Неверие (2/2)

Стукнув тростью по полу, демон исчез, однако смех, похожий на змеиное шипение ещё какое-то время звучал в комнате композитора.Что ж, Антонио давно понял, что ему нечего ждать от других демонов, он для них не больше грязи, особенно для таких как Азазелло или Бельбеля. Да и неважно для кого, он грязь для всех – и ангелов, и демонов, и людей. Эти мысли впивались в него, как огненные змеи, впуская клыки в его сущность, но демону не было больно, лишь ярость медленно накатывала на него, впрочем, и её итальянец научился остужать.Остаток дня прошел просто отвратительно, разговор с господином начисто отбил у него желание что-либо делать, и даже музыка, что всегда успокаивала его и приносила чувства блаженство и превосходство не помогала. Привычные черно-белые клавиши не хотели звучать как надо, а в голове не было никакой идеи, даже самого глупого мотива от которого можно было бы оттолкнуться, создавая себе условия музыкальной задачи, и того не было. Домой темноволосый мужчина вернулся в крайне скверном расположении духа, а ведь еще прошлым вечером он придумал такой замечательный план, и все полетело в Тартары. Антонио даже не хотел знать, почему Азазель решил так его подставить, то ли от личной неприязни к Мефистофелю, то ли от презрения к Сальери, то ли и то и другое, в любом случае от вида итальянца шарахались все, включая верных слуг. Впрочем, на последнее демон редко обращал внимания, ему и так не повезло и в земной, и в загробной жизни.Желая как-то себя успокоить, композитор решил прогуляться по ночному городу. Ледяной воздух обжигал нос и больно щипал бледное лицо итальянца. Ветер нагло пробирался под одежду, выдувая тепло, вызывая легкую дрожь от холода, но демон не замечал этого. Его взгляд блуждал по крышам домов и восходил к ледяным звездам,что бесстрастно мерцали в ночи. Луна, его вечная спутница, сегодня крепко спала, закутавшись в темные облака, забывая про своих детей.Холод заставлял мужчину морщиться и постоянно сетовать на погоду, но возвращаться не хотелось. Давно забытое чувство свободы, что принес с собой ветер, заставляло его идти дальше, вдыхая аромат ночи.Будучи демоном, он давно забыл, что такое свобода, он не помнил, как это жить своей жизнью, он забыл каково это- жить. Другие демоны бы осмеяли его желание снова стать свободным, но Сальери был не таким как они, он был чем-то совсем странным, наверное, накладывала отпечаток жизнь человека, которым он раньше был. Порой гордому, властному демону надоедала его жизнь, его проклятие, но даже если бы он захотел он не стал бы просить прощения, не стал бы умолять ангелов сделать его снова человеком. Антонио стал демоном не случайно, он желал власти, желал могущества и свободы, все это в обмен на человечность, не слишком высокая цена, тогда он думал именно так. Но порой, он уставал быть царем познания, врагом природы*, ему хотелось быть чем-то совсем иным.

Возвращаясь домой, Сальери вспомнил о Моцарте. Как же порой темный дух завидовал этому человеку. Человек не боится быть вольнодумным и упрямым, его не смущают рамки его же природы, его душа свободна, как птица, и даже воля высших мира сего не способна подчинить таких, как Вольфганг. Мир знал совсем немного таких бунтарей, великих, свободных и непоколебимых, но именно они и были королями, они были самой свободой. Кто бы ни старался подчинить их, не мог этого сделать, даже смерть, ужасная и мучительная, не пугала их, ибо свое право говорить свободно они не отдали бы за все сокровища мира. На своей памяти Сальери знал одного такого человека, кажется, его звали Микеланджело Буаноротти. Антонио никогда не видел этого человека, но слухи ходили по всему миру. Микеланджело называли бунтарем и упрямцем, вольнодумцем и наглецом, а он просто делал то, что считал нужным, не желая уступать самому Папе Римскому. И все же, его любили и ненавидели, но никто не был равнодушен.А Моцарт, он пошел ещё дальше, он не уступит никому, даже небу, если настанет такая необходимость. И этот вызов, что читается в его глазах, он, кажется, обращен ко всем и вся, вызывая зависть даже у демона. Ведь демон не сможет нарушить ту иерархию, что тысячелетиями сохраняется в аду.В поместье мужчина вернулся уже абсолютно спокойным, впервые за долгое время демон заснул. Обычно, демоны не спят, но тело человека слишком уязвимо и потому, находясь на земле длительное время в теле человека, нельзя пренебрегать физическими потребностям тела, но демон не считал нужным утопать в роскоши, пользуясь всеми благами материальной жизни. Нет, он был выше этого и потому Антонио так сильно ненавидел тех, кто готов был продаться за материальные блага, слишком глупо люди попадались на эту удочку.

Утро встретило хозяина дома холодным молчанием, огонь в камине давно погас, ничто не нарушало спокойствия музыканта, лишь легкий ветер шумел за окном, сдувая снежинки с крыш. Сегодня у темноволосого мужчины был выходной, поэтом он вальяжно расположившись на широкой кровати, подозвал к себе прислугу, приказав принести газету и чашку ароматного свежего кофе. Слуги быстро выполнили указания, молча исполняя волю господина. ?Ворон? поставил на прикроватную тумбу серебряный поднос с красивыми извилистыми украшениями, на котором стояла чашечка с кофе, а возле неё лежала свежая, только что выглаженная газета*. Светские новости оказались как всегда скучны и невзрачны, а политикой и экономикой мужчина не слишком интересовался, в любом случае, хорошим оказалось лишь кофе, но даже этот чудный напиток не спас безнадежно скучное утро. Желание музицировать тоже пока что не наблюдалось, музы снова улетели в чудные дали, а возможно они просто снова опустились на плечи Моцарта, впрочем, об этом думать как раз не хотелось. Узнав у слуги время, демон решил, что он достаточно отдохнул и следует чем-то заняться, ведь выходной день в театре вовсе не освобождает его от ряда других обязательств, например, от обязанности заниматься своими учениками.Переодевшись и позавтракав, композитор, прихватив с собой несколько рукописей, отправился к ученикам на частные занятия, где обучал музыкальному мастерству юные дарования до вечера.

Время снова поползло со скоростью улитки. Наверное, если бы в этом мире существовало существо, которое бы олицетворяло собой время, это было бы самое странное и необычное существо в мире. Оно могло бы нестись с такой скоростью, что даже ветер не угнался бы за ним, но в то же время, оно могло двигаться так быстро, что даже улитка на его фоне казалась ястребом, сприкировавшим вниз. Это существо не имело бы возраста, и потому было бы лишено и мудрости и глупости одновременно, одно бы характеризовало его точно – непостоянство. Это существо могло сорваться вниз и на полной скости нестись куда-то, а после резко замереть, лишь одно бы неумело это существо – идти назад,но оно умело бы повторяться.

В любом случае время снова решило прикинуться улиткой, и потому чреда серых дней тянулась одной серой колонной, уходя куда-то далеко. Зима серым пятном прошла, оставив за собой грязны лужи и прохладные ветер, не желавший уступать теплому, веселому ветерку. Весна поначалу тоже казалась какой-то слишком уж скучной и унылой, обычно весной все музы возвращались на землю, вдохновляя всех детей творчества. Весна приносила иллюзии и красоту, мимолетную и хрупкую, сладкую и юную. Она вдохновляла писателей, лириков, музыкантов, художников своей чистотой и непорочностью, она вдыхала сладкую страсть, отравляла ночными ядами грусти и одиночества, чтобы утром вдохнуть жажду жизни и свободы.Пару раз в марте и конце апреля Антонио удавалось застать Моцарта за работой, но что в марте, что в мае демон не предпринимал никаких действий для обольщения души, его чутье подсказывало, что ещё не время и единственное, что он сейчас может сделать отдаться работе, забыв про все на свете. Мефистофель тоже не приходил, быть может, он был занят, а может быть ожидал, пока его подопечный не начнет действовать,в любом случае Сальери было не на что жаловаться, разве что на частую измену Эвтерпы*. Но Эвтерпа любила молодость и ветреность, она любила риск, а этим демон похвастаться не мог.Да и работы было слишком много, Розенберг был неплохим организатором, ему бы пошла работа бухгалтера, но никак не директором музыкального театра, у него не было своего вкуса, он различал лишь вкус, который диктовало золото и милость правителя. В общем, с началом нового театрального сезона стало как-то не до глупого мальчишки со светлыми вьющимися волосами и наглой самодовольной улыбкой. Только вот все равно подавить в себе злобу не получалось. Каждый раз, когда он видел Амадея, он хотел показать этому юнцу его место, скинуть с пьедестала, на который Моцарт взошел сам. Его раздражало счастливое лицо молодого гения, его глаза, сияющие как Сириус, его улыбка, что расцветала на губах, искажаясь в тонкий лепесток розы. Хотелось схватить его за волосы, впечатав лицом в стену, хотелось вскрыть тонким лезвием кинжала его бледную кожу, провести им по тонким голубым венам, что так заметно выделялись на бледных тонких руках.Хотелось прокусить жилку на шее, почувствовав на губах тонкую струю темной крови, расцарапать когтями спину и грудь, оставляя длинные, глубокие раны. И лишь гордость не позволяла мужчине сорваться и уничтожить того, кто отравлял ему жизнь, сам того не ведая. Антонио Сальери был слишком гордым и высокомерным демоном, чтобы повести себя как голодный пес, увидевший кусок сочного мяса.

Эти мысли заставляли демона рычать так, словно он голодный волк. И каждый раз поддаваясь безумию он рвался на улицу, обхаживая весь город, чтобы измотанным возвратиться в убежище, что люди называют домом. Демону не нужен дом, не нужно тепло, здесь, на земле он всего лишь странник, наверное, ему бы позавидовал сам Диоген Синопский*, что сейчас весело проводит время в Аду, бичуемый чертями. Но сам Диоген даже не смел бы догадаться, что сам демон завидовал ему. Ведь Диоген – человек, создание из плоти и крови, которое чувствует все спектры эмоций и ощущений, ему подвластна жизнь во всех своих проявлениях, в своей полной красе. Что толку в бессмертии, если нельзя наслаждаться жизнью как смертный? Жаль, что понимание этого всегда приходит потом.Последние апрельские деньки принесли теплый ветер, пахнувший тюльпанами и вишней, солнце высоко играло в небе, ослепляя своими яркими лучами, что резали глаза на фоне яркого голубого цвета. Солнце уже давно прогрело воздух и потому все неудобства с погодой были забыты до следующей зимы. В театре вовсю подготавливали оперу Бомарше, конечно, герр Розенберг долго не хотел соглашаться с таким положением дел, намекая императору, что не лучше бы поставить что-нибудь из репертуара итальянских композиторов, но глава государства решил, что он сам в состоянии решить, что ему хочется смотреть, а что нет.Поэтому нет ничего удивительного в том, что директор театра, оказавшись не в духе,решил завалить всех своих работников кучей заданий. Конечно, Сальери, будучи демоном не испытывал таких человеческих слабостей как усталость, но герр Орсини Розенберг сумел вымотать даже демона. Вымотанный морально, темноволосый мужчина решил посетить ?Золотого льва?*, желая отдохнуть от назойливого жужжания,своего земляка.Лишь очутившись у входа в трактир, Антонио почувствовал необъяснимый прилив сил и голода, несвойственного его очеловеченной натуре. Пройдясь по шумному хорошо освещенному залу, мужчина осмотрелся, внимательно вглядываясь в лица посетителей. Настенные канделябры позволяли рассмотреть каждого в мельчайших деталях, увидеть в и глазах и изгибе губ то, что они прячут от других. Оглядевшись, темноволосый мужчина понял, что среди этих лиц нет ни одного знакомого ему, однако, странные ощущения не отпускали его. Решив не забивать голову всякой ерундой, демон прошел в самый конец зала, где увидел свободный столик. Все же ?Золотой лев? хоть и был очень хорошим местом для встреч и разговоров, но шумнов нем никогда не бывало.Герр Сальери, заказав себе бутылку ароматного игристого вина, что плескалось в хрустале, как алая кровь в ледяной чаше, хотел отдохнуть, отказавшись от общества надоедливых дам, мужчина медленно отпил жидкость, чувствуя приятный, чуть обжигающий вкус. Однако интуиция мужчины снова встрепенулась и на этот раз она оказалась права. К столику Антонио подошел молодой красивый юноша с очаровательными светлыми кудрями, только сегодня его взгляд, вечно наполненный жизнью и весельем, был тускл.

- Добрый вечер, герр Сальери. Я искал свободный столик, но не нашел, не разрешите ли вы, мой дорогой друг, присесть за ваш стол?

Демон удивился, но вместо того чтобы удивленно посмотреть на нарушителя спокойствия, кивнул, выражая согласие со словами соперника. Моцарт, восприняв кивок, как согласие, присел напротив мужчины, взяв в руки меню, что лежало на белой скатерти стола.

- Ох, я так давно здесь не был, все так подорожало, - устало произнес мужчина, вчитываясь в название вин.- Быть может, вы выпьете со мной? Я явно заказал слишком много для себя одного. – Пригласил мужчина, глаза его выражали фальшивую почтительность, которой он одаривал всех, кто его окружал. Моцарту было неприятно видеть этот взгляд, но и упрекать коллегу ему не приходилось, ведь это он нарушил покой старшего композитора.- Сочту это за приглашение, мой дорогой друг, - с наигранной улыбкой произнес светловолосый мужчина.Сальери подозвал прислугу и попросил его принести ещё один бокал и что-нибудь закусить.Мальчишка, лет шестнадцати тут же выполнил распоряжения хорошо одетого гостя, надеясь, что тот оставит ему хоть пару монет.

Моцарт, отблагодарив мужчину, принялся есть, но делал это без особого аппетита. Беспокойство и волнения грызли его душу, словно крысы, что нашли кусок мяса. Да и изучающий взгляд собеседника никак не способствовал поднятию аппетита.

- Вы чем-то опечалены? – Спокойный тихим голосом произнес мужчина.

- Я бы сказал, что разочарован, - произнес молодой гений, явно не желавший разговаривать на эту тему. Но стоило ему поднять голову, чтобы встретиться с холодными темными глазами, как что-то внутри болезненно сжалось. Что-то в этом человеке пугало ему, но сквозь страх пробивалось желание поделиться с ним своими секретами, рассказать все, что гложет его неспокойное сердце.

- Вы можете рассказать мне все, Моцарт. Я не сплетник и потому, все, что вы посчитаете нужным мне рассказать, никогда не выйдет за пределы этого небольшого трактира.

Вольфганг неуверенно посмотрел на собеседника. Можно ли ему доверять? Что-то кричало ему ?не верь?, но в то же время хотелось пойти на поводу у своей печали и сдаться ей в плен, рассказав обо всем мужчине. Ведь, в конце концов, Сальери, чтобы там про него не говорили, такой же человек, как и он, музыкант, деятель искусства, быть может, он сможет не только понять и войти в положение, но и дать совет на правах более старшего и опытного человека.

- Вы знаете, мой друг, в последнее время мне кажется, что я сильно поторопился с семейной жизнью. – Тихо начал Моцарт.- Отчего же вы так решили? Все люди сталкиваются с тем, что хрупкие иллюзии имеют склонность разрушаться. И чаше всего они разрушаются тогда, когда двум разным людям приходится искать общий язык. Знаете, не все к этому готовы.- Да, но вы не совсем меня понимаете. Брак – быть может это действительно не зря, но ребенок. Сначала я был так рад, так счастлив, но потом. Эти ужасные муки Констанции, ее вечно плохое настроение. Она и раньше была придирчивой, но сейчас! Вы даже не можете этого представить. Меня словно посадили в клетку, а самое ужасное, что я сам запрыгнул в эту золотую, манящую клетку, забыв про свободу.

- Вы слишком драматизируете, - холодно произнес Антонио.- Быть может так и есть, но я не готов к такой жизни! – в отчаянье воскликнул светловолосый мужчина.- Моцарт, как Вы глупы. Послушайте меня, я кое-что Вам объясню. Вы ещё юны, в Вашем сердце и голове гуляет переменчивый ветер, которые относит Вас то в одну, то в другую сторону. Вся Ваша жизнь – движение, движение ваших мыслей и идей, взлеты и болезненные падения. Вы думали, что выбрав скромную жену, Вы сможете стремиться ввысь, а она будет лететь за вами. Так думали Вы, но так не бывает в жизни. Женщине нужна стабильность и уверенность, Вам – свобода и неизвестность. И вот, когда этот призрачный шанс на стабильность появляется в лице еще не рожденного ребенка, Вы трусите, потому что боитесь, что это привяжет Вас к дому. Но разве это не то чего хочет Ваша жена? Вы слишком эгоистичны и не видите этого. Вы не понимаете, что она любит это дитя, к которому Вы становитесь все холоднее, видя в нем угрозу. Это Ваша плоть, Моцарт. Это Ваша кровь и наследие. Этот ребенок станет не менее велик, чем вы сами. Вы не будите жить вечно, но ваш род не иссякнет. Этот ребенок дарован вам – как Ваш наследник, наследник Вашего таланта и Вы должны быть благодарны, как когда-то ваш отец был благодарен судьбе за Вас.Собеседник замолчал, оставляя после своих слов звенящую тишину. Вольфганг слегка поник головой, слова Сальери подтвердили все его давние мысли, они словно придали ему сил. То, в чем минуту назад он был совсем неуверен, теперь заиграло новыми красками, обрело другой смысл.- Вы правы, друг мой. В очередной раз. – Только и мог произнести юный гений.- Быть может Вам стоит чаще слушать меня.- Только не в том, что касается моих произведений, - смеясь, произнес Моцарт.- Именно. – Ответил мужчина, повернув голову, не желая, чтобы собеседник увидел, как уголки его губ приподнялись во что-то наподобие улыбки.Неловкое молчание, которое сначала, казалось, окутало собеседников, постепенно растворилось. Слова коллеги придали Моцарту уверенности, они вдохнули в него надежду на то, что роду гениев не суждено прерваться и этот малыш, что сейчас так бережно хранит его дорогая Констанц под сердцем, станет новой яркой звездой на небе талантов. Сам Сальери молчал, он незаметно для собеседника изучал Вольфганга, пытаясь предугадать ход его мыслей. Демон и сам не понимал, зачем сказал это, зачем успокоил, ведь недовольства молодого супруга могли сыграть ему лишь на руку. Однако сказанное не воротишь, так что остается злиться только на самого себя.Дальше беседа двух композиторов протекала в привычном для любого музыканта русле. Моцарт был недоволен, что в Венском театре снова звучит французское пение. Почему-то Вольфганг был уверен, что французский язык абсолютно не пригоден для пение, да и для общения в общем. Впрочем, Сальери подозревал, что все дело в том, что гению никак не давалось это особое французское произношение, без которого песни теряют свой шарм и смысл. Беседы длились до вечера. Как же давно Антонио Сальери не разговаривал с кем-то так легко и просто как с Моцартом. Моцарт был не слишком умен в политике, светской жизни, но этого-то как раз особо его не тревожило. В высших кругах, где любому деятелю искусству приходиться находиться порой даже против воли, никогда не смолкают глупые разговоры о политики, экономике и моде. А здесь, с Моцартом можно было говорить о самом дорогом в жизни Сальери – музыке.Это было давно забытое чувство спокойствия и расслабленности, которое ему не мог дать никто. В такие моменты было даже жаль убивать Амадея, но ничего не поделать, пари – есть пари.Через пару часов двое мужчин вышли из трактира в приятном молчании. Все, что хотело быть озвученным, отзвучало, разговор состоялся, и на душе демона стало как-то спокойно. Вечером, когда алый диск солнца спрятался за красивые поместья, а небо прибрело благородный темный оттенок, в старом поместье некого итальянского композитора лилась тихая, неспешная музыка. Музыка взлетала в небо, уносясь куда-то вдаль, где ей было самое место. Мелодия была нежной и слегка грустной, она будто бы отражала весенний вечер, когда все живое спит в безмятежном покое под яркие звезды.

Вдохновение снова поселилось в доме демона, но отчего-то это не доставляло удовольствия. Быть может всё желание творить пропадало из-за возмущений Розенберга, а может просто в последнее время стало тяжелее подавлять свою истинную натуру. В любом случае, как демон Сальери чувствовал себя отвратительно, единственное, что его радовало – так это то, что Мефистофель был занят не меньше и от того не находил свободного времени на разговоры.Моцарт часто уезжал из Вены, и потому желание его убить периодически исчезало.Иногда Антонио жалел, что позволил ввязаться себе в подобную авантюру, тогда в нем играла гордость и самоуверенность, демон не мог даже подумать, что все окажется не так просто. Прошлые неудачи до сих пор напоминали о себе, ведь сам Вольфганг – был живым напоминанием всех этих неудач.

Дни быстро сменяли друг друга, пролетая на огромной скорости, ничего не принося и не забирая с собой. Близилось лето, а настроение у Сальери все чаще летело ко всем чертям. Его новая задумка никак не хотела воплощаться в жизнь. Сколько ночей он провел за клавесином не разгибая спины и не разминая рук – но ничего не выходило! А Моцарт тем временем опять поражал свою публику глубиной красок, оттенков мелодий и медленных переливов. Музыка в его руках была живой, вряд ли это можно было бы с чем-то сравнить, да и глупо было сравнивать. Пока он Сальери вслушивается в звук при каждом нажатии, обдумывает все в мельчайших деталях, Моцарт легко и просто создает произведения, вдохновляясь самой жизнью. Это жутко злило демона. Он не мог понять, как может его нечеловеческий феноменальный слух уступать слуху этого вздорного мальчишки. Да будь он хоть триста тысяч раз гением, как может человек превзойти того, кто вечен?В июне у Моцартов родился сын. Мальчишка был настоящим богатырем, крепкий, сильный розовый карапуз быстро покорил сердце папаши и вселил в него надежду на то, что теперь-то, когда Леопольд Моцарт станет дедушкой, его нелюбовь к Констанции Моцарт уменьшиться и они смогут принять её в семью, так как это положено.Вольфганг радовался каждому мгновенью проведенному ссыном, он играл своему мальчишке на клавесине, рассказывал все о музыки и даже пытался играть, прижимая одной рукой младенца к груди, а другой, нажимая на клавиши.Жена часто ругалась на него, говоря, что малышу нет ещё и месяца, а его обезумевший папаша уже прививает ему любовь к музыке, на что мужчина все времясмеясь, отвечал, что растит наследника своего таланта.

О Сальери тоже ничего не было слышно, хоть он и продолжал обучать учеников, вести активную работу в театре Вены и бывать на званых вечерах. Порой темноволосый мужчина гостил в трактире ?Золотого льва? или прогуливался по городскому парку, оглядывая окрестности в поиске вдохновения.Только вдохновение улетело в Зальцбург, вслед за Моцартом, оставив демону идеи без надежды на их осуществление.Это был обычные день, наполняющий жизнь демона чредой скуки. Моцарта не было видно уже два месяца, а Розенберг перестал мчаться впереди планеты всей со своими великим планами и взглядами на ту или иную постановку.Все эмоции выветрились как бокал молодого вина после плотного обеда.Только ближе к вечеру душа демона почуяла что-то знаковое, что-то близкое, от чего губы широко растягивались в усмешке.Это был крик отчаявшейся души. Души разочарованной и болезненной. Он бы узнал этот сладкий аромат из тысячи других, душа рыдала, привлекая внимание своего искусителя. Голод, что столько месяцев грубо подавлялся, вновь дал о себе знать, напоминая демону - кто он есть на самом деле.Не помня себя, Антонио, словно зверь, втянул носом воздух, слегка облизнувшись.Эта душа была где-то рядом, и она явно звала его, завал своего демона.Мужчине стало все равно кто это, мужчина или женщина, юноша или старик, сейчас – это его добыча и больше ничего не имеет значение.Рассудок темноволосого мужчины затуманился, он шел ведомый лишь голыми инстинктами, лишь желанием, лишь тьмой. Крик души, что звучал в небе, становился все громче, а движения черной тени порывистей.Не выдержав этого желания, демон окунулся во тьму, превращаясь в огромного черного ворона. Большая птица с острыми, как сталь когтями, села на одиноко стоящие дерево, под которым на скамейке сидел опечаленный молодой мужчина. Это его душа страдала и призывала к правосудию, это его душа кричала о несправедливости и манила своей глубиной. Это была она – душа Вольфганга Амадея Моцарта.

- Кар, - раздался сиплый крик птицы, сидевшей на низко склоненной ветви ели.Мужчина поднял голову, смотря на нарушителя своего покоя, своей печали. Боль плескалась в его глазах, переливаясь темным цветом, заволакивая зрачки и радужку. Птица завороженно смотрела, как все это разъедает сильную, непокорную душу, чувствуя, как она падает в бездну, ушибив свои большие, могучие крылья.

- Чего тебе надо от меня, вестник смерти? Ты уже забрал моего сына, проклятая птица! – Крикнул суеверный молодой мужчина, ощущая слабость в теле.- Кар, - снова прозвучало с ветви.- Пошел вон! – Снова крикнул Моцарт, злясь на птицу. Но ?вестник смерти? не думал улетать. Он лишь подвинулся поближе, внимательно всматриваясь в хрупкую фигуру музыканта. От этого взгляда гению стало не по себе, ему хотелось убежать подальше, куда угодно, лишь бы не видеть этого проницательного взгляда черных глаз и противного хриплого карканья. Ворон слетел с ветви и сел на спинку скамейки, приняв такую позу, которой позавидовал бы граф или герцог.

Амадей зло посмотрел на существо, что пророчило ему горе.Хотелось отогнать эту настырную птицу, но сил больше не было. Больше всего мужчина хотел упасть наземь, закрывая уставшие, полные боли глаза.

- Уходи, - в отчаянье произнес музыкант, голос его хрипел.Ворон громко и протяжно каркнул, прежде чем взлететь ввысь. Его крик походил на насмешку, это был дьявол окутанный черными перьями и он смеялся над человеком.Прошла минута, а может целая вечность, Моцарт не чувствовал хода времени, он просто сидел на лавочки, смотря пустыми глазами вечернее время.Тихие шаги раздались позади скамьи, но маэстро даже не обернулся на них, ему было все равно, кто бы то ни был, он не причинит ему большего вреда, чем уже есть.Неожиданно на плечо Моцарта легка теплая ладонь, от этого прикосновения все тело вздрогнуло, секундный страх прокатил волной по беззащитному телу, приводя в движение сотни импульсов.

- Добрый вечер, герр Моцарт, - произнес тихий шипящий голос.- Сальери, это Вы? – Произнес Вольфганг, пытаясь сделать вид беззаботности. – Что вы здесь делаете?- Гуляю. А вы?- Ничего, - грубо ответил австриец.

- В таком случае, Вам не стоит сидеть здесь. Уже холодно. Вас отвезти домой?- Нет, - голос мужчины прозвучал очень сипло.- Могу ли я Вам помочь? – ПроизнесСальери, встав напротив светловолосого мужчины.- Только если Вы воскрешаете усопших, - горестно произнес Амадей.- Я не могу этого, но я могу побыть с Вами. Вы знаете, одному тяжелее перенести тот груз, что лежит на его плечах. Вдвоем было всегда проще. – Голос демона был тих и спокоен, он словно гипнотизировал, подчиняя.- Я потерял сына. Сегодня мы с женой похоронили его. – Голос Моцарта предательски дрожал. Сейчас он сам был похож на ребенка, его губы слегка дрожали, а глаза блестели от слез.Демон странно посмотрел на маэстро, помолчав, он взял мужчину за руку, чувствуя как его прикосновения пугают, и в тоже время вызывают желания ощущать их снова.Моцарт дрожал. Ему было плохо, больно и страшно, душа требовала облегчить груз и рассказать все.

Темноволосый мужчина сел рядом с маэстро, показывая, что готов слушать. Некоторое время они сидели тихо, слушая тихий шелест ветра, пришедшего со стороны лугов, где-то далеко загородом.- Я просто не понимаю, Сальери, за что? – Тихо прошептал австриец.- За что Бог так поступил с Вами? – Просто уточнил итальянец.- Да, - голос отца дрожал.- Ни за что. Бог не справедлив.- Но вы не можете так говорить! Он же Бог, он - верховный судья, он – справедливость.- В жизни это ничего не значит. – Холодно произнес демон. – Нам говорят, что Бог – это справедливость, но разве вы видите её вокруг себя?

- Но ведь он – Творец, у него свой взгляд на справедливость и нам смертным не понять её.- А вы не думали, Моцарт, что её просто нет? Совсем недавно закончилась инквизиция, а перед ней в лету канули крестовые походы. Скажите, мой друг, если Бог – есть любовь, поощрил бы он это?- О чем вы говорите? – Вольфганг поднял неверующий взгляд на собеседника и замер, как кролик пред питоном.

- О том, что в мире много не справедливого и что если святой отец с огромным сытым брюхом говорит, что это не так, то он – просто лжец.- Вы не верите церкви? – С долей удивления и осуждения произнес мужчина.- Я не верю её служителям, которые вбивают людям в голову то, что им угодно, ссылаясь на Бога. – С нотками раздражения ответил итальянец.- Я всегда думал, вы человек набожный.- Как видите – это не так, - просто ответил мужчина, смотря куда-то вдаль.- Но почему? – Снова задал вопрос Амадей. Светловолосый мужчина был человеком верующим, так учили его самого, его отца и деда, мать и сестру. Так учили всех, чтить и соблюдать закон Божий, и было непонятно как человек, что пишет музыку для церкви - так относится к религии.

- Есть такие моменты, когда больше всего вы нуждаетесь в справедливости, в том самом Боге. Когда вы забываете свою гордость, когда вам все равно на то, что про вас подумают, вы просто просите помощи. И когда это помощь не приходит к Вам и к сотням других, начинаешь о многом задумываться.- Это неправильно! Бог один – а нас много.- И все же, он ОДИН сотворил мир.Мужчины снова замолчали, Вольфганг яростно придумывал новые оправдания, новые доводы и факты, что угодно. Музыкант не понимал почему, но ему очень хотелось, чтобы Сальери поверил, чтобы понял, что он ошибается. Только что-то говорило ему, что все эти старания – зря.- Вот Вы, Моцарт, потеряли сына. Где здесь справедливость? Забудьте про то, что вам говорят священники, просто ответьте, она есть?Антонио впился взглядом в лицо собеседника, заставляя Моцарта смотреть ему в глаза. От этого взгляда светловолосый мужчина внутренне похолодел.Внутри снова забился страх, ему хотелось бежать подальше. Глаза итальянца прожигали огнем, который, казалось, пришел из самых глубин.Темные, почти черные омуты глаз затягивали, они будто обрывали его душе крылья, сталкивая душу вниз.Что-то внутри обрывалось каждый раз, когда огонь, что наполнял эти черные бездны, впивался в молодую душу, выжигая её изнутри.- Не знаю, - неуверенно прошептал австриец, не в силах отвести взгляд.- А я знаю, - прошептал демон, и шепот его походил на шипение змеи, - справедливости нет нигде.

Сальери подвинулся к маэстро как можно ближе, чувствуя как душа, затуманенная горем не в силах сопротивляться его демоническим чарам.Антонио затуманивал его разум, отводил в сторону дальше от Бога, дальше от Веры.Он слышал, как трещал лед, ломая бунтаря и упрямца. Это был идеальный шанс, такой выпадает не часто.- Даже на небе? – Почти прохрипел маэстро.- Даже там, - ещё тише произнес итальянец, - Разве же я не прав? Скажите же. Скажите же ?да?, - гипнотизирующим голосом шептал искуситель.- Я…Моцарт был как в тумане, он не понимал где он и что делает, лишь упорная мысль билась в его голове, одна единственная мысль, что пробивалась сквозь темный, как занавес дыма, туман. И это мысль говорила ему ?согласись?. Вольфганг пытался понять, почему он должен согласиться, но чем больше он пытался осознать эту мысль, тем более запутанными становились его размышления.

- Да? – Повторил Сальери, смотря мужчине прямым взглядом в глаза.Моцарт больше не мог сопротивляться. Он вздохнул так, словно пытался выпустить свою душу из бренного тела раньше, чем острые клыки зверя коснуться ее тонкой шеи. Сейчас, он согласится со всем, эти глаза принуждают, давят, ломают его. Почему-то на сердце появилась тяжестьневыносимая горечь.

?Accipe!?* - прозвучал голос в голове светловолосого мужчины, прежде чем с его губ сорвалось согласие.Туман в голове исчез, и пред трезвым взглядом промелькнули черные глаза, горящие адским огнем. Мужчина резко побледнел и отсел как можно дальше. Страх, паника и ещё что-то совсем необъяснимое поразило его словно молния.

- Мне кажется, герр Сальери, не нам это решать, - дрожащим голосом произнес австриец, пугаясь взгляда собеседника. На секунду ему показалось, что перед ним сидит не человек, а сам Дьявол, готовый растерзать его самым жестоким способом.- Думаю, - голос демонадрожал от гнева, - Вам уже лучше.Моцарт удивленно посмотрел на небо, где уже во все блестели звезды, понимая, что ему действительно стало лучше. Он отвлекся благодаря смены темы, только это не меняло того факта, что собеседник выглядел действительно устрашающе и самым мудрым решением было бы уйти.- Спасибо, герр Сальери, что помогли мне снять тоску с плеч. Вы сами сказали мне, что ребенок – Дар Божий, а я этого не понимал до последнего, поэтому это справедливое наказание мне за мою несносность. Я не заслужил наследника, но я исправлюсь, и всемилостивый и справедливый Господь сошлет мне с небес младенца, которого буду любить я с самого первого дня. И хоть мне больно и тяжело, я понял свою ошибку. Ну а сейчас – мне пора. Спасибо, что помогли.С этими словами Моцарт поспешил домой, чувствуя, как за его спиной бушует буря.