Остров Мирай (1/1)

— Хьюстон? — удивился я, когда в Сиэтле мы прошли на посадку.— Промежуточная остановка, — с улыбкой пояснил Шу.Потом я почувствовал, как он меня будит, хотя только на секундочку задремал. Полусонная, я тащился за ним по аэропорту, после каждого моргания заново вспоминая, как открывать глаза. Поэтому, когда мы остановились в зале международных вылетов и встали в очередь на регистрацию, до меня не сразу дошло.— Рио-де-Жанейро? — уже с беспокойством переспросил я, прочитав надпись на мониторе.— Тоже пересадка, — кивнул Шу.Перелет оказался долгим, но мы устроились с комфортом в салоне первого класса, и я уснул в объятиях Шу. На этот раз поспать удалось как следует. Я проснулся неожиданно бодрой, когда самолет уже начал заходить на посадку. В иллюминаторы проникали косые лучи заходящего солнца.Вопреки моим предположениям, мы не остались в аэропорту и не пошли пересаживаться на следующий рейс. Такси мчало нас по темным улицам Рио, где кипела бурная жизнь. Не разобрав ни слова из того, что Шу на беглом португальском объяснял водителю, я сообразил, что мы, судя по всему, едем в гостиницу, переночевать и набраться сил перед следующим этапом путешествия. В животе шевельнулось что-то похожее на мандраж. Такси летело по бурлящим улицам, но вот оживление заметно спало, и впереди показалась западная окраина города, вдающаяся в океан.Такси затормозило в доках.Шу уверенно зашагал вдоль белоснежных яхт, покачивающихся на темной воде. Та, у которой он остановился, казалась поменьше и стройнее остальных — сразу видно, скоростная, а не плавучий дом. При этом все равно роскошная, просто более изящная. Шу ловко, несмотря на тяжеленные чемоданы, прыгнул на борт. Сгрузив багаж на палубу, он протянул руку, помогая мне забраться.Я молча смотрел, как он готовит яхту к отплытию, поражаясь его уверенным и точным движениям — он ведь никогда даже не упоминал, что интересуется морем. С другой стороны, когда у него что-то получалось не идеально?Мы взяли курс на восток, в открытый океан, и я попытался восстановить в памяти школьную географию. Хм… Не припомню ничего существенного к востоку от Бразилии… Разве что Африка?Шу вел яхту полным ходом прямо вперед, пока огни Рио не растаяли за кормой. На лице его сияла восторженная улыбка — движение, скорость, что еще нужно для счастья… Яхта рассекла носом волну, и меня окатило фонтаном брызг.Наконец упорно сдерживаемое любопытство взяло верх.— А нам еще долго плыть?Вряд ли Шу позабыл о моих человеческих слабостях, но мало ли — вдруг он решит пожить какое-то время на этом суденышке?— Полчаса примерно. — Заметив, как я вцепился в сиденье, он улыбнулся.Ну-ну… Он, в конце концов, вампир. Может и в Атлантиду увезти.Прошло двадцать минут, и я услышал, как Шу зовет меня, перекрикивая рев мотора.— Вальт, смотри! — Он показывал куда-то вперед.Там ничего не было, только кромешная тьма и лунная дорожка на воде. Но присмотревшись получше, я разглядел темное пятно на посеребренных лунным светом волнах. Я прищурился, и силуэт обрел очертания. Приземистый неправильный треугольник, один угол тянется длинным хвостом, зарываясь в волны. Мы подошли поближе, и верхняя кромка треугольника закачалась под легким бризом пушистыми перьями.Я моргнул, и образ вдруг сложился в одно целое — прямо по курсу из океана вставал крошечный островок с раскидистыми пальмами и сияющим под луной пляжем.— Где мы? — прошептал я в изумлении. Яхта тем временем огибала остров, двигаясь к северной оконечности.Шу умудрился расслышать мой шепот за рокотом двигателя и расплылся в широченной сияющей улыбке.— Это остров Мирай.Яхта с картинной точностью причалила к выбеленному лунным светом деревянному пирсу. Шу заглушил мотор, и мир погрузился в непривычно глубокую тишину. Только плеск волн за бортом и шелест бриза в пальмах. Воздух теплый, влажный и напоен ароматами — как в ванной после горячего душа.— Мирай? — Я переспросил вполголоса, но в ночной тишине вопрос все равно прозвучал чересчур громко.— Подарок от Широ. Мирай нам его любезно одолжила.Подарок. Разве острова дарят? Я озадаченно сморщила лоб. Мог бы и раньше догадаться, что неслыханная щедрость Шу имеет семейные корни.Сгрузив чемоданы на пирс, он обернулся, чтобы помочь мне сойти. Но вместо того чтобы просто поддержать, одним махом подхватил меня на руки.— Полагается вроде переносить через порог? — обретя дар речи, поинтересовался я, когда мы приземлились на доски причала.— Все продумано! — улыбнулся Шу.Ухватив свободной рукой два огромных чемодана на колесиках, Шу донес меня до песчаной тропинки, теряющейся в буйных зарослях.Сперва я ничего не мог разобрать в этих джунглях, потом впереди показалось светлое пятно. И когда стало ясно, что это никакое не пятно, а дом, светящийся двумя широкими окнами по обеим сторонам от входной двери, на меня опять напал мандраж. Еще худший, чем когда я думал, что мы сейчас заселимся в гостиницу.Я почти слышал, как стучит по ребрам сердце, дыхание перехватило. Не в силах поднять взгляд на Шу, я смотрел невидящими глазами прямо перед собой.Шу, вопреки обыкновению, даже не спрашивал, о чем я думаю. Получается, ему тоже страшновато стало.Он поставил чемоданы на широкую веранду, чтобы освободить руку и открыть дверь — гостеприимно незапертую.Перед тем как перенести меня через порог, он дождался, пока я все же взгляну ему в глаза.А потом в молчании пронес по всему дому, зажигая на ходу свет в комнатах. Дом показался мне довольно большим для крошечного островка — и смутно знакомым. Привычная цветовая гамма Куренаев, пастельно-кремовая. Как будто и не уезжали. Подробностей я, впрочем, не разглядел. Из-за бешено стучащего в ушах пульса все слилось в одно сплошное пятно.И тут Шу повернул последний выключатель.Просторная комната в светлых тонах, одна стена полностью стеклянная — узнаю стиль своих вампиров. За окном луна серебрила белый песок, и в каких-нибудь паре метров от дома плескались волны. Но мой взгляд был прикован не к ним, а к огромной белой кровати под пышными облаками москитной сетки.Шу опустил меня на ноги.— Схожу… за чемоданами.В комнате было тепло, теплее, чем в душной тропической ночи за окном. По шее скатилась капелька пота. Я осторожно подошел к кровати и, протянув руку, дотронулся до воздушной сетки. Хотелось убедиться, что это не мираж и не сон.Я даже не услышал, как вернулся Шу. Понял, что он тут, только почувствовав прикосновение ласковых ледяных пальцев, смахивающих бисеринки пота с моей шеи.— Жарковато здесь, — извиняющимся тоном произнес он. — Мне показалось… так будет лучше.— Все продумано? — пробормотал я, и он едва слышно хихикнул. Нервный смех. Непохоже на Шу.— Я пытался все заранее предусмотреть, чтобы было легче, — объяснил он честно.Я шумно сглотнул, избегая встречаться в ним взглядом. Был ли у кого-нибудь когда-нибудь медовый месяц подобный нашему?Ответ известен. Нет. Никогда и ни у кого.— Я тут подумал… — медленно проговорил Шу, — может, сперва… может, ты хочешь пойти поплавать со мной? — Его голос зазвучал увереннее: — Вода как парное молоко.— Хорошая мысль, — дрогнувшим голосом согласился я.— Тебе, наверное, надо побыть одному пару минут, почувствовать себя человеком? Все-таки дорога была долгой.Я скованно кивнул. До человека мне сейчас далеко, но пара минут наедине с собой не помешает.Губы Шу коснулись шеи, прямо под ухом. Он рассмеялся, и прохладное дыхание щекотнуло влажную от жары кожу.— Только не слишком долго, мистер Куренай!Я дернулся с непривычки, услышав свое новое имя.Шу покрыл легкими поцелуями мою кожу от шеи до плеча.— Жду тебя в океане. — С этими словами он распахнул стеклянные двери, выходящие прямо на песчаный пляж. На ходу одним движением плеч сбросил рубашку и шагнул в лунное сияние. В комнату ворвался влажный соленый ветер.Кожа горела так, что я даже глянул проверить. Нет, не похоже. По крайней мере, внешне.Стараясь не забывать делать вдох-выдох, я направился к гигантскому чемодану, который Шу оставил открытым на длинной белой прикроватной тумбе. Судя по знакомой преобладающему синему цвету, чемодан мой — но я не узнавал ни одной вещи. Лихорадочно роясь в аккуратно уложенных стопках, я надеялся найти хоть что-то родное — теплые штаны, например, — однако под руку попадались сплошные вещы. Белье. Самое что ни на есть.Ну, Луи! Когда-нибудь ты мне за это заплатишь, придет день!Наконец я сдался и ушел в ванную, украдкой глянув в узкие окна, выходившие на тот же пляж. Шу не видно. Наверное, он в воде и даже не удосужится вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха. Высоко в небе сияла почти идеально круглая луна, а внизу расстилался ослепительно белый в ее свете песок. Краем глаза я уловил какое-то движение… Присмотрелся. Остальная одежда Шу, небрежно переброшенная через ветку пальмы, раскачивается на морском ветру.Кожу снова обдало жаром.Сделав два глубоких вдоха, я подошел к зеркалу, вытянувшемуся параллельно длинному туалетному столику. Сразу видно, что я весь день спал в самолете. Вооружившись щеткой, я принялся раздирать спутавшиеся космы, пока не добилась результата — гладкая прическа и вся щетина щетки в волосах. Тщательно почистила зубы. Два раза. Умылся и плеснул водой на шею, которая горела, как в лихорадке. Сразу стало легче, поэтому я полил и на руки. А потом решил не мучаться и принять душ. Глупо, конечно, лезть в душ перед купанием в океане, но мне нужно было как-то прийти в себя, а горячая вода — отличное средство.Выйдя из душа, я завернулся в огромное белое полотенце.И тут же передо мной встал неожиданная проблема. Что надевать? Плавкы исключается. Одеваться обратно тоже глупо. О содержимом заботливо упакованного Луи чемодана даже думать страшно.Дыхание снова участилось, руки задрожали — вот тебе и успокоительное влияние душа. Перед глазами все поплыло, предвещая настоящую волну паники. Я уселся прямо в полотенце на прохладный кафельный пол. Главное, чтобы Шу не явился проведать, пока я не пришел в себя. Представляю, что он подумает, увидев меня в таком разобранном состоянии. Вывод будет только один: мы совершаем огромную ошибку.Но ведь я терзаюсь не потому, что мы совершаем ошибку. Нет. А потому что не знаю, как все пройдет. Боюсь выйти из ванной и столкнуться с неизвестностью. К такому я пока не готов.Такое ощущение, что мне предстоит выйти на сцену перед переполненным зрительным залом, а я не помню ни строчки из текста.Как отваживаются остальные доверить другому свои страхи и неуверенность, если этот другой, в отличие от Шу, не связан с ними нерушимой связью? Если бы не Шу, в безраздельной, безусловной и, честно говоря, необъяснимой любви которого я уверен каждой своей клеточкой, — я бы, наверное, так и не вышел из ванной.Но меня ждал именно Шу, поэтому, прошептав: ?Не трусь!? — я поднялся на ноги. Подтянул полотенце и, закрепив его потуже, решительным шагом двинулся на выход. Не удостоив даже взглядом раскрытый чемодан, полный белья, и огромную кровать. За распахнутыми стеклянными дверями расстилался мягкий, как пудра, песок.В лунном свете все казалось черно-белым, без полутонов. Медленно ступая по мягкой ?пудре?, я подошел к пальме, где Шу повесил одежду. Плавно провел рукой по шершавому стволу, восстанавливая дыхание. Хотя бы чуть-чуть.Мой взгляд скользнул вдоль темной ряби в поисках Шу.Он стоял ко мне спиной по пояс в воде, подняв голову к сияющему лунному диску. В бледном свете его кожа казалась белоснежной, как песок и сама луна, а волосы — черными, как океан. Шу не двигался, просто стоял, касаясь ладонями воды, мелкие волны разбивались об него, как об утес. Я обвел взглядом его спину, плечи, руки, шею…Кожа перестала пылать огнем, пламя затихло, стало ровным и глубоким, испепелив мою неловкость и робость. Я решительно сбросил полотенце и повесил на дерево рядом с одеждой Шу. А потом шагнул в лунное сияние. Пусть и у меня кожа будет белая, как песок.Не слыша собственных шагов, я подошел к кромке воды. Шу наверняка слышал. Но не обернулся. Ласковые волны заплескались у ступней. Шу был прав — теплые, как в ванне. Я стал заходить глубже, осторожно нащупывая невидимое дно, однако опасения оказались напрасными — под ногами, постепенно понижаясь, расстилался все тот же идеально ровный песок. Почти не ощущая сопротивления воды, я подошел вплотную к Шу и накрыл его прохладную ладонь своей.— Как красиво! — По его примеру я тоже посмотрел на луну.— Вполне, — подтвердил он будничным тоном и медленно повернулся. Между нами заплясали крошечные волны. Глаза на его ледяном лице отливали серебром. Шу развернул ладонь под водой, и наши пальцы переплелись. Я даже не почувствовал привычных мурашек от его прикосновения — так было тепло.— Для меня не существует другой красоты, — наконец проговорил он, — кроме твоей.Улыбнувшись, я приложил руку, переставшую наконец дрожать, к его груди, там где сердце. Белое на белом. В кои-то веки я с ним совпал. Шу слегка вздрогнул от моего теплого прикосновения. Дыхание стало чуть прерывистее.— Я обещал, что мы попробуем, — напомнил он с неожиданной сдержанностью в голосе. — И если я сделаю что-нибудь не то, если тебе будет больно, сразу же дай мне знать.Я с серьезным видом кивнул, не переставая смотреть Шу в глаза, а потом шагнул ближе и прижался к его груди.— Не бойся, — шепнул я. — Мы созданы друг для друга.И тут же сама осознал всю истинность своих слов. В такой момент, когда все вокруг идеально, в них не могло быть и тени сомнения.Руки Шу сомкнулись у меня за спиной, он подтянул меня поближе, и мы застыли, обнявшись, — зима и лето. По моим нервам как будто ток пропустили.— Навсегда, — подтвердил он и осторожно потянул меня за собой в океан.Разбудили меня лучи жаркого солнца на обнаженной спине. Было позднее утро. А может, уже день. Все остальное, впрочем, казалось ясным и понятным, я прекрасно помнил, где мы — в белоснежной комнате с огромной кроватью, ослепительное солнце струится через распахнутые стеклянные двери. Москитный полог защищает от яркого света.Я не торопился открывать глаза. Пусть все остается таким же идеальным, не хочу ничего менять, даже такой пустяк. Слышен только шелест волн, наше дыхание и стук моего сердца…Даже обжигающее солнце не нарушало идиллии. Прохладная кожа Шу спасает от любой жары. Лежать в его объятиях, на его зимне-снежной груди — нет ничего проще и естественнее… С какой стати, спрашивается, я вчера такую панику развел? Теперь все ночные страхи выглядели глупыми и никчемными.Шу медленно провел пальцами вдоль моего позвоночника, и я понял: он уже знает, что я не сплю. Не открывая глаз, я прижался к нему покрепче.Он молчал. Пальцы рассеянно, едва касаясь, чертили узоры на моей спине.Я мог бы лежать так вечно, чтобы счастье не кончалось, но организм требовал свое. Нетерпеливый у меня желудок, однако. Я тихонько рассмеялся. После нашей необыкновенной ночи голод казался слишком банальным желанием. Как будто меня резко опустили с небес на землю.— Что смешного? — не переставая поглаживать мою спину, поинтересовался Шу. Его серьезный хрипловатый голос пробудил поток воспоминаний, от которых меня тут же бросило в жар.В желудке заурчало — вот и ответ на вопрос. Я снова рассмеялся.— Никуда не денешься от человеческой природы.Я ждал, что Шу посмеется вместе со мной, но он молчал. Сквозь клубившийся в голове туман безграничного счастья пробилось тревожное ощущение, что снаружи все не так радужно.Пришлось открыть глаза. И первое что я увидел — бледную, почти серебристую кожу его шеи и изгиб скулы прямо перед собой. Сведенной от напряжения скулы. Приподнявшись на локте, я заглянул ему в лицо.Шу лежал, подняв глаза к воздушному противомоскитному пологу, и даже не посмотрел на меня, когда я попытался понять причину неожиданной суровости.Меня будто током дернуло, когда я увидел его глаза.— Шу? — позвал я внезапно севшим голосом. — Что случилось?— Ты еще спрашиваешь? — резко и с издевкой отозвался он.Как человек всю жизнь считавший себя хуже других, я попытался вспомнить, что же сделал не так. Но, прокрутив в голове всю симфонию прошлой ночи, я не услышал там ни одной фальшивой ноты. Все оказалось куда проще, чем я предполагал, мы с Шу подошли друг другу, как две половинки одного целого. Еще один поводдля моей тайной радости — раз мы идеально совместимы физически, значит, во всем остальном тем более. Огонь и лед, не уничтожающие друг друга, а причудливым образом соединяющиеся. Мы созданы, чтобы быть вместе, какие еще нужны доказательства?Так почему лицо Шу вдруг стало суровым и мрачным? Я чего-то не знаю?Шу разгладил собравшиеся на моем лбу морщинки.— О чем ты думаешь?— Тебя что-то тревожит. А я не понимаю. Я что, что-то не так…Он сузил глаза.— Ты сильно пострадал? Только правду, Вальт, пожалуйста, не надо ничего преуменьшать.— Пострадал? — От удивления даже голос повысился.Шу пристально смотрел на меня.Я машинально вытянулся, проверяя, все ли со мной в порядке, подвигал руками, ногами. Нуда, чувствуется некоторая тяжесть, мышцы слегка ноют, но в основном такое чувство, что кости исчезли, и я растекаюсь, как медуза. Ощущение не сказать чтобы неприятное.И тогда я разозлился. Что это такое — портить лучшее в мире утро какими-то мрачными подозрениями!— С чего ты решил? В жизни себя лучше не чувствовал.Глаза тут же закрылись.— Перестань!— Что перестать?— Перестань меня выгораживать. Я чудовище, у которого хватило ума согласиться…— Шу! — прошептал я, уже по-настоящему выбитый из колеи. Зачем он втаптывает в грязь мои светлые воспоминания? — Не говори так!Глаза не открывались. Будто он не в силах меня видеть.— Посмотри на себя, Вальт. А потом уже убеждай, что я не чудовище.Оскорбленная в лучших чувствах и расстроенная, я окинул себя взглядом — и ахнул.Что такое? Почему я весь в снегу? Я потряс головой, рассыпая каскад снежных хлопьев.Поймав одну ?снежинку?, я поднесл ее к глазам. Птичий пух.— Откуда эти перья? — озадаченно поинтересовался я.Шу нетерпеливо втянул воздух.— Я разорвал зубами подушку. Может, две. Но я не об этом.— Подушку? Зубами? Но почему?— Вальт, да посмотри же ты! — почти рявкнул он, резко хватая меня за руку и вытягивая ее вперед. — Вот, гляди!И тут я понял, о чем он.Под слоем налипшего пуха на бледной коже расцветали багровые синяки. Они поднимались до плеча и переходили дальше, на грудную клетку. Высвободив руку, я ткнул пальцем гематому на левом предплечье — синяк на мгновение пропал и тут же проявился снова. Чуть-чуть побаливает.Едва касаясь, Шу приложил ладонь к синяку на плече. Очертания точно совпали с контуром его длинных пальцев.Я попытался восстановить в памяти момент, когда мне стало больно — и ничего не вспомнил. Не было такого, чтобы он сжал или сдавил меня слишком сильно. Наоборот, мне хотелось, чтобы объятия стали крепче, и было так хорошо, когда он прижимал меня к себе…— Прости, Вальт… — прошептал щ, глядя, как я уставился на синяки. — Мне следовало… Нельзя… — Из его груди вырвался возглас отвращения. — Передать не могу, как я перед тобой виноват.Он замер, уткнувшись лицом в ладони.Я тоже замер — от изумления, — пытаясь осознать его горе, которому я теперь хотя бы знал причину. Но осознание давалось нелегко — сам-то я чувствовал совершенно противоположное.Изумление постепенно прошло, оставив после себя ничем не заполненную пустоту. Никаких мыслей. Я понятия не имел, что сказать. Как объяснить ему, чтобы он понял? Как передать ему мое счастье — то, в котором я купался еще минуту назад?Я дотронулся до его руки. Он не шевельнулся. Я потянул сильнее, пытаясь оторвать его ладонь от лица. С таким же успехом можно было теребить мраморную статую.— Шу…Ноль реакции.— Шу!Молчание.Ладно, значит, будет монолог.— Я ни о чем не жалею, Шу. Я… я даже передать не могу. Я так счастлив! И этим все сказано. Не сердись. Не надо. Со мной все хоро…— Не надо! — В его голосе звучал лед. — Если не хочешь, чтобы я сошел с ума, не вздумай говорить, что с тобой все в порядке.— Но так и есть, — прошептал я.— Вальт!Он все-таки отнял руки от лица. Красные глаза смотрели настороженно.— Не порть мое счастье. Я. Правда. Счастлив.— Я все испортил, — прошелестел он.— Прекрати!Он скрежетнул зубами.— О-ох! — простонал я. — Ну почему ты не можешь прочесть мои мысли?Его глаза расширились от удивления.— Это что-то новенькое. Тебе же нравится, что я их не читаю?— А сейчас жалею.— Почему? — Он уставился на меня в недоумении.Я в отчаянии всплеснул руками. Плечо пронзила боль, но я не обращал внимания. Обе ладони я с размаху обрушил Шу на грудь.— Потому что ты почувствовал бы мое счастье и перестал терзаться попусту! Пять минут назад я был счастлив. Абсолютно, безгранично и безмерно. Атеперь… Теперь я злюсь.— Я этого заслуживаю.— Ну, вот, я на тебя зол! Доволен?— Нет, — вздохнул он. — Как я могу теперь быть чем-то доволен?— Именно! — отрезал я в ответ. — Поэтому я и злюсь. Ты рушишь мое счастье, Шу.Он покачал головой.Я вздохнул. Мышцы ныли все сильнее, но это не страшно. Как на следующий день после силовой тренировки. Было дело — у Чихару случился приступ увлечения фитнесом, и она затащила меня в спортзал. Шестьдесят пять выпадов на разные ноги поочередно с четырехкилограммовыми гантелями. На следующий день ходить не мог. Так что сейчас по сравнению с тем — пустяки, детский сад.Проглотив злость, я заговорил успокаивающе и ласково:— Мы понимали, что будут сложности. А все оказалось гораздо проще и легче. Так что ничего страшного. — Я провел пальцами по руке. — Для первого раза, когда мы оба не знали, как все пройдет, по-моему, просто чудесно. Немного практики…На его лице вдруг отразилось такое, что я умолк на полуслове.— Понимали? То есть ты примерно этого и ожидал? Ожидал, что я причиню тебе боль? Думал, что будет хуже? Раз на ногах держишься — значит, эксперимент прошел удачно, да? Кости целы, и слава богу?Я дождался конца пламенной тирады. Потом еще чуть-чуть, пока он не задышал ровнее. И только увидев долгожданное спокойствие в его глазах, я ответил, чеканя каждое слово:— Я не знал, чего ждать — но уж точно не подумал бы, что будет настолько… прекрасно и идеально. — Голос превратился в шепот, а голова безвольно качнулась вниз. — Я не знаю, как тебе, но мне было именно так.Шу холодным пальцем приподнял мой подбородок.— И это все, что тебя беспокоит? — выдавил он сквозь зубы. — Получил ли я удовольствие?— Я знаю, что ты чувствуешь иначе. Ты же не человек. Я просто хотел сказать, что для человеческого существа вряд ли в жизни найдется что-то прекраснее, — не поднимая взгляда, ответил я.Мы надолго замолчали. Наконец я не выдержал и посмотрел на Шу. Вид у него был уже не такой суровый, а скорее, задумчивый.— Получается, я еще не за все прощение попросил, — нахмурился он. — Мне и в голову не могло прийти, что из моих слов ты сделаешь вывод, будто эта ночь не была… самой лучшей за все мое существование. Но разве я могу так думать, когда ты…Я не удержался от улыбки.— Правда? Лучшем? — робко переспросил я.— Когда мы заключили уговор, я побеседовал с Широ. Надеялся, он чем-нибудь поможет. Он меня, конечно, сразу предупредил, какая тебе грозит опасность. — По его лицу пробежала тень. — И все же он в меня верил. Как выяснилось, зря.Я хотел возразить, но Шу приложил два пальца к моим губам.— Еще я спросил, чего ожидать мне самому. Ведь я понятия не имел, как это ощущается… у нас, вампиров. — Губы изогнулись в слабом подобии улыбки. — И Широ признался, что по силе воздействия этому нет сравнения. Он предупреждал, что с физической любовью не шутят. Ведь мы почти не меняемся в эмоциональном плане, а такое мощное потрясение может привести к большим сдвигам. Однако на этот счет, сказал он, беспокоиться нечего — ты и так сделал меня совершенно иным. — Теперь улыбка была совершенно искренней. — Братьев я тоже спрашивал. Оба в один голос твердят, что это огромное удовольствие. Приятнее только человеческую кровь пить. — Его лоб прорезала складка. — Но я пробовал твою кровь, и для меня нет ничего притягательнее… Хотя, наверное, они правы. Просто у нас с тобой по-другому.— Так и было. Все лучшее сразу.— Только это не умаляет моей вины. Даже если тебе и в самом деле было хорошо.— В каком смысле? Думаешь, я притворяюсь? Зачем?— Чтобы я не терзался. Я ведь не могу отрицать очевидное. И выкинуть из головы прошлые разы, когда ты делал все, чтобы я забыл о своих ошибках.Я взял его за подбородок и наклонился близко-близко.— Послушай меня, Шу Куренай. Я ни капельки не притворяюсь. У меня и в мыслях не было, что тебя надо утешать, пока ты не развел тут мировую скорбь. Никогда в жизни не чувствовал себя счастливее — даже когда ты понял, что не можешь убить меня, потому что любишь. Или когда я проснулся, а ты ждал меня в комнате утром. И когда твой голос звал меня там, в балетном классе… — Шу вздрогнул, вспомнив, как я оказаося на волосок от смерти в лапах вампира-ищейки. — И когда ты произнес ?да? и я осознал, что теперь никогда тебя не потеряю. Это мои самые счастливые воспоминания. Однако сегодняшняя ночь сделала меня еще счастливее. Вот и не отрицай очевидное.Шу нежно коснулся моей щеки.— Я причиняю страдания. Но я не хочу, чтобы ты страдал.— Тогда сам не страдай. Ведь все остальное просто чудесно.Он прищурился, потом с глубоким вздохом кивнул.— Ты прав. Что сделано, то сделано, тут ничего не изменишь. Нельзя, чтобы по моей милости ты тоже расстраивался. Что угодно сделаю, чтобы исправить тебе настроение.Я посмотрел на него подозрительно, а он ответил безмятежной улыбкой.— Что угодно?В животе раздалось урчание.— Ты же у меня голодный! — Он вскочил с кровати, взметнув облако пуха.Тут я вспомнил.— Чем провинились подушки Мирай? — Я сел в постели и потряс головой, добавляя к снегопаду свою лепту.Шу, успевший натянуть легкие полотняные брюки, застыл в дверях, ероша волосы, из которых тоже вылетела пара перьев.— Провинились… Как будто я нарочно, — пробормотал он. — Скажи спасибо, что я не тебя растерзал, а подушки.Он со свистом втянул в себя воздух и помотал головой, отгоняя злые мысли. Его губы расплылись в улыбке, но я догадывался, какого труда она ему стоила.Когда я соскользнул с высокой кровати, синяки и ушибы заныли более ощутимо.Шу ахнул. Он стоял, отвернувшись, сжимая побелевшие в костяшках кулаки.— Что, все настолько страшно? — как можно более беззаботно спросил я.Шу справился с дыханием, но пока не поворачивался, пряча от меня лицо. Я отправился в ванную оценивать масштабы бедствия.Зеркало за дверью отразило меня в полный рост.Бывало, прямо скажем, и похуже. Легкая синева на скуле, распухшие губы — в остальном лицо в порядке. Тело покрыто лиловато-сиреневыми узорами. Самые трудно скрываемые — на руках и плечах. Ну и подумаешь! Я всю жизнь в синяках хожу, пока очередной успеет проступить, уже забываешь, откуда он взялся. Эти, правда, еще свежие — завтра зрелище будет пострашнее…Я перевел взгляд на волосы — и застонал.— Вальт? — Шу вырос рядом со мной.— Мне эти перья за всю жизнь не вычесать! — Я горестно ткнул в похожую на куриное гнездо прическу и принялся выбирать пушинки по одной.— И кроме перьев его ничего не волнует… — пробормотал Шу, но пух вытаскивать помог, причем у него дело двигался в два раза быстрее.— Неужели тебе не смешно? Я же вылитое пугало огородное!Он не ответил, только еще проворнее заработал пальцами. Собственно, что спрашивать? И так понятно, в таком настроении ему не до смеха.— Ничего не выйдет, — вздохнул я. — Все присохло намертво. Попробую смыть под душем. — Повернувшись, я обнял его за талию. — Поможешь?— Лучше раздобуду что-нибудь на завтрак, — тихо ответил он, размыкая мои руки, и поспешно удалился. Я вздохнул ему вслед.Вот и весь медовый месяц. В горле встал комок.Смыв почти все перья и переодевшись в непривычное белое хлопковое платье, удачно скрывающее самые страшные синяки, я прошлепал босиком на восхитительный запах яичницы с беконом и чеддером.На кухне Шу у сияющей плиты как раз перекладывал омлет со сковороды на голубую тарелку. От запаха закружилась голова. Сейчас проглочу весь омлет одним махом вместе с тарелкой и сковородой!— Держи. — Шу с улыбкой повернулся и поставил тарелку на выложенный мозаикой столик.Примостившись на кованом стуле, я набросился на горячий омлет. Обожгел все горло, но темпа не сбавил.Шу сел по другую сторону стола.— Надо кормить тебя чаще.— Когда? Во сне? — удивился я. — Очень вкусно, кстати. А уж из рук повара, который сам ничего не ест, — вообще шедевр.— Кулинарные передачи, — пояснил он, просияв моей любимой хитрой улыбкой.Какое счастье видеть его улыбающимся! Наконец-то он хоть чуть-чуть пришел в себя.— А яйца откуда?— Передал уборщикам, чтобы забили холодильник. Впервые за все время. Надо их будет попросить собрать перья… — Осекшись, Шу уставился в пространство поверх моей головы. Я промолчал, боясь снова его расстроить.Завтрак я слопал весь, хотя еды там было на двоих.— Спасибо! — Я перегнулся через стол, чтобы поцеловать Шу. Он машинально ответил, но тут же замер и отстранился.Я скрежетнул зубами. Вопрос, который я все равно собирался задать, прозвучал как обвинение.— То есть ты вообще больше до меня дотрагиваться не будешь?Шу помолчал, едва улыбнувшись, погладил меня по щеке. В его прикосновении было столько нежности, что я невольно наклонил голову и уткнулся ему в ладонь.— Ты же понимаешь, я не об этом.Он со вздохом опустил руку.— Понимаю. Да, именно так. — Шу вздернул подбородок и проговорил решительно: — Пока ты не переродишься, я не стану заниматься с тобой любовью. Чтобы не причинить тебе новую боль.