силуэт, протягивающий другой конверт.Музыкант молча взял конверт, подойдя к столу, он достал из ящика изящный нож и вскрыл бумагу, сокрытую печатью.Внимательно прочитав содержимое письма, он довольно ухмыльнулся, кивнув слуге.

Утром выпал снег. Обычно зимой Вена никогда не была избалована обильными снегами, чаще всего белоснежный ковер оставался нетронутым прожорливым солнцем лишь пару дней. Мутное серое небо казалось тяжелым, сдавливающим окружающие пространство, что особенно усугублялось на фоне белоснежных ковров. С самого утра Сальери отправился в театр в прискорбном расположении духа. Холод никогда не был ему близок, даже в то время, когда он был обычным человеком.Жаркое солнце Италии всегда радостно грело его кожу, оставляя на ней загар, а после адское пламя частенько лизало кожу демона, обжигая своим жаром.Лошади шли медленно, что особо раздражало мужчину, привыкшего к быстрой езде, впрочем, быстро ехать в такую погоду на таких лошадях, было запрещено законом.Слишком часто оперные певички или слишком спешащие куда-то графы и лорды давили своими колясками простой народ. Не зная, чем себя занять, Сальери выглянул в окошко кареты и, заметив неторопливо шагающую впереди фигуру, приказал кучеру немного прибавить ходу и остановиться перед прохожим.Кучер недовольно проворчав, стегнул молодого жеребца по бурым бокам для того чтобы остановить его по приказу хозяина, как только тот возьмет разгон. Карета остановилась, и из неё вышел высокий мужчина в черном костюме.Мужчина подождал, когда прохожий подойдет к нему ближе.- Доброе утро, ГеррМоцарт, - произнес Антонио, слегка склонив голову в знак приветствия.- Доброе, друг мой! – Радостно произнес Вольфганг, слегка удивленный тем, что его вечный соперник остановился, решив поздороваться.

- Вы, я так понимаю, на работу?

- А где ж мне быть ещё? – Смеясь, ответил Амадей. – А впрочем, нынче много мест меня к обеду ждут.

- Вам б все у герцогинь в гостях вертеться. – Насмешливо произнес композитор.- Ах, друг Сальери, нынче не правы Вы. Вы знаете, я скоро стану отцом.

- Мои поздравления, - произнес итальянец, протягивая руку австрийцу, пожимая ее. – Вот от чего вас тяжело увидеть нынче где-то. Вы счастливы?- Счастливей всех! – Ответил Вольфганг, сияя как полярная звезда.

Темноволосый мужчина недовольно фыркнул, но тихо, так, чтобы Моцарт его не услышал. Что ж, когда человек так счастлив, его практические бесполезно сбивать с пути, ведь чаще всего люди ошибаются в несчастье, но ведь это маленькое поражение вовсе не означает проигрыш пари. Нет, стоит просто немного подождать, когда молодая жена станет более требовательна, когда она захочет большего, когда начнет возмущаться бедностью супруга, его славой молодого завидного мужчины. Да и сам Моцарт вряд ли представляет тот груз ответственности, что непременно влекут за собой дети, а значит рано или поздно, он сам загонит себя в ловушку, он сам подойдет к пропасти, с которой он, Сальери, столкнет его.

- В таком случае, могу ли я Вас подвезти? Нам все равно в один конец.- Как благородно с Вашей стороны! А почему б и нет? Сейчас довольно скверно, терпеть не могу зиму, мне даже кажется, что если я умру, то это непременно случиться зимой.- Не говорите глупости, герр Моцарт. Никому не дано знать, когда его коснется смерть.- Быть может только Богу. – Рассудительно произнес австриец.

На этот раз Антонио фыркнул громко, высказывая свое сомнение или недовольство на фразу маэстро, но Вольфганг, прибывая в веселом настроении, не обратил на это внимание. Молодой композитор с позволения коллеги, уселся в теплую карету у окна, напротив Сальери.Лошади двинулись, недовольно застучав копытами, за что получили несколько ударов по спине.- А Вы как, герр Сальери? – Произнес светловолосый мужчина, чувствуя себя немного неуютно, почему-то до того, как итальянец пригласил его подвезти, Амадею было значительно удобнее.

- Все как всегда. – Спокойно ответил темноволосый мужчина, равнодушно смотрящий в окно.

- А Вы, Сальери, отчего не заведете семью? Я слышал, будто бы Вы давали обет безбрачия.Итальянец скривился от слов австрийца, кидая на того раздраженный взгляд, от чего Моцарту мгновенно стало не по себе. Точнее до Моцарта вдруг дошло, что, в общем-то, личная жизнь коллеги – это вовсе не его дело и ему не стоило упоминать гуляющие слухи.Впрочем, Антонио быстро сменил гнев на милость и уже спокойно произнес.- Все это слухи, Моцарт, и уж поверьте мне, это последние вещи, которые я бы хотел слышать, особенно близ своей персоны.- Простите. Я не прав, ведь знаете, бывает, когда окрылён успехом, всякая ерунда лезет в голову. Вот и я, к стыду своему, не удержался.- Не волнуйтесь, я понимаю, Вы не хотели мне сказать что-либо плохое, поэтому я забуду Ваши слова.Неловкое молчание окутало фигуру молодого мужчины, его взгляд постоянно возвращался к коллеге. Что-то изменилось в нем за последние полгода, он стал каким-то более скрытным или это только кажется? Раньше, Вольфганг готов был поклясться, что видел лютую ярость и ненависть в темных глаза композитора, а сейчас там холодно сиял расчет, от чего становилось совсем не по себе. Моцарт знал, что злость, наполнившая сердце итальянца не выплеснется на него, но что-то в нем изменилось. Как будто Сальери вел игру, он играл, думая над тактикой и явно недооценивал противника, за что поплатился и теперь, казалось, призвал всю свою тактику и хладнокровие, решив играть по-крупному.Сейчас перед ним застыла кобра, что особенно пугало.Австриец встряхнул головой, пытаясь прогнать пугающие мысли. Конечно, Сальери был не сахар, но и бояться его так не стоит, не съест же он его, в конце-концов, да и вел себя с ним соперник вполне прилично, придерживался всех рамок приличия, а это не могло не радовать.

- О чем Вы задумались, герр Моцарт? – спросил итальянец, слегка склонив голову на бок, прожигая своими темными глазами. В этих глазах нельзя было ничего прочесть, они, словно были покрыты черной пеленой, скрывающей все мысли и стремления этого человека от посторонних.

- Не о чем. – Произнес Вольфганг, слегка вздрогнув, когда мужчина обратился к нему.- Вы так легкомысленны. – Произнес итальянец, улыбаясь уголками рта. На секунду в его глазах загорелся прежний огонь, что так часто пугал молодого композитора, но через пару секунд он потух, так же неожиданно, как и зажегся.

- Быть может, Вы правы, но мне это лишь в радость.

Демон мысленно улыбнулся. Как же тяжело было держать себя в руках, загоняя свою ярость и злобу внутрь, запирая ее на сотни замков. Этот юнец был так тщеславен и горд, он имел буйный нрав, наверное, Моцарта можно было сравнить с вольным мустангом, которого пытались закабалить, а он вставал на дыбы, разрывая веревку, кинутую на его шею и скидывая опытного мустангера со спины. Он не позволял себя покорить, он рвался в небо, бушевал волной, в его глазах навечно застыла гордость и сила, что делало его душу сладкой и желанной. Амадей был силен, и эта сила пробуждал в Сальери зверя, готового напасть, но вместо этого он должен сидеть тут смирно, как пес на цепи и выжидать, а ведь во всем виноват - этот чертов Мефистофель! Если бы не оковы пари, что держали его не хуже стен Бастилии, он бы давно растерзал этого то ли ещё мальчишку, то ли надменного юнца.

- Герр Сальери, с Вами все хорошо? – напуганным голосом произнес музыкант.

Антонио вздрогнул. За своими мыслями он и не заметил, как на его лице начали проступать черты хищника, как огонь в глазах начал переходить в саму суть глаз, в их цвет и блеск. Его сущность дала себе небольшую волю, напугав гостя. Нет, это не пойдет, нужно смерить свой пыл, пока это не привело его к печальным последствиям.

- Простите, Герр Моцарт. Все хорошо, просто вспомнил кое-что весьма досадное.

- Должно быть, это что-то вас изрядно вымотало, Вы сам не свой, друг мой!- Всенепременно, хуже Розенберга, оно меня съедает изнутри.- Да быть не может! Вот Вам не везет! Я бы, наверное, не выдержал такого, ужасно, больше слов нет, что б сказать!

Итальянец слегка улыбнулся. Все же этот человек был забавен, он еще так мало знает в этой жизни, наверное, ему не часто встречаются предатели, льстецы и подлецы. Не часто, это точно, иначе нрав его бы получилось укротить.Карета остановилась у входа в театр.Сальери вышел первым и, оглядевшись по сторонам, отошел, позволяя выйти попутчику. Не то, чтобы он соблюдал правила приличия, как это могло показаться со стороны, просто музыканту не хотелось отчитываться перед директором, чтоб его Мефистофель побрал, впрочем, они бы сдружились. Моцарт, поблагодарив Антонио, пошел в театр, а демон, отдав приказания кучеру, направился к Розенбергу.Обычно зимой количество зрителей редеет, многие Графы и Графини уезжают в теплую Италию или Испанию на отдых, желая погреться под теплым солнцем, что даже зимой радует гостей этих стран. Однако это совсем не означает, что работы у музыкантов становиться меньше, нет зимняя передышка – это самый активный период, когда выбирается программа нового сезона, когда приходиться предлагать что-то новое или вспоминать что-то уже забытое, в общем, отдых мог только сниться.Директор театра долго не распускал своих коллег, желая удостовериться в верности выбранной им программы. Отчего-то Герр Орсини из последних сил надеялся, что в этом сезоне он не услышит ни одного произведения Моцарта, поэтому споры о вопросе, оставлять ли в сезоне место для новых или страх работ Вольфганга, шли несколько часов. Розенберг кричал, возмущался, доказывая, что Моцарт уже не интересен публике, что ставить его – глупая трата времени, что вообще глупо держать здесь этого нахала, но представители комиссии, в состав которой входил сам Герр Сальери, были неумолимы. В результате, скрипя сердцем, Орсини Розенберг оставил одно место под произведения молодого австрийца.Вконец измучив своих коллег, директор распустил комиссию, отправив работников заниматься своими делами.

Усталый и измотанный, Антонио Сальери прошел в свой кабинет, желая немного передохнуть, но и тут его желаниям не суждено было сбыться.На удобной мягкой софе в его кабинете уже сидел далеко не молодой мужчина, чья отвратительная ухмылка искажала и без того некрасивое лицо. Его алый камзол казался, был выкрашен кровью, а золотые пуговицы сверкали, как бриллианты.В руках он держал изящную длинную трость, что придавало ему солидный, аристократический вид.

- Рад видеть тебя, Сальери, - слегка шипящим голосом произнес он. Почему-то Мефистофель всегда говорил либо как старый удав, либо как усталый филин. В его голосе всегда звучали нотки старости и превосходства.

- Meus Dominus… - Протянул Антонио, но его бесцеремонно прервали.*-Contice! - властным голосом произнес демон, - affligis mei.

Сальери замолчал. То, что его Господин соизволил явиться к нему посреди бела дня, не предвещало ничего хорошего.Мефистофель молчал, прожигая его взглядом, наверное, если бы на мести демона стоял смертный, он бы уже давно сошел у ума, крича от боли во всё горло.Старший демон ухмыльнулся и достал и кармана письмо, то самое, которое Сальери отправлял накануне.

- Unde hoc apud vestri? – Холодно произнес мужчина, стараясь сохранять свое хладнокровие.

- Preadicebam tui, - раздраженно произнес гост.- Вы ничего не говорили на счет этого.И прошу Вас перейти на немецкий, мне не нужны лишние слухи, а поверьте, когда человек говорит с кем-то на лытыни, это всегда вызывает подозрения.Мефистофель криво улыбнулся, от чего Антонио захотел поморщиться, но промолчал, в любом случае, его господином могло оказаться куда более неприятное существо, например - Азазелло.

- Не говорил? А разве ты не мог додуматься, что ты САМ должен был со всем этим разобраться. Или ты так беспомощен, что без внешней помощи ни на что не годен? Какое ничтожество попало ко мне в ученики!

- Быть может, Вам стоило уточнить это заранее?

- А голова тебе на что, рога носить? – раздраженно произнес Мефисто.Итальянец промолчал. Он понимал, что не при каких обстоятельствах нельзя пререкаться с магистром, но злость и тщеславие, сплетённые с гордостью и яростью заполняли грудь музыканта. Впрочем, демоны всегда понимают, простив кого идти можно, да и сам по себе Сальери был терпелив.

- Я предупредил тебя. – Холодно произнес хозяин, - пока что на мою помощь можешь не рассчитывать. И да, - произнес Мефистофель, поднявшись с дивана,- привет от Азазелло.